Автор, пиши еще!
Дом на Сиреневой улице
Любовь без условий
В каждом российском городе есть 3-я улица Строителей, типовые многоэтажки, и дворы с натыканными как под копирку детскими площадками, с минимальным набором из цветного пластика: горка, песочница, качели.
Такая территория была и на Парковой, где жила Елизавета Сергеевна с приехавшей погостить внучкой Ксюшей. Но гулять они ходили во двор на улице Сиреневой, за квартал от своего дома. Нет, не потому, что пластиковое однообразие там было менее убогими и скучными. Отличительной особенностью того двора был семилетний Вовка, с которым Ксюша строила МКС. Так ли важно расшифровывать эти три загадочные буквы детям, когда творческий процесс захватывал их полностью?
Елизавета Сергеевна находилась в том прекрасном возрасте, когда ей уже стало уютно с собой. Впервые за всю жизнь. Поэтому в свои семьдесят пять лет она выглядела на семьдесят пять. У нее не было ни малейшего желания улучшить отражение в зеркале. Она дорожила каждой морщинкой на лице, как художник ― случайным мазком на картине. А любимая книга и созерцание счастливой внучки стирали всю нелогичность выбранного маршрута.
Ксюша, предпочитавшая представлять свой возраст гордым высказыванием: «Скоро шесть», вместо пяти, так же внешне не очень тянула на обложку гламурного журнала: ни кудряшек, ни милых веснушек, ни огромных глаз с длинными ресницами. Обычная девочка с жиденькой косицей, широким носом и ободранными коленками. Самой красивой на свете она была только для своих родителей и бабушки Лизы.
Поэтому присутствие на детской площадке посторонних лиц без особых примет (наших бабушки и внучки) осталось незамеченным для всех жильцов дома на Сиреневой, даже для вездесущей старшей по дому тети Фени.
Для всех, да не для всех. Семилетний Вовка из сто тридцатой квартиры сразу выделил Ксюху из толпы образцовых и причесанных детей. Хотя стоит добавить, что разбитые девчачьи коленки и пожелтевший синяк под глазом стали причиной не только внезапно вспыхнувшей симпатии мальчика к девочке, но и вообще одной из причин ее пребывания в этом городе.
Ксюша приехала погостить к бабушке Лизе из славного, уютного Выборга, где она проживала с родителями, для которых была ребенком не только долгожданным, но и выстраданным и намоленным.
Жили родители Ксюши дружно. Но если бы компьютер одномоментно вывел на экран все споры, происходящие в семьях по любому поводу (от вкуса ливерной колбасы до колебаний Марса), то на нем промелькнула бы и семья Матвеевых. Их взгляды, шариками разного цвета, носились по игрушечному полю, ударяя друг друга, в поиске одной лунки, в которой хранился правильный ответ.
В своих дебатах они не делили имущество, до этого, слава богу, не дошло. Они учились разъединять поступки ребенка и самого ребенка. Но силы были явно неравными.
В спорах лидировала Марина ― сорокалетняя старородящая женщина. Свои аргументы она собирала серьезно и тщательно все девять месяцев, пока готовилась стать мамой. Как студент первокурсник готовится к первой сессии, а летчик ― к первому полету, так Марина ждала встречу с дочерью. За это время она перелопатила ворох литературы по воспитанию, запасаясь на случай крушения ценными шпаргалками.
Несмотря на шоковые истории многодетных подруг, Марина в своих радужных фантазиях с двух сторон гладила пеленки, проверяла локтем воду в ванночке, стелила кружевные простынки, просыпалась под тихий лепет малышки, улыбалась, сидя у манежа с играющим в нем ангелочком. А семейная картинка: три бегущих по берегу моря фигуры в белых одеждах, вообще была ее самой любимой.
В ее сладком фантастическом сериале не было ни кусающего грудь, громко орущего по ночам, обкаканного монстра, ни опрокинутых со стола тарелок с кашей, ни приклеенного к полу ковра, ни озверевшего лица мужа, разрисованного фломастером накануне встречи с иностранными представителями.
Поэтому теория: «Разделяй и… живи спокойно» (о разделении ребенка и его поступка) была спасательным кругом в шторме разрушительных эмоций.
Мысль, что ребенок ― просто ребенок, а плохим или хорошим может быть только поступок, отзывалась в голове начитанной Марины на все сто процентов. Тем более это полностью совпадало с ее собственным тезисом, часто звучащим в спорах с мужем в разных вариантах:
– Ребёнок, он как кубышка, в которую сбросились двое в едином общем порыве. Не станешь же ты злиться на мятые и порванные купюры, обнаруженные в осколках. Никто кроме нас двоих не участвовал в этом празднике жизни.
Несмотря на начитанность, Марина редко следовала чужим советам, предпочитая все проверять на практике. Это значительно облегчало ее материнскую задачу, помогало любить свою девочку без условий, безоглядно, всякую-разную, просто потому, что та есть и потому, что она ее доченька.
Хотя был один опасный момент, когда облитый киселем муж, разделяя каждое слово, прямым вопросом в лоб застал ее врасплох:
– Скажи, дорогая! Между девочкой, которую надо просто любить как погоду, и поступком, который следует оценивать, поощрять или порицать, должен быть кто-то, кто этот поступок все-таки совершает? Скажи мне, кто это, черт возьми? Чтобы я мог надрать ему задницу!
Маленькая разбойница заподозрила, что мамина теория слегка пошатнулась. Поэтому сообразительная девочка быстро заполнила дырку с вопросом: «Кто?» Этим «кто» оказалась некая «Баб-Ёжка», живущая у нее внутри, которая занималась прямым подстрекательством.
Это объяснение, после которого последовал веселый смех, быстро разрядило серьезную обстановку, и авторское дополнение было внедрено под запатентованным лозунгом малышки: «Это не я (покрасила стены, подарила кольцо, привязала хвост коту и т. д.), а Баб-Ёжка, которая меня подговорила». Ксюша была смышленой девочкой. Спасательная формула «Это не я, а она» использовалась маленькой шалуньей теперь повсеместно.
Муж Марины не был в восторге от этих сомнительных методов воспитания. Его в детстве пороли ремнем и запрещали любимый футбол с мальчишками во дворе. Он выступал против искусственного разделения личности ребенка. Пытался положить конец этой бытовой шизофрении. Но теория разделения поступка и ребенка и ему помогала смотреть на Баб-Ёжкины проказы более широким взглядом, спасая любимую девочку от папиного негодования.
Психологи, работающие с субличностями, за хорошее вознаграждение с радостью взялись бы подружить Ксюшу с ее Баб-Ёжкой или избавить девочку от нее, но в этом не было никакой необходимости. Та сама быстро исчезала, как только мама сажала свое кареглазое чудо на колени и шептала волшебное: «Ты мое солнышко!»
Несмотря на то, что в семье Матвеевых все любили друг друга круглый год, июль был долгожданным месяцем. Потому что Ксюша отправлялась на целый месяц к обожаемой бабушке, которая уже с января считала дни до счастливой встречи.
На суетной городской улице обычная пара ― бабушка с внучкой ― ничем не выделялись среди толпы. Разве что чудный, пушистый зайчик в руках маленькой разбойницы несколько смазывал картинку. Да и сам разговор выпадал из стиля розовых Барби.
Слушая щебечущую Ксюшу, бабушка Лиза радовалась, что ее очки, пусть и перекрашенные внучкой в солнечные, наконец-то нашлись, а пробный запуск ракеты с домашнего космодрома в целом прошел успешно, не считая испорченной скатерти. Просто Баб-Ёжка слегка ошиблась с рецептом и посудой для испытаний. Но что такое старинная греческая скатерть ручной работы в сравнении с веселым, прыгающим вокруг Елизаветы Сергеевны, лучезарным счастьем.
На детской площадке на Сиреневой улице было пусто, а чуть поодаль ― шумно и неспокойно. Две женщины ― молодая и не очень ― театрально размахивали руками и выкрикивали в адрес друг друга не очень вежливые слова. По обрывкам фраз становилась понятна суть конфликта, состоящая в том, что одна выбросила мусор в контейнер, который был ближе к ее офису, а другая раздула из этого недоразумения скандал вселенского масштаба.
Другая ― это тетя Феня, гневно возмущенная тем, что в контейнер, относящийся к этому дому, нагло выбросили два пакета чужого мусора.
Короткая перепалка грозила перерасти в длительное, нешуточное противостояние, так как участницы незаметно перешли на личности. Скандал набирал обороты. Тетя Феня с пунцовым лицом ― напротив испуганной, но несгибаемой Юдифь нашего времени. Красные розочки на платье женщины багровели от возмущения и нависали над девушкой.
Ксюша с бабушкой в ожидании Вовки расположились на скамейке на детской площадке. Зайчик сейчас был очень кстати. Орущие друг на друга женщины заставляли Ксюшу крепче сжимать мягкую игрушку, девочка хотела, чтобы этот ужас поскорее прекратился.
Вообще, пушистый зайчик в руках Ксюши не был той настоящей игрушкой, с которой дети не расстаются ни днем, ни ночью. Она взяла его скорее для маскировки, чтобы отвлечь внимание бабушки от маленького рюкзачка за спиной, который хранил все необходимое для запуска ракеты с загадочной МКС. Бутылка с водой, пузырьки с уксусом и йодом, баночка с содой, пластиковый стаканчик ― полный набор из детской образовательной программы «Занимательная химия». Ксюша ждала момента, когда сможет разложить все это перед изумленными глазами Вовки.
– А почему тетя Феня такая сердитая? ― спросила Ксюша.
– Почему-почему. У тебя вот одна Баб-Ёжка, а у нее их сто. И все учат ее плохому. Хорошо, что девушка согласилась избавить ее от некоторых. А когда никого нет, все Баб-Ёжки хором нападают на бедную тетеньку. Представляешь, как ей тяжело?
– Да, жалко ее. А как они нападают? ― не унималась Ксюша.
Баба Лиза задумалась, подбирая слова.
«Вот сидит тетя Феня в песочнице, куличики лепит, а сто Баб-Ёжек ей говорят:
– Все плохо! Это никуда не годится! Ты криворукая, бестолковая. Посмотри на других. Куда тебе до них? Стыд и позор! Тебя не за что любить…
А она старается. И вдруг у нее получается хорошо, прямо лучше всех. И она радуется. А Баб-Ёжки тут как тут:
– Какие чудные куличики. Лучшие на свете! Ты особенная! Ты лучше всех! Кто они такие, эти остальные? Они жалкие, трусливые, ничтожные. Где ты и где они? Плюнь на них, они тебя не достойны. Ты самая крутая!
И те, на кого она плюнула, собираются и лупят ее почем зря, разрушая все вокруг. И потом все начинается сначала. Так и гоняют ее, бедную, как скоростной лифт, между помойкой и чердаком, между подвалом и крышей».
Это тяжелое объяснение, груженым товарным поездом протащилось в голове бабушки Лизы, по дороге зацепив легкий порожняк с мыслью: «Ребенку не нужно ничего долго объяснять. У него свои каналы связи». Поэтому, удалив длинный текст, бабушка вслух произнесла:
– Что, заяц, приуныл? Запуск ракеты переносится?
Ксюша, и так непривычно долго просидевшая в задумчивости, на последних словах бабушки соскочила со скамейки и понеслась со всех ног, хотя Вовка на горизонте по-прежнему отсутствовал. Девочка знала только один верный способ прогнать Баб-Ёжек.
Она смело подошла к разъяренной тете Фене и протянула ей своего пушистого зайчика. От неожиданности женщина резко присела на корточки. Ноги подкосились в прямом смысле слова. Ксюша обняла ее и прошептала на ушко:
– Это тебе. Подари этого зайчика своим Баб-Ёжкам. Они станут с ним играть и забудут, что надо тебя ругать. Смотри, какой он пушистый!
И когда маленькие ручки погладили ее по голове, тетя Феня неожиданно для всех, а главное для себя самой, разревелась.
Но для Ксюши это было уже совсем неинтересно, потому что во дворе появился Вовка. И она, забыв про чужих Баб-Ёжек, бросилась навстречу долгожданному другу.
А тетя Феня плакала. Все как положено: жалостливо, с соплями, всхлипываниями, причитаниями:
– Ах ты, егоза, довела все-таки бабку старую, не остановиться.
Она забыла, когда такое случалось с ней в последний раз, когда плакала и обнимала кого-то и тем более, когда обнимали ее.
В один момент ее сердце растаяло, и теплота, как мягкий пломбир, потекла по всему телу. Она почувствовала жгучую любовь к незнакомой девочке, некрашеной скамейке, лающей псине неизвестного происхождения и даже к мальчишкам, которые горланили на все голоса, сидя на гаражной крыше:
– Тетя Феня громко плачет, уронила в речку мячик, тетя Фенечка, не плачь, не утонет в речке мяч.
Приглушенное ворчание Баб-Ёжек было уже едва различимым:
– Какой ужас! Прилюдно, на глазах у всех! Чему мы тебя учили? Непростительная слабость. Ты об этом пожалеешь, завтра тебе будет стыдно!
Но это будет завтра. А сегодня тетя Феня была абсолютно счастлива.
Ее сердце, красными розочками на платье, раскрывалось солнцу, новому дню и спешащей на выручку дочери Наде.
– Какая же она у меня красавица, ― подумала тетя Феня, вытирая листом лопуха слезы и сопли. ― Куда только мужики смотрят?
Душегубица
Юлия Трубина
– Бабуль! Ну посмотри, какая хорошая квартирка! Как уютно тут, как светло! – Катерина вышла на балкон – А вид! Бабушка, ты только глянь, на эту красоту – вон парк виднеется, будешь гулять там хоть каждый день. Не квартира, а мечта!
Эту квартиру на Сиреневой Антонине Ивановне купили дети пару месяцев назад. Женщина родилась и прожила всю жизнь в деревне – огород, пасека, большое хозяйство, трое сыновей. Работы всегда было много. В этом году ей исполнилось 70 лет, здоровье стало подводить всё чаще. Недолго думая, старшие сыновья решили перевезти мать в город, поближе к себе.
– Да как я тут, в городе-то? Никого не знаю. Буду сидеть, как царевна в башне, – Антонина Ивановна вышла на балкон к внучке. – Глянь, какая высота. А если лифт сломается? Разве ж мне забраться на седьмой? Ползком только. Вот и просижу тут, до самой смерти…
– Бабушка, ну что ты такое говоришь? – Катерина обняла бабулю – Мы же все недалеко живём. Каждый день будем тебя навещать! И потом, в соседях у тебя Морозовы. Марину ты знаешь сто лет. А Алиска? Бабуль, да эта егоза так тебя заговорит, точно не соскучишься!
Морозовых Антонина Ивановна действительно знала очень хорошо. Их дача была в той самой деревне, откуда Антонина родом. Именно Морозовы и подсказали, что по соседству с ними продается хорошая квартира, по очень привлекательной цене.
И вот теперь, когда все вопросы были улажены, документы подписаны и сделки проведены, Антонина Ивановна переехала в город.
– Ох, Катюшка. У вас, у молодых все легко и просто. Думаешь, не жалко мне свой дом? Пчёл своих. Огород. – Она вздыхала всё горше, готовая вот-вот расплакаться.
– Бабулечка, ну ты чего? А ну-ка, пойдем, чайку выпьем. Я твоих любимых пирожных купила, – Катерина принялась суетиться на кухне, украдкой поглядывая на бабушку.
– Сейчас лето, мы же с тобой каждые выходные ездим в деревню. Давай-ка, не раскисай. Тебе нужно пройти обследование, получить рекомендации по процедурам и лекарственным препаратам. А что там, в вашей деревне? Один фельдшер на три села! И скорую не дождаться. Никуда твои пчёлы не денутся. Хватит печалиться.
***
Проводив внучку, Антонина Ивановна осмотрела пирамиду коробок, аккуратно составленных друг на дружку вдоль стены в коридоре. Она их разбирала в день по одной, на большее сил не хватало. Сегодня решила разобрать книги. Женщина взяла из деревни самые любимые – собрание сочинений Булгакова, томики стихов Цветаевой и Блока, и несколько детективов Агаты Кристи.
Среди книг Антонина Ивановна обнаружила плоскую коробочку из-под конфет. Дрожащими руками женщина достала находку. Она была готова поклясться, что сожгла ее вместе со всем содержимым много лет назад. Но коробка была та самая. На глаза навернулись слезы.
Антонина Ивановна присела на диван и открыла крышку. Несколько писем, открытки и с десяток фотографий. Со снимков на нее смотрел красивый черноволосый парень, ее младшенький сынок, Пашка. Слезы частым горохом закапали на фотографии и пожелтевшие конверты.
Антонина Ивановна закрыла глаза и откинулась на спинку дивана.
***
– Пашка, ну ты даёшь! Два месяца не прошло, как из армии пришел! Какая женитьба? – мать ворчала, накрывая на стол. – Придумал какую-то ерунду.
– Это не ерунда, мам. Я тебе серьезно говорю. Мы уже и заявление подали.
– Как заявление подали? Ты с ума что ли сошел? Мы совсем её не знаем, и ты не знаешь. Сколько вы были знакомы до армии? Месяц? Два? Кто её родители? Где вы жить будете? Нет, нет, и ещё раз нет! Даже слышать ничего не хочу, – Антонина поставила перед сыном тарелку с супом и, хлопнув дверью, вышла во двор.
Во дворе она подошла к мужу и, уперев руки в бока, начала разговор:
– Слышь, отец, чё Пашка-то удумал? Заявление, говорит, подали.
– Какое заявление? – не понял муж.
– Какое – какое. В ЗАГС! С Людкой, этой прошмандовкой!
– Тоня, ну почему сразу прошмандовка? – Иван пытался возразить жене, хотя тоже был наслышан о похождениях девушки.
– А кто она? – насмешливо пропела Антонина. – Пресвятая Людмила? Гуляла все два года! И по сеновалам её таскали, и за клуб, и с лесовозниками по ночам каталась! А как из Лемешевской бани она выходила, мы с тобой сами видели! Ну, было же?
Антонина злилась на себя за то, что сразу не написала сыну. Он служил в Чечне и, по правде говоря, мать боялась, как бы Пашка чего не натворил там по глупости, всё-таки при оружии.
А теперь вот, пожалуйста – заявление они подали!
Две ночи женщина не спала, а потом решилась:
– Сынок, прошу тебя, не женись на Людке. Мотоцикл тебе куплю, только не женись.
– Мать, ну хватит уже. Сколько можно?
– Паша, ты подумай хорошо. Ты такой молодой, такой красивый. Да у тебя девок знаешь сколько ещё будет? – не сдавалась Антонина.
– Какие девки, мам? Что ты несёшь? Людка меня ждала два года.
И тут Антонина взорвалась:
– Да не ждала она тебя! Не хотела я говорить, – мать помолчала. – Гуляла твоя Людка почём зря. Гуляла направо и налево. Потаскуха! Если мне не веришь, у братьев спроси.
Пашка ошарашенно взглянул на мать. Потом помолчал минутку и с жалкой улыбкой сказал:
– Ну хорошо, будь по-твоему. Мотоцикл, так мотоцикл.
***
Антонина Ивановна открыла глаза и пересмотрела фотографии. Людмила была очень красивой девушкой – с ладной фигуркой, густыми рыжими локонами и огромными зелёными глазами. Вот они с Пашкой на речке, вот – в клубе в Новогоднюю ночь, а вот – на его проводах в армию. Из них вышла бы хорошая пара. Вдруг внимание женщины привлекла открытка с изображением малыша. Антонина Ивановна перевернула ее и прочитала надпись «У нас будет ребенок».
***
– Ой, здравствуйте, Антонина Ивановна. А Вы уже переехали? Я видела, на прошлой неделе ребята вещи привезли. А вы когда успели?
Марина посторонилась, пропуская в свою квартиру новую соседку.
– Да вот… В понедельник и приехала… – Антонина Ивановна держала в руках тарелку, накрытую салфеткой. – Годи́ны сегодня у Павлика, я пирожков напекла. С луком и яйцом, его любимые.
Женщина протянула Марине тарелку, закрыла лицо руками и заплакала.
Марина ахнула. Она хорошо помнила тот день, когда Пашка с невестой разбились на новеньком мотоцикле. В деревне потом долго судачили о причине аварии – одни говорили, что парень не справился с управлением, а другие были уверены, что он сделал это нарочно, узнав об изменах невесты.
– Я вчера коробку нашла, а в ней фотографии, письма – Людмила Паше в армию писала. И открытка. Беременная она была. Открытку вручила за неделю до аварии. Выходит, что три жизни на моей совести. Душегубица я.
Марина и слова сказать не успела, как Антонина Ивановна, не прощаясь, вышла и скрылась за дверью своей квартиры.
***
…Как трудно дышать… Где-то были у меня тут таблетки… Надо сыну позвонить, совсем что-то мне нехорошо… И голова кружится… Не упасть бы…
Ничего не вижу… ничего не вижу… Паша, сыночек, а ты откуда тут?
– Не бойся, мама, садись вот сюда! Только держись за меня крепче, мой байк тот ещё зверюга!
***
– Стёпа, деньги не забудь! – крикнула Марина, доставая из шкафа черное платье. – Десять роз купи, не перепутай. В одиннадцать нам нужно быть у церкви, так что, давай пулей.
Челлендж
Юлия Черняева
Макс сидел в своей комнате. На улицу выходить не хотелось ― жарко. Уже больше часа играл на ноуте с друзьями, Серёгой и Илюхой, и болтал с ними по громкой связи.
– Слушайте, а давайте опять замутим какой-нибудь челлендж? ― предложил Илья.
– Какой? ― Макс закрыл на секунду глаза от досады: пропустил удар в игре. ― Насколько я помню, придумывать челлендж теперь твоя, Лёха, очередь.
– Ну не знаю… О! У меня сеструха опять на диету села. Говорит, самое сложное ― от сладкого отказаться. Может, проверим?
Макс скривился: сладкое он очень любил. Друзьям, конечно, об этом не сказал:
– Да запросто! Вот прям с этого момента! Неделю?
– Неделю. Только по-честному. Ты как, Илюх, в деле?
– В деле. Для меня это вообще не проблема, это же не от чипсов отказываться, ― парни захохотали.
После трех с половиной часов игры у Макса вовсю урчал живот. Учитывая, что на завтрак он съел всего лишь две печенюшки с чаем, пора было бы подкрепиться чем-то более серьезным.
На кухне он увидел записку от мамы: «Максим, я у тети Оли из 57 квартиры. Буду после обеда. Еда в холодильнике. Если что ― звони. Целую, мама».
Чего-то она зачастила к тете Оле. Макс вспомнил, что мама говорила о каких-то то ли мастер-классах, то ли о кружках «умелые ручки». Он не стал утруждать себя воспоминаниями о том, что говорила мама, и полез в холодильник.
– Так… Суп не хочу. Плов тоже. Может, яичницу сделать?
Яичницу делать было лень, поэтому он взял колбасу, хлеб и сделал себе внушительную гору бутербродов. Налил чай и привычно потянул руку к сахарнице, но тут же отдернул ее.
– Вот засада. Челлендж!
Друзья верили друг другу на слово, и к тому же он сам хотел себя проверить: отказаться от сладкого для него было сравнимо с отказом от руки или, чего уж там, от компьютерных игр! Полный решимости пройти недельное испытание, Макс взял бутерброды, несладкий чай и пошел к себе в «берлогу».
Вечером, чтобы быстрее заснуть и не думать о сладком, Макс довел себя до изнеможения отжиманиями и приседаниями. Плюхнулся в постель и минуты через две заснул.
Если день и вечер прошли нормально, то ночью ему пришлось помучиться. Снилось кафе с пирожными, причем все казалось настолько реалистичным, что он прямо чувствовал аромат свежей сдобной выпечки.
Проснувшись ближе к полудню, Макс почувствовал себя на троечку. Бессилие ощущалось во всем теле. Но все же, полный решимости противостоять соблазнам, он отправился в ванную умыться прохладной водой, чтобы хоть немного взбодриться. Он, если честно, не ожидал, что его организм среагирует обонятельными галлюцинациями уже в начале челленджа.
Мама снова ушла к тете Оле. Вчера она пошутила, что ее записку можно не выбрасывать, потому что ходить к тете Оле она будет еще дней пять. Впрочем, она была права: все для Максима повторялось, правда, с одним исключением. Когда Макс открыл холодильник, то не поверил своим глазам: на месте кастрюли с супом стоял поднос с пирожными…
Макс резко захлопнул дверцу холодильника. Постоял немного. Открыл холодильник. Пирожные никуда не делись.
Возмущенный до глубины души этим издевательством над его психикой, он, стараясь не смотреть на пирожные, загреб колбасу с хлебом и захлопнул дверцу.
В другой день он бы налил себе чай, насыпал бы туда несколько ложек сахара и успокоился, выпив все залпом. Но у него челлендж, блин! И он собирался его пройти, несмотря ни на что.
Пока Макс делал себе бутерброды, в голове крутились только два вопроса: кто и за что?
Он жевал бутерброд, помешивал ложкой несладкий чай и думал. Так как о челлендже никто, кроме друзей, не знал, и дома была только мама (а она не способна на такие шутки), то тогда это либо игры разума, либо недоразумение.
Причиной всему было именно недоразумение. Когда вернулась мама, выяснилось, что одновременно с его челленджем у мамы начался свой: «Недельный марафон пирожных». Так как днем ей было некогда, она пекла по ночам. Аромат выпечки из кухни разошелся по всей квартире. Ну а результат ее трудов Макс увидел утром в холодильнике.
Итак, пирожные никуда не денутся и даже будут еще целую неделю размножаться. Макс понял, что попал.
С плохо соображающим от недостатка глюкозы мозгом он заявил, что не вынесет неделю ароматов и сорвется. Перед друзьями опозорится, они решат, что он слабак. И про себя подумал: а если про это ОНА узнает, то не захочет со слабаком общаться. Это конец! Злой, красный от возмущения, буркнул, что для него это важно, и ушел к себе.
Постепенно остывая, он уже не так сердился на маму. Ему даже стало как-то неловко за свою выходку.
Звонок телефона отвлек его от диалога с вылезающей из ниоткуда совестью. Звонила Рита ― одноклассница и просто хороший друг.
– Привет, Максимус! Пойдешь вечером в кафе? Повод офигительный: у мамы вышла книга! Я так за нее рада! Не зря я заставила ее пойти на курсы писателей, а то она все дома и дома. Ты бы ее видел ― вся светится от счастья! ― Рита все тараторила и тараторила…
– Сегодня не могу, извини. Поздравь ее от меня. А кто еще будет?
– Я Сережку пригласила, мы потом в кино пойдём.
Макс почувствовал укол ревности. С чего бы? Они хорошие друзья, и нравится ему другая. Потом об этом подумаю.
– Хорошо проведите время. Пока. У меня дело срочное.
Макс осторожно вышел из комнаты. Мама с кем-то разговаривала по телефону. На столе стоял контейнер с убранными в него пирожными. Похоже, она хочет их кому-то отдать.
– Да, не смогу участвовать: обстоятельства возникли, семейные. Ну ничего, он же у тебя не последний. На следующий конкурс пойду. Я все равно рада, Олечка, что у тебя училась. Ты мне такой мир открыла! Я ж готовила все самое обычное, а оказывается, вон как могу!
– Тетя Оля, она шутит, не слушайте ее! ― Макс отключил телефон и обнял мать.
– Максим, ты чего?
– Ма, извини. Давай ты будешь участвовать в конкурсе, а я помогу ― буду дегустировать, ― и, чтобы доказать серьезность своих слов, достал из контейнера одно пирожное, посмотрел на него с вожделением и откусил почти половину.
Мама с удивлением смотрела на сына, но, когда уголки ее рта слегка изогнулись в улыбке, он понял, что она больше не расстраивается. Она заботливо вытерла салфеткой крем с его щеки и сказала:
– Тогда, может, выпьем чаю и за дело? У меня новый рецепт на очереди!
