Артур Кинк
Тайна лечебницы Отектвуд
– Знаете, что мы с вами сделаем с Мейсоном?
– Убьем его. – воодушевленно сказала Латаша.
Кори бы с ней согласился. Но доктор Лоусон достал из папки чистый белый лист.
– Мы напишем на него жалобу. Оскорбление личности, расизм.
– Они не поверят мне.
– Я вам верю. Я все слышал и видел своими глазами. Я вам верю, Латаша. – Кори протянул листок с ручкой и Бригс осторожно забрала их.
Помогать Кори не стал. А то еще подумает, что доктор считает ее неграмотной.
Палата Моргана Смита была пуста.
– А где Смит? – спросил Кори в пустоту. Кто-нибудь да ответит.
– Сдох! – недовольно ответил Мейсон и Кори решил подойти к сестре Эдисон.
– Морган в палате интенсивной терапии.
– Переведите его обратно в отделение.
– Доктор Фарелл ничего не говорил мне об этом.
– Мы с доктором Фареллом распределили обязанности. Он занят корпусом Б. А я работаю здесь. – строго сказал доктор Лоусон. – Заберите больного и историю, когда будете свободны сестра. – добавил Кори.
– Я пошлю санитара с охраной.
– Спасибо, сестра.
– Только нужно забрать его вещи со склада. Я не могу оставить отделение, а Мейсон сегодня не в духе. Заберете его вещи.
«Еще бы я чужие трусы догонял по больнице!» – чуть не сказал Кори, но тут же осекся.
– Договорились, сестра.
Половина третьего. Склад закрывался в четыре и Кори отправился в корпус Ц.
На улице стояла жара. Кори пожалел, что оделся тепло с утра. Эндрю косил траву, распространяя по территории ее прелый свежий запах. Кори вспомнил ферму дедушки и бабушки в Пенсильвании. Там так же пахло.
На складе было прохладно, но пахло отвратительно. Грязные личные вещи просто сваливались в пакеты, подписывались и сдавались на склад. Это Кори знал.
За деревянным столом сидела нескладная брюнетка и листала журнал.
– Добрый день, я доктор Лоусон. Могу я получить вещи Моргана Смита. Сданы были четвертого августа.
– Добрый день, доктор, – кладовщица выпучила на него глаза. – Разумеется.
Кори думал, что она пойдет искать и ему долго придется стоять и дышать этой вонью, но девушка вытащила пакет из-под стола и протянула Кори.
– Распишитесь вот здесь, доктор, – подвинула она к нему толстую тетрадь. – Вы недавно работаете, да? Меня зовут Диана.
– А меня Кори. Очень приятно.
– Я работаю до четырех.
– А я пока все не сделаю. – Кори растерялся.
– Мама сегодня дежурит, а брат будет пропадать в баре. Не хотите сходить ко мне в гости?
Кори хотел провалиться под пол, а не в гости. Его пугали подобные разговоры, пугала настойчивость и пугала Диана.
– Простите, Диана, но боюсь моя девушка не одобрит, мой поход в гости к вам.
– А как зовут вашу девушку?
Этот разговор не шел уже не в какие рамки. Но Кори и так обвинили в грубости. Да и не хотелось обижать эту глупую дамочку.
– Эйприл. Ее зовут Эйприл.
– Она работает в Билле?
– Мне пора. Меня ждут больные, до свиданья, Диана. – прижав к себе мешок, Кори чуть ли не бегом покинул склад.
Моргана еще не перевели. И Кори был этому рад. Видеть его, последнее, что он хотел.
У пациентов настало время прогулки перед ужином.
Прогулка в корпусе Д, отличалась от прогулки в корпусе Б. Там пациенты могли гулять в любое время с одиннадцати до часу и с четырех до шести. Они сидели на лавочках, читали книги на свежем воздухе, прогуливались, встречались с родными, собирали траву и цветы для поделок на творческих терапиях.
Прогулки в корпусе Д выглядели иначе. Брат Гаррисон, два санитара и два охранника выстраивались вдоль коридора. Поочередно они открывали двери палат, надевали на больных наручники, а потом выводили колонной в отгороженный двор. Там они встали по периметру и наблюдали. Долго сидеть нельзя. Долго ходить по кругу тоже. Прогулка продолжалась час. Можно было поиграть в мяч и шахматы, если охрана в настроении, но подобное мало кого из больных интересовало.
– Джо! – Кори подошел к брату Гаррисону. Он стоял смирно. Больных выпускали из палат.
–Джо, могу я присутствовать на прогулке?
– Конечно, док. Только не нервируй их. На улице мы можем не успеть среагировать вовремя, если на тебя опять нападут.
Кори насупился. Видимо нападение Моргана ему будут припоминать все оставшуюся практику. Они вышли на улицу, Лоусон присел на скамейку. Пациенты сделали первый круг. Кори наблюдал за Крашером. Он бодро шел в середине и вдруг начал петь на весь двор:
– По кладбищу гуляю я,
Лежат тут все мои друзья!
Я пришел на кладбище,
Здравствуйте товарищи.
Пациенты оживились. Кто-то подпевал. Тут Чарльз притормозил и выставил подножку одному из больных. Он упал в грязь, чем вызвал всеобщую панику. Охранник засвистел в свисток. Брат Гаррисон принялся разгонять столпотворение вокруг упавшего. А Крашер быстро отошел и сел рядом с Кори.
– Привет, Виски.
– Хорошо поешь.
– Мейсон тебя невзлюбил.
– Мне все равно.
– Он давно здесь работает. Сжил много сестер и докторов. Любит жаловаться и подбивать остальных. А его любят за то, что в любое момент он готов выйти на смену и делать любую грязную работу. – шептал Чарльз, прищуривая от солнца глаза.
– Десять минут, Крашер! В камере зад будешь просиживать! Давай гуляй!
Крашер поднялся и Лоусон вместе с ним. Они, не спеша двинулись по кругу.
– Я думаю, что Мейсон не здоров. Его приступы агрессии, истерики, перепады настроения. Недостаток внимания. Ему бы посетить хорошего психолога. – болтал Кори. Честно говоря, Крашер, единственный во всем Отектвуде с кем можно было нормально поговорить. Он не перебивает, не дает очевидных советов, не пытается доказать Кори, что тот просто не опытный амбициозный студент. Идеальный собеседник.
– Как ты себя чувствуешь. Как швы? Кто тебе делал сегодня перевязки? – Кори взглянул на криво налепленные на лицо салфетки.
– Я сам. Ирен бросила мне пластырь и упаковку материала. Она боится ко мне подходить.
– Так дело не пойдет. – Кори отлепил пластырь от брови Крашера и разгладил по лбу.
– У тебя руки грязные, Виски. Ты что в земле рылся?
– Нет. Это просто… Железо. Ликфер. Сестра пролила, я помогал вытирать.
– Научись врать, Виски.
Они снова сели на скамейку. Пациентам дали волейбольный мяч, и кто-то пнул его ногой. Охранник засвистел. Мяч отобрали.
– А я думал, только у нас в школе в тренера вселялся дьявол, когда мы пинали волейбольный мяч.
– Это во всех школах. Наверное. Я спортом не занимался. Я в шахматный класс ходил.
– Я тоже. Что ты почувствовал, когда узнал, что из-за твоей взрывчатки в школьном туалете погибли люди?
– Страх. Власть. Адреналин. Будто прыгнул в озеро с тарзанки.
Свисток охранника прервал разговор. Все пациенты встали в строй и стали спускаться в подвал.
Кори хотел еще поработать, но в кабинете Фарелла, уже был сам Фарелл. И Барбара Калуум. Они распивали Джим Бим. Барбара запивала коробочным соком, что дают для пациентов.
Алабама Отектвуд 8:50 p.m.
– И Хлоя выливает ему пиво прямо в рожу. Кто-то из посетителей прибавляет музыку и дальше просто сцена из боевика.
– Весело у вас. – Кори засмеялся. На улице смеркалось. Он шел по улице с банкой сидра без бумажного пакета. Эйприл обнимала его за шею, а он ее за талию.
– А у тебя как на работе?
– Как в дурдоме. – ответил Кори и Эйприл звонко захохотала на всю улицу, привлекая внимание прохожих.
Кори наклонился и поцеловал ее. Телефон вибрировал в кармане, но Кори не обращал внимание. Все дела подождут.
– Видишь того мужика?
– Того, что ссыт у магазина? – уточнил Кори.
– Нет! Памятник. Это этот. Как его…
– Джон Скотт. Основатель вашего города.
– Ну да. Тот мужик. Когда мне было семь я залезла на самый верх. На шляпу. Но не удержалась и упала. Папа нес меня и весь измазался в моей крови. Он привел меня к Ирен и она намазала мне голову и лицо зеленкой. Меня потом в школе называли Халком. Целый год.
– Халком? – Кори рассмеялся. – У нас тоже в школе был такой парень. Но зеленкой он не мазался. Его звали Брюс Бэннер. Тупой был, как пробка и тощий.
Они подошли к сытому Биллу. На крыльце толпился пьяный народ.
– Зайдем?
– Я там каждый день. Может просто погуляем?
– Эй, Эйприл! – девушку окликнул черноволосый мужчина. Вдрызг пьяный, он сидел на ступеньке у бара. Его качало в разные стороны. На рубашке были пятна рвоты. – Кто это с тобой?
– Не твое дело, Росс!
– Парень! Если не хочешь отсосать у всего города, не целуйся с ней! – крикнул пьяница, едва не упав на спину.
Духота. Сидр. Тяжелый день. Кори всегда старался избегать конфликтов. Кори старался не лезть в драку. Кори воспитанный и цивилизованный человек. Но Кори поднялся по лестнице и ухватил парня за рубашку.
– Кори! Пожалуйста! Оставь его!
Кори его и не трогал. Росс махал руками, избивая воздух. Он был настолько пьян, что не мог даже понять, кто держит его за воротник.
Наконец Росс выдохся. Он завалился на спину. Ноги его взлетели вверх и одна из них прилетела Кори прямо в лицо.
Если бы не перилла, Лоусон свалился бы с крыльца. Из сытого Билла вышли трое. Длинноволосый, деревенский Курт Кобейн, которого Кори видел на остановке, и бритый здоровяк в кожаной куртке на голое тело. Третьим был Мейсон Ли.
– Ты че чучело!
– Он Росса вырубил!
Тот, что был в куртке разбираться не стал. Он ударил Кори кулаком в лицо. Потом схватил за затылок и приложил о перила. В ушах зазвенело. Все вокруг поплыло. Боли не было, но Кори не чувствовал лица. Нос хлюпал кровью. Дышать было тяжело. Еще удар и Кори свалился с лестницы.
– Хватит! – кричала Эйприл, но ни Кори, ни остальные ее не слышали.
Все голоса и удары раздавались для Кори, будто из-за толстой железной двери. Услышав, полицейские сирены, парни бросили Кори на крыльце и пустились бежать вниз по улице.
– Айки! – Эйприл бросилась навстречу шерифу. – Они побежали вниз.
– Эйприл, Какого черта тут случилось? – шериф Айк жевал фильтр сигареты, не обращая никакого внимания на пострадавшего.
– Росс и его дружки избили человека!
– О, студент! – шериф наконец заметил Кори, зажимающего свой нос. От вида собственной крови на руках у Кори кружилась голова. А еще от сидра.
– Ты как? Скорую вызвать?
– Нет. Я в норме. – еле проговорил Кори.
– Росс, кончай валяться! – шериф пнул пьянчугу в бедро. – Поехали.
Алабама, Отектвуд 12:10 p.m.
От табака шерифа у Кори першило в горле. Ему дали пачку влажных салфеток, чтобы заткнуть нос и не пачкать стол.
– Росс Эдисон, Мейсон Ли. Других ты не можешь назвать?
– Я не знаю кто это.
– Ах да. Ты же не местный. Подпись – вот здесь и здесь. Кровью не замажь. Теперь свидетельница.
– Я не буду ничего подписывать.
– Значит свидетелей нет. Вы свободны.
Кори вышел из участка. Ночь была душная. Салфетки кончились. Кровь из носа капала на рубашку.
– Кори, пошли. У меня дома есть лед.
– Я пойду домой. – Кори вцепился в перилла.
– Куда ты пойдешь? Ночь на дворе!
– Почему ты отказалась подписывать мои показания? Ты боишься их?
– Мне еще жить здесь, Кори. Ты что, совсем ничего не понимаешь? – закричала Эйприл, но тут же утихла. Они ведь были на крыльце участка шерифа.
– Я не понимаю, почему нельзя сказать правду о том, что видела. Почему нельзя сказать отцу, что позвала к себе парня. Почему нельзя лечить людей, так как преподают в школе. Я, наверное, очень тупой! – Кори утер кровь с носа и спустился с крыльца участка.
– Кори, постой. Ты прав, – Эйприл прижалась к плечу Кори. – Я боюсь их. Я не хочу, чтобы в городе обсуждали, что посадила сыночка матери Терезы – Эдисон. Я не хочу становиться частью какого-то дерьма.
– А как же Монтгомери и макдольдс?
– Это мечта. Прости, Кори. – Эйприл отпустила руку Лоусона и отошла.
– Это ты меня прости, Эйприл. Я не прав. А если прав, то нет никакого в этом смысла. – Кори подошел к Эйприл, взял лицо девушки с свои ладони и поцеловал. Кровь с его носа размазывалась по щекам Эйприл, но обоим было на это наплевать. Кори целовал девушек раньше, но после такого разговора никогда. И никогда при этом у него не шла носом кровь Духота, сместившаяся перегородка и чужие губы не давали вдохнуть воздух полной грудью.
Алабама, Отектвуд 6:30 а.m..
Назойливый будильник Эйприл и кот, гулявший по груди Кори, разбудили доктора. Кори не чувствовал лица. Пол ночи Эйприл прикладывала его разбитому носу замороженную курицу. Сейчас она мирно спала рядом.
У него болела голова, он спал, не снимая перепачканной кровью из собственного носа рубашки. Теперь Рейчел может гордо не называть своего брата задротом. Он надел шлепанцы отца Эйприл на босые ноги и вышел во в двор курить. В рубашке и в трусах. В дыры в заборе он видел таких же соседей. Они сидели на ступеньках в трусах, шлепанцах и курили. Они вздыхали и кашляли. Их лица были опухшими, не выспавшимися и совершенно безрадостными. И Кори выглядел так же. Он идеально вписывается в деревенскую тоску. И от этого ему стало еще грустнее.
Утро в городе было солнечным, но к лечебнице солнце будто не могло пробиться из-за окружавшего ее леса, высотой до небес.
На Кори все пялились. Больные персонал. Наверное, из-за разбитого носа. Но это был взгляд не сочувствия. Это был взгляд призрения. Будто они знали какую-то его гадкую тайну.
Доктор Фарелл еще не явился. Кори еле нашел нужные записи в завале на столе доктора и отправился в корпус Д.
– Доктор Лоусон, вас вызывает доктор Шварц. – сказала Алана, встретившаяся ему в коридоре.
– Что-то случилось?
– Наверное, что-то случилось.
Кори перебрал всевозможные варианты событий. Но он действовал в точности как сказал Шварц. Никого не лечил, бюджет лечебницы не тратил и даже в столовой перестал есть.
Но картины, что он застал в кабинете Шварца, он точно не ожидал.
Сестра Эдисон, сидевшая на стуле и закрывавшая заплаканное лицо руками, упала перед Кори на колени и зарыдала.
– Доктор Лоусон, не губите моего мальчика. Я вам заплачу. Я вам последнее отдам. – она начала вываливать содержимое своей сумки в поисках кошелька, а Кори стоял, раскрыв рот и не понимал совершенно ничего.
– Машину мою заберите, – Эдисон бросила ему под ноги ключи. – Только прошу вас. – она схватила Кори за лодыжку с такой силой, что студент едва не упал.
– Сестра Эдисон! – Шварц все это время пытался ее позвать, а тут все же наклонился и поднял женщину с пола. – Хватит! Прекратите это!
Они месте с Лоусоном усадили сестру обратно на стул и Шварц накапал ей в стакан воды валерьянки.
Она всхлипывала и трясущимися руками пыталась отпить из стакана, проливая его содержимое на юбку.
– Что я сделал? – к Кори вернулся дар речи.
– Вас вчера побили. Росс Эдисон. Да? Вы написали заявление. Это сын сестры Эдисон. Ночью ей позвонил шериф и сказал, что его задержали. У бедняжки ночью случился гипертонический криз.
– Так тот пьяница ее сын?
– Доктор Лоусон, сестра Эдисон работает у нас почти сорок лет. Она всю жизнь отдала этой больнице. – Шварц поднял ключи и вернул Ирен.
– Вы хотите, чтобы я забрал заявление? – Кори немного не понимал связи между его носом и добросовестным трудом сестры.
– Да, Лоусон. Если нужно, я сам тебе заплачу. – из уст Шварца это прозвучало так, что если Кори не заберет заявление, то его практика прекратиться так же быстро, как началась.
– Мне ничего не нужно, доктор Шварц. Я заберу свои показания.
Эдисон снова упала в ноги Лоусону с благодарностями. Шварц вернулся на свое место.
– Только завтра. Ли тоже вызвали к шерифу, ваша помощь может понадобится в отделении.
Фарелл уже налил две кружки. Самый лучший доктор и доктор номер один. Надписи на кружках не соответствовали действительности. Надо было заказать принт Старый алкоголик и салага.
– Жаль Ирен. Муж хоть как-то держал Росса, а после его смерти, тот совсем распустился. Еще и дочь больная.
– Ему почти сорок лет. Он живет с матерью?
– Росс был женат, но они развелись. Жена бросила его и сына. Росс стал пить. Дочь Ирен – Диана, тоже больна. Она потеряла ребенка пять лет назад и впала в депрессию, которая переросла в психоз. Ирен устроила ее к нам на склад, чтобы приглядывать в случае чего.
Кори молча пил. Единственное, что хотелось спросить это: «В этом городе все слегка того?», но Лоусон был все еще очень воспитанным.
– Доктор Лоусон, не поможете?
Лоусон осознал, что самый главный в больнице не доктор Шварц, а санитар Мейсон Ли. Переложить больного на каталку – Ли, съездить за растворами – Ли, кто-то обгадился – Ли. После трех часов работы в таком режиме, Лоусон уже был весь в поту и пятнах. Ясно почему Ли всегда такой неопрятный. Какой смысл стирать костюм, если через две минуты пребывания в стационаре на него кого-нибудь стошнит.
– Лоусон! Миссис Бексвор выстирала подгузник, повесила на батарею и не отдает.
Лоусон пошел в палату и с боем забрал подгузник у пенсионерки.
Остальные ее соседки поддерживали его и жаловались на вонь. Кроме одной. Она лежала под одеялом, слабо улыбалась и смотрела куда-то в потолок. Кори осторожно приблизился и уже хотел приложить пальцы на пульс, но женщина моргнула.
– Как вы себя чувствуете?
– Все нормально, спасибо.
В палате было достаточно жарко, учитывая, что окна выходили на солнечную сторону, но она была под теплым одеялом.
– Вас морозит? Или вам жарко? – Кори заметил на тумбочке стакан с водой и длинной трубкой, отрезанной от системы. – Откинуть одеяло? – Кори решил, что больная не может сделать этого самостоятельно.
– Если вам не трудно.
Кори убрал одеяло и увидел худое туловище в синяках от уколов. Руки отсутствовали чуть до середины плеча. Ноги до середины бедер. Кори видел ампутации и раньше, но это произвела на него очень сильное впечатление. Кори еще раз глянул на тумбочку. Стакан был грязный, со следами от чая и осадком на дне. Тараканы хозяйничали вокруг тоста, что остался с завтрака.
На коже были следы мацерации и куча ватных шариков, оставленных сестрами после инъекций. Одни свежие, другие уже достаточно грязные.
– Как часто сестры подходят к вам? – Кори принялся переворачивать женщину, подкладывать специальные резиновые круги под поясницу и плечи.
– Я не беспокою девочек. Ко мне придут дети, они все уберут и переоденут меня.
Кори вышел из палаты и застыл с подгузником в руках.
– Лоусон! Мистер Марк не может подняться с унитаза! Лоусон!
– А? – Лоусон пришел в себя? – Сестра Доу, а та больная с ампутированными конечностями?
– Миссис Игмен? В детстве заблудилась в лесу и отморозила себе руки и ноги. Вдобавок у нее деформация позвоночника.
– А с каким диагнозом она здесь?
– Истерический психоз. Муж сказал, что у нее частые перепады настроения, приступы агрессии. Его можно понять. Он за ней всю жизнь ухаживает.
– А сколько у нее детей?
– Восемь.
– Восемь?! – воскликнул Кори. – Но она же, больна!
– Игмены люди верующие. Раз господь дал ей столько детей, значит, он этого хочет.
Кори представил, какую нужно иметь психику, чтобы жить в такой атмосфере. Но это длилось недолго. Мистер Марк сам с унитаза не встанет.
– Лоусон! Нужно вывезти труп!
– Кто умер?
– Сестра Вайлд.
Лоусону помогала сестра Грегсон. Они переложили тело на каталку, накрыли простынею и повезли в подвал. Здесь стоял специфический запах формалина и мертвечины. Кори не любил его и не любил морги, куда их в школе водили на вскрытия. На первом курсе он завалился в обморок. Единственный из всей группы. Перебросив тело на железную полку, Лоусон застыл, прижавшись к холодному металлу.
– Доктор, вы идете или тут остаетесь? – Грегсон брякнула большим амбарным замком и Кори выбежал. На обратном пути ему далось рассмотреть подвал. Кроме паталогоанатомической лаборатории и комнаты для хранения тел умерших, здесь должны были быть еще помещения. Кабели проводки и трубы, подразумевали здесь еще как минимум помещение в сто квадратов. Но других дверей Лоусон не увидел. Перед обедом его послали за скобами в архив к Миссис Томпсон.
Желтые стены архива, запах книг и милая седая старушка Томсон в больших очках делали это место уютным.
Прямо красовалась обширная военная хроника с изображениями врачей и раненых южан, и северян. И конечно американский флаг во всю стену.
На противоположной стене портреты выдающихся врачей, посещавших Отектвуд за все его существование и их годы пребывания здесь. Джон Мак, Павел Карпов, Петр Кащенко, Алоис Альцегеймер, Фридрих фон Йолли, Карл Клейст, Уго Черлетти. Седые и бородатые мужчины с фотографий сурово глядели на Кори, как бы говоря ему: «Ты никогда не будешь висеть на этой прекрасной стене, студент.»
В глуби архива была еще военная хроника. Жизнь больницы в период первой и второй мировых войн. Американо-японская война, вьетнамская война. Ее участники, что лечились здесь после службы. Больница оказывала большую помощь пострадавшим психически офицерам и солдатам.
Под пыльным стеклом лежали стеклянные шприцы, пробирки, планшетки, молоточки и фонендоскопы. На манекенах висели посеревшие халаты и чепчики с крестами. Гальванометр и один из прототипов современных энцефалографов, больше напоминавший пыточное орудие нацистов. Даже металлическое кресло с ремнями. У Отектвуда здесь был свой маленький скромный музей.
Фотографии становились цветными, все ярче и ярче. Восемь молодых людей в белых халатах. Доктор Шварц, с густыми темными волосами, но уже в теле, доктор Калуум, молоденькая и стройная. Доктор Апекс самый веселый из всех молодых врачей, доктор Хамсвилл, такой-же угрюмый как и сейчас. Доктор Томоко – высокий азиат, которого Кори еще ни разу не видел в госпитале. Доктор Фарелл и его челка- забор, доктор Дэвис – ворчливый старикан из корпуса Д в молодости обладал внешностью смазливого актера и бывший главный врач доктор Брегг. «Молодые специалисты. Тысяча девятьсот девяносто первый год».
Кори смотрел на них и представлял себя через двадцать восемь лет. Он думал, что будет седым и в морщинах. Думал, что будет сидеть в плетеном кресле качалке, кашлять и играть в бридж со своей сестрой, седой старухой, любящей леопардовые сумки. Он ошибался. Все эти молодые врачи с фотографий не выглядят как старики. Они обычные взрослые люди. От осознания того, что жизнь после сорока есть, Лоусон повеселел. Забыл про Игмен, и семейку Эдисон.
– Могу я взять что-нибудь?
– Читайте здесь, если хотите. И не заляпайте страницы. – Томпсон уткнулась обратно в свой журнал о вязании, и незаметно для нее Лоусон засунул себе под халат пару подшивок из толстой картонной папки.
– Тогда дайте в корпус Б скрепок для степлера номер десять.
Дело шло к ужину, а Лоусон так и не осмотрел ни одного больного, занятый беготней с суднами и баночками мочи.
– Лоусон! Где тебя носит? Забыл, что сегодня санитарный день? – навстречу, расталкивая охрану спешил доктор Дэвис. Кори еще раз отметил, что он постарел сильнее всех. Только высокая прическа а-ля Элвис осталась, жидкая и с проседью.
– Я помогал сестрам в корпусе Б.
– В следующий раз, когда твои мелкие ручонки зачешутся написать что-то на Ли, воспользуйся стеной в туалете, а не заявлением у шерифа. Где мы найдем второго такого дурака? Давай приступай к помывке, тебе еще ночевать в этом свинарнике!
– Я что, дежурю один? – Лоусон перепугался. Ведь по статистике ночью умирает большинство пациентов. Особенно в период с четырех до шести часов.
– Я в твоем возрасте один на два корпуса оставался. Если что, в корпусе Б дежурит Диссигвол, позвонишь ей если забудешь, как выглядит фенибут.
– В твоем возрасте… – передразнил Кори доктора, когда тот скрылся за железной дверью.
Санитарный день Кори уже видел. Мейсон по очереди выводит больных из палат, они раздеваются, складываю фланелевые пижамы в большой бак. Становятся на поддон за решеткой, намыливаются одним на всех куском мыла и мочалкой, похожей на ветошь для пола, а потом он поливает их водой из шланга. Помывка окончена. Следующий. И так пока не кончася пациенты. У Ли это очень ловко получалось. Кори признал его мастерство.
Пятеро находились под круглосуточным наблюдением в палате интенсивной терапии, пациенток женщин, которых в корпусе было всего четыре, вымыла Мириам еще днем. Так что Лоусону оставалось всего ничего восемнадцать человек.
Лоусон решил начать с простого. С Дастина. Он как человек военный и дисциплинированный санитарный день любил. Быстро подал руки для наручников, пижаму сложил в бак аккуратно, в пререкания не вступал. Рафаэль мыться отказался и пригрозил Кори божьим гневом и саранчой в его доме. Даже в то, что вода будет святая, не поверил, и Кори решил, что он и так чистый. Дальше было сложнее. Многие воды боялись и визжали как резанные, когда Лоусон поливал их из шланга. Другие бились о кафель и решетки, приходилось вызывать охранника.
Кори залил водой весь пол, себя, халат, брюки. Но на это ему стало наплевать уже на десятом больном. Что буйных, что спокойных, их объединяло одно. Все они были в синяках, ссадинах, ожогах, шрамах. И явно полученных здесь, так как многие свободы не видят уже очень давно. А все раны относительно свежие. Вопросов Кори решил не задавать, чтобы помывка не затянулась до утра. Но если синяк или царапину можно списать на то, что человек нанес это себе сам или получил дубинкой от охранника, то ожоги вызывали любопытство. Спичек заключенным явно никто не даст. А всю пищу им дают комнатной температуры.
Решетка, наручники, свежая пижама, тапочки, хлюпающие по воде, Кори почти управился к отбою.
– Виски, а тебе то, кто рожу расквасил? – Крашер лежал на полу своей палаты заложив руки за голову. – Видел бы ты, что тут ночью было. Все реанимировали сестру Эдисон!
Лоусона раздражало, то, что пациенты становятся свидетелями всего, что происходит с персоналом, даже если это происходит за несколько миль от Отектвуда.
– Без Ли сегодня скучно. – Крашер просунул руки через решетку, чтобы доктор Лоусон надел наручники.
– Ты и себя что ли помыл? – Крашер не затыкался, а Кори слишком устал для бесед.
Он протолкнул его в ванную и взялся за шланг. Чарльз снимал пижаму, повернувшись к доктору спиной и Кори едва не упал на мокрый пол, увидев огромные красные волдыри по всей спине Крашера.
– Это что такое?
– Это? – спросил Крашер. – Мейсон Ли играет в доктора Гебельса.
– Это Мейсон сделал? – Кори затрясло от злости.
– Это его любимое развлечение. Кого кипятком окатит, кого ледяной водой. Кому контрастный душ. В прошлый санитарный день я его так разозлил, что он даже в подвал спустился, что кипятка поддать.
– Господи! Это ужасно! – Кори бросил шланг и принялся метаться как лев в клетке, шлепая по воде. – Почему никто этого не видит? Нет. Я пойду завтра к доктору Шварцу.
– Ну, напишет он объяснительную. Лишится пары сотен. Мы мыться будем или нет? – Крашер оперся на решетку и наблюдал как Кори мельтешит из стороны в сторону.
– Нет. Я пойду выше. Я его в тюрьму посажу. Какое мытье? У тебя ожог второй степени. Нужно вызвать комбустиолога, нужно наложить повязки. Нужно…
– Полегче, Виски. На мне как на собаке все заживает. А с Мейсоном я разберусь сам.
– Зачем ты его злишь? Ты ведь знаешь, что он причинит тебе боль.
– А я его не боюсь. И боли тоже не боюсь. Последнее слово остается за мной.
– Выходи. – Лоусон свернул шланг и бросил на пол тряпки, что бы впитали воду. Диссгвол трубку не взяла, сестра на посту сказала, что мазей нет, что нужно дождаться утра и получить у старшей сестры и дальше Кори слушать не стал. Он нашел в аптечке в бытовой старый железный тюбик пантенола. Салфетки, в стерильности которых Лоусон до конца уверен не был и пластырь.
Перевязкам их учили еще на первом курсе и Кори благополучно эти занятия забыл. Никогда ему не висеть на стене архива между Кащенко и Альцгеймером.
– Может подождем до утра, Виски, ты же психиатр, а не хирург. – ворчал Крашер, сидя на кушетке.
– Я же доктор, а значит должен уметь все. Как Клуни.
Крашер рассмеялся.
– Кто это тебе сказал? По-настоящему хороший специалист в своем деле должен быть узконаправленным. – сказал Чарльз и для Кори это была стоящая мысль, которую он слышал, за все свои пять лет обучения. Но вслух он об это не сказал. Ему представилась возможность разглядеть все что Крашер нанес себе на тело. Это были индейские символы, обереги от темных сил, защитные знаки. Такие татуировки делали древние воины.
Судя по их кривизне и качеству, Крашер сделал их себе сам. Или у него был очень плохой тату-мастер.
– В твоей истории болезни написано, что ты обладаешь отличными математическими способностями. Ты изобретатель и почти инженер, если бы закончил колледж. Ты и правда, веришь, что эти каракули тебя защитят?
– Когда-то я тоже был скептиком. Но вот увидишь, многое в Отектвуде не объяснить ни физикой, ни биологией, ни одной наукой.
– Ты не сумасшедший. Ты симулянт. Тебе место в тюрьме, а не в больнице.
– Я бы не был в этом так уверен. – зловеще сказал Крашер. Лоусон видел его со спины, и не видел рук. Что-то мерзко хрустнуло. Наручники звякнули о кафельный пол, и Крашер развернулся уже со свободными руками. Кори отпрыгнул и выставил впереди себя металлический тюбик.
– Пальцы вправлять умеешь? – Крашер выставил вперед свои руки с неестественно вогнутыми большими пальцами.
– Не подходи ко мне. Я вызову охрану.
– Ладно, сам справлюсь. – Крашер спрыгнул с кушетки, взял со стола ключи и отправился в коридор.
– Не с места! Я звоню охраннику. – во вторую руку Лоусон взял пульт и держа палец на кнопке медленно пошел за Крашером. Тот совершенно спокойно прошел в свою камеру, закрыл дверь и выбросил ключи на пол. Лоусон все еще стоял на изготовке с мазью и пультом, как с мечом и щитом.
Если бы больные не спали, то засмеяли бы его.
– Спокойной ночи, Виски.
– Нельзя желать спокойной ночи на смене.
– Я знаю.
Лоусон проклинал себя из-за ступора. Нужно сразу вызывать охрану. Техника, мать ее, безопасности. А он стоит как истукан.
Приведя дыхание в порядок. Кори еще раз прошел оба коридора, проверил все замки, поднялся наверх. Охранник сидел за столом, вытянув ноги и опустив голову на грудь. Из наушников, сползших на шею, доносилось, что-то из коллекций вудстока шестьдесят девятого.
Кори приглушил ночное освещение. Только Рафаэль предвещал апокалипсис, да пара плакс скулили в самых дальних камерах. Это и правда отличало корпус Д от Б. Там шум стоит двадцать четыре часа в сутки.
Кори закрылся в кабинете, включил желтую лампочку. Открыл ноутбук.
«Осмотр пациента Ч. Крашера. 8.09.2019 9:20 p.m.
Объективно: В области спины и верхней трети ягодиц имеется ожог второй степени, 18%. Кожа красная, отечная, имеются множественные везикулы с серозным отделяемым.»
Лоусон распечатал листок, поставил подпись и вложил в историю. Видимо жалоба на расистские высказывания в адрес пациентки Бригс до Шварца не дошла. Что ж. Эту он озвучит завтра на планерке сам. Время шло к полуночи. Нужно позвонить сестре. Пока она не уснула, или не ушла на тусовку.
– Доктор Лоусон, это доктор Лоусон!
Кори впервые за день улыбнулся.
