полная версия

Борис Яковлевич Алексин
Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 3. Том 2

Вскоре Борис обратился в райвоенкомат и, показав письмо из ЦК, доложил об изменениях в его партийности. В начале 1937 года проводилась переаттестация командиров запаса, он её тоже прошел, и ему было присвоено звание лейтенанта – строевого командира пехоты.

Учение продвигалось своим чередом, сдавались зачёты и экзамены. Как правило, Алёшкин всё сдавал досрочно, получая отличные оценки. Он продолжал оставаться старостой группы, продолжал помогать своим наиболее слабым товарищам.

Его сестра Нина успешно заканчивала пятый курс. Материальное положение семьи, благодаря самоотверженной работе Кати, работе самого Бориса, а также и стипендий, получаемых обоими студентами, стало более или менее удовлетворительным. Конечно, они не могли похвастаться красивой и модной одеждой, но вещи детей и взрослых были всегда чисто выстираны и починены. Время для приведения одежды в порядок Катя выкраивала только за счёт ночи. Мы уже говорили: чтобы обеспечить большой заработок машинистки на сдельной работе, ей приходилось стучать на своей машинке с раннего утра и до позднего вечера.

В конце 1936 года Катя снова почувствовала себя беременной, а в апреле 1937 года уже пошла в декретный отпуск. В то время дородовый декретный отпуск, как и послеродовый, составлял 30 дней. Эту свою третью беременность Катя переносила легко. Да и по фигуре её, даже при уходе в декрет, почти ничего не было заметно.

Роды, как это часто бывает, произошли совершенно неожиданно. В конце мая, утром, проводив Бориса на работу, Нину в институт, а Элу в школу (старшая дочка Алёшкиных уже училась во втором классе), Катя чувствовала себя вполне хорошо. Собрала Ниночку и повела её в ясли. На обратном пути, почувствовав схваткообразные боли, она поняла, что настало время родить. Катя написала короткую записку Борису. Молодая, но уже опытная женщина одна отправилась в роддом.

К этому времени в Краснодаре открылся второй роддом, он находился на той же Базовской улице, где жили Алёшкины, всего в двух кварталах от их дома. Схватки у Кати учащались и становились сильнее. Превозмогая боль, а порою останавливаясь из-за неё, опираясь на заборы и стены домов, Катя добралась-таки до цели. Как она зашла в приёмное, и как её, уже почти рожавшую, положили на стол, она не помнила. В 11 часов дня 25 мая 1937 года на свет появился новый человек, это была третья дочь Алёшкиных, которую назвали Майей.

Когда Борис вернулся из института, а это было около 16 часов вечера, он узнал от сестры Нины, хозяйничавшей дома, что Катя в роддоме. Он немедленно помчался туда, чтобы, пользуясь своим положением медика, проникнуть к жене, но его не пустили, поздравили с дочкой и велели прийти на следующий день.

Катю выписали через неделю. Дочка была крепкой и здоровой девочкой, мама тоже чувствовала себя хорошо. Борис досрочно сдал годовые экзамены и был переведён на третий курс. Нина усиленно готовилась к государственным экзаменам. Всё складывалось достаточно хорошо. Ниночку-маленькую оставили, наконец, её многочисленные пневмонии (с момента рождения она их перенесла, наверное, пять раз), и она, окрепнув, аккуратно посещала ясли. Борис находился дома, т. е., отгуляв положенный отпуск, в связи с каникулами ходил только на работу, домой возвращался к четырём часам и мог помогать Кате по хозяйству.

Однако материально семья, только что выбившаяся из нужды, очень быстро реагировала на всякое, даже не очень значительное уменьшение доходов. Катя находилась в декретном отпуске, поэтому получала значительно меньше того, что зарабатывала раньше. Прибавление нового члена семьи, третьей дочки, вызвало дополнительные расходы, поэтому Катя, едва догуляв положенный ей декретный отпуск, вышла на работу. Маленькую месячную Майю она стала носить в те же ясли, в которых находилась и Нина. Шли они утром так: Катя несла завёрнутую в одеяло Майю, а двухлетняя Нина, иногда похныкивая, держалась за мамину юбку и почти бежала рядом с быстро шагавшей матерью, торопившейся попасть к семи часам на работу вовремя.

В течение рабочего дня Катя приходила в ясли два раза, чтобы покормить Майю. Нину вечером забирал Борис, иногда это делала Нина-старшая, Майю всегда приносила Катя сама.

Наконец, и Нина разделалась со своими госэкзаменами, получила назначение в Комсомольск-на-Амуре и снова поехала в Кострому, чтобы отдохнуть перед дальней дорогой у дяди Юры. Борис продолжал поддерживать хорошие отношения с заведующим складом культтоваров и, продав ему ещё несколько пластинок, сумел поменять свой батарейный приёмник на новый, более совершенный, работавший от электросети – СИ-235. Этот приёмник позволял принимать почти все крупные города Европы. Продолжал Борис удовлетворять и свою страсть к коллекционированию старой «Нивы». К этому времени при помощи знакомых букинистов и торговцев с толкучки на Сенном базаре ему удалось собрать более 15 годовых комплектов.

Как ни старалась Катя, но соблюдать точно сроки кормления Майи она не могла. Надо помнить, что для этого ей приходилось со своей работы бегать в ясли, а путь занимал около двух километров. Да и на работе, при всём желании, вырваться точно в необходимое время не всегда удавалось.

Таких учреждений, как «Молочные кухни», тогда в Краснодаре не было, не было и специальных питательных смесей для грудных детей, которые имеются сейчас. Работники яслей, чтобы унять плачущего ребёнка, давали девочке разбавленное коровье молоко и, возможно, делали это не всегда с должным соблюдением чистоты. В результате двухмесячная Майя в конце июля заболела дизентерией, вскоре перешедшей в диспепсию. Крепкая девочка через неделю заболевания превратилась в худенькую, бледную, слабенькую малышку. Как всегда, к больной пригласили доктора Ашуркова.

Мы ещё не сказали о том, что в то время в Краснодаре была широко распространена частная практика врачей. К таким частнопрактикующим врачам принадлежал и Ашурков. Ранее, когда он лечил Ниночку, каждый его визит обходился в пять рублей. В этот раз, когда он узнал, что Борис – студент-медик, он от денег категорически отказался и впоследствии неоднократно посещал Майю по собственному желанию, бесплатно. Осмотрев ребёнка и расспросив родителей, Ашурков сразу установил, что у Майи диспепсия – следствие нерегулярного кормления, как тогда говорили, перегорания молока у матери. Доктор предложил ребёнка из яслей немедленно забрать, кормить её только материнским молоком и в строго определённое время.

В амбулатории, которая обслуживала район, Кате очень долго не давали больничный лист. Молодые врачи, осматривавшие мать и ребёнка, не соглашались с диагнозом Ашуркова, а так как у девочки не было повышенной температуры, то они и не видели оснований для выдачи больничного листа. Только после вмешательства Ашуркова они признали диагноз, но больничный так и не дали. В то время, кстати сказать, это вообще было редкостью.

Несмотря на совет доктора, Катя по-прежнему носила Майю в ясли. Состояние девочки продолжало ухудшаться. Даже после кормления грудью у неё возникала рвота, иногда доводившая её почти до потери сознания. Ребёнок становился слабее с каждым днём. Кате пришлось выпросить на работе отпуск без сохранения содержания.

После нескольких дней пребывания Майи дома и регулярного кормления её материнским молоком девочка стала поправляться. К сожалению, не обошлось и без осложнений. От невыясненной причины, а, может быть, и как следствие ослабления организма, у ребёнка на лице и кое-где на теле появилось много маленьких нарывчиков, быстро покрывавшихся корочками. Эти болячки очень беспокоили малышку. Всё тот же Ашурков установил диагноз – импетиго. Он выписал какую-то жидкую мазь с применением ртути – каломели. Однако эта мазь, как и многочисленные средства, рекомендованные соседками, особого эффекта в лечении не дала. Борис вспомнил, что когда-то подобные гнойнички были на бороде у одного из сторожей лесного склада. Помнила об этом и Катя, а также и то, что тогда этот старик вылечился каким-то лекарством, содержавшим серу. Она попросила мужа попробовать выписать подобное лекарство и для дочки. Поискав в соответствующих справочниках, Борис нашёл средство, содержавшее серу, которое в аптеке называли «болтушкой». Её применение оказало хорошее действие.

Наконец, постоянный материнский уход, регулярное кормление и применение описанных лекарств оказали своё действие. К середине августа Катя снова стала носить девочку в ясли. К этому времени Майя уже подросла, и Катя, кроме утреннего кормления дома и вечернего в яслях, кормила её только один раз. Вскоре Майя набрала потерянный вес и стала снова подвижной и весёлой девочкой. Нужно заметить, что ни в раннем детстве, ни потом, даже во время болезни, Майя не доставляла столько беспокойства родителям, сколько её сестрёнка Нина. Спала она всегда удовлетворительно и в остальное время дня вела себя спокойно.

За время пребывания с больной дочкой дома, Катя как следует занялась обработкой имевшейся в её распоряжении грядки, и выраставшие там огурцы и помидоры обещали дать хороший урожай. Поспела шелковица, ведь около дома росло огромное дерево. Ребята Нечитайло, Лёнька – сын хозяина, Эла и Нина Алёшкины, собирая и поедая в огромных количествах ягоды этого замечательного дерева, были вечно перемазаны его соком.

В доме жили пёс Пушок, кошка Мурка, а в сарае похрюкивал уже подросший поросёнок, которого собирались осенью заколоть. Катя как-то выразилась:

– Начинаем обрастать хозяйством…

Наступила осень, начались занятия в институте. На третьем курсе Борису уже по-настоящему пришлось столкнуться с практической медициной и целым рядом совершенно новых для него дисциплин. Окончившие третий курс уже считались настоящими медиками и имели право занимать фельдшерские должности. Герасименко с каждым годом, когда отходили в прошлое теоретические предметы – физика, химия, физиология и гистология, и наоборот, появлялись новые – терапия, хирургия, оперативная хирургия, топографическая и патологическая анатомия и другие, чувствовал себя значительно свободнее, так как они ему были знакомы не только потому, что он в своё время учился в фельдшерской школе, а также и потому, что он их отлично выучил за время своей 30-летней практики. Таким же студентам, как Борис, Быков, Сергеев, да и многим другим, учиться стало труднее.

Правда, именно теперь, когда в занятиях появились, как говорил Герасименко, настоящие медицинские дисциплины, студентам всё чаще и чаще приходилось сталкиваться не с трупами, не с лягушками, не с заспиртованными больными органами, а с живыми людьми, выслушивать их жалобы, осматривать, ощупывать, выслушивать и выстукивать больных, наблюдать за ходом операций, а иногда, если повезёт, и выполнять кое-какие медицинские манипуляции: делать подкожные или внутримышечные инъекции, перевязывать раны, или даже участвовать в операциях в качестве второго, добавочного ассистента. Борис только тогда, когда впервые начал как-то помогать больному человеку, понял, что это действительно его призвание, именно для этого он живёт и существует. А всё то, что он делал до сих пор, все тринадцать лет, которые он потратил на другое, были чем-то проходящим, совсем не нужным в его жизни. Теперь уже не только из-за гордости, а из любви к тому делу, с которым он вплотную соприкоснулся, он не желал отдавать первенства. Чтобы удержаться на высоте, Борис должен был заниматься как можно больше и упорнее.

С середины третьего курса вторая смена должна была учиться по утрам. Начались клинические занятия, ну а в клинику вечером не пойдёшь. Оставлять теоретические дисциплины на вечер, а клинические на утро институт не мог, и потому с середины января 1938 г. все работавшие студенты, в том числе и Алёшкин, должны были всякую постороннюю работу оставить.

На семье Алёшкиных это сразу же отразилось очень тяжело. Их было пятеро, и как бы Катя ни старалась содержать такую семью, она бы не смогла. Стипендия Бориса, хотя и повышенная, могла обеспечить лишь несколько дней существования. Вряд ли Алёшкины сумели бы вывернуться, если бы о них не подумала сестра Бориса Нина. Ей в то время шёл 23 год, она понимала, как трудно приходится Кате, понимала, что Борис вынужден бросить работу, и если семье не помочь, то брат вряд ли сумеет доучиться. Она начала регулярно посылать им 200 рублей в месяц. Эти деньги, довольно значительные по тому времени, оказали существенную помощь.

Между прочим, уже на этом курсе студенты обычно задумывались о своей будущей конкретной специальности. Тогда начинали функционировать научные кружки, и студенты, склонявшиеся к той или иной сфере деятельности, старались в этих кружках расширить свои знания. Борис давно решил стать хирургом, в кружке он успешно участвовал в разработке различных теоретических проблем хирургии. Кружком руководил заведующий кафедрой общей хирургии, профессор Кирилл Степанович Керопьян. Своими довольно грамотными, а иногда и оригинальными суждениями студент Алёшкин привлёк внимание профессора, в свою очередь, он был прямо-таки влюблён в своего наставника. Но однажды произошёл совершенно непредвиденный случай, который чуть не испортил всю судьбу Бориса и едва не нарушил всей его мечты. А случилось вот что. До сего времени занятия по общей хирургии проходили в клинике, в аудитории, но касались главным образом общих проблем: асептики, антисептики, анестезии, наркоза, десмургии, хирургической инфекции и т. п. Непосредственное участие в практической хирургической работе в операционной и перевязочной студенты фактически ещё не принимали. Впервые они присутствовали на сложной и тяжёлой операции на занятиях по отоларингологии. Профессор решил им показать, как делается трепанация черепа при абсцессе мозга, возникшем после запущенного воспаления среднего уха.

Операция эта кровавая и не очень красивая. Когда группа Алёшкина стояла, окружив операционный стол, и смотрела, как профессор долбит череп больного, и из-под долота выскакивают окровавленные кусочки кости, а из повреждённых сосудов, хоть и пережатых зажимами, течёт кровь, Борис почувствовал, что ноги у него стали ватными, в глазах потемнело, больной и профессор поплыли куда-то в сторону. Он не упал только потому, что его подхватил Григорий Быков и вывел из операционной. Несколько минут у Бориса кружилась голова и, сидя на стуле около двери операционной, он так и не решился вновь зайти внутрь.

Несколько дней он переживал случившееся, и уже чуть было не решился бросить всякие мечты о хирургии. Но ведь его мать была хирургом, и он сам тоже очень хотел им стать. Пересилив себя, Алёшкин направился на дежурство в качестве санитара в отделение неотложной хирургии, которое имелось при клинике общей хирургии. Ему хотелось проверить себя и убедиться, что происшедший с ним обморок был явлением случайным. В неотложку привозили самых разнообразных хирургических больных, а также и получивших травму на улице или на производстве. Помогая переносить пострадавших на операционный стол, укладывая, раздевая их и участвуя в операции, Борис видел большие кровотечения, огромные раны, сломанные раздробленные кости, но уже никогда больше слабости не испытывал.

Мы уже говорили, что после зимних каникул Борис оставил работу. Поэтому он уходил из дома теперь гораздо позже и имел возможность почти всегда по утрам отводить Нину. Из яслей её, как уже достигшую трёх лет, перевели в детсад, который находился почти рядом со школой, где училась Эла. Иногда она и приводила домой сестру, впрочем, чаще Нину забирал Борис, ведь он возвращался из института к трём-четырём часам дня. Катя приходила домой в шесть-семь часов. Ей тоже стало легче, она уже не бегала к Майе в ясли, а забирала её, только возвращаясь с работы. Благодаря этому, её заработок увеличился, жизнь стала проще.

В декабре 1937 года была принята новая Конституция, а немного ранее отменена карточная система на хлеб и остальные продукты. Мы как-то об этом не говорили, а ведь всё это время, с самого переезда на Северный Кавказ семья Алёшкиных находилась в трудном материальном положении ещё и потому, что основные продукты питания отпускались только по карточкам. Норма для карточки простого служащего и для его иждивенцев была очень низкой, для более или менее сносного существования приходилось покупать продукты или на базаре, или в так называемых коммерческих магазинах, где всё продавалось по более высоким ценам. Теперь, с отменой карточек, это осталось позади. В магазинах появились в относительном изобилии все продукты первой необходимости.

Майя поправилась и окрепла, и все три девочки своими забавными детскими проделками и шалостями доставляли родителям много радости. Одним словом, лето 1938 года Алёшкины встретили хорошо. Борис вновь досрочно сдал экзамены. В июне его призвали на военную переподготовку, теперь уже как лейтенанта запаса, но проходил он её в Краснодаре. Занятия были чисто теоретические: на карте, на ящике с песком. Повторялось изучение материальной части стрелкового оружия и новых уставов РККА. Одновременно проводились занятия и по новой книге «История партии», которую, как говорили, редактировал сам Сталин. Занятия эти отнимали всего несколько часов в день, так как считалось, что они ведутся без отрыва от производства. Борис с ними справлялся легко. Остальное время он мог отдавать хозяйственным делам, и в этом году, впервые за много лет, он по-настоящему помогал Кате в её домашней работе: стряпал, убирал в комнатах, даже иногда и стирал. Также он готовил к зиме запасы топлива, в основном добываемого Катей, это были кукурузные кочерыжки, которые нужно было уложить в сарае. Кроме того, Борис кое-что поправлял и ремонтировал в своей квартире.

Этим летом в семье Алёшкиных совершенно неожиданно прибавился ещё один член, случилось это так. Обычно, чтобы помыться, приходилось старшим ходить в баню, расположенную недалеко от Сенного базара, делалось это дважды в месяц, детей же купали дома. Как-то в июле или в начале августа, возвращаясь из бани, Борис и Катя зашли в магазин. Там они увидели довольно большого бульдога, он им понравился. Продавцы объяснили, что этот пёс остался без хозяина. Катя позвала его:

– Мопс, пойди сюда.

Собака посмотрела на зовущую его женщину какими-то печальными, но очень умными глазами, медленно подошла к ней и лизнула руку. Алёшкины переглянулись, Борис спросил:

– Возьмём?

Катя улыбнулась, махнула рукой:

– Возьмём!

Они вышли из магазина, продолжая звать собаку за собой. Бульдог вышел, но, к их удивлению, побежал не за ними, а впереди их, прямо по направлению к дому, как будто бы он заранее знал к нему дорогу. Так и поселился ещё один житель в квартире Алёшкиных. Теперь Катя не боялась по вечерам возвращаться домой через окраины города, её сопровождал надёжный сторож. Он не подпускал к ней никого из посторонних не только на улице, но даже и в машинном бюро.

В 1938 году произошла территориально-административная реорганизация, и Северо-Кавказский край разделился на три части: Краснодарский край, Ставропольский край и Ростовскую область. Этим летом в Краснодарском крае был большой урожай бахчевых культур. Семья Алёшкиных ела арбузы и дыни в огромном количестве. Почти через день Борис приносил домой целый мешок огромных арбузов, дыни часто приносила Катя из своего «Круглика», и они все вместе за один раз съедали 2–3 арбуза и несколько дынь. Особенно любила арбузы Нина. Обычно она забиралась на стол и, сидя около блюда с ломтями ярко красного сахаристого арбуза, поедала кусок за куском. Это арбузное пиршество проходило всегда со смехом, шутками и весельем.

Семья Алёшкиных жила теперь опять спокойно и счастливо. С Ниной-большой велась регулярная переписка, также регулярно получали от неё переводы. Изредка приходили письма от дяди Мити. Беспокоило то, что давно не было писем с Дальнего Востока от семьи отца. Собственно, после известия о его смерти, полученного в начале 1936 года, Борис писем от своей мачехи, братьев и сестры не получал. Он знал, что Людмила живёт где-то в Средней Азии, а Борис и Женя – вместе с матерью в Новонежине. Боря-младший учительствует в новонежинской школе, Женя учится в восьмом или девятом классе. Другой информации о них у него не было. Да, откровенно говоря, поглощённый учёбой, семейными делами, он не особенно интересовался жизнью своих кровных братьев, сестры и мачехи.