Борис Яковлевич Алексин
Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 2, том 1
Глава тринадцатая
После первого же комсомольского собрания, где на Бориса была возложена нагрузка – пионервожатый, он явился к концу уроков в школу, и сперва в четвёртом, а затем и в пятом классах I ступени провёл запись в пионеры.
Несмотря на то что он подготовил и произнёс перед школьниками довольно горячую речь, объяснявшую сущность и значение пионерской организации – смены комсомола, внучат Ленина – запись в отряд прошла не особенно удачно. Большинство ребят, видимо, боялись записываться, не зная, как на это посмотрят их родители. Но тем не менее из двух классов удалось создать отряд численностью в 12 человек.
К этому времени в комсомольскую ячейку из Владивостокского укома РЛКСМ пришла инструкция, напечатанная на машинке, объяснявшая структуру пионерской организации, её цели и задачи, она содержала также и текст торжественного обещания, даваемого ребятами при вступлении в пионеры.
В числе первых пионеров новонежинского отряда были Нина и Клава Сердеевы – сёстры Фёдора, Валя, Лида и Миша Фишер – дети станционного механика водокачки, по национальности немца, сын старшего брата секретаря ячейки РКП(б) Емельянова, младшие сестрёнки секретаря ячейки Хужего, председателя сельсовета Середы и другие.
Первый сбор назначили на ближайшее воскресенье, опишем его.
К двум часам в зале школы собрались записавшиеся и ещё человек 20 любопытствующих школьников. Из взрослых на сборе присутствовали секретарь ячейки РЛКСМ Хужий, Фёдор Сердеев, Полина Медведь и Харитина Сачёк.
Ребята расселись на скамейках перед сценой, а комсомольцы сели за стол, стоящий на ней. Борис построил всех записавшихся в отряд перед этим столом, вызвав их на сцену, зачитал им текст торжественного обещания, которое они хором повторили, и раздал каждому треугольные куски кумача –галстуки, показал, а некоторым и помог их завязать.
Материю для галстуков покупали на свои деньги, а кроили их и подшивали Тина с Полей. У Бориса тоже был надет галстук.
После вручения галстуков он встал в одну шеренгу с пионерами. Все они по команде Хужего приняли положение «смирно» и когда тот воскликнул:
– Пионеры, к борьбе за рабочее дело будьте готовы! – все ребята подняли руки в пионерском салюте и хором ответили:
– Всегда готовы!!!
Затем избрали совет отряда из трёх человек, в него вошли самые старшие пионерки, председателем была избрана Валя Фишер.
После этого все вновь расселись на скамейки, совет отряда занял место за столом, из-за которого ушли комсомольцы. Борис зачитал план работы отряда, составленный им заранее, план утвердили. На этом официальная часть сбора окончилась. По предложению вожатого стали разучивать пионерские песни и прежде всего пионерский гимн: «Взвейтесь кострами, синие ночи…»
С этого времени комсомольцы из школы ушли, предоставив Борису в дальнейшем руководить пионерами самому, задержался лишь только Федя Сердеев. И это было хорошо, потому что без его помощи с изучением песен справиться Борис бы не сумел. А так, при его поддержке и подборе мелодии песен на фисгармонии уже в этот первый день, кроме пионерского гимна, были выучены ещё несколько комсомольских песен.
Закончить сбор Борис решил занятиями физкультурой, вольными гимнастическими упражнениями. В то время в школах физкультуру не преподавали и, кроме игр на переменах в догонялки или прятки, сельские ребята никакого физического развития не получали, а в инструкции по работе с пионерами указывалось на необходимость физического воспитания пионеров.
Борис хорошо помнил те упражнения, которые ещё в гимназии показывал учитель гимнастики и которые учащиеся с таким удовольствием выполняли. Он подумал, что пионеры тоже могут выучить их, чтобы выступить с ними на каком-нибудь празднике.
Он показал несколько самых простых упражнений, построил своих пионеров соответствующим образом, и занятия начались. Но… Если все мальчишки сразу же с увлечением стали повторять показанные движения, то девочки замялись. Пока требовалось двигать в разные стороны руками, они участвовали наравне с мальчиками, но, когда дело дошло до подъёма ног, они вдруг как по команде движения прекратили и остановились в явном смущении. Выполнять эти упражнения они все категорически отказались. Такое неподчинение обескуражило Бориса и вызвало смешки и иронические улыбки у присутствовавших в зале гостей.
Видя недисциплинированное поведение своих пионерок, Борис, не понимая его сущности, всё-таки нашёл в себе достаточно сообразительности и такта, чтобы занятие остановить и, сославшись на позднее время, ребят распустить по домам. Условились, что следующий сбор отряда будет в ближайшее воскресенье.
Несмотря на заминку с гимнастикой, сбор понравился и тем, кто уже вступил в пионеры, и гостям, из которых некоторые уже стали просить Бориса о записи в отряд, он ответил, что теперь вопрос о приёме в пионеры будет решать совет отряда: нужно подать заявление, и тогда на совете отряда обсудят, можно ли принять в отряд желающего.
Вечером, сидя в квартире учительниц, Борис рассказал о своей неудаче с гимнастикой. Услыхав его рассказ, обе девушки переглянулись, слегка покраснели, а затем дружно рассмеялись. Невольно к ним присоединился и Федя, хотя и не понимал причины их смеха. Этот смех возмутил Бориса, он отнёс его к тому, что, значит, у него нет способностей, чтобы заставить ребят ему повиноваться. Он вскочил, накинул на себя полушубок и шапку и направился к двери. В сенях его догнала Тина, обняла за шею, поцеловала, вполголоса спросила:
– Ты чего, чего раскипятился-то? Не понимаешь, над чем мы смеялись? Не над тобой, а над твоей наивностью. Ведь ты подумай: у девочек поднять ногу – это значит показать штанишки, а это и неприлично, и стыдно. Ну, а у наших учениц, у большинства и совсем никаких штанишек нет, как же им ноги поднимать? Ты об этом подумал?
Борис схватил её в объятья и, кажется, в первый раз их знакомства действительно с чувством несколько раз поцеловал её.
Когда они вернулись в комнату, были встречены дружным хохотом остававшихся там Феди и Поли. Последняя, конечно, успела рассказать своему кавалеру о причинах, сорвавших занятия по гимнастике у новоиспечённого вожатого.
Кажется, первый раз Борис и Тина вошли в комнату немного смущённые, а последняя – даже и красная, с блестящими глазами. Видно, Борины поцелуи, хотя и вызванные чувством благодарности, были всё-таки достаточно горячи.
Через полчаса, успокоившись и прекратив насмешки над Борисовой неосведомлённостью в женских туалетах, все четверо принялись решать вопрос о том, как же выйти из положения. Решили, что единственным выходом будет введение для всех пионеров соответствующей формы. Но на что её приобрести? Саму форму все они уже видели на картинках в журналах, она для мальчиков состояла из белой рубашки с короткими рукавами и синих или чёрных сатиновых трусиков, а для девочек – белой кофточки и синих же сатиновых шаровар.
В течение недели до следующего сбора Борис тщетно ломал себе голову над тем, где бы добыть денег на форму для своих пионеров, но так ничего придумать и не мог. Он обратился за помощью к секретарю партячейки Емельянову, тот ответил:
– Знаешь что, Борис, обращаться за деньгами для этой цели к родителям пионеров нельзя, многие могут просто потребовать от своих ребят, чтобы они оставили пионерский отряд, ведь ты знаешь крестьян! Ну, железнодорожники для своих, может быть, и сошьют, а эти только разлад в отряд внесут… Я думаю, что самое лучшее будет, если ребята сами заработают денег себе на форму. Это и авторитет отряда среди взрослого населения поднимет, и ребятам гордости прибавит. Посоветуйся-ка с Хужим. Вот только где для них подходящую работу найти?..
Вечером, подсчитывая очередную партию накладных, Борис сказал о своей заботе Дмитриеву, тот подумал несколько минут и ответил:
– Послушай-ка, Борис, ты видел в углу у нас лежат бракованные стойки, которые этот японский прихлебатель отказался принять?
Господин Цукамура, забрав большую часть брака, всё же оставил несколько сотен стоек, несмотря на все уговоры Дмитриева.
– Ну да, видел, – сказал Алёшкин, пока ещё не понимая, к чему клонит в разговоре его начальник.
– Так вот, ты со своими ребятами перепили их, переколи. Я реализую их, как дрова, а вам за работу заплачу.
Борис обрадовался, но в то же время и огорчился: стойки дубовые, суковатые, кривые, поэтому и забракованные. Много ли он со своими двенадцатью пионерами наработает? Но о своих сомнениях пока ничего не сказал, а на следующий день поговорил с секретарём комсомольской ячейки Хужим, тот обещал сагитировать на это дело всех комсомольцев. И действительно, в следующее воскресенье на пионерский сбор в школу пришли все пионеры, все комсомольцы и даже десятка два старших школьников.
Погода стояла ясная, морозная, снежок блестел под лучами яркого солнца и поскрипывал под ногами ребятишек и юношей, довольно внушительным строем двигавшихся через заснеженный луг от центра села к станции с песнями, смехом и весёлыми шутками. А на складе Фёдор Сердеев и несколько китайцев-грузчиков уже приготовили необходимые инструменты – пилы и топоры – и ждали тружеников.
К вечеру от бракованных стоек не осталось и следа. Кстати сказать, в работу, стараниями Бориса и Феди, были пущены не только те стойки, которые забраковал японский представитель, но и те, которые он ещё и не видел, что уже были забракованы до него. В одном из углов складской площадки образовалась довольно длинная поленница дров.
Работу принимал сам Игнатий Петрович и после подсчёта объявил, что ребятам причитается получить почти тридцать рублей. Его сообщение встретили громким «ура».
Между прочим, сам Дмитриев, как потом выяснилось, на этом деле солидно заработал, продав дрова железной дороге для отопления будок путевых обходчиков и казарм ремонтных рабочих. Так как заготовка дров на этом участке Дальлеса не планировалась, то он их учитывал, как ему заблагорассудится, и в отчёте шкотовской конторе он показал их едва ли десятую часть, а деньги, полученные за остальное, присвоил себе.
В то блаженное время организациям не запрещалось приобретать нужные им материалы у частных лиц и производить с ними расчёты наличными деньгами, а это создавало возможности для почти неограниченных злоупотреблений. Но, конечно, ни Фёдору Сердееву, ни Борису Алёшкину даже и в голову не могло прийти, что они невольно становились участниками таких неблаговидных махинаций. Знал о них лишь заведующий шкотовской конторой Дальлеса Шепелев, да отец Феди – начальник железнодорожной станции Новонежино, но они от этой комбинации имели тоже кое-какой доход и, конечно, сущности её никому раскрывать не собирались.
Так или иначе, но деньги на материал для формы новонежинский отряд получил, материю приобрели, а кройкой и шитьём занялись почти все девушки-комсомолки. Главными застрельщицами в этом деле были Полина и Тина.
К шитью формы присоединился и кое-кто из родителей. В то время получить материю для одежды школьников, пускай хоть и не совсем по вкусу родителей, считалось чрезвычайным событием, поэтому многие матери, узнав о том, что пионерам дают бесплатную ткань на форму, даже стали сами просить принять их ребят в пионеры. Но теперь это происходило не так просто, как вначале.
Прежде чем принять кого-либо в пионеры, ребята из совета отряда, а затем и остальные на сборе, очень придирчиво обсуждали кандидатуру подавшего заявление, и далеко не каждого из желающих принимали.
К новому 1925 году форма для всех пионеров была сшита, а их уже было 25 человек. На красном сатиновом знамени сёстры Емельяновы вышили лозунг: «Будь готов!»
Конечно, пока ещё никто из пионеров не ходил в своей форме по улицам села: во–первых, стояла зима, а во-вторых, показавшись в таком виде с голыми коленками среди сельских ребятишек и девочек, они могли подвергнуться не только насмешкам, но и преследованию.
Форму каждый приносил с собой. В одном из классов по очереди девочки и мальчики переодевались, а затем приступали к проведению сбора. Теперь гимнастические упражнения все могли выполнять без всякого стеснения, и у девочек эти вольные движения стали получаться даже лучше.
Кроме этого, как и многие физкультурники того времени, Борис увлекался построением различных пирамид. Как правило, самыми верхними всегда были или Миша Фишер, или его сестра Лида. Эти два самых маленьких, но, пожалуй, и самых бойких пионера души не чаяли в своём вожатом, и стоило ему появиться на станции железной дороги, как они за ним бегали буквально как хвостики.
Бывая в Шкотове не реже, чем раз в две недели, обязательно встречаясь там с Нюсей Цион, Катей Пашкевич, а иногда и с Милой, Борис впитывал в себя всё новое, что ему удавалось узнать о жизни и деятельности пионерской организации, регулярно читал и «Пионерскую правду», выписываемую теперь его отрядом (сам он выписал журнал «Вожатый» и щедро отдавал полученные знания своим юным питомцам).
Сборы в новонежинском пионерском отряде проходили весело, оживлённо, количество пионеров росло не по дням, а по часам. Теперь вновь вступающие уже приходили со своей формой. Большинство крестьян увидели, что пионеры становятся действительным примером для ребят села, что они и сами, и совместно с комсомольцами не только улучшают культурную жизнь села, но и делают много полезных и нужных дел: то отремонтируют крыльцо в здании сельсовета, то исправят мостик через протекающую рядом речушку, то помогут какой-нибудь одинокой бабке в уборке двора и заготовке топлива, то ещё что-нибудь. Они же постоянно вели борьбу с некоторыми хулиганствующими ребятами.
Конечно, были и такие сельчане, которые обвиняли и комсу, и пионерию в безбожии и потере стыда из-за того, что девчонки в штанах ходят. Они препятствовали нормальной работе отряда, но таких было немного, и к их воркотне особенно не прислушивались.
Итак, новонежинский отряд пионеров существовал! И несмотря на то, что у него пока не было ни барабана, ни горна, о его работе уже знали и в соседних сёлах, и в укоме РЛКСМ. Приезжавший из укома инструктор Борис Разгонов был приведён Хужим на сбор отряда, и ему всё так понравилось, что он заявил:
– Ваш сбор и отряд можно назвать образцовыми, так об этом и доложу Барону.
А когда он узнал, что форма первым пятнадцати пионерам приобретена на деньги, заработанные самими пионерами и комсомольцами, то был и удивлён, и восхищён таким решением вопроса, и обещал, что, через уком РКП(б) постарается раздобыть денег для приобретения горна и барабана. Его заявление ребята встретили криками радости, к ним присоединился и их вожатый.
Приближался праздник – день Красной армии. Комсомольцы приготовили постановку большой и интересной пьесы о Гражданской войне, а пионеры – красивое гимнастическое выступление, заканчивавшееся несколькими пирамидами.
Барабана у них пока ещё не было, и вот Борис решил сделать самодельный барабан. Он выпросил у своей хозяйки старое решето, на чердаке у Фёдора Сердеева нашли старую, плохо выделанную телячью шкуру. Вырезав из неё два кружка, при помощи тонких верёвок эти кружки натянули на решето. Внешне барабан выглядел неплохо, и когда по нему стали отбивать ритм выструганными из берёзы палочками, то он издавал довольно приятный, хотя тихий и глухой, звук.
Радости пионеров, услыхавших на одном из сборов звуки этого барабана, не было границ, ведь ни один из них до сих пор не слышал бой настоящего пионерского барабана.
Единогласно барабанщиком избрали Мишу Фишера, но, конечно, у него не было недостатка и в помощниках.
Ещё в середине декабря 1924 года из укома РЛКСМ пришло письмо, направлявшее Алёшкина, как внештатного инструктора укома, в соседнюю деревню Лукьяновку для организации там работы ячейки РЛКСМ. Письмо это сперва попало к секретарю ячейки РКП(б), так как шло вместе с партийной почтой, затем его передали в руки секретаря комсомольской ячейки Хужего и уже потом доставили адресату. Конечно, все перечисленные лица ознакомились с его содержанием. Такое ответственное поручение от укома увеличивало авторитет Бориса Алёшкина.
Уже на следующий вечер он выехал на первом же свободном тормозе товарного вагона и заявился в Лукъяновку через каких-нибудь полчаса. В этой деревне числилась ячейка РЛКСМ, но она не работала и почти не давала о себе знать. Секретарём её была избрана молоденькая горожанка-учительница. Она не сумела найти общий язык с крестьянскими ребятами, так как не знала простейшей крестьянской работы, не понимала их обычаев и интересов. Те несколько девушек и ребят, которые слышали о комсомоле и по её предложению записались, очень скоро в ячейке разочаровались и перестали ходить на созываемые ею собрания, а ни о какой другой работе она ещё и не помышляла.
Приехав, Борис организовал собрание молодёжи деревни, сделал на нём доклад о комсомоле, о его сущности, о той героической роли, которую он играл в Гражданской войне, о тех задачах, которые сейчас стояли перед сельской молодёжью. Для подобного доклада он был уже достаточно подкован, ведь, кроме работы с пионерами, требовавшей подготовки, он занимался в политкружке, руководимом Емельяновым, и регулярно читал и «Комсомольскую правду», и владивостокское «Красное знамя». Говорить он умел, доклад понравился. После него было много вопросов, на которые Борис попытался дать более или менее исчерпывающие ответы.
В заключение он предложил переизбрать секретаря ячейки, предложив вместо учительницы одного из местных парней, показавшихся ему наиболее активным из присутствующих. Этому парню он посоветовал приехать на комсомольское собрание в Новонежино, познакомиться с Хужим и новонежинскими комсомольцами. Одновременно посоветовал открыть хотя бы маленький драмкружок и начать ставить пьесы в школе. Несколько таких, главным образом, антирелигиозных пьесок он захватил с собой.
Через полгода этот парень сумел организовать вокруг себя своих друзей, и лукъяновская комсомольская ячейка ожила. Учительнице поручили вести политкружок, она с этой работой хорошо справлялась. Конечно, выросло и число комсомольцев. К новому 1925 году в лукъяновской ячейке РЛКСМ уже было 15 комсомольцев, о её существовании и работе знала вся деревня.
Борису уком предложил отчитаться о поездке в Лукьяновку на бюро укома 25 декабря. Он упросил Дмитриева отпустить для поездки в город с ним и Фёдора Сердеева. Отпросились они на два дня, до 27декабря.
На заседании бюро укома РЛКСМ они оба присутствовали. Борис очень волновался, ожидая разбора своего вопроса, но всё оказалось совсем не страшно: Волька Барон, дав ему слово, попросил рассказать о том, как прошло собрание в Лукъяновке, много ли было молодёжи, и Борис довольно связно ответил на эти вопросы. Рассказал он и о переизбрании секретаря, и о предложении взаимодействия с новонежинской комсомольской ячейкой. Всё это встретило одобрение Барона и других членов бюро. Одним словом, его отчёт на бюро укома прошёл хорошо.
Но до заседания укома у них было немало времени: поезд из Шкотова пришёл во Владивосток в 12 часов дня, а заседание назначалось на 6 часов вечера. Ребята решили побродить по городу и, главное, поесть. Выехали они рано утром, позавтракали кое-как и основательно проголодались.
Ещё в период своей учёбы на курсах Борис неоднократно бывал в городском саду, находившемся в самом центре города, назывался он тогда «Сад Буфф». В нём на открытой сцене выступали разные артисты, и вот этих-то артистов Борис и ходил смотреть со своими товарищами.
Собственно, слово «ходили» не совсем правильное, денег на покупку билета у них не было, а в сад проникнуть хотелось, вот они и приспособились: двор здания Дальлеса и сад разделялись каменной стеной. Вечерами во дворе Дальлеса не бывало никого, учреждение было закрыто, поэтому хозяин сада (а сад принадлежал нэпману) никакой охраны с этой стороны сада не держал, ну а ребятам это оказалось на руку. Довольно частым посетителем сада был и Борис Алёшкин.
В центре сада хозяин его содержал ресторан «Сан-Суси». Что означало это название, ни Борис, ни Фёдор не знали, но что это какое-то заграничное слово, и, как им показалось почему-то, очень вкусное, они решили оба. Зимой сад, конечно, был закрыт, но ресторан работал, он не относился к числу таких первоклассных, как «Золотой Рог» или «Бристоль», но считался тоже одним из хороших.
Привлекла наших друзей в этот ресторан афиша, висевшая у входа в сад, в ней говорилось: «Ресторан «Сан-Суси» приглашает отведать пельмени, исполненные под руководством шеф-повара Фуи Би Синь (бывшего личного повара генерала Дидерихса). Пельмени сибирские. Пельмени русские. Пельмени китайские. Порция 30 копеек. К пельменям подаются уксус, перец, сметана, масло – по желанию. ВНИМАНИЕ: на 1 рубль по требованию посетителя пельмени подаются в неограниченном количестве с любой приправой. В ресторане имеется самый обширный выбор водок и вин, всегда свежее пиво. Владелец ресторана П. Г. Криволапов».
Рядом с этой висела вторая такая же красочная афиша, с той только разницей, что вместо пельменей на ней рекламировались блины.
– Вот это да! – воскликнул Борис, прочитав объявление и проглатывая голодные слюни. – Пойдём, Федя, шандарахнем на рубль, а?
– Конечно пойдём!
Хотя оба парня и зарабатывали по тем временам неплохо, они пока не думали об одежде и ходили по городу в том же, в чём обычно ходили и в Новонежине. А их внешний вид оставлял желать лучшего.
Полушубки они, конечно, не надели, в них было бы жарко ехать в поезде и ходить по городу. Фёдор был в своём кургузом пальто с рукавами, едва достигавшими запястий, а Борис – в старой отцовской шинели. На голове у Федьки красовалась старая отцовская железнодорожная фуражка, а у Бориса – красноармейский шлем. Нечего и говорить, что все эти вещи были заношенными, а местами и порванными, имели далеко не презентабельный вид. Поэтому, когда они заявились в фойе ресторана, сидевший там старик-швейцар встретил их совсем не приветливо, однако задержать не решился. Сняв эту верхнюю одежду и приобретя более благообразный вид (гимнастёрки, брюки и сапоги, хотя и не отличались особой чистотой и свежестью, всё-таки были значительно приличнее, чем верхняя одежда), ребята прошли в зал. В это время он пустовал: время для обеда ещё не наступило. Кое-где за столиками сидело несколько скучающих пар.
Наши герои обратили внимание, что все гости были одеты в хорошие костюмы, белые рубашки и галстуки, а те, кто имел военную форму, – в хорошие, так называемые английские френчи. Несколько женщин, сильно накрашенных, с накинутыми на плечи меховыми горжетками, презрительно посмотрели на вошедших парней, так же оглядели их и мужчины.
Борис шепнул:
– Ох, Федька, попали мы с тобой в нэпмановское логово, давай-ка лучше смоемся отсюда!
– Ну уж нет! – заявил Фёдор. – Сперва наедимся как следует. Не обращай на них внимания! – и с этими словами он смело прошёл вглубь зала и сел за пустой столик около окна. Борису ничего не оставалось, как проследовать за ним.
Заметил их и хозяин, стоявший недалеко от буфетной стойки, за которой вертелась молоденькая, хорошенькая, как куколка, буфетчица. Обратив внимание на полувоенную одежду ребят, хозяин, наверно, подумал: «Это или демобилизованные, или, что ещё хуже, из ГПУ, а может быть, из финотдела. Надо их поскорее накормить и сплавить».
Он подозвал к себе молодого рябого китайца, приказал ему как можно скорее обслужить пришедших. После этого китаец быстро подлетел к столику, занятому нашими приятелями, и, помахивая салфеткой, склонившись в полупоклоне, сверкая напомаженными, иссиня-чёрными волосами и ровным пробором, с улыбкой на толстых губах спросил:
– Чего изволите, капитана?
– Пельменей со всем гарниром, на рубль для каждого! – важно ответил Фёдор, сразу принявший на себя положение старшего.
– Слусаюсь! Водка? Вино?
Ребята нерешительно переглянулись, потом Фёдор сказал:
– Пива, – и добавил, – если свежее, две бутылки!
Официант скользнул куда-то вбок и исчез из зала.
Вообще-то, спиртного Борис, а в последнее время и Фёдор, не употребляли. С тех пор, как Борис стал пионервожатым, он даже и курить перестал.
– Пионер не курит, не пьёт! – как же он мог говорить это пионерам, пока сам не бросил курить?
Но пиво почему-то тогда к алкогольным напиткам не относили, им торговали даже в буфете в шкотовском клубе, поэтому Борис молча согласился с заказом.
Минут через пять официант возвратился, неся на подносе две глубокие тарелки, заполненные пельменями. От них шёл пар и приятный запах. На подносе также были судки с уксусом, маслом и перцем и две откупоренные бутылки пива.
Поставив всё принесённое на стол и добавив к ним два стакана, взятые с маленького столика, стоявшего у стены, официант снова поклонился и с той же улыбкой произнёс, видимо, стандартную заученную фразу:
– Если васа милость позелает есцо пельменей, позальста, позвоните, – и он указал рукой на колокольчик, стоявший посередине стола.
Выпив по стакану пива, Борис и Фёдор с жадностью набросились на пельмени. По-настоящему со вчерашнего вечера они ничего не ели, а еда на самом деле оказалась очень вкусной. За каких-нибудь десять минут они покончили с принесёнными порциями, переглянулись и, почувствовав, что выпитое пиво прибавило им не только аппетита, но и храбрости, оба протянули руку к колокольчику.
Первым дотянулся Борис, это вызвало у них смех, они довольно громко расхохотались, чем ещё раз обратили на себя внимание сидевших в зале, которые вели себя очень чинно и разговаривали вполголоса.
Прошло не более двух минут после звонка, как появился их знакомый официант и, не дожидаясь повторения заказа, уже нёс следующую порцию пельменей.
С этой порцией было покончено также быстро, как и с первой, новый звонок – и новая порция.
До сих пор всё было, видимо, привычно. Расчёт хозяина и был построен на том, что более трёх порций никто не съедал, таким образом, вместо 90 копеек (порция стоила 30 копеек) ресторан получал 1 рубль. Но тут нашла коса на камень.
После пятой подачи официант робко подошёл к хозяину, что-то шепнул ему. Тот изумлённо взглянул в сторону наших друзей, пожал плечами и сердито буркнул что-то в ответ.
Когда китаец ставил на стол шестую порцию пельменей перед каждым из удивительных посетителей, то за этим состязанием следил уже не только хозяин, но и все находившиеся в зале. Причём на этот раз официант не произнёс свою обычную фразу, предлагавшую при желании позвонить в колокольчик, а лишь молча унёс пустые тарелки.
Эта порция подвигалась медленнее предыдущих, но, заканчивая её, оба друга чувствовали, что они в состоянии справится и ещё с одной. Они решили довести хозяина до белого каления. Уже после пятой порции тот стал нервно похаживать около буфета и потирать руки, а буфетчица, кокетливо улыбаясь, с явным интересом смотрела на обоих обжор, как она мысленно назвала ребят.
Но Борис и Фёдор, хотя уже, конечно, и наелись досыта, хотели проучить хозяина, и поскольку силы-то были, а ума, может быть, и не очень много, они после шестой порции вновь позвонили.
На этот раз официант явился без пельменей, а, подойдя к столу, склонился и довольно тихо сказал:
– Васа капитана, хосю расситаться?
Фёдор сердито посмотрел на него и возмущённо сказал:
– Как это рассчитаться? А мы ещё со сметаной пельменей не ели! Подайте ещё со сметаной и принесите сразу по две порции, а то таскаете тут по десятку штук, так до вечера не наешься!
Своё приказание он произнёс нарочито громким голосом, и его слова на этот раз уже вызвали громкие смешки почти за всеми столами. Все уже смеялись не над парнями, способными есть в таких количествах, а над хозяином, который не выдержал пытки и убежал из зала.
Официант на этот раз явился сразу с четырьмя тарелками и большим кувшинчиком сметаны.
Когда ребята доедали последние пельмени из восьмой порции, им сделалось уже немного муторно, но всё же они своей чести не уронили, в конце концов управились и с ней. На этот раз Борис тщательно сосчитал количество пельменей, имевшихся в этой проклятой, как он мысленно про себя её назвал, восьмой порции, их оказалось 15. Таким образом, они умудрились съесть, если все порции были одинаковы, по 120 штук!
Однако, справившись с последними пельменями, они тут же поднялись из-за стола и, положив на стол 3 рубля, гордо сказали подбежавшему официанту:
– Сдачи не надо, – и тяжело переваливаясь, вышли из зала.
Оделись, дали по гривеннику швейцару, который поспешил открыть перед ними двери, услужливо улыбаясь. До него, как и до гардеробщика, очевидно, дошли слухи об их «подвиге», и, как всякие подневольные люди, они были рады, что их хозяин получил щелчок.
А наши друзья едва отошли от ресторана на несколько шагов, как весело расхохотались, у них хватило сил ещё и на это.
– Вот хозяин-то взбесился! – сказал Борис
– Да уж, теперь свои хвастливые афиши, наверно, снимет! – вторил ему Фёдор.
Погуляв по городу до 6 часов, они вполне оправились, смогли нормально участвовать в заседании бюро укома РЛКСМ, и их обжорство не оставило дурных последствий.
В течение зимы им ещё несколько раз доводилось бывать во Владивостоке и, каждый раз, посещая «Сан-Суси», они наказывали хозяина, съедая по 7–8 порций пельменей или блинов.
В конце концов, к их посещениям привык и обслуживающий персонал, и сам хозяин. Последний даже попробовал из этого извлечь выгоду, прибавив в своей афише ещё одну строчку: «Посетитель, сумевший съесть более 8 порций, не платит денег совсем, но зато если он взялся за это, а выполнить не смог, то платит вдвойне».
Конечно, он хотел подловить и наших героев, но они оказались хитрее и на эту приманку не клюнули. Ведь ребята, в конце концов, переедали не из-за жадности, не из-за скупости или отсутствия денег, а исключительно для того, чтобы позлить хозяина.
Некоторые легковерные граждане на эту удочку попадались и, не справившись с задачей, вынуждены были платить хозяину вместо рубля – два, а то и три. Однако, таких храбрецов находилось не очень много, а вскоре эта афиша была хозяином снята вообще.
Заседание бюро укома окончилось в 8 часов вечера, ходить по магазинам было уже поздно, решили отложить это на следующий день, сейчас нужно было подумать о ночлеге. Вначале предполагали поехать на станцию Седанка к брату Фёдора, но затем он предложил другой вариант:
– Послушай-ка, Борис, у меня на Первой Речке живёт двоюродный брат Дмитрий Сергеевич, он служит в уисполкоме инструктором культотдела, живёт один, может быть, пустит на одну ночь, ну а если нет, то тогда уж на Седанку поедем.
Сказано – сделано. Сели на трамвай и через полчаса, проехав по всей Китайской улице, миновав Куперовскую падь, уже были на Первой Речке – так называлась ближайшая к Владивостоку железнодорожная станция.
