Борис Яковлевич Алексин
Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 3. Том 2
Борис оставил Гришу с ребёнком, а сам пошёл на кухню и спросил у тёти Агаши, кухарки, нет ли где-нибудь в больнице кусачек, которыми было бы можно перекусить стальную проволоку. Та ответила, что в больнице никаких инструментов нет, но что кусачки, вероятно, найдутся у её мужа, и если они очень нужны, она их сейчас же принесёт.
Борис прошёл мимо встревоженных родителей, которые, очевидно, не очень-то доверяя местным докторам, собирались взять ребёнка и отвезти его в Геленджик. Борис успокоил их, хотя сам пока ещё был не очень-то уверен в благополучном исходе операции. Вскоре тётя Агаша принесла кусачки, Гриша взял кончик крючка пальцами, приподнял его, а Борис обеими руками стал сжимать кусачки. Мальчик, видно, понял, что ему хотят помочь, и не сопротивлялся. Перекусить крючок оказалось непросто, он был из хорошей стали. Но вот кусачки щёлкнули, и часть крючка вместе с кусочком лески упали на пол, а захватить жало крючка пинцетом и продернуть его вперёд, чтобы он проскользнул через отверстие в губе, было секундным делом. Запищал мальчик только тогда, когда Борис смазал ранку йодом.
Когда Гриша вынес ещё плачущего ребёнка родителям, те уже успели основательно поругаться между собой. Быков с высоты своего роста снисходительно поглядел на них и сказал:
– Ну, чего вы расстраиваетесь? Доктор Алёшкин всё хорошо сделал, и ранки у вашего сынишки почти нет. Через неделю заживёт. Завтра ещё приходите, мы посмотрим.
Не помня себя от радости, мать схватила ребёнка и побежала с ним к калитке, а сконфуженный рыбак с удилищем на плече поплёлся сзади.
Практика молодых медиков с каждым днём увеличивалась потому, что в Архипо-Осиповку прибывали отдыхающие. В больнице и на амбулаторном приёме количество пациентов росло, вместе с этим росла и уверенность в своих знаниях и силах у обоих практикантов, ведь очень многое из того, о чём они знали только по книгам или из лекций профессоров, теперь увидели воочию. Пословицу «лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать» они теперь оценили в полной мере. И, пожалуй, правильно заметил Григорий, что эта пословица в медицине и подтверждается, и расширяется. Он уточнял, что самое лучшее – не только услышать, прочитать или увидеть, но и сделать самому. И это действительно было так.
К концу первого месяца практики и Быков, и Алёшкин, предоставленные, по существу, самим себе, волей-неволей освоили целый ряд медицинских манипуляций, о которых в период учёбы или слышали, или видели, как их выполняют другие, чаще всего средний медицинский персонал. Внутримышечные или подкожные инъекции теперь они уже считали совершенным пустяком, вполне свободно делали и внутривенное вливание. Пришлось им неоднократно вскрывать и лечить различные абсцессы. Научились они достаточно грамотно распознавать пневмонии и некоторые заболевания сердца. По их собственной инициативе, каждый из них принял по нескольку родов. Таким образом, к концу их практики они могли смело вписать в свои дневники-отчёты, что много работы выполнено ими самостоятельно. Вряд ли бы это удалось сделать в какой-нибудь более крупной больнице, где многое из того, что они делали здесь, администрация им бы просто не доверила, да это и не понадобилось бы. Там, как правило, имелось достаточно врачей и среднего медперсонала, который выполнял все эти функции, здесь им приходилось действовать самим.
С первого июля у практикантов появилась дополнительная работа, которая их не очень обременяла и даже давала ряд преимуществ. Как правило, в село Архипо-Осиповку, от которой больница находилась на расстоянии полутора километров, на лето в здание школы приезжал детсад из города Батуми от какой-то довольно богатой портовой организации. Эта организация ремонтировала здание школы, что было выгодно сельсовету, а затем привозила в него 50–60 ребятишек, которые в течение июля-августа великолепно отдыхали.
В климатическом отношении Архипо-Осиповка находилась в очень благоприятных условиях. Окружённая с севера и востока Кавказским хребтом, она была открыта только южным и юго-западным ветрам, идущим с моря. Летом такие ветры бывали редко, поэтому здесь всегда было тихо и очень тепло. Микроклимат этой долины был гораздо мягче, чем в Туапсе или даже в Сочи. В селе не было никаких промышленных предприятий, шоссейная дорога проходила километрах в трёх отсюда. Единственный небольшой дом отдыха имени Цюрупы находился от села в трёх-четырёх километрах в другой долине. Вдоль протекавшей через село небольшой речки имелась достаточно лугов и лужаек для гулянья, а отроги гор, спускавшиеся к морю, были покрыты многообразной кавказской растительностью. Одним словом, место для отдыха детей было идеальным.
Батумский детсад использовал Архипо-Осиповскую школу уже не первый год. Заведующая этим садом – старая коммунистка, латышка по национальности, товарищ Варайткис, долгое время жила в Грузии, хорошо изучила обстановку этого села и поэтому, в целях экономии средств, вместе с детьми вывозила только самый необходимый персонал – трёх воспитательниц и повара, остальных она находила на месте. Нянями, уборщицами и работницами на кухне всегда с охотой нанимались крестьянки из села, а медицинское обслуживание брала на себя местный врач, Домна Васильевна. Так же ожидалось и в этом году, но врача на месте не оказалось, и Варайткис уже собиралась телеграфировать в Батуми об отправке к ней кого-нибудь из поликлиники порта.
Гриша Быков по дороге в магазин никогда не упускал случая промочить горло парой стаканчиков местного вина в чайной, где он, конечно, заимел знакомых. От них он и узнал о затруднении у заведующей батумским детсадом. Недолго думая, он сразу же направился к ней, представился и сравнительно быстро договорился об условиях работы в детсаду обоих практикантов. Им предложили то же вознаграждение, которое получала Домна Васильевна, и, кроме того, они могли бесплатно обедать со служащими детсада. За это нужно было ежедневно осматривать всех ребятишек, выявлять заболевших и, естественно, лечить их. В случае тяжёлого заболевания ребёнка следовало немедленно эвакуировать пароходом в Батуми.
Кстати сказать, за то время, пока Борис и Гриша обслуживали этот детсад, к их счастью, ни одного тяжёлого случая не было, ну, а с более простыми и лёгкими они довольно успешно справлялись, тем более что детсад (зная о скудных возможностях местной больницы) привёз с собой солидный запас медикаментов, в том числе и таких дефицитных по тем временам средств, как красный и белый стрептоцид, акрихин, дизентерийный бактериофаг и многое другое.
Когда Быков рассказал о своей договорённости с зав. детсадом Борису, тот пришёл в ужас, ведь они не врачи, а тем более не детские! Правда, экзамен по детским болезням они сдали, но одно дело – экзамен и совсем другое – когда в твои руки, под твою ответственность попадает 60 маленьких ребятишек.
Однако, в конце концов, Грише его удалось уговорить. Сам-то он сдал детские болезни с трудом на тройку, а договариваясь с заведующей, был уверен, что основную тяжесть и руководство медобслуживанием детей возьмёт на себя отличник Алёшкин. Конечно, без него он бы на такую авантюру не решился. Но уж больно вкусным был обед, которым его угостили в детсаду, да и перспектива получить на двоих ещё один врачебный оклад тоже привлекала. Вот таким образом практиканты получили практику и по детским болезням.
В общем-то, детсадовцы были здоровы, условия их содержания, питания и ухода за ними не вызывали сомнений, и поэтому всё обошлось благополучно. Единственным затруднением для наших «врачей» оказалось то, что они не знали грузинского языка: почти все дети не говорили и не понимали по-русски. Поэтому осмотры детей, так же как и приём больных, приходилось делать в сопровождении одной из воспитательниц, более или менее сносно говорившей по-русски и служившей переводчицей. Две другие русский язык знали совсем плохо и от перевода отказывались.
Начиная с 1 июля, Быков и Алёшкин по очереди посещали утром с 8 до 9 часов детсад, осматривали детей, давали назначения и лекарства заболевшим, после чего мчались обратно в свою больницу, где продолжали рабочий день до обеда. Обычно детский медосмотр проводил тот из них, кто в этот день выполнял обязанности ординатора в больнице. К обеду оба они появлялись в детсаду, обедали вместе с заведующей и воспитательницами, а затем дежуривший по больнице возвращался в неё, а оставшийся повторно осматривал больных детей или следил за их купанием в речке.
Иногда по вечерам все работники детсада и кое-кто из медперсонала больницы отправлялись в дом отдыха, чтобы посмотреть кино. Борис чувствовал себя после болезни ещё очень слабым, и потому в этих походах участия почти не принимал. Он обычно подменял Быкова и оставался дежурить по больнице. Тем не менее за два месяца он всё-таки успел посмотреть кинокартины «Ленин в Октябре», «Ленин в 1918 году». Это были первые фильмы, в которых так хорошо был показан вождь и его ближайшие соратники, и прежде всего И. В. Сталин. Картины эти всем очень нравились.
Но вот подошёл к концу июль, вернулась Домна Васильевна, обошла своё хозяйство, познакомилась со всеми его делами, узнала, как работали без неё практиканты, и, не найдя в их действиях грубых ошибок, выставила обоим по отметке «отлично». Затем её муж выплатил им положенную зарплату. С лёгким сердцем ребята отправились для отдыха в Геленджик по тем путевкам, срок которых начинался 29 июля.
Борис Алёшкин и Григорий Быков за время своей работы сдружились и с коллективом больницы, и с персоналом детсада, поэтому, когда они садились на катер, на берегу стояла довольно значительная группа провожающих, дружески махавшая им руками и платками.
Промелькнула ещё одна страница жизни Бориса Алёшкина. Никогда он больше не встретился ни с одним из тех людей, с которыми так тепло простился в Архипо-Осиповке, но воспоминание об этом замечательном местечке побережья Чёрного моря и о хороших людях, с которыми ему пришлось познакомиться и вместе работать, осталось у него на всю жизнь.
Дорога до Геленджика заняла несколько часов. После высадки на пристань Григорий и Борис, расспросив находившихся на маленьком базаре людей, быстро нашли нужный им санаторий, в то время их в Геленджике было совсем мало. Санаторий, а точнее дом отдыха санаторного типа, оказался не очень большим одноэтажным домом, расположенным на склоне горы и окружённым садом. Он находился недалеко от центра посёлка и метрах в двухстах от берега моря. Комнаты в доме отдыха были большими и светлыми. Одну сторону дома окружала веранда, где отдыхающие собирались по вечерам, слушали радио, играли в шахматы, шашки и домино. На этой же веранде «культурник» проводил и свои мероприятия: игры, а иногда и танцы.
В комнате стояло восемь кроватей. Случилось так, что, кроме Быкова и Алёшкина, здесь же отдыхали ещё два студента из Кубанского мединститута. В основном же дом отдыха заполняли рабочие и служащие краснодарских заводов – Кожевенного, имени Седина и Новороссийского цементного. Всего в доме отдыха находилось 120 человек. Вскоре все перезнакомились и ходили на пляж или в горы большими группами.
Конечно, с современной точки зрения, ни по материальному обеспечению, ни по организации питания, ни по медицинскому обслуживанию этот дом отдыха не отвечал даже минимальным требованиям. Но большинство из отдыхавших там, как и Алёшкин, были в таком месте впервые, и уже то, что их почти ежедневно осматривал врач, довольно сытно кормили, что они могли целыми днями отдыхать – купаться, гулять, смотреть по вечерам кино, участвовать в самодеятельности, сколько угодно читать или играть в какие-нибудь игры – доставляло большую, до сих пор не испытанную радость.
Единственной неприятностью для наших друзей было то, что, несмотря на заработанные ими деньги, они выглядели самыми бедными из всех отдыхающих. В течение последних лет оба они в основном были заняты только тем, чтобы хоть как-нибудь прокормиться самим и прокормить свои семьи. Все запасы одежды за годы учёбы основательно поизносились, а приобретать новое было не на что. Катя, провожая мужа на практику и на курорт, потратила не одну ночь на то, чтобы как-то привести в порядок единственный имевшийся у него костюм, но он был уже настолько стар, что после ежедневной двухмесячной носки штопка во многих местах протёрлась. На единственных брюках Бориса, на самом неподходящем месте стали заметны дыры. Теперь он надевал их только тогда, когда отправлялся куда-либо за пределы дома отдыха, на пляж, а в самом доме отдыха Борис ходил в трусах, ссылаясь на большую жару, то же самое приходилось делать и Григорию. Иногда, направляясь в кино или на танцплощадку в соседний санаторий, Борис надевал брюки, одолженные у кого-нибудь из товарищей по палате. Быкову было труднее. С одеждой у него обстояло дело также, как и у Бориса, но он имел фигуру намного больше, чем у других, живших с ним рядом, поэтому надеть чужое он не мог. Стремясь максимально сохранить свои расползавшиеся брюки, однажды Гриша явился на танцплощадку в трусах. До этого в таком виде танцевать никто не решался, и появление Быкова вначале ошеломило всех, а затем вызвало протест женской половины присутствующих. Грише пришлось танцплощадку покинуть. Это происшествие вызвало немало веселья.
Между тем и у Алёшкина, и у Быкова имелись кое-какие деньги, заработанные на практике, ведь каждый получил зарплату врача за два месяца работы в больнице и по половине месячного оклада за работу в детсаде. Этих денег вполне хватило бы на то, чтобы купить себе костюмы, хотя бы самые простые. Но, к их чести надо сказать, что ни тот, ни другой даже не подумали о том, чтобы истратить деньги на себя. Оба они знали, как тяжело сейчас приходится их жёнам, поэтому, не сговариваясь, решили привезти заработок домой. Для себя они использовали только деньги из полученной вперёд стипендии, а их, откровенно говоря, осталось очень немного.
Время отдыха пролетело быстро. Вернувшись в Краснодар, Борис застал свою семью здоровой и весёлой. Все эти месяцы Катя усиленно работала, зарабатывала порядочно, от Нины деньги поступали регулярно. Поскольку самого Бориса не было, расходы на содержание семьи немного сократились, и материальные затруднения уменьшились. Кроме того, и Меланья оказалась достаточно хозяйственной и экономной женщиной. Всё это позволило Борису, по совету Кати, потратить большую часть из привезённых им денег на приобретение нового полушерстяного костюма, в котором он 1 сентября и отправился в институт.
Вскоре после начала занятий жизнь семьи Алёшкиных вошла в обычную колею: учёба, работа, кое-какие домашние дела, забота о подрастающих ребятишках. Дни летели с такой быстротой, что Борис и Катя не успевали опомниться, как кончался месяц и начинался другой. Почти незаметно наступили зимние каникулы, начался 1940 год. Борис стал больше времени проводить с дочерями, и, пожалуй, только в этот период времени узнал их поближе. Он был удивлён их непохожестью. Старшая Аэлита – весёлая и общительная девочка, ей шёл двенадцатый год, и она была уже рассудительной пионеркой. В школе Эла активно участвовала в общественной жизни. Она не была отличницей, но занималась достаточно ровно и с этой стороны никаких огорчений родителям не доставляла. Эла очень заботливо и ласково относилась к младшим сестрёнкам, которые в свою очередь отвечали ей тем же.
Нина, средняя дочка, которой уже исполнилось пять лет, в противоположность Эле была строптивой и довольно капризной девочкой. Мы помним, что в младенчестве она много болела и прямо-таки чудом да большим умением лечившего её старого доктора Ашуркова осталась жива. Эта болезнь наложила на девочку свой отпечаток. До трёх лет она очень плохо спала и могла плакать по любому поводу. В пять лет своим упрямством и капризами она часто выводила из себя отца и даже мать. Единственным человеком, умевшим довольно быстро с ней справляться, была Эла, её она слушалась беспрекословно. И если у старшей сестры находилось время на то, чтобы поиграть с Ниной, то последняя была очень счастлива. Несмотря на свою замкнутость, тихость и те недостатки, о которых мы уже говорили, средняя дочка была, в общем-то, ласковой девочкой.
Полной противоположностью обеим была младшая, Майя. Ей шёл третий год. Рано отданная в ясли, привыкшая там к постоянному общению и ссорам со сверстниками, так же бурно вела она себя и дома. Характером девочка вышла в того из своих предков, который отличался буйным и своенравным поведением. Майя в приступе гнева могла наброситься с кулачками не только на Нину, но и на старшую сестру, но такие бурные ссоры у девочек бывали редко. Старшие при вспышках гнева младшей всегда уступали ей.
Все эти особенности своих детей Борис, пожалуй, рассмотрел только в январе 1940 года, когда все каникулы провёл с ними.
К концу зимних каникул к Алёшкиным совершенно неожиданно приехала сестра Бориса Нина, и не одна, а с мужем Сергеем. Как выяснилось, Нина ещё в начале 1939 года вернулась из Комсомольска-на-Амуре в Кострому, где поступила на работу в туберкулёзную больницу. Почти сразу же после возвращения с Дальнего Востока она вышла замуж за шофёра, работавшего в одном из гаражей города. В Краснодар Нина приехала для того, чтобы родить в акушерской клинике своего института, надеясь на помощь Кати по уходу за ребёнком в первые дни. Жена её брата была, хотя и молодой, но уже опытной матерью, она как-никак в свои 32 года воспитывала троих детей.
Нина приехала буквально накануне родов и через четыре дня была помещена в акушерскую клинику, в положенное время у неё родился крепкий мальчик. Погостив у Алёшкиных после выписки около двух недель, эта новая семья – Сергей, Нина и их сын Вася, выехали в Кострому.
Борис и Катя вновь впряглись в свои повседневные заботы, а их прибавилось. Образовав свою семью, Нина больше не могла помогать семье брата, как раньше, и если посылала иногда деньги, то нерегулярно и меньшие суммы. Естественно поэтому, что наряду с занятиями в институте, которых на пятом курсе стало меньше, Борис снова начал работать в отделении неотложной хирургии при клинике профессора Керопьяна. Теперь он уже с успехом заменял врача, ему помогли опыт, полученный во время его предыдущей работы, а также практика в Архипо-Осиповке. Конечно, на качестве его работы отражался и всё более и более возраставший объём его теоретических знаний.
Теперь Борис умел не только обрабатывать поверхностные кожные ранения и зашивать их при необходимости, но оказывал и более серьёзную помощь: накладывал гипс при переломах, вправлял вывихи и даже несколько раз самостоятельно оперировал острые аппендициты и ущемившиеся грыжи. Правда, в этих случаях для наблюдения за своей работой он всегда вызывал из клиники дежурного ассистента. Кроме того, Алёшкин совершенно самостоятельно проводил и необходимые операции по вскрытию всякого рода гнойников и абсцессов, в том числе и маститов. Конечно, в его распоряжении имелся соответствующий высококвалифицированный средний медперсонал – фельдшеры и медсёстры, и только опираясь на их опытность и знания, Борис решался на выполнение тех или иных достаточно серьёзных оперативных вмешательств.
Вся эта работа происходила в свободное от занятий в институте время, и денег фактически не приносила. По-прежнему основная нагрузка по содержанию семьи лежала на плечах Кати. Для того, чтобы заработать как можно больше, она трудилась не только по вечерам, но и в выходные дни. А Борису приходилось тогда выполнять больший объём домашней работы.
Приближалась весна, с нею – экзаменационные сессии, а за ними – и госэкзамены. Но до этого, ещё в начале марта, в институте произошли, как это бывает и сейчас, распределения по местам. В институт поступила разнарядка от Наркомата здравоохранения РСФСР, а кроме того, явились и вербовщики: представители отделов кадров НКВД, НКО, Морфлота и Крайнего Севера. После проведения общего собрания курса желающим студентам предоставлялась возможность побеседовать с этими вербовщиками и выбрать то или иное поприще. Из группы, в которой учился Алёшкин, только Сергеев договорился с представителем НКВД (кстати сказать, он после окончания института и до 1954 года так и прослужил в должности начальника санчасти одного из лагподразделений в каком-то отдалённом лагере НКВД). Почти все другие студенты этой группы были людьми неюными, семейными и стремились попасть на работу в те места, где жили и работали до начала учёбы.
Бориса Алёшкина профессор Керопьян приглашал остаться в ординатуре своей клиники, и тот уже собирался принять это предложение. Но почти одновременно с этим в жизни Бориса произошло ещё одно, совсем неожиданное событие: его вызвали в суд в качестве ответчика.
Хозяин дома, в котором жила семья Алёшкиных, ещё в 1938 году женился второй раз. Его новая жена, моложе его лет на 15, настояла на том, чтобы он продал большую часть своего дома, т. е. две сдававшиеся внаём квартиры. Тот сделал, как она сказала, найдя в начале 1940 г. в качестве покупателей каких-то северян, пожелавших обосноваться в Краснодаре. Новые хозяева, купив дом с начинкой, как тогда говорили, первым делом постарались избавиться от жильцов этих квартир, которые, конечно, им были не нужны. Ни жившие в квартире, находившейся в глубине двора Нечитайло, ни семья Алёшкиных, занимавшая так называемую переднюю квартиру, выходившую окнами на улицу, освободить занимаемую площадь не захотели, да и не могли. Во-первых, потому, что на данном этапе жильё их устраивало, а во-вторых, потому, что в это время в Краснодаре был уже ощутимый жилищный кризис, найти квартиру многосемейным было просто невозможно. Новые домовладельцы подали на квартирантов в суд, вот и пришлось Нечитайло и Алёшкину предстать в качестве ответчиков перед Народным судом третьего участка г. Краснодара по иску о выселении их из занимаемых квартир. Суд удовлетворил иск домовладельцев и обязал Нечитайло освободить квартиру в течение месяца, а Алёшкина, студента, – немедленно по окончании института, то есть не позднее июля 1940 года.
Нечитайло, старый кадровый рабочий, вскоре получил комнату от своего завода, и со всей семьёй (семь человек) стал жить в ней. А Алёшкины, по настоянию хозяина, переехали в его квартиру, оставив свою самую лучшую и большую из имевшихся в доме новым домовладельцам.
Этот суд совпал с периодом распределения будущих врачей, и потому Борис, зная, что институт не сможет ему предоставить жилья, а самому найти подходящую квартиру не удастся, от предложения профессора Керопьяна вынужден был отказаться.
Как студент-отличник он одним из первых был приглашён в комиссию по распределению. Ему предложили несколько мест в станицах Краснодарского края, Ростовской области, Северной Осетии и Кабардино-Балкарской АССР. Посоветовавшись с Катей и друзьями, Борис остановил свой выбор на КБ АССР, как наилучшей в климатическом отношении. После перенесённого в 1939 году плеврита он чувствовал себя всё ещё не совсем окрепшим. Да, надо сказать, что и Катя после нескольких лет такой напряжённой, изнуряющей работы, нуждалась в каком-то отдыхе. Если бы Борис остался ординатором, его зарплата была бы так мала, что для более или менее нормального содержания семьи ей по-прежнему приходилось бы много работать. Вот и решил Алёшкин ехать в КБ АССР на место заведующего врачебным участком, а уж чистой хирургией заняться как-нибудь потом.
Весенняя экзаменационная сессия началась с первых чисел апреля. Борис теперь был занят серьёзной подготовкой к экзаменам и только изредка мог дежурить в отделении неотложной хирургии.
