Августа Волхен
Чары крови и роз. Другая история Белль
Но… взаимоотношения с Адамом только-только стали налаживаться, он открылся ей, рассказав о фейри и показав своё истинное обличие, и Белль тоже стала больше ему доверять. То, что было достигнуто с таким трудом, может рассеяться как дым, если она уедет в Торнфилд. А потом ей снова не захочется возвращаться в холодный угрюмый замок…
А ещё Фредерик. На Рождество он наверняка вернётся из Лондона, и Белль понимала: нельзя им сейчас встречаться. Во-первых, она пообещала ему и себе дать время, чтобы разобраться: их чувства – это просто магия фейри или всё-таки нечто большее. А во-вторых, Белль боялась даже представить, что, встретив Фредерика, она не сможет позволить себе расслабиться, забыть о проклятии и ответственности перед варгисами, Адамом и Элфином, не думать о чарах фейри и о том, что она подавляет волю человека, которого она точно не хочет заставлять. Фредерик был для неё словно каникулы, которые она не заслужила, не сдав, пожалуй, самый главный экзамен в жизни.
– …И я очень благодарна тебе, – вновь заговорила Белль и улыбнулась. – Но я рискну вызвать твоё неодобрение и не воспользоваться твоей щедростью. – Она сделала паузу. – Я останусь на Рождество в замке.
Адам ответил после небольшой паузы:
– Я… не ожидал, что ты захочешь остаться… – в его голосе прозвучало изумление, смешанное с не очень тщательно скрытой радостью.
– Моя семья справится без меня, – Белль улыбнулась и, помолчав, спросила, взглянув во тьму: – Давно ли ты праздновал Рождество, Адам?
– Почти сорок лет назад, – негромко ответил он. – Аннабель Джейн любила наряжать ёлку, накрывать на стол, петь псалмы…
Сердце Белль затрепетало, когда она услышала, что Аннабель Джейн устраивала в замке праздник. Она словно почувствовала, что стала ближе к подруге.
– Если ты не против, – сказала Белль, – я бы хотела отпраздновать Рождество в замке с тобой, Эллиасом, варгисами и слугами.
– Я… – негромко произнёс Адам, – буду счастлив встретить Рождество с тобой, Аннабелль Грейс.
Утром накануне Сочельника Белль, Эллиас, Дэвид и Нил пошли на лыжах в лес, к подножию хребта Ружейников, чтобы выбрать пихту. Снег тихонько поскрипывал при каждом шаге, лёгкий морозец покусывал носы и щёки. Крохотные снежинки, кружась, летели с низкого белого неба, ложились на тяжёлые колючие лапы пихт и одежду шагающих друг за другом путников. Вскоре Белль издалека заметила великолепную красавицу-пихту – под десять футов93 высотой, стройную, ладную, глубокого тёмно-изумрудного цвета. Все четверо, залюбовавшись прекрасным деревом, решили его не рубить – жаль было губить такую красоту. Потом они увидели деревце поменьше – больше шести с половиной футов94 в высоту, но рука вновь не поднялась срубить его. И варгисы и фейри вернулись в замок ни с чем. Белль было грустно, что на Рождество у них не будет наряженной пихты, но и радостно: ведь они сохранили дереву жизнь.
А к вечеру Дэвид и Нил притащили в обеденную залу пятифутовую95 пихту, выкопанную с корнем, посадили её в огромную бочку и установили в центре помещения.
– Мы её потом обратно унесём, – деловито сказал Дэвид. – Ты же поможешь ей заново прижиться? – уточнил он.
– Конечно! – ответила Белль. Она была в восторге, что варгисы принесли живое дерево. – Давайте скорее её украшать! – сказала она.
Лантерн принёс целый ящик с игрушками: некоторые появились в конце пятидесятых девятнадцатого века, когда Адам ввёл традицию праздновать Рождество всем кланом, но большая часть – когда в замке жила Аннабель Джейн.
Вскоре вернулся Эллиас. По просьбе Белль он летал в Торнфилд за гирляндами, снежными шарами, сладостями и праздничной скатертью. Белль вместе с варгисами принялась наряжать замок. Было решено украсить столовую, лестницу, ведущую на первый этаж, гостиную и спальню Белль, а также комнаты варгисов. Начали с пихты: повесили сияющую белыми звёздочками гирлянду, затем ёлочные игрушки. Сначала все наряжали в тишине, обмениваясь лишь редкими репликами, но затем Дэвид нашёл стеклянного волка, которого привезла его мама из Лондона, когда он был ребёнком, и вскоре трое варгисов, как дети, принялись выискивать в коробке знакомые игрушки, делясь их историями. Белль слушала их, улыбаясь, и чувствовала себя такой счастливой, что её глаза наполнились слезами. Она взглянула во тьму, откуда за украшением следил Адам, и в этот миг она была уверена: он испытывает схожие чувства.
Потом все уселись за стол, и Белль стала плести венки из мирта, а Дэвид и Нил – из можжевельника, после чего Белль украсила можжевеловые веночки красными ленточками и нитями золотистых бусинок, а миртовые – серебристыми звёздочками. Венки варгисы повесили на двери жилых комнат.
Когда столовая была украшена, Белль пошла наряжать свою комнату, и вдруг увидела в коридоре Эллиаса, который открывал замок двери, стоявшей всегда запертой. Белль стало любопытно, и она подошла ближе. В руках у Эллиаса было несколько бумажных сумок из магазинов обуви и одежды.
– Я никогда не видела эту комнату открытой, – осторожно произнесла Белль: она не была уверена, что Эллиас захочет ей рассказать.
Но он вытащил ключ из замочной скважины, распахнул дверь и, пропуская Белль вперёд, ответил:
– Мы с Дреа жили здесь до проклятия.
Помещение было просторным, меблировка самая простая: широкая кровать, платяной шкаф, стол с секретером, на полках которого среди остальных книг Белль сразу приметила «Паломничество Чайлд-Гарольда» и «Потерянный рай».
Эллиас поставил пакеты на кровать. В них была одежда: пара белых рубашек простого кроя, бежевые и серые свободные брюки – явно женские, две пары тяжёлых ботинок на шнуровке большого размера – чёрные и коричневые, два добротных кожаных ремня в тон ботинкам и пара комплектов практичного женского нижнего белья. Эллиас открыл шкаф и, повесив и сложив туда одежду, сказал:
– У Дреа почти вся одежда истлела. Я решил обновить гардероб.
У Белль защемило сердце: вот она – настоящая вера в то, что у неё получится снять проклятие!
– Да, думаю… – проговорила она, стараясь скрыть дрожь в голосе, – новая одежда ей скоро понадобится.
Это было самое необычное Рождество в жизни Белль. Ведь она встречала его вдали от родных – вместе с варгисами, с теми, к кому она почти всю жизнь невольно относилась с предубеждением. А теперь Белль сидела с ними за одним столом, ощущая их мягкую силу, приглушённую мощь лесов, и это были приятные успокаивающие ощущения. Адам по обыкновению был на противоположном краю стола и по большей части молчал. Белль часто глядела в беспросветную тьму, окутывающую гигантское тело Зверя, и всё гадала, о чём думает сейчас Адам, что чувствует? Приятно ли ему наблюдать за праздничным застольем и оживлённой беседой или он ещё сильнее ощущает своё одиночество?..
Вскоре Лантерн принёс рождественский пудинг, присыпанный сахарной пудрой, украшенный кусочками апельсина, клюквой и веточками розмарина. Каждый получил добротный кусок, ароматно пахнущий бренди и изюмом, и Белль нашла в своей порции серебряную монетку, которая предрекала ей успех в грядущем году.
Потом они пели старинные рождественские песни. У Нила оказался великолепный тенор, и Белль получила настоящее удовольствие от дуэта с ним. Эллиас и Дэвид тоже неплохо пели – у них, как и у всех варгисов был отличный слух.
Вчетвером они спели «Гимн колокольчиков», «Гимн Ковентри» и так любимые Белль «Остролист и плющ» и «Тихую ночь».
После рождественского ужина Белль забралась под одеяло, и совершенно счастливая уснула под приглушённое мерцание бледно-золотых огоньков гирлянды, обвитой вокруг висящего над письменным столом пышного венка, сплетённого из веточек можжевельника. А во сне её ждала тёплая встреча с фейри, и праздник продолжился. Теперь Белль почти не сомневалась, что общение с тёзками – отнюдь не плод её воображения.
После завтрака Белль распаковала подарок от Вики, который привёз Эллиас. Это был кашемировый свитер оверсайз лавандового цвета с белыми облачками и снежинками. Белль немедленно надела его и почувствовала себя уютно словно дома. Во втором подарке было много разных коробочек сладостями – шоколадные конфеты с черносливом и миндалём, апельсиновое печенье; черничные, малиновые и смородиновые макаруны; белый шоколад с кусочками цветов; инжирный, земляничный, брусничный и морошковый мармелад; кокосовые конфеты с нежной помадкой и фундуком внутри и засахаренная клюква. Белль откусила от черничного макаруна и его вкус превзошёл все её ожидания – такой мягкий, нежный, необычный и тонкий. Белль повернула коробку с макарнунами и увидела на коричневом фоне золотую веточку с тремя апельсинами с исходящими от них лучами. Парижская кондитерская итальянского ученика шефа Гринуа. Эти сладости были вовсе не от Вики, как она сначала подумала.
И только Белль начала сердиться, что Фредерик даже не удосужился приложить записку, как нашла между коробками небольшой белый конвертик, перевязанный лавандовой лентой. В нём лежала маленькая открытка с ночным видом на курорт «Эдельвейс», а на обратной стороне было написано:
«С Рождеством!
Надеюсь, эти сладости порадуют тебя.
Ф.»
Белль улыбнулась: внутри у неё разлилось тепло, и она долго смотрела на ровные строки этого короткого послания, невольно представляя, как Фредерик писал их. Как она могла подумать, что он уезжал к Камилле?.. Потом Белль позвала Фезер, чтобы та принесла чая.
После чаепития Белль спустилась вниз, поздравила Эллиаса с наступившим Рождеством и спросила, кто передал ей коробку со сладостями. Тот сказал: Вики. Кивнув, Белль пошла в конюшню и оттуда поехала к Роще Праотцов, где сигнал мобильника ловил значительно лучше, чем в замке. Разговор с Вики получился не самым лёгким: связь периодически обрывалась и приходилось повторять почти каждую фразу по несколько раз. Возможно, из-за этого Белль показалось, что Вики чем-то озабочена и раздражена. На вопрос о Фредерике сестра ответила коротко: он вместе с Джеймсом ушёл скитурить в сторону Ружейников, и перевела тему. А ещё Белль начала подозревать (хоть сёстры ни разу не поднимали этот вопрос), что Вики расстроилась, когда Фредерик и Камилла расстались. Белль только сейчас задумалась: у Вики не было подруг, кроме Камиллы и самой Белль, а теперь Белль в замке, а Камилла уехала в Лондон и возможно, вообще прекратила общение с Уайтами.
Белль вернулась в замок расстроенной и задумчивой. В таком же настроении она съела свой ланч и пошла в библиотеку. Но потом решила: сегодня она позволит себе отдохнуть от «Книги пророчеств». Взяв с полки томик Агаты Кристи «Рождество Эркюля Пуаро», Белль устроилась с ним в кресле, поплотнее завернулась в плед и открыла книгу.
Вскоре она поймала себя на том, что пробегает по строчкам глазами и даже переворачивает страницы, но ничего не запоминает. Она заново начала читать первую главу, но смысл по-прежнему ускользал от неё. Лондон, Южная Африка, Стивен… Предприняв третью попытку, оказавшуюся такой же безуспешной, Белль захлопнула книгу.
Нахмурившись, Белль сидела в кресле. Как же нелепо грустить в Рождество, да ещё и в полном одиночестве! Может, Вики вовсе не была раздражена? То есть была, но она сердилась из-за плохой связи, а не на младшую сестру. В конце концов, Фредерик и Камилла – взрослые люди, сами могут решить, как им жить, и она, Белль, тут ни при чём. Как было бы всё просто, не будь она фейри…
Взгляд Белль упал на лежащий на столе потрёпанный томик «Детей Элфина». Интересно, кто положил его сюда? Год издания – 1839. Бережно развернув книгу на странице содержания, Белль прочла название первой истории: «Чудеса святой Кэтрин». Она никогда не слышала о такой святой.
Кэтрин Догвилль, до того, как стать святой, была самой обыкновенной фейри-полукровкой. Её родители, первородная фейри Лиара и перспективный молодой адвокат Эндрю Догвилль, приехали с Элфина в Эдинбург в 1536 году, когда их маленькой дочери не было и года. Кэтрин росла тихим, внимательным, сострадательным и добрым ребёнком. Она не могла пройти мимо ни одного брошенного зверька или нищего, просящего на паперти милостыню. Часто она делилась своей едой с бродячими котами и собаками, а мелкую монетку, которую отец давал ей каждое воскресенье на сладости, неизменно отдавала калекам, больным и нищим у собора святого Джайлса, куда она ходила с родителями каждое воскресенье. К семнадцатилетию дочери мистер Догвилль сколотил хорошее состояние, занимаясь адвокатской практикой, и, так как Кэтрин изъявила желание посвятить свою жизнь помощи нуждающимся, не стал настаивать на её замужестве. Мать тоже поддержала устремления дочери. Кэтрин вместе со своей старой няней и двумя слугами отправилась в путешествие по Шотландии. Вскоре Кэтрин случайно услышала разговор камердинера и горничной, как они скучают по дому, и отпустила их вместе с няней домой, а сама уехала в Лондон. Она всюду собирала несчастных и обездоленных, раздавая отцовские деньги, выданные ей на странствия. И как бы ни была велика сумма, однажды она закончилась. Тогда Кэтрин задумалась о том, чтобы зарабатывать себе на пропитание самой, не обращаясь к отцу. Она стала шить и вышивать на заказ, но этого едва хватало на еду и кров ей самой. Часто она отдавала последний кусок хлеба случайному встречному и не ела неделями.
Однажды Кэтрин пригласил в свой дом один богатый господин: его мать сильно занемогла и изъявила желание увидеть перед смертью фейри. Кэтрин немедленно пришла к ложу умирающей и стала ухаживать за пожилой леди. Та внезапно стала чувствовать себя лучше и, хоть она по-прежнему не могла встать с постели, у неё появилось желание жить. Так Кэтрин обрела дом. Она по-прежнему много шила на заказ, сидя у постели больной, и полученные деньги отдавала нищим. Однажды Кэтрин уколола палец иголкой, и на коже появилась капелька крови. Кэтрин хотела вытереть кровь салфеткой, но вдруг увидела сверкающий взгляд больной. Это удивило Кэтрин. «Дай мне», – попросила умирающая, не отрывая жадных глаз от алой капли. Кэтрин растерялась, но она не привыкла отказывать людям, и протянула палец с медленно затягивающейся ранкой. Больная прижалась к ранке губами, высасывая кровь с неистовостью умирающей от жажды. Когда Кэтрин попыталась отнять свою руку, женщина не позволила, вдруг вцепившись в палец зубами. Кэтрин вскрикнула и на её крик прибежал сын больной леди. Он остановил мать и увёл Кэтрин. А на следующее утро все с удивлением обнаружили: больная села на постели. Она извинилась за своё вчерашнее поведение и сказала, что чувствует себя гораздо лучше. Все в доме связали это с кровью фейри. Кэтрин тоже это поняла, и в тот же день подмешала свою кровь в воду больной. Так она делала около недели, пока больная не встала с постели и не пошла.
С того времени Кэтрин уверовала в свои способности и отправилась по стране, щедро делясь своей кровью с больными. Все встречали Кэтрин с восторгом и благодарностью. Пока однажды не съели заживо. Только косточки остались. Их-то и захоронили в соборе Сент-Джайлс и нарекли Кэтрин святой.
Автор книги иронизировал, но Белль чувствовала его негодование и злость, и ей были понятны его чувства: как это по-человечески – сначала убить, а потом причислить к лику святых. Впрочем, Церковь предала всех напавших на Кэтрин Догвилль анафеме, а светская власть – приговорила к тюремному сроку, но спустя сто лет Кэтрин нарекли коварной соблазнительницей и разжаловали из святых. А теперь о ней уже никто не помнит. Белль задумалась: как бы поступила она, если бы узнала, что её кровь может излечивать любые недуги? Дедушка говорил, что фейри могут исцелять только самых близких, кого любят больше жизни, но он никогда не уточнял, как это можно сделать. Видимо, с помощью крови. Наверное, он рассказал бы ей об этом позже, ведь она тогда была ребёнком. Белль вспомнила о битве при Пуатье во времена столетней войны и, сняв книгу с полки, устроилась в кресле.
Книга была посвящена двадцати двум погибшим в бою варгисам и девяти фейри-полукровкам, трудящимся в тылу. Оказывается, фейри действительно давали свою кровь раненым, чтобы те быстрее выздоравливали. Однако нужно было подпитывать выздоравливающего целительным ихором в течение трёх-восьми дней (в зависимости от тяжести ранения), а это истощало фейри. Кроме того, вскоре раненых становилось всё больше и больше, и всё чаще фейри не успевали справиться с их потоком. Люди умирали, так и не дождавшись помощи. Фейри с их высокой эмпатией и чувствительностью тонули в предсмертных ужасе и боли и вскоре, охваченные страданиями людей и желанием их спасти, они вскрывали себе вены, пытаясь напоить всех раненых и падали замертво, истощённые и обескровленные.
Белль сидела потрясённая, оцепеневшая. В её голове раздавались стоны агонизирующих людей, умоляющих о помощи, виделись бледные тени фейри, скользящие от одного раненого к другому, расточающие драгоценный ихор до последней капли.
Вдруг послышались тихие шаги Лантерна.
– Мисс, – произнёс он. – До ужина полчаса.
Белль благодарно кивнула, положила книгу на место и пошла к себе – согреться в ванной и переодеться.
Лорд Спенсер всё реже выбирал для неё платья, и Белль словила себя на мысли, что испытывает по этому поводу противоречивые чувства: с одной стороны, ей было приятно – ведь он начал уважать её желания, с другой – порой её охватывало беспокойство: вдруг ему теперь просто всё равно? Хотя природу второго чувства Белль не могла себе объяснить.
Аннабелль надела подаренный сестрой лавандовый свитер и мягкие белые брюки из тонкой шерсти. Собрала часть прядей на затылке лавандовым бантом, позволив волосам свободно падать на спину, и пошла в столовую.
Там мигала огоньками гирлянды пихта, кидая на тёмные стены уютные блики. Белль поздоровалась с хозяином замка, волнуясь, как он отреагирует на то, что она пришла не в платье, а в свитере и брюках. Но тот лишь поприветствовал её и поздравил с Рождеством.
Белль с аппетитом съела праздничный ужин, то и дело глядя на букет алых роз в вазе. Вчера стол был украшен традиционным миртом, плющом и можжевельником, а сегодня здесь был лишь роскошный букет алых роз. Белль вскоре поняла, что это те самые розы, ставшие красными из-за её магии. Аннабелль всё гадала – уникально ли её умение или другие фейри тоже умели изменять цвет растений? Наверное, первородные фейри умели. Им всё было по плечу. Возможно, они бы выжили в битве при Пуатье, не обезумели бы от страданий и не растратили бы всю силу до капли. Белль отставила кружку с чаем и потянулась рукой к розам. Она с силой нажала большим пальцем на чуть загнутый острый шип, расцарапывая кожу до крови. Потом отняла руку, наблюдая, как ранка на подушечке медленно затягивается. Несколько медленнее, чем раньше – так ей показалось.
– Думаешь о дефлорации? – раздался чуть насмешливый голос лорда Спенсера.
Щёки Белль запылали, точно к ним приложили железо. Ни о чём таком она не думала. И вообще… Она никогда раньше почему-то не задумывалась об этом относительно себя. Вскоре ей удалось овладеть собой, и она осознала, что дефлорация для фейри и впрямь может стать проблемой. Ведь все раны у неё заживают. Получается, это придётся снова и снова…
– Стесняешься спросить? – голос Адама улыбнулся. – Понимаю. Но на самом деле всё просто: нужно всего лишь выпить крови партнёра, после чего испытывать эту боль больше не придётся.
Белль была благодарна ему, что он не заставил её спрашивать и что утолил её любопытство, но она не смогла выдавить из себя ни слова: ей было очень неловко и некомфортно от этого разговора. Но вскоре она всё-таки нашла в себе силы уточнить:
– А другая рана или царапина после этого тоже… не заживут?
– Нет, всё остальное заживает как обычно у фейри, можешь быть спокойна, – в голосе Адама послышалась улыбка.
Он произнёс последнюю фразу с такой уверенностью, заставив Белль подумать: похоже, он лично проверил, как это работает, и к её щекам вновь прилила кровь.
Аннабелль взяла кружку с уже остывшим чаем и в несколько глотков допила его. Лантерн тенью скользнул к столу и налил ей свежего. Белль вдруг осознала, что стала воспринимать Лантерна как предмет обстановки: вот сейчас он был рядом во время не самого комфортного разговора, а она совершенно забыла о его присутствии.
– На самом деле, – произнесла Белль после небольшой паузы, – я думала о святой Кэтрин, которую съели люди, чтобы исцелиться. И про девятерых фейри, которые обескровили себя во время битвы при Пуатье, чтобы спасти умирающих людей. – Она помолчала. – Получается кровь всех фейри может исцелить любой недуг? – спросила Белль, глядя во тьму.
– Любой – лишь временно, – ответил лорд Спенсер. – Без крови фейри болезнь через некоторое время вернётся. Лучше всего кровь фейри исцеляет ранения, помогает сращиваться переломам, не даёт появиться инфекции.
– Значит, смерть от лейкемии кровью фейри можно лишь отсрочить, – задумчиво произнесла Белль. – Или много лет давать больному кровь, – добавила она.
– Да. И с каждым разом придётся увеличивать дозу, – подтвердил Адам. – Кровь детей Лилит – увы, не панацея.
– Кровь варгисов и сирен тоже может спасти человеку жизнь?
– Варгисов – точно. И сирен тоже, если верить легенде об Элинне.
– А она давала свою кровь человеку? – удивилась Белль. – Значит, так она спасла принца?
– Да.
– Жаль, дедушка не рассказал мне об этом… – взяв в руки чашку с чаем, задумчиво проговорила Белль.
– Фейри сочувствуют боли всех живых существ, – ответил Адам. – Джеймс боялся, что ты будешь растрачивать свою кровь, как святая Кэтрин, и погибнешь.
Белль кивнула. Помолчав, она сказала:
– К счастью, я совершенно не склонна к такому самопожертвованию, – и улыбнулась. – Доброта Кэтрин Догвилль соседствовала с крайним безрассудством.
– Очень верные слова, – произнёс Адам. – Я рад, что ты это понимаешь и не станешь понапрасну рисковать собой. – Он помолчал. – У меня есть для тебя рождественский подарок, Аннабелль Грейс, – в голосе Адама прозвучала улыбка, а сердце Белль приятно ёкнуло в предвкушении сюрприза. – Надеюсь, он тебе понравится.
Белль шагала вслед за Лантерном по коридорам замка, гадая, какой подарок её ждёт и ощущая, как следом двигается густая тьма, мягко ступающая чешуйчатыми лапами. Лантерн прошёл мимо тяжёлых резных дверей библиотеки в зал с роялем. Там царил тёплый полумрак, нарушаемый лишь тёплыми огоньками свечей. Белль с её острым зрением фейри разглядела контрабасы, виолончели, скрипки и сидящих с ними музыкантов в черных брюках и рубашках со стоящими воротниками и белыми колоратками. Зал медленно наполнился густым янтарным светом прожекторов, высвечивая музыкантов, которые как один медленно поднялись со своих мест, в молчанье глубокими поклонами приветствуя вошедших.
«Fratres in spiritu»… – пронеслось в голове у Белль, сердце затрепетало от восторга. Она заняла поставленное для неё единственное кресло посредине зала, и тогда музыканты плавно как один опустились на свои места. «Fratres in spiritu» заиграли без предисловья, не объявив ни названия произведения, ни даже композитора. Да это было и не нужно, ведь оба зрителя отлично знали эту поэму, которая шелестом ветра в дубовых кронах рощи Праотцов, россыпью брызг залива святого Элреда, пением соловья в Сумеречном лесу возвращала их на Элфин, наполненный магией. Низкий голос контрабаса вдруг шагнул вверх, к усыпанному сверкающими звёздами первозданному небу, его подхватили голоса виолончелей и скрипок, и «Остров Блаженных» Наннерль Моцарт разлился в душах замерших слушателей, наполнив пронзительной любовью Создательницы к своим детям. Белль остро ощутила в этот миг, что утратил Элфин после проклятия – и, возможно, утратил навсегда. Но она отдалась музыке, заворожённо наблюдая за мягкими точно взмахи крыльев птицы покачиваниями смычков в руках скрипачей и виолончелистов, за плавными движениями контрабасиста, водящего смычком по струне медленно и уверенно, как опытный кормчий ведёт корабль в незнакомых ему водах, и за вторившим первому в неспешном ритме флажолетами и пиццикато вторым контрабасистом. И Белль казалось, что музыка поднимает её над землёй…
Когда музыканты закончили играть, по лицу Аннабелль струились слёзы. Ей казалось, будто музыка сияющей энергией творения расцвела в сердце, и теперь по жилам текла магия первозданного Элфина.
Один из виолончелистов поднялся и произнёс:
– Для вас прозвучала симфоническая поэма «Остров Блаженных», написанная Наннерль Моцарт в 1767 году. Была адаптирована для струнного оркестра в 1958 году фейри Джеймсом Тэйлором и Эмбер Найтингейл и впервые исполнена в этой адаптации в Венской Опере коллективом «Fratres in spiritu» в 1976 году.
Услышав имя дедушки, Белль обмерла, сердце пропустило удар. Дедушка вместе с Эмбер создали её любимое звучание «Острова Блаженных»!.. Белль ощутила, будто она стала на шаг ближе к встрече с тем, кто всегда был ей ближе и роднее всех на свете. Она подумала, что никогда она не чувствовала всё вокруг столь ярко, как сейчас, точно жила в полумраке. Её лицо было мокрым от слёз, её сердце – переполнено благодарностью к музыкантам и Адаму, озарено надеждой вновь обнять дедушку и радостью единения с былым величием Элфина.
Белль поднялась с кресла и произнесла:
– Благодарю вас, – голос дрогнул, и она не смогла продолжить фразу от вновь подступивших слёз.
Затем «Fratres in spiritu» исполнили столь любимый Белль «Реквием», написанный в шестнадцатом веке фейри-полукровкой Уильямом Сноу. Ей вновь вспомнилось ясное июньское небо в день похорон альпинистов, цветные отблески витрин в церкви святого Элреда, нежный шёлк дедушкиного шейного платка, который ей в тот день отдал Фредерик, и нежный аромат белых роз, падающих по одной в свежие могилы погибших, чтобы позже прорасти кроваво-красным костром.
Белль снова задумалась о пророчестве. «Егда расцвете шипок белый в сердце фаран, и ста червленосветлым…» Изначально Белль предположила, что здесь речь идёт о развитии способностей фейри, которая снимет проклятие. Что «сердце фаран», следует интерпретировать как сердце, в котором подобно цветку в пустыне трудно прорасти магии. Но ведь Аннабель Джейн сумела изменить цвет розы с помощью своей магии, однако это не помогло разрушить тёмные чары, а значит, пророчество, вероятно, следует истолковывать иначе. Что, если под сердцем-пустыней подразумевается вовсе не сердце фейри? Белль захотелось обернуться и посмотреть туда, где возвышалась фигура Чудовища. Но Белль знала: она увидит лишь густую тьму. Если лорд Спенсер не лгал ей и правда никогда не испытывал любви, то, может быть, речь идёт о его сердце?..
