Андрей Соболев
Защищая горизонт. Том 1
– Хорошие? – усмехнулась напарница. – Я ведь и говорю, ты всё ещё ребёнок. Хорошие, плохие – это ведь только у детей так. Только у них мир делится на чёрное и белое, на такие узкие понятия, как добро и зло. Ну да, мы хорошие… наверное. Но для кого? Всё относительно, Стил, пойми. Для маленького мальчика, что кровожадно жаждет мира во всём мире, ты, безусловно, герой, и мальчик стремится быть похожим на тебя. Для Отступника ты заклятый враг и злодей, ты ведь хочешь его остановить. А для неё, для этой простой кухарки, всё сложно: она уже не ребёнок, но она и не Отступник, для неё всё не так очевидно. Возможно, в душе она боится перейти тебе дорогу, стать для тебя врагом, целью, боится сделать что-то не то. Вот поэтому мы скрываемся, ведём, так сказать, незримый бой. А то всё у тебя слишком просто. Вот скажи, от чего ты её защищаешь? А? От всего плохого, от негатива в жизни? Но разве ты сам не несёшь этот негатив во время борьбы с Отступниками? Ох уж этот извечный спор о добре с кулаками.
– Какой спор?
– Ну, о том, когда добро убивает зло, то может ли оно считаться добром? Вот для неё, возможно, ты такое же зло, которого она боится.
– Но мы же их защищаем!
– А ещё мы их убиваем, Стил.
* * *
Несколько часов мы просто колесили по городу, скучали и молча смотрели по сторонам, каждый думая о чём-то своём. После случая в кафе меня всё не покидало это странное и неприятное чувство. Может быть, иным людям нравится, когда их боятся, преклоняются, но мне это приносило жуткий дискомфорт. Всю жизнь я хотел помогать людям, быть нужным им, защищать от опасностей и быть полезным для общества. Я мечтал, что на меня будут смотреть с уважением и благодарностью, а не со страхом, что я буду желанным гостем и дорогим другом. Но во что я превратился? Все мы? В монстров? Но почему? Из защитников Системы мы вдруг стали изгоями. Не понимаю. Мы оберегаем их от всех невзгод, от страшного воздействия разрушительных негативных эмоций, мы устраняем все преграды на пути к счастливой и спокойной жизни. Но всё, чего мы добились, – это животный страх перед своими же защитниками, стражами людских душ. Может, это справедливая плата за нашу работу? Может, для того, чтобы другие жили счастливо, кто-то всё равно должен страдать, быть гонимым и презираемым, нести муки и наказания за всех людей? Но всё равно этот взгляд, эти наполненные страхом глаза пожилой хозяйки кафе не покидали меня, они терзали мою душу и не давали покоя. Чего же она так испугалась? Вдруг Кира права, и эта женщина – пособник Отступников, укрывающая их у себя на кухне? Нет-нет, такие мысли нужно гнать прочь! Как всегда, причина скрыта за вуалью простых и очевидных ответов – жаль, Кира не понимает этого.
Машина медленно катилась по дороге, наворачивая круги по всему городу, а я сидел в кресле пассажира, прислонившись к окну и погружённый в свои размышления, разглядывал проплывающих мимо прохожих. Ручейки дождя весело стекали по стеклу, искажая и преломляя весь мир кривых зеркал. К тому моменту мы сами не знали, что ищем и куда направляемся.
– Что теперь? Куда нам ещё поехать? – прочитала мои мысли Кира. – По-моему, мы бесцельно тратим время.
– Нам велели искать Кукловодов, – развёл я руками. – Вот мы и ищем. Может, это не наши обязанности, но заданий-то всё равно не дают, поэтому пока просто патрулируем.
– Угу… о, кстати, смотри!
Кира резко затормозила, свернула на обочину и остановилась. Она протянула ко мне руку и указала куда-то в окно. В десяти шагах от нас на тротуаре стоял мужчина преклонных лет. Даже по меркам этого района он был одет очень бедно: изрядно поношенные ботинки, потёртый и замусоленный плащ из недорогих материалов. На сильно полысевшей голове сияла огромная проплешина, по которой неумолимо колотили капли дождя. Мужчина казался очень грустным, замкнутым и разочарованным в жизни, он стоял неподвижно, с чуть наклонённой головой и пустым взглядом, направленным куда-то в землю. Но больше всего нас привлекло нечто другое. В руках мужчина держал большой кусок грязного картона с корявой, но уже такой знакомой фразой: «Верните Марию!».
Я переглянулся с Кирой.
– Это уже интере-есно, – произнёс я протяжно.
– Опять эта Мария! Надо всё-таки узнать, кто она такая. Может, этого старичка потрясём?
– Да, можно. А вообще, зря он это затеял. Если его увидят Наблюдатели, то для него это всё может очень печально закончиться. Хотя, по моему мнению, он ничего страшного не совершает.
– Это ещё стоит изучить, кто он и что он, но если следовать Основному закону, то он негативно влияет на людей вокруг, – неуверенно ответила Кира.
Я вновь посмотрел на старика, но тот продолжал неподвижно стоять на месте. Проходящие мимо люди, похоже, не замечали его одинокий пикет. Кто-то из них бежал под дождём, пытаясь как можно скорее укрыться от вездесущей и надоедливой мороси, кто-то, наоборот, прогуливался медленным шагом и общался с приятелем через открытое перед ним окно Консоли, но все они аккуратно огибали нарушителя и невозмутимо продолжали двигаться дальше. Никому одинокий мужчина на улице с немым криком о помощи оказался не интересен, как будто этот бедный старик уже стал частью общества и мира вокруг, их неотделимой частью. Люди воспринимали его как должное и даже не задумывались над его судьбой, жизнью, он превратился в невидимку для их чёрствых глаз, продолжением их самих, ненужное дитя, выплеснутое на улицу.
Внезапно перед нами развернулось окно от Консоли автомобиля, и зазвучал привычный металлический голос связиста, от которого Кира чуть заметно вздрогнула.
– Отряд «Феникс», это Башня. Приём.
– Ну вот, помяни чёрта… – прошипела Кира и нажала на кнопку ответа: – «Феникс» на связи!
– «Феникс», поступила информация от Наблюдателя на улице Строителей. Около дома номер двенадцать пожилой мужчина распространяет негатив и пугает народ. В связи с уже неоднократным нарушением Основного закона Системы и тяжестью его вины Отступник приговорён к отключению. По нашим данным, вы находитесь в этом районе, вам необходимо незамедлительно прибыть на место и устранить угрозу. Как поняли? Приём.
– Вас поняли, Башня, выполняем. Конец связи, – со вздохом ответила напарница и закрыла окно Консоли.
Всё время, пока шёл инструктаж, нам показывали карту города с отмеченной на ней красной точкой – местом смертельного рандеву. Только в этот раз точка совпадала с нашим текущим местоположением. Я посмотрел в окно, и моё опасение подтвердилось. За спиной мужчины с самодельным транспарантом на стене дома виднелась табличка: «улица Строителей 12». Я недоумённо посмотрел на напарницу.
– Ага, похоже, это он, – прочитала мои мысли Кира. – Эх, а я предупреждала. Интересно, что он такого ужасного совершает или совершил? Оператор сказал, что нарушение уже не первое.
– «Источает негатив и пугает народ», – передразнил я связиста. – Люди в ужасе так и разбегаются. Но что поделать, наша обязанность – исполнять приказы…
Не успел я договорить, как рядом с автомобилем неожиданно появился незнакомый силуэт и постучал костяшками пальцев по стеклу рядом со мной. Я опустил окно, и в него заглянул молодой улыбчивый парень в непромокаемом плаще и натянутым на голову капюшоном.
– О, вы уже здесь! – весело воскликнул парень.
– Кто ты? – строго спросил я.
– Ой, простите, господин Страж, забыл представиться. Я Наблюдатель, Витя… то есть Виктор Пахомов!
Парень протянул руку в окно и хотел поздороваться, но, встретив мой хмурый взгляд, с неловкой миной убрал её обратно.
– Я не ожидал, что вы так быстро приедете. – Улыбка сошла с его лица. – Вот он, этот гад, Отступник. Это я его обнаружил, ага, и сразу сообщил в башню. Не первый день здесь ошивается.
С этими словами Витя указал на знакомого нам пожилого мужчину.
– Вы его что, прямо сейчас казните? – Парень всё никак не мог угомониться и с интересом продолжать тараторить.
– Послушай, наглец, сколько тебе лет? – строго спросил я.
Но тот уже насупился и замолчал.
– Шестнадцать? Восемнадцать? Тот человек тебе в дедушки годится, будь повежливее, это вовсе не игрушки. Кто вообще дал тебе право вот так распоряжаться чужими жизнями, а? Что ты передал в башню?
Парень помрачнел и отстранился от окна.
А я заговорил громче и отчётливее:
– Ведь ты же мог запросить Ищейку, попросить разобраться в ситуации. Мог? Но не сделал. Вещи в нашем мире далеки от категоричных оценок и однозначных выводов. Люди очень многогранны, и их нельзя оценить с первого взгляда. Для тебя это всего лишь жестокая игра, в которой ты удовлетворяешь свои амбиции. Нет, тебе не нужна Ищейка, тебе нужна запись в журнале об очередном раскрытом Отступнике. Тебе самому не терпится стать Ищейкой, и за это ты готов приговорить кого угодно. Вот что сделал этот старик?
– Он распространяет негатив и пугает народ, – надрывно и с ноткой обиды прокричал Витя.
– Ах вот кто автор этих строк! – возмущённо ответил я.
А Кира неодобрительно покачала головой и цокнула языком.
– Ну что, поздравляю, парень, ты хорошо выучил Основной закон. Можешь быть доволен, – с напором продолжил я.
– Но он Отступник, – с досадой пробубнил парень и печально понурил голову.
– Эх… ты только что приговорил к отключению пожилого человека и даже не попытался разобраться. Да что там говорить, ты даже имени его не узнал. Так кто из нас палач, парень?
Витя долго и натужно пыхтел, подбирая нужные слова, а потом круто развернулся на месте и быстрым шагом отправился вниз по улице. Несмотря на то, что Наблюдатель покинул нас, давящее напряжение осталось витать рядом со мной, отягощая и без того сырой и прохладный воздух. За открытым окном угрюмо шелестел по асфальту дождь и отчётливо слышался запах смерти.
– Зачем ты его так? – осторожно спросила Кира. – Он ведь прав и действовал согласно Основному закону.
– Прав, – нехотя согласился я. – Но пусть научится уважению к людям, он служит в первую очередь ради них, а не себя. Люди не игрушки и не ступени для личного возвышения. Ты сама говорила, что мир не делится на чёрное и белое, а он пока этого не понимает. Наблюдателям дали слишком много власти над людскими судьбами. Низшее звено, а крутят весь механизм.
Я поморщился и поднял боковое окно, после чего мы ещё долго сидели и смотрели на неподвижную старческую фигуру, которой пришло время завершить свой личный путь к счастью. По стеклу струились ручейки дождя, размывая и искривляя образ одинокого человека с картонкой. Небо оплакивало ещё одного нового посетителя, не дожившего до незримого и такого далёкого светлого будущего. Небо готово принять его в своё щедрое лоно.
– Сти-и-ил? – протяжно позвала Кира, не отрывая взгляд от старика. – А ты смог бы отключить меня?
– Что?! Ты с ума сошла?
– Мы ведь теперь обязаны его отключить?
– Ну да, приговор уже вынесен, мы обязаны его исполнить. Только при чём тут это?
– А если бы на меня пришёл такой приказ, ты бы его выполнил? – задумчиво произнесла Кира.
– Нет, наверное, не смог бы, – после некоторых раздумий ответил я.
– А почему? Чем я лучше того старика? Почему его ты отключишь без раздумий только потому, что так приказали. А меня нет?
– Так ты же моя напарница… друг.
– Друг, значит? Как это лицемерно, Стил. Вся разница между нами только в том, что я тебе знакома, а он нет. Получается, все, кто тебе не друг, уже и не люди вовсе? Они ценятся намного меньше только по этому критерию? Так ведь?
– Да нет, почему же, он ещё и Отступник.
– Ну вот, уже и Отступник. Только сам распинался перед тем парнем за то, что он наделал скоропостижных выводов, и на тебе, приехали.
– Так, а что прикажешь делать?
– А вот иди и познакомься с ним, стань другом, что же ты? Вот видишь, ты такой же, как тот мальчишка. Одни люди для вас дороже других только по факту знакомства, а все остальные сразу становятся никем, пустым местом и ничего для вас не значат. Тот Наблюдатель не ощущает важность человеческой жизни, ты прав в этом, но все люди такие. Да ты посмотри на них… – Кира вновь указала на одинокого старика и молодую парочку, проходящую рядом с ним. – Им же всем откровенно плевать на него! Их заботят только жизнь и здоровье друг друга, а на человека с улицы они не обратят внимания, даже если он будет умирать в луже собственной крови прямо у них на глазах. А знаешь, в чём секрет? Человеку никто не нужен и не важен, кроме него самого. Он эгоист. Мы все эгоисты до самых костей. Если уж говорить начистоту, то и до знакомых человеку нет никакого дела. Он боится потерять только часть себя, свою личную эмоциональную собственность, свой устоявшийся мирок, вещи, к которым он привык. Когда кто-то входит в его жизнь, то становится всего лишь ещё одной вещью, социальной игрушкой, за которой хочешь не хочешь, но приходится следить, оберегать, только бы не сделать себе больно от её потери. Именно себе. А такие люди, как этот несчастный старик, для них просто ненужная вещь, которой не нашлось применения.
– Ого, какая ты циничная, – удивился я. – Я не знал тебя с такой стороны.
– Я просто честна с собой и с другими. Может, Отречение виновато в этом, а может, весь мир.
– Хорошо, тогда я отвечу на твой вопрос по-иному и, возможно, несколько витиевато. Человек – существо многогранное, и вписать его в схему из нескольких переменных не получится. В каждом явлении, в каждой ситуации и жизненном выборе встречается и пересекается множество факторов: от моральных и нравственных, до законов общества, в котором мы живём. Только подставив все переменные в уравнение в определённый момент времени, можно объяснить тот или иной поступок. Не нужно загадывать заранее и не стоит спрашивать меня сейчас о гипотетических моральных выборах в возможном будущем. Это к вопросу, выполню ли я приказ о твоём отключении. Если случится подобное, тогда и посмотрим, всё равно смоделировать в уме такое не получится.
– Станешь тут циничной… – буркнула в ответ напарница.
– Ладно, сиди тут, я сам разберусь с этим человеком. Я быстро…
Я шутливо толкнул в плечо надувшуюся от непонятной обиды Киру и вышел из автомобиля, осторожно захлопнув за собой дверцу. Я осмотрел улицу на предмет нежелательных свидетелей и быстрым шагом приблизился к старику, затем схватил его за рукав и негромко сказал ему на ухо:
– Служба Стражей! Очень прошу вас не оказывать сопротивление и проследовать со мной.
Пожилой мужчина ничего не ответил и никак не отреагировал на мои слова. Тогда я с силой потащил его в тесный переулок между домами, где никто не сможет нас увидеть. Переулок хитро петлял, складываясь в запутанный и тесный лабиринт, а дома жались друг к другу и удобно защищали нас от взоров всего остального мира. Мужчина послушно и с полным безразличием следовал за мной, продолжая сжимать промокшую картонку в своих руках. Я выбрал место под каким-то навесом, прикреплённого к стене дома, где бы мы могли спрятаться от дождя, и подтолкнул туда своего пленника. Потом выдрал из его рук импровизированный транспарант, порвал на клочки и отбросил в сторону. Мужчина с печальным взглядом проследил за своей единственной драгоценностью, но упорно продолжил молчать.
Я тряхнул его за плечо.
– Гражданин, как вас зовут?
Он продолжал изображать немую статую, сильно сутулился и удручённо смотрел себе под ноги. Судя по его внешнему виду, по грязной и неопрятной одежде, старому плащу, насквозь пропитанному тёмными грязными пятнами, он долгое время жил на улице, возможно, даже в этом переулке. На самом деле мужчина не был настолько стар, как нам показалось сначала, просто под толстым слоем уличной грязи, вековой небритости и вселенской горечи сложно разглядеть человека, стремившегося жить.
– Вы меня слышите? – Я снова тряхнул его, пытаясь привести в чувство. – Вы можете говорить? Вы меня вообще понимаете?
В ответ снова была тишина. Я раздражённо выдохнул, взял его за руку и провёл пальцами по запястью. Открылось небольшое окно Консоли со всей информацией о владельце чипа.
– Так. Виктор Степанович… ага. Виктор Степанович, вы меня слышите?
Надо же, ещё один Виктор. Этот Наблюдатель умудрился приговорить своего тёзку, как интересно. Я просмотрел всю информацию об этом человеке и не нашёл в ней ничего интересного: особых нарушений нет, кроме подобных акций, долгов нет, наблюдение не устанавливалось. Хм, тогда что его сподвигло пойти на это? Может, он Кукловод? Нет, вряд ли, не похоже на них. Тогда что?
– Виктор Степанович, ответьте, пожалуйста, на вопрос. Кто такая Мария? – сказал я и указал на разорванный плакат в стороне.
Мужчина оживился и посмотрел в мои глаза.
– Вы ведь понимаете, что я говорю? – продолжал я. – Я же вижу! Всем будет лучше, если вы расскажете, кто такая Мария, которую вы так усердно требуете вернуть. Слышите? Кто такая Мария?
Я схватил его за плечи и начал трясти. Но он продолжал смотреть на меня, его глаза увлажнились, задрожали, он готов был заплакать.
– Ох, похоже, это бесполезно. Ладно, нужно с этим заканчивать. Виктор Степанович, простите, но я должен выполнить свой долг. Вы нарушили Основной закон Системы и приговорены к отключению. Мне очень жаль…
Меня уже начинало пугать его постоянное молчание и полное безразличие ко всему происходящему. Я снял с пояса рукоять меча, немного подумал и приставил к его телу где-то в районе живота.
– Мне очень жаль… – снова выдохнул я и провёл пальцами по контактной пластине.
Воздух у небольшой круглой гарды печально вздрогнул, засверкал частичками металла, а затем они слились в протяжном вое, вонзаясь в тело пожилого человека. Они собирались внутри него в тонкий и невероятно острый клинок, разрывали плоть и пронзали все внутренности. Мужчина издал истошный хрип, широко открыл рот и запрокинул голову. Он схватился руками за мои плечи, сильно сдавил их, пытаясь заглушить боль внутри себя, этот адский огонь, который разжигали сейчас тысячи маленьких частичек, рвущих всё на куски.
Только в этот момент я понял, что неправильно поступил. Зачем я принёс столько страданий этому человеку? За что я наказал его такой невыносимой болью? Нужно было отключить его быстро, приставить рукоять меча к голове и пронзить её. Но я не смог. Он не был для меня врагом, и я не испытывал жажды справедливой кары, но поступил с ним, как с любым Отступником: хладнокровно и жестоко. Я почувствовал что-то, впервые за долгое время. Опустошение. Где-то глубоко внутри меня что-то всколыхнулось, закричало, взмолилось и больно кольнуло в сердце. Я вспомнил наш разговор с Кирой, каждое сказанное слово с новой силой вонзилось в мой разум. Возможно, он не заслужил такую участь и его ещё можно было спасти, узнать получше, выслушать, понять и помочь. Он не был убийцей, грабителем или мошенником, он не был Отступником, он всего лишь хотел что-то сказать этому миру, поведать о своём горе, достучаться до всех людей, которые уже разучились видеть жизнь вокруг себя и потеряли связь с реальностью. Кажется, я начал понимать, какие думы терзали Икарова, но, к сожалению, Отречение, кодекс Стражей и годы тренировок не позволили вырасти этому ростку сомнения. Неуловимый лёгкий бриз всколыхнул отдельные струнки в моей душе, а затем привычно развеялся под гнётом установленных правил и норм.
Мужчина беззвучно смотрел в хмурое и ненастное небо, продолжая цепляться за меня руками. На его глазах появились первые капельки разочарования, и небольшая слезинка скромно побежала по морщинистой щеке. Я провёл пальцами по рукояти, клинок задрожал и растворился, унося с собой потоки несправедливой боли. Мужчина начал оседать на землю, но я придержал его и усадил спиной к стене дома. Он недоумённо посмотрел на меня, потом на свой живот, где быстро росло огромное багровое пятно. Он дотронулся до раны, осмотрел свою окровавленную ладонь, затем снова перевёл взгляд на меня. Дрожащими пальцами он расстегнул несколько верхних пуговиц плаща, запустил под него руку и вытащил из внутреннего кармана небольшую белую вещицу квадратной формы, и потом протянул её мне.
Я осторожно взял её в руки и понял, что это старая фотография с технологией моментальной проявки. Подобные устройства использовались на заре зарождения Системы как нелепое заигрывание с ушедшей реальностью и далёким прошлым. Некоторые люди всё ещё хранили их как раритеты, консервативные чудаки, верящие в особый магический дух старых вещей и постоянно ворчащие, что нынче всё стало слишком виртуальным и ненастоящим. В нашем мире подобные заявления звучали особенно забавно. На самой фотографии оказалось изображение милой и жизнерадостной девочки на фоне природы. Ей было около десяти лет, не больше. На девочке надето затейливое светлое платье с розовым отливом, на голове две длинные косички с завязанными голубыми бантиками, а на ногах длинные чулочки. Она задорно улыбалась и разводила руки в стороны. Фотография выглядела очень старой, потёртой, её часто не выпускали из рук, при этом часть изображения совсем поблекла, но внизу виднелась отчётливая надпись: «Алиса».
– Кто это? – спросил я.
Мужчина что-то прошептал одними губами, но я не смог разобрать. Я присел на корточки рядом с ним и придвинулся поближе.
– Виктор, кто это? – настойчиво спросил я, показывая фотографию.
– В-в-верните Марию… – сухим и хрипучим голосом ответил он.
– Марию? Это Мария? – указал я пальцем на фото.
Виктор лишь слегка покачал головой. Потом схватил меня за воротник, сильно сжал руку и притянул к себе, одновременно отрываясь спиной от стены.
– Найдите мою дочь, умоляю… – прохрипел он.
– Так это ваша дочь? Мария? А почему тут написано «Алиса»?
– Она с Марией… верните её… найдите мою дочь… прошу!
– Ваша дочь у Марии? Ничего не понимаю. Кто она такая? Виктор?.. Виктор?!
Мужчина не ответил. Его хватка ослабла, он выпустил из рук ворот моей куртки, захрипел, тяжело выдыхая воздух, и его тело обмякло, вновь прислонившись к стене. Только одинокая слезинка снова спешила повторить свой путь, в последний раз стекая по родной морщинистой щеке и навсегда покидая тепло и уют своего прежнего хозяина.
* * *
Остаток рабочего дня мы провели в бесполезных скитаниях по всему городу. Кира наматывала круги по разным районам, пару раз заезжала в какие-то пустые дворы, огибала ветхие строения и вновь выбиралась на дорогу. После моего возвращения из переулка с чипом того бедолаги мы почти не общались. Кира дежурно спросила, было ли что-то подозрительное в том человеке, но я отрицательно покачал головой. Тогда она замолчала и больше не стала ничего выяснять. Кто знает, что кружило в её голове, какие мысли, чувства, эмоции, она привыкла скрывать их, как нас учили в школе Стражей. Новому витку нашего спора она предпочла тихо и натужно вздыхать время от времени, разряжая скопившийся негатив.
Я так и не решился рассказать ей о фотографии, которую мне передал человек в переулке, она бы вызвала слишком много вопросов, а мне хотелось посидеть в тишине и подумать. Правильно ли я поступаю, скрывая подобное от напарницы? Это же улика? Да, улика, только о ней никто не знает, кроме меня. При этом я продолжал ощущать в себе непонятное чувство. Оно клокотало, раздирало меня изнутри и пыталось вырваться наружу, но оказалось запрятано так глубоко, что до меня доносилось лишь лёгкое, но неприятное беспокойство. Что это? Я не знаю это чувство, точнее, не могу вспомнить. Я выполнил задание и должен быть спокоен, это был приказ. Но это мерзкое жгучее ощущение в глубине сознания, оно разъедало меня, медленно, но настойчиво. Словно лёгкий зуд от укуса комара, его хочется чесать и чесать, пока не сдерёшь всю кожу. Я сохранил это фото, спрятал во внутреннем кармане куртки, иногда прижимая руку к груди, чтобы проверить, ощутить его присутствие. Кира, безусловно, заметила мои странные движения, но не стала ничего спрашивать. Нужно разузнать хоть что-то об Алисе и Марии: кто они и почему из-за них такой шорох поднялся в городе. Как же мне хотелось избавиться от этого зуда внутри, он не давал мне покоя. Я чувствовал, что должен найти пропавшую девочку, только это способно его унять.
В это время на город надвигалась ночь. Стало совсем темно, небо почернело, приобретая грозный клубящийся вид, а ненастье начало усиливаться. Капли дождя из мелкого убаюкивающего шороха превратились в сильный ливень, с грохотом стучащий по крыше автомобиля. На улице зажглись каскады цветных огней, вывесок и фигурных подсветок, город окунулся в красивый сказочный мир, вздохнул переливами огней и возвестил о начале новой жизни.
Мы возвращались домой в спальную часть города. Машина размеренно и вальяжно катилась по улочкам, и я успевал наслаждаться пиршеством цветных огней, что дарил центр с его нескончаемыми магазинами и роскошными заведениями. Люди менялись, надевали другие маски, вели свою особую ночную жизнь. Здесь рождались иные интересы, иной характер, это были совсем другие люди. Они спешили выбраться из своих дорогих авто, бежали в клубы, рестораны, развлекательные заведения. Забавно видеть, как скромные офисные клерки в один миг превращались в одно сплошное разнузданное и чрезмерно раздутое эго, стремившееся показать себя во всей красе. К чему было это лицемерие и двойная жизнь? Возможно, они сбегали от повседневности, или им не хватало контрастов в жизни, а может, только так они чувствовали себя по-настоящему живыми.
Кира покинула шумный и оживлённый вечеринками центр города и выехала на трассу, ведущую в спальную часть города. На нас хлынула непроглядная тьма и с непривычки ударила по глазам после недавнего купания в обилии света. На трассе было плохое освещение, а далеко отстоящие друг от друга осветительные столбы неохотно разгоняли густой полумрак. В такую погоду даже фары автомобиля не справлялись с неистовым натиском темноты. К тому же бесконечные потоки воды, обрушивающиеся с небес, ещё сильнее затрудняли обзор. Очистители на лобовом стекле работали в полную силу, но не могли справиться с такой нагрузкой.
– Да-а, ну и погодка. – Единственное, что произнесла Кира после вечности в натянутом как струна безмолвии.
Мы въезжали в спальную часть города, окунались в совсем другую, размеренную и куда как более осмысленную жизнь. Здесь не мерили маски, не тягались амбициями и не пытались выставить своё эго на показ. Здесь всегда было спокойно и по-домашнему уютно. Тихие улочки утопали в блеклом свете старых фонарей, в домах ярко горели окна, а за ними мелькали усталые тени жильцов. Весь мир вокруг нас погружался в теплоту домашнего очага, вечернего отдыха за чашечкой горячего чая и сладкую дремоту после долгого и трудного рабочего дня. Кругом царил полумрак, лениво разгоняемый редкими фонарями и светом от ближайших домов. Улицы здесь довольно узкие, дома стояли очень близко и тесно прижимались друг к другу, пытаясь согреться под капризным ненастьем.
Сейчас людей на тротуарах почти не осталось, все давно сидели по домам в компании со своими любимыми шоу, общались с семьями, мечтали, строили новые планы или вовсе предавались сладким грёзам перед подвигами нового дня. Только редкие компании молодых людей прохаживались по улице, смеялись, резвились, молодая кровь бурлила в их жилах и не давала отправиться по домам.
Кира жила неподалёку от трассы, ведущей к центральной части города, поэтому в первую очередь мы всегда заезжали к ней. Она отправлялась домой, а я пересаживался на нелюбимое место водителя и продолжал свой путь, в свою маленькую, но такую привычную конуру. Я жил немного дальше, в глубине спальных районов, в более захолустном и спокойном месте, поодаль от города ярких красок.
Вот и сейчас, как обычно, мы выехали на Заводскую улицу и направились к дому номер два, где жила Кира. Почему улица называлась Заводской, я не знал. Возможно, на заре строительства Системы здесь предполагалось возводить промышленный район, но что-то пошло не так. Квартира Киры располагалась в красивом и ухоженном пятиэтажном доме и была намного роскошнее моей: несколько комнат, огромная ванная и отдельная кухня, что было вполне закономерно. Дом стоял на окраине спальной части и всеми силами пытался выглядеть лучше перед лицом своих старших братьев из центра города. Здания здесь всегда отличались красивым и ухоженным видом, за ними усердно следили и украшали. Ведь обеспеченный человек из центра, если соизволит обратить свой взор на юг, должен видеть не разбитую и нагнетающую депрессию застройку, а симпатичную и лицемерную вуаль. Он должен верить, что даже там все люди живут хорошо, не страдают и не бедствуют, чтобы совесть его продолжала спать крепким сном и не тревожить своего хозяина. Всё, что окружает этих людей, должно быть прекрасно. Именно поэтому в древности самые приближённые к господину рабы всегда хорошо одевались, были чисты и внешне привлекательны, а что творилось за пределами внутреннего окружения, за границей поля зрения, мало кого волновало.
Кира подъехала к дому номер два, остановилась и всмотрелась сквозь лобовое стекло.
– Ты посмотри, какой сегодня зарядил! Никогда такого не было. Эх, видимо, дела идут всё хуже и хуже. Вот, чем надо заниматься: латать Систему, а не ловить Призраков. Ладно, Стил, побегу я, устала очень. До завтра! И очень прошу: не проспи опять, не хочу снова видеть твою наглую сопящую мордаху.
– Хорошо, хорошо, – мягко ответил я. – До завтра!
Я помахал на прощание рукой прямо перед её лицом. Кира криво улыбнулась и с неохотой начала выбираться в дождливый вечер. Но только она вылезла на улицу, как раздался щелчок, открылась Консоль автомобиля, и зазвучал уже ненавистный нам голос.
– Отряд «Феникс», это Башня. Приём.
– Ну что ещё там?! – Кира с досадой плюхнулась обратно на место. – Сколько можно?! Я спать хочу!
Я с пониманием посмотрел на напарницу, по её примеру наигранно закатил глаза и нажал на кнопку ответа.
– Почти живой отряд «Феникс» на связи. Что случилось? – ответил я и скорчил гримасу.
– «Феникс», вам новое задание… последнее, – неловко добавил голос. – Поступил приказ отключить Отступника по адресу: улица Возрождения, дом девять, квартира шестьдесят один. Отступник – Дмитрий Иванович Шолохов, возраст – семьдесят два года, приговор привести в исполнение немедленно. Как поняли? Приём.
– Вас поняли. Конец связи, – безрадостно ответил я и отмахнулся от парящего экрана.
Окно Консоли дрогнуло и исчезло, оставив нас наедине с тишиной и монотонным шипением дождя на улице. Мы переглянулись.
– Они издеваются, что ли? Что сегодня за день-то такой?! Семьдесят два года? – возмущённо взмолилась Кира. – Сегодня что, все старики в городе взбунтовались?
– Ага, причём так срочно. На ночь глядя, ай-ай. Ещё один смертельно опасный враг общества. Герои должны устремиться в ночь, дабы зловещий Отступник не успел огреть кого-нибудь тапком по голове до завтрашнего утра.
