Автор, пиши еще!
Дом на Сиреневой улице
– Какие вопросы? – боязливо спрашивает девушка, уже зная ответ. – Чай? Кофе? Компотик есть…
– Воды! – взмолился друг. – Мероприятие сегодня все-таки состоится. Сейчас доем и едем! Если ты захочешь.
– Не захочу.
– Итак, проблему с презентацией я решил, – не обращая внимания на ее ответ, сообщил Филипп, показав на широкий тубус около стула. – Сгонял в типографию и распечатал все слайды. Будем по старинке.
– А смысл? В темноте никто ничего не увидит.
– Увидит. Я объяснил директору детдома, как важно провести мероприятие именно сегодня, и она пошла мне навстречу. Мы закупили уйму свечей, так что там будет еще даже лучше! Романтика! – поиграл бровями Филипп.
– Нет… Нет… Как я буду рисовать?
– Дети так жаждут встречи с тобой, что согласны стать канделябрами. К тому же, тебе надо нарисовать лишь фрагмент, чтобы пресса запечатлила.
Ульяна медлила. Она была так рада, что все отменилось. А теперь в ней поселилось новое чувство – нежелание разочаровать этого человека.
– Ух, какая ты несговорчивая, – друг достал телефон и, прибавив звук, запустил видео: – Смотри.
Группа ребят – знакомых и нет – со свечами в руках просили Ульяну прийти, потому что они очень ее ждут и приготовили для нее сюрприз.
– Все на изготовке. Не мучай себя, если ты совсем не готова. Я схожу вместо тебя. Даже настенной живописью займусь! Все ради тебя. Только можно пальцем? Кистями как-то не очень выходит…
Ульяна смотрела на лохматого блондина с озорными глазами, который столько времени поддерживал ее и восхищался творчеством. Узнав о ее фобиях, не отшатнулся. Более того, отложив все дела, примчался с другого конца страны.
Ради нее.
Возможно, сейчас пришло время выбраться за пределы створок своей раковины. Перестать ими клацать, как говорит Филипп.
– Чего тогда расселся? – с напускной строгостью возмутилась она. – Пошли, а то опоздаем.
Залпом осушив бокал и прополоскав рот, Филипп залез в телефон.
– Сейчас отдам приказ к полной готовности, и едем. А ты пока посмотри в зеркало и уясни: ты неотразима.
Чуть позже Ульяна снова застряла перед порогом.
Теперь за ним была не просто новая жизнь, а еще и человек, от которого она ни за что не хочет прятаться.
– Иди сюда, малышка, у тебя все получится, я с тобой.
Отцепившись от двери, Ульяна пожала протянутую руку, направив все внимание на тепло, исходящее от ладони дорогого ей мужчины.
Затем, решительно высвободив руку, сказала:
– Спасибо, Филь. Но свой первый шаг… я… Я… сделаю сама.
***
Даже спустя два с лишним года СМИ не потеряли интерес к молодой художнице Ульяне, которая в свете свечей превратила скучную стену детдома в сказочный уголок, служащий напоминанием для детей, что мечты сбываются.
Она пользовалась огромным успехом: у нее заказывали портреты, просили создать уникальные росписи в своих домах, природные орнаменты для посуды и принты для футболок.
Щедрые суммы с заработков она отдавала на благотворительность, хотя по-прежнему часто оставалась в тени, поэтому фото с ней – крайняя редкость.
Местонахождение художницы неизвестно, по старому адресу ее не нашли, как и человека, который, по ее же словам, раскрыл ее для мира.
Известно лишь, что она изменила фамилию в подписях к картинам на Гончарову.
Также, если внимательно посмотреть на фотографию с того вечера, когда она расписывала стену в детском доме, можно предположить, кто именно этот счастливчик Гончаров.
Тот, кто держит ее вторую руку, свободную от набора кистей. Тот, кто смотрит на нее так, словно видит душу, которая вложена во все ее картины.
Выход
Анна Литвинова
Тёмной летней ночью к дому на Сиреневой улице шёл молодой мужчина с большим, точнее, просто огромным рюкзаком. Даже среди темноты он выбирал места, куда не попадал свет фонарей и подсветка от рекламы.
Человек шёл не спеша: то ли слишком тяжёлой была его ноша, то ли хрупкой.
Подойдя к подъезду, он настороженно оглянулся и быстро, насколько мог, скрылся внутри. Переведя дыхание, нырнул в лифт и испытал облегчение, когда дверцы закрылись и кабина поехала вверх.
Вот и нужный этаж. Мужчина осторожно выглянул из лифта и торопливо дошёл до квартиры под номером 30, быстро открыл и так же быстро закрыл дверь.
Затем споро снял рюкзак и принялся нетерпеливо расстёгивать его.
– Ну, ты как? – сказал он тихо тому, кто был в рюкзаке, странно растягивая слова, словно ему больно или трудно было говорить
– Всё хорошо, Рудик. Ты зря волновался, я доехала, как королева. А вот тебе было тяжеловато, – раздался из рюкзака звонкий девичий голос.
– Тссс! Здесь хорошая слышимость, не хотелось бы, чтобы соседи знали, что здесь кто-то живёт, – снова тихо и как будто с трудом сказал мужчина.
– Поняла, извини, – тихо и как-то грустно сказала девушка. – Я забыла, что на нелегальном положении теперь.
И она наконец-то вылезла из рюкзака.
Стройная, рыжеволосая, но с совершенно детским лицом. Зелёные глаза и вздёрнутый нос, на вид можно было дать от двенадцати до шестнадцати лет.
У мужчины же лицо напоминало маску, через левую щеку тянулся уродливый шрам. Был он черноволосый, глаза сверкали, как угли, губы вытянуты узкой полосой, и всё это было на фоне внушительного, с горбинкой, носа.
– Саженец как? – также тихо и медленно спросил он.
– Нормально, надеюсь, он приживётся. Здесь же есть, куда посадить?
– Да, по-моему, палисадник есть. Ты голодная?
– Чаю бы попила. Ну и от бутерброда не откажусь.
Мужчина подошёл к рюкзаку и из боковых карманов стал доставать продукты: хлеб, сыр, колбасу, консервы. Даже большая бутылка воды нашлась.
Свет зажигать не стали, подсвечивая путь фонариком, добрались на кухню. Всё необходимое там было.
Включили чайник. Молча поели. Остатки еды убрали в холодильник.
– Я думаю, тебе надо покрасить волосы, краску я купил. Будешь чёрной, как я. В ванной полотенце есть. В комнате диван, там ложись, а я здесь лягу. Тут диван раскладывается. Давай, Агаша, будем спать, устал я что-то.
– А волосы покрасить? Я сама не смогу. И кисточка специальная нужна.
– Вот… Давай завтра, вместо кисточки можно зубную щётку взять, мою, я себе потом принесу ещё…
Жильцы тридцатой квартиры заснули. Лунный свет, пробравшись сквозь штору, пробежался по пока еще рыжим волосам девочки, скользнул ото лба до подбородка, как будто гладил беспокойно спавшего ребёнка, потому что сейчас она была особенно трогательной и беззащитной.
Лунный свет хотел бы и мужчину проведать, да только тот так закутался в простынь, что и не пробраться.
Судьба двоих спящих не была простой. Рудольф родился, когда его маме едва исполнилось шестнадцать. Родился, несмотря на то, что его будущая мама совсем его не хотела, пыталась спровоцировать выкидыш, пила какие-то таблетки по совету подруг, таскала тяжести, прыгала с высоты. В конце концов, его юная мама не смогла отказаться от него, но… Её нежелание иметь ребенка не прошло даром для здоровья. Рудик долго не разговаривал, много и часто болел. Да и интеллектуальные нарушения у него были. Плюс довольно специфическая внешность. Поэтому в семь лет он пошёл в коррекционную школу. Учителя не любили хилого, молчащего ребёнка, его маме говорили, что он совсем дурачок и лучше не мучиться и сдать его в интернат.
Но затем произошла встреча с молодым учителем-дефектологом Татьяной Сергеевной. Она только вышла из двойного декрета. И, соскучившись по работе, принялась обучать своих непростых учеников.
Чем уж ей глянулся Рудольф, кто знает, скорей всего, она увидела в нем скрытый потенциал. В её кабинете Рудик оказывался почти каждый день. Татьяна Сергеевна по собственной инициативе работала с ним и как логопед.
Много трудов было приложено. Но во втором классе Рудольф уже сносно разговаривал, правда, медленно, зато чисто. Счёт, чтение, окружающий мир, труды, даже пение… И все было бы хорошо, только мама вышла замуж и родила сестрёнку, которую назвали Агатой. Рудик влюбился в свою сестричку с первого дня, однако отчим не очень-то рад был пасынку. В семье назревал конфликт. Мама, так не хотевшая его рождения, за эти годы смогла полюбить своего сына и испытывала постоянное чувство вины перед ним.
И тогда Татьяна Сергеевна уговорила отдать Рудольфа в интернат при школе. Так они и жили оставшиеся шесть лет обучения. В будни Рудик в интернате, а по выходным и на каникулах у бабушки вместе с сестрой. И о сестричке Агаше он мог рассказывать часами.
А четыре года назад их мама тяжело заболела. Мальчик как раз окончил девять классов и смог поступить в колледж на столяра. Агаше было всего восемь лет. Ее отец, узнав о тяжелой болезни жены, собрал вещи и ушел… Деньги, правда, присылал каждый месяц. Рудик старался подрабатывать где можно. Мёл улицы, мыл подъезды и постигал столярное мастерство. Через два года он уже смог неплохо зарабатывать. Маме лучше не становилось, несмотря на все старания врачей. А тут новая беда – погиб отец Агаты. Еще пару лет мама боролась с болезнью, но… совсем недавно она умерла.
Агате – двенадцать, Рудольфу – двадцать, он условно дееспособен: один жить может, а установить опеку над сестрой – нет! Бабушке в силу возраста опеку над внучкой тоже не давали. И тогда она решила купить квартиру на Сиреневой улице… Да сделала это так, что никто чужой не прознал.
Не желая, чтобы любимую Агашу отправили в детдом, Рудольф решил её спрятать в этой самой квартире. Росток, который они привезли, был от любимой яблони мамы, ей так нравилось смотреть на неё в окно.
Вот так и получилось, что Агата перешла на нелегальное положение.
Поэтому и принес Рудик свою сестру сюда в рюкзаке…
Что делать дальше, ни Рудольф, ни бабушка не представляли, но и отдать любимую внучку и сестру в детдом никак не хотели.
Когда Рудик проснулся, прикинул планы на день. Сегодня выходной, еды им хватит, но надо покрасить волосы Агаты. А потом надо будет уйти, ночью, до дома, где жили с мамой, и оттуда уже на работу. Ещё надо было посадить саженец, Рудик верил, что он приживётся.
Агата уже хлопотала на кухне, готовила завтрак.
Они тихо поели и приступили к покраске волос. Как ни странно, у Рудика неплохо получилось, и через пару часов Агата в зеркале рассматривала свои черные волосы.
– Я на цыганку теперь похожа.
– Не бывает конопатых цыганок, но если вдруг соседи увидят, что дома кто есть, всегда можно сказать, что я здесь работаю.
Весь день прошел в незамысловатых делах: то убирали, то обед готовили, стараясь много не разговаривать и не шуметь.
Выйдя ночью с саженцем, Рудик выбрал место под окнами их квартиры и быстро стал копать яму. Опустил тонкие корешки, аккуратно засыпал землёй, полил.
– Расти, яблонька, храни нас с Агашей, – тихо сказал он.
Положил лопатку и бутылку в рюкзак, вздохнул и пошёл домой.
Он не мог знать, что с балкона пятого этажа за ним наблюдала женщина.
Татьяна Сергеевна плохо переносила жару, да ещё беременность давала о себе знать. Её мучила бессонница. Муж поставил на балкон кресло-кровать, чтоб его Танечка могла хоть немного поспать. Поэтому и стояла она на балконе, наслаждаясь долгожданной прохладой, и тут этот человек.
Уходя, Рудольф попал в полосу света, и Татьяна Сергеевна его узнала!
Агата же старалась быть тише воды ниже травы… Она очень не хотела в детдом. Рудик приходил ночью, поливал деревце, заносил еду, иногда оставался ночевать.
Как ни странно, Агату никто не искал, видимо, сотрудники опеки тоже были в отпуске или просто не хотели никуда ходить по ужасной жаре. А вот Татьяна Сергеевна решила Рудика отыскать. Она помнила и его адрес, и адрес бабушки. И дождавшись выходного, уговорила мужа туда съездить.
Когда Рудик увидел Татьяну Сергеевну, то очень обрадовался и решил рассказать ей всё, что с ними случилось.
Татьяна Сергеевна выслушала и сказала:
– Так мы соседи теперь, мы же тоже живём в доме на Сиреневой улице, в 101 квартире. Я случайно увидела тебя ночью, вот и решила узнать, не обозналась ли. Я знаю, как тебе помочь. Мы возьмём опеку над Агатой, и вы сможете жить как жили. Конечно, побегать придётся, но у меня в этой сфере много знакомых. К жилищным условиям могут придраться, но это решаемо! Так что с понедельника начинаем собирать документы!
Рудольф даже не знал, что сказать. Он просто подошёл и обнял свою любимую Татьяну Сергеевну.
Против сил зла
Юлия Трубина
– Стёпа, а ты слышал, как Зомби сказала «беременная мать»? – спросила Алиска за обедом. – Это она про нашу?
Стёпка, конечно, слышал, но предпочитал не думать об этом. Мысль о возможной беременности мамы ему не особенно понравилась ― маленьких детей он не любил.
– Ясен пень, что про нашу. Никого другого там не было, – ответил Стёпа с набитым ртом.
Разговор состоялся через пару недель после «убийства» тёти Фени. Марина была на работе, Дима укатил на недельную рыбалку, поэтому обедали дети втроём. Егор, будучи за старшего, соорудил нехитрый стол из того, что нашел в холодильнике: разогрел борщ, настрогал овощной салат и нарезал хлеб толстыми ломтями.
По причине тридцатиградусной жары аппетита у Алиски не было. Она вяло ковыряла вилкой в салате и приставала к братьям с вопросами:
– Егор! А ты знаешь, что мама беременная?
– Нет, – он, в отличии от Алиски, уплетал за обе щеки, поэтому отвечал кратко.
– А ты был бы этому рад?
– Угу.
– А кого ты хочешь? Девочку или мальчика?
– Ешь молча!
Егора новость не удивила. Он неоднократно слышал разговоры родителей о желании иметь ещё детей. Они даже подумывали взять малыша из детского дома.
Алиска не унималась:
– Я хочу, чтоб родилась девочка! Мы бы назвали её Тахминахон, как ту малышку из поезда, – мечтательно сказала Алиса.
Стёпа расхохотался, а потом закашлялся, подавившись хлебом:
– Алиска, ну ты скажешь тоже! Какая Тахминахон у Морозовых? Там, в поезде, была таджикская семья.
– Ну и что? В русских семьях тоже бывают Оливии и Николи всякие, – Алиска начала злиться. – Да ну тебя, смеёшься все время, как дурачок. Лучше бы подумал, как мы будем тройную коляску катать.
– Какую ещё тройную коляску? – не понял Стёпа.
– Ну, вдруг у мамы родятся тройняшки, как у наших соседей… ― девочка задумалась. – Хотя, зачем нам тройная коляска? Каждому по одной, нас как раз трое, да Егор?
Егор рассеянно посмотрел на сестру:
– Угомонись, Алиса. Может ещё никто не беременный, – мысли парня витали где-то далеко: сегодня ему предстояло провернуть одно скверное дельце.
Братья молча доели суп и одновременно встали из-за стола.
– Ты посуду моешь, Тахминахон, – весело сказал сестре Стёпа.
– Дурак! – Алиска обиделась на братьев, ведь ей так хотелось обсудить с ними беременность мамы.
Девочка убрала со стола, вымыла тарелки и решила сходить к Марье, соседке из девятнадцатой квартиры. Мария Алексеевна, молоденькая учительница из Алискиной школы, хорошо знала всю семью Морозовых и особенно близко общалась с Алисой.
С кем попало новостью о беременности мамы девочке делиться не хотелось, а Марья вроде как свой человек, да и добрая она, обязательно порадуется вместе с Алисой, не то, что Стёпка, обормот.
***
Марине нездоровилось с утра. Голова кружилась, подташнивало, и низ живота неприятно тянуло. Как назло, работать предстояло целый день – в летний период воспитателей всегда не хватало.
К обеду, когда боль стала совсем невыносимой, она рассказала всё своей помощнице.
– Марина, у тебя мозг есть или он на жаре расплавился? – принялась отчитывать её Ольга. – Ведь не девочка уже, а все скачаешь, как коза! Давай-ка, шуруй в консультацию, а то не приведи Господь…
Ольга перекрестилась, глядя куда-то в угол, как если бы там были иконы. Марина тоже на всякий случай перекрестилась, а потом отпросилась у заведующей и вызвала такси до женской консультации.
***
Алиска и Марья сидели на балконе в состоянии абсолютного счастья. Они только что съели большую тарелку спелой клубники вприкуску с пломбирным мороженым.
Алиска без умолку болтала о младенцах, подгузниках, погремушках и колясках. Маша охотно поддерживала беседу, она уже знала об интересном положении Марины, но сделала вид, что удивилась, желая порадовать маленькую соседку. В разгар беседы у девушки зазвонил телефон, на экране высветилось имя – Марина Морозова.
– Здравствуй, Марина! Да… О, боже мой! Как ты? Да, конечно… Я все поняла, не беспокойся… Давай, на связи!
Маша нахмурилась.
– Алиска, звонила твоя мама. Оказывается, малышу в животике нужны специальные витамины, поэтому маму на пару дней положили в больницу.
Марья задумалась, подбирая нужные слова, но неожиданно девочка пришла ей на выручку:
– На сохранение, значит? – вздохнула Алиска. – Ты не думай, Маш, я не маленькая, книжки читаю.
Маша улыбнулась:
– Всё-то она знает! Надо бы посмотреть, что ты там читаешь, книголюб! – девушка обняла Алиску. – В общем, пока ваша мама в больнице, а папа на рыбалке, я – за старшую!
Стёпка распахнул дверцу холодильника и, не обнаружив ничего интересного, решил прогуляться до ближайшего «макдака». Марья наверняка сварит на ужин геркулесовую кашу. Или придумает какую-нибудь творожную запеканку. Творог он не любил, а овсянку вообще презирал. Не сидеть же голодным, в самом деле.
Налопавшись от пуза и прихватив гамбургеров на всю честну́ю компанию, Стёпка решил смотаться за гаражи и по-быстренькому выкурить вожделенную сигаретку. Как говорится, сегодня сам Бог велел: родителей дома нет, а Марья принюхиваться не будет.
***
Летние сумерки мягко опустились на город, окутывая заброшенный барак, гаражи и заросли кустарника. Егор посмотрел на часы – сейчас. Стас появился неожиданно, словно вырос из-под земли.
Егор выпрямился:
– Стас, я не участвую. Мать в больнице, мало ли что, ей нельзя волноваться.
Стас опешил от этих слов.
– Слышь ты, говно! Ты чё мне тут вкручиваешь? – он вплотную подошёл к Егору, – На нем 20 паков «соляги», а у него, видите ли, мамочке нельзя волноваться! Какого лешего соглашался тогда? Денег он решил заработать, кладмен херов!
– Да пошел ты! – Егор развернулся и быстро зашагал прочь, но стремительный удар Стаса догнал его.
– У нас все в порядке, Марина, не переживай! Ужин готов, мы с Алисой играем в дженгу, парни будут с минуты на минуту, я напомнила им про комендантский час, – Мария докладывала соседке о прошедшем дне.
– Спасибо тебе, Машенька! Что бы я без тебя делала? Доктор сказал, что в понедельник меня отпустит, – в голосе Марины слышалась неловкость. – Да ты не сиди с ними денно и нощно. Поедят сами, занять себя тоже смогут, главное, чтоб на улице не болтались вечерами! И на речке пусть аккуратнее! И за гаражи Алиске нельзя, слышишь, Маш?
– Слышу-слышу. Отдыхай, дорогая, и ни о чем не беспокойся!
Марья отключилась и кивнула на башню из деревянных брусочков:
– Алиса, твоя очередь!
В этот момент входная дверь распахнулась и в квартиру влетел запыхавшийся Стёпка:
– Стас-барыга сейчас нашего Егора на заброшке пришибет! – заорал он с порога. – Звони ментам, Марья!
– Чего-о-о? Какой барыга? Каким ментам? – Маша захлопала глазами, а Алиска грозно посмотрела на брата.
– Опять выдумываешь, дурак?
– Да я вам отвечаю! – от возмущения у Стёпки перехватило дыхание. – Стас хотел, чтоб Егор закладки сегодня сделал, а Егор отказался, вот Стас его и прижучил там. Сейчас точно ушатает, пока вы тут разберётесь, что к чему.
До Марьи наконец начал доходить смысл сказанного.
– Боже мой, этого ещё не хватало! Стёпа, ты за старшего, и чтоб из дома ни ногой! Ясно? – с этими словами она выскочила из квартиры.
Алиска, совершенно обескураженная, сидела перед развалившейся башенкой. Прочитав немой вопрос во взгляде сестры, Стёпка невесело усмехнулся и философски изрёк:
– Курение не только убивает, но иногда и жизнь спасает.
Марья незамедлительно набрала номер крёстного. В прошлом криминальный авторитет по кличке Старик, а ныне влиятельный и успешный бизнесмен Ста́риков Иван Владимирович, основатель фонда «Без наркотиков», уже много лет вел в родном городе войну с наркоторговлей.
Двадцать лет назад он начинал в одиночку, а сейчас в его арсенале были умные камеры, дроны, прослушка, транспорт, армия криминалистов, а также поддержка полиции и государственной власти.
Стариков хорошо знал, что «кладменов» сажают тысячами, они всего лишь расходный материал в этой преступной схеме. Да и так называемые «карательные отряды» могут серьезно покалечить «недобросовестных» курьеров. Так что Егору в тот вечер повезло – отделался синяками и ушибами.
***
Через неделю глубокой ночью трое взрослых сидели на кухне за закрытой дверью. Дети давно спали. Марина плакала:
– Они ведь ещё совсем дети. Ну скажите мне, ради Бога, откуда они знают этого Стаса? Все эти словечки – барыги, закладки… С кем они общаются? Мы совершенно не знаем своих детей, Дима!
Маша, как могла, успокаивала её:
– Мариночка, миленькая, ну не плачь, ну всё же хорошо… ну что ты, в самом деле. Все уже позади.
Дима налил коньяк в две рюмки, одну протянул Маше и сказал:
– Повезло нам с соседкой. Получается, как в сериале «Марья против сил зла».
– Пап, а ты сейчас про ведьм или про демонов? – в кухню просунулась лохматая Стёпкина голова.
– Я про наркотики, сынок. Это зло пострашнее любых демонов будет.
Морозовы и подумать не могли, что у скромной учительницы истории есть серьёзный покровитель, который без лишних вопросов поможет решить любую проблему. Подробностей Марья не рассказала, она и сама их толком не знала, но твердо заверила, что никаких «стасов» на Сиреневой больше не появится.
