Андрей Соболев
Защищая горизонт. Том 1
Васильев опять прищурился и очень вкрадчиво заглянул в мои глаза.
– Хорошо, Страж, не нужно нервничать, езжайте домой, отдыхайте, но потом я жду подробного отчёта. – Техник строго посмотрел на меня, а затем добавил: – Ваша одежда снова обработана, восстановлена и почищена. Вон там, на столике возьмёте. Ваша фотокарточка на месте, можете не волноваться, только, увы, она была немного испорчена, вы залили её своей кровью. Найдёте снимок там же, во внутреннем кармане. И ещё, если вы…
Тут дверь в кабинет Васильева резко отворилась, оборвав Техника на полуслове, и внутрь влетел Хранитель, преисполненный такой решимостью, что на секунду я поверил, что он мне врежет.
– Васильев! – рявкнул он.
– Понял-понял, ухожу, – затараторил старший Техник и скрылся за дверью.
Хранитель подошёл к кушетке, пристально посмотрел на меня и застыл в тяжёлых раздумьях.
– Я знаю, что виноват, – печально и тихо сказал я, боясь вызвать бурю.
– Знает он! – всплеснул руками Вергилий. – Послушай, Стил, от тебя одни проблемы. Я послал тебя в наблюдение, чтобы ты не мешался под ногами, сидел тихо как мышка, пока выносится решение по твоей дальнейшей судьбе. Вся твоя жизнь висит на волоске! Я рассчитывал на понимание, а ты пошёл и устроил бойню на складе, настоящую кровавую баню. Ты с ума сошёл?!
– Но что я должен был делать? Я выполнял свой долг!
– Что делать?! Для начала выполнять приказы! Я велел сидеть вам смирно и дожидаться подмоги! Что неясного?
– Если бы мы дожидались подмоги, то Отступники давно бы ушли…
– Они и так ушли!
– Да, но в гораздо меньшем количестве, тем более я встретил там Кукольника, ведь это же моя основная задача. Правда, он тоже сбежал.
– Я тебя отстранил от этого задания и… и не нужно мне говорить про долг, ты был отстранён, это не оправдание неподчинению.
– Господин Хранитель, при всём уважении, но от долга нельзя отстранить, я думал, вы это понимаете. Я чуть не погиб и смертельно устал, но прошу, выслушайте. Мой долг и ваш тоже – защищать Систему и людей, он не зависит от чьих-то приказов. Я не могу спокойно сидеть и смотреть, как творится беззаконие, когда весь наш мир катится в пропасть. Я могу и хочу помочь, но меня заставляют бездействовать, подвергая многих людей опасности. Простите, но такой приказ я выполнить не могу. Если хотите, то отстраняйте, исключайте, даже отключайте, но я буду выполнять свой долг до последнего вздоха, до последней капли крови. Да, к сожалению, я бываю несдержанным, излишне эмоциональным и порывистым, знаю, что я неидеальный Страж и эмоции недопустимы в нашей работе. Но это не те эмоции, которые вы выжигали Отречением, это несколько иное, поймите… Этот огонь нельзя потушить затиранием памяти, он горит у каждого, кто любит Систему, народ и всё то, что предки построили и так заботливо передали нам на сохранение. Поэтому я не могу спокойно смотреть, как банда подонков уничтожает наш город, на строительство которого наши отцы и деды положили целые жизни, умирали за него, страдали, всё ради того, чтобы мы смогли жить в лучшем мире. Я не позволю им разрушить всё, что я люблю и ради чего живу. Весь смысл моей жизни, вашей, каждого Стража заключается именно в этом, в защите Системы, и я спасу её любой ценой.
Хранитель заметно растерялся и не знал, что ответить.
– Даже ценой жизни своей напарницы? Ты готов всех отправить на убой из-за своего маленького бунта? – неуверенно спросил он.
– Нет, разрешить Кире следовать за мной было большой ошибкой, я готов ответить за свои проступки, но… Я готов пойти на смерть ради исполнения своего долга. Прошу, дайте мне закончить начатое, разрешите найти этого ублюдка и заставить его заплатить за всё, что он сделал, за смерти невинных, за весь урон, нанесённый Системе, за Киру… Я обещаю, что найду его, а потом понесу заслуженное наказание.
Вергилий замолчал, всё глубже погружаясь в свои раздумья. Никогда прежде я не видел Хранителя таким растерянным. Он сурово буравил меня взглядом из-под свисающей белоснежной чёлки и отчаянно выискивал в моих глазах хотя бы намёк на фальшь или неискренность слов. В тот момент меня пугал больше не исход его долгих раздумий, а собственная внезапная решимость, с которой я выпалил всё, что думал, и то, с каким бесстрашием я смотрел в лицо Хранителя. Через минуту Вергилий всё же прервал свой гипнотический транс, помялся, а затем достал из-за пазухи эфес моего меча, который я оставил на складе, и положил рядом со мной на стол.
– Только вот не нужно горячиться, Кукольник нужен нам живым. Жизненно необходимо выяснить, как они перехватывают сигналы людей, – отрешённо произнёс Вергилий.
Он ещё потоптался на месте, но потом медленно направился к выходу. У самой двери он остановился, обернулся и добавил в несвойственной ему манере:
– Поезжай домой, отдохни. Зет отвезёт тебя, он ждёт внизу, в машине, поторопись. Завтра, как обычно, жду тебя на службе. Твой долг не будет ждать, когда ты полностью поправишься. Так ведь? – спросил Хранитель. И, не дождавшись ответа, вышел за дверь.
Вергилий казался потерянным, последние его слова намеревались стать первой в его жизни шуткой или простой издёвкой, но они утонули в хаосе его собственных мыслей. Но не успел остыть след Хранителя, как внутри очутился Васильев и сразу же помог мне спуститься с кушетки, а после одеться. За всё время, пока я натягивал штаны, джемпер, куртку и морщился от боли в плече, мы не проронили ни слова. Почему-то я уверен, что Васильев подслушал наш жаркий спор с Хранителем и больше не хотел подливать масла в огонь.
Спустя пару минут мучений и нелепого пыхтения я натянул на себя последние элементы одежды, повесил на пояс рукоять меча, и с поддержкой старшего Техника мы медленно поковыляли к выходу из кабинета. Только в лифте я решил нарушить тягостное молчание и развеять тишину.
– Васильев? – окликнул я Техника, поддерживающего меня под руку.
– Да-а? – с некоторой ноткой заинтересованности протянул он.
– А вам снятся сны?
– Что? – Васильев непонимающе уставился на меня.
– Сны, вы же видите их по ночам?
– Вижу… наверное.
– Какие они? Что собой представляют?
– Да откуда же я помню? Никогда не обращал на них особого внимания. Наверняка что-то снится, но я сразу забываю.
– Эх, вот так всегда. Одни о чём-то сильно мечтают, ждут, но так никогда и не получают желаемого, а у других это в достатке, но оно им не нужно, и его даже не замечают. Никогда наш мир не будет по-настоящему справедливым.
– Страж, вы вообще о чём? У вас так и не прошли проблемы со сном? Вам нужно обязательно пройти у нас обследование.
– Вот и Кира так говорит… – пробормотал я себе под нос и потом добавил: – Понимаете, иногда мне кажется, что никто их не видит, но только я один это замечаю потому, что очень желаю обратного.
Васильев усмехнулся и продолжил настаивать на обследовании. Вероятно, его мало интересовало моё здоровье, он всего лишь искал любые поводы заставить меня прийти и рассказать про «Белый шум», но он не подозревал, насколько сложно это сделать, не подставив себя и других людей. Под его настойчивые уговоры мы покинули лифт и на выходе попрощались с Мариной. Она заметила моё измождённое состояние, посетовала на жизнь и её жестокие причуды, но мы проигнорировали её слова и вышли на улицу.
На город уже опустилась глубокая ночь, тьма плотным одеялом укутала улочки, а дома озарились целыми гирляндами светящихся окон. Всё небо над головой сияло мириадами огней от нескончаемых вывесок и рекламы центра города, возвещая о начале нового этапа в жизни Системы – более праздного, весёлого и слепого к окружающей действительности. Васильев дотащил меня до автомобиля Зета, припаркованного неподалёку от входа в башню Стражей, усадил на заднее сидение и пожелал скорейшего выздоровления. Всё это время смурной и молчаливый Зет сидел за рулём и смотрел строго вперёд. Когда я оказался в машине, он, не говоря ни слова, завёл автомобиль и тронулся с места. Впрочем, всю дорогу до дома мы провели в полной тишине, только шины убаюкивали своим равномерным шуршанием по мокрому асфальту. Тихий и спокойный ропот двигателя, а также капельки дождя, который к ночи вновь превратился в ливень, клонили ко сну и заставляли тратить последние силы, чтобы удержать глаза открытыми. Это был невероятно длинный и самый сумасшедший день в моей жизни. Я так устал, мышцы налились свинцом, а гудящее плечо заставляло постоянно ёрзать на месте и выбирать более удобную позу, где оно не будет так сильно напоминать об ошибках минувших суток. Я даже рад такой тихой дороге домой. Безусловно, мне о многом хотелось спросить Зета, хотя бы просто поговорить, пока выдался удобный момент, но общая усталость от людей и событий диктовала иные желания. Глаза тем временем всё больше закрывались и тяжелели…
– Приехали, – грубым и очень низким голосом разбудил меня Зет.
К этому времени я уже успел отключиться и выпасть из течения мира, поэтому резкий голос, прозвучавший сквозь темноту, немного напугал меня и заставил встрепенуться. На секунду мне даже почудилось, что я в машине с Кирой и мы опять сидим в засаде у того же склада.
Зет посмотрел на моё отражение в зеркало заднего вида и спросил:
– Тебе помочь дойти до дома?
– Нет, спасибо, я сам.
Удерживая раненое плечо, я с усилием выбрался из автомобиля и сразу же очутился под болезненными ударами холодных капель дождя. Нужно было скорее прятаться в подъезде, но я замешкался и снова заглянул в салон.
– И это, Зет, спасибо тебе… за всё!
Водитель, всё так же не оборачиваясь, смотрел на меня сквозь зеркало заднего вида и после секундного промедления взаимно кивнул головой. Довольствуясь его скудным выражением эмоций, я захлопнул заднюю дверцу, и машина, резво тронувшись с места, скрылась за сплошной стеной дождя. Возможно, холодный душ с небес немного привёл меня в чувство и взбодрил, но мне стало лучше, и я даже смог самостоятельно держаться на ногах. Несмотря на это, поход домой обернулся настоящим подвигом. На дрожащих и непослушных ногах, шатаясь из стороны в сторону, я дошёл до подъезда, долго и мучительно преодолел все бесконечные ступеньки до своей квартиры и, ощущая себя триумфатором, ввалился к себе домой. В глазах уже пышно расцвели мыльные круги, голова ужасно болела и не могла простить то насилие, что я учинил над ней сегодня. Я захлопнул дверь неловким движением руки, в полной темноте добрёл до окна и уткнулся лбом в холодное стекло, надеясь хоть немного унять боль.
Я стоял и смотрел куда-то сквозь окно, Систему и сквозь всю жизнь. Множество мыслей сейчас крутилось в моей голове. Пихаясь и расталкивая друг друга, они стремились донести до меня что-то важное, то, что они нашли в потоке Системы, когда я слился с ней в единое целое, что-то невероятно ценное, но я не мог разобрать их крики. Дождь методично отстукивал по карнизу старую мелодию пасмурного дня и ещё дальше уносил в полёте мыслей. Перед глазами пробегали маленькие капельки, рисуя причудливые узоры, которые почему-то напомнили мне кадры обычной жизни, простых людей, их судьбы и цели. Вот маленькая капелька, только родившись на стекле, начала свой путь: она быстро и резво устремилась вниз, к цели, к концу своего существования. Она быстро промчалась среди других капель, никого не замечая вокруг, бездумно пронеслась вперёд и бесследно исчезла в луже таких же, как она. Зачем она появилась, куда так торопилась и что оставила после себя? Мы не получим ответа, ведь её больше нет, она растворилась среди других, отживших свой бег, а вскоре даже я, пристально наблюдавший за её стремительным полётом, забуду о ней, о том, как она выглядела, чего хотела и зачем существовала. Остался лишь краткий бесполезный миг, пронёсшийся перед моими глазами, блеклая вспышка на задворках памяти и немой вопрос, мучающий меня долгое время. Что изменилось бы в мире, если эта капелька вовсе не появилась бы передо мной, кто бы узнал об её существовании, если бы я не рассказал о ней? Она сделала свой выбор и пробежала свой жизненный путь по гладкой поверхности стекла очень быстро, красиво, изящно, но так одиноко. Вот другие капельки возникли перед моим носом. Они летели вниз, скользили, при этом соединялись вместе, потом дробились на отдельные линии, а затем снова сливались в единое целое. При этом они становились всё больше, тяжелее, их падение замедлялось, а за ними оставался уже более заметный след из разводов на стекле. Но всё же и они промчались вниз на огромной скорости и погибли, не сумев задержаться на этом свете. След, оставленный на стекле, ещё будет некоторое время напоминать об их существовании, но даже он скоро исчезнет, потеряет свою форму и навсегда покинет страницы этой истории. К сожалению, не мы пишем законы жизни и не в силах их изменить, так и дождь действует по заранее прописанным правилам и зажат в узкие рамки очерченной парадигмы. Родившись на моём стекле, капельки вынуждены мчаться по поверхности к своей погибели, иного им не предоставляет мир, в котором они появились. У них есть только один выход – сливаться вместе, становиться единым целым, тормозить своё скольжение и как можно дольше сопротивляться падению в неизвестность. При этом необходимо оставлять за собой размашистый след, рисовать замысловатые картины на стекле жизни, чтобы они сохранились, как можно дольше. И когда упадут с неба новые капли и проявятся на моём окне, они увидят этот след и последуют по нему, повторяя рисунок предков и дополняя его своим. Только так, однажды родившись, нужно пройти эту жизнь, оставляя всему миру как можно больше следов, великих полотен, шедевров вашей жизни, которые ваши потомки пронесут и сохранят в веках. Именно так можно добиться истинного бессмертия, и так должна поступать каждая родившаяся капелька. Только объединившись с другими и устремляя коллективный взор в одну сторону, можно набрать необходимую массу и попытаться сломать стекло, чтобы изменить законы этого мира. Иначе, все будут рождаться только для того, чтобы бесследно исчезнуть, погибнуть пустой оболочкой, по которой не будут скорбеть и о которой не вспомнят на следующий день. Нет, это не жизнь, это медленная, мучительная смерть от самой колыбели.
Я отлип от окна, скривился от сильной головной боли, затмившей даже раздробленное плечо, и пошатываясь побрёл к своему любимому дивану. Остановился рядом с ним, повернулся назад и подумал, что у каждого человека должно быть своё окно в дождливую ночь, чтобы, глядя в него, он мог осознать свою жизнь, увидеть и понять картины неизбежного будущего. Иначе он просто белый шум с бесконечным хаосом в уме, сердце и душе.
Не в силах больше стоять, я прямо в одежде рухнул на диван и моментально провалился во Тьму.
Глава 3. Призраки прошлого, настоящего и будущего
А вы видите призраков? Нет, я не сошёл с ума и не страдаю от галлюцинаций. Я говорю не о бесплотных духах давно умерших людей, не об ужасных монстрах из детских страшилок или порождениях нашего больного разума – вовсе нет. Я прошу вас подумать немного шире, подняться над своим обычным иллюзорным представлением о мире, над тем, к чему мы так все привыкли. Нам каждый день навязывают сверхъестественную картину мира, пичкают бесконечными фантастическими историями о грозных привидениях, порождениях тьмы и существ из параллельных вселенных. Всеми силами пытаются напугать и убедить в существовании неведомых существ, экстраординарных событий и способностей человека. Эти люди стремятся запутать и разрушить наш разум, уничтожить его изнутри, покорёжить и извратить объективное понимание Вселенной, её устройства и законов. Кто-то очень не хочет, чтобы мы увидели всё в истинном свете, учились отличать объекты реального мира от выдумки – бесплотных призраков враждебной идеологии. В нас убивают критичность мировосприятия, отключают логику и здравый смысл, ведь там, где возможно всё, нет причин искать истину и добиваться правды, нет причин разбираться в подлинной составляющей этого мира, важно лишь то, что вы думаете о нём, а не то, что он из себя представляет на самом деле. Вот и сейчас я спрашиваю вас: «Видите ли вы призраков?» Но единственное, что рисует ваш разум, – это бесконечные ряды чудовищ из детских сказок и образы давно погибших людей. Вы можете возразить, что не верите в призраков, и только усмехнётесь мне в ответ, но где-то там, на границе бессознательного, вы непременно вздрогнете от собственных мыслей. Парадокс – вы не верите в призраков, но продолжаете их бояться. Страх перед неизведанным, общая непознаваемость мира и фатализм перед его непостижимыми силами воспитывается в нас с самого детства. Вы больше не способны отличить настоящий мир от красиво придуманной сказки, потому что уже давно утонули в бесконечном информационном хаосе, белом шуме из непрекращающегося бурного потока лжи, завёрнутой в красивую оболочку из громких слов и воззваний к эмоциям. Всё это порождено только с одной целью – сокрыть от вас истину, не дать увидеть за кучей фальшивых проблем подлинных призраков вашего мира, что вопиют о спасении.
Давайте смело отринем все предрассудки, всё наше догматическое сознание, отречёмся от своего заплутавшего Я, сожжём мосты в прошлое и попробуем построить новую дорогу в сознательное будущее. Давайте широко и открыто смотреть на мир, попытаемся понять всю суть и законы его существования. Для этого и существуют призраки – далёкие маяки великих свершений и горечи поражений, память наших предков, пронзённая сквозь века и помогающая нам понять, откуда мы пришли, кто мы такие и куда должны идти. Это разум нашего мира, его тень и душа. Он кричит, надрывается и пытается прорваться наружу через огромную стену безразличия, выстроенную всем человечеством. Он молит о спасении, показывает нам призраков нашего прошлого, настоящего и возможного будущего, предостерегает, скребётся в эту стену, пытаясь предупредить нас о чём-то. Но люди слишком слепы и глупы, чтобы понять это.
Призраки прошлого призваны показать нашу историю, кем мы были и стали. Они проносят сквозь века все наши заблуждения и ужасные трагедии, они предупреждают нас, пытаются уберечь от повторения этих ошибок. Но в то же время они могут отразить великое прошлое, светлые стороны нашей истории, где грандиозные свершения, подвиги и достижения, раскрывают наш истинный путь, с которого мы, возможно, свернули и куда должны вернуться, пока ещё не стало слишком поздно. Вы спросите: «А как понять наш истинный путь?» Именно для этого нужны призраки настоящего. Они служат зеркалом нас самих, отражением почерневших душ, покалеченных судеб, они выворачивают всё нутро современного устройства мира, его несправедливость и бессмысленность существования. Все бесчисленные разбитые и уничтоженные судьбы сказываются на обществе в целом, оставляя на его теле рубцы, открытые и рваные раны, истекающие жизнями. Нужно научиться видеть их, понимать причины появления, слышать зов призрака настоящего, порождённого больным человечеством. Люди привыкли ничего не замечать вокруг себя, они слепы и видят лишь то, что им предлагают бесконечные потоки разношёрстной, но лживой информации. Всё это создаёт иллюзию красивой жизни, счастливого и безмятежного существования, наполненного ложными целями и извращёнными ценностями. Каждый день мы ходим по сотням трупов загубленных судеб и не слышим, как внутри нас бьются в истерике призраки настоящего.
Тогда где-то там, на горизонте, начинают маячить призраки будущего, как продолжение избранного пути. Это тревожные знаки, что шлёт нам судьба, последний, отчаянный крик в шаге от обрыва. Они явственно показывают нам будущее, всё то, что ждёт нас впереди, если мы не свернём с этой дороги, если не осознаем и не изучим весь путь, пока не научимся видеть всех призраков вместе и каждого по отдельности. Внемлите каждому их слову, учитесь, меняйте мир вокруг, иначе нас ждёт забвение и долгое падение в пропасть, в вечную тьму…
Тьма вокруг меня всколыхнулась, сжалась и застонала от этих мыслей. Я спал или пытался уснуть под гнётом монотонных ударов парового молота у себя в голове. Сознание звенело и билось в истерике. После такого долгого и трудного дня мозг не смог простить мне всех издевательств, что выпали на его долю. Он чуть не сгорел в пламени «Белого шума» и почти сдался, потеряв большое количество здоровых клеток. Эта программа что-то выжгла в нём, оставила неизгладимый след на его поверхности и в моём сознании, но она принесла с собой что-то несравненно больше и важнее того, что я потерял за минувший день. И это нечто сильно пугало Тьму. Она продолжала меняться с каждым вздохом и приступом боли, дрожала, пульсировала вокруг меня, стучала в висках и билась в страшной истерике о границы бесконечности моего сознания. Тьма ходила волнами и грозно шипела, впивалась хором из острых когтей. Она мстила, но в то же время была напугана своим бессилием что-то изменить. Она увидела, на что способен её носитель, и боялась… Боже, как же болит голова! Даже здесь, застряв в темноте между сном и цифровой реальностью, я чувствовал это и боялся проснуться. Что ждёт меня там, в моей квартире? Слишком многое случилось за последние дни, что-то надломилось внутри меня, и я уже не понимал, кто я и куда должен идти. Прямую и ясную дорогу внезапно засыпало пеплом от моего сгоревшего разума.
Тьма продолжала монотонно шипеть. Она ненадолго отпускала меня из игольчатых тисков, давая небольшую передышку, но только для того, чтобы вновь собраться с силами и потуже обнять своими ежовыми рукавицами. Я беззвучно глотал ртом маслянистую Тьму, вдыхал её полной грудью, задыхался и не мог кричать, лишь покорно открывал рот перед её натиском и молил о смерти… молил о вечном покое. В минуты одиночества, боли и отчаяния всегда велик риск сдаться и отступить. Сегодня ночью такой момент для меня почти настал.
Когда я почти сдался, то почувствовал, как смертельная хватка озлобленной Тьмы ослабла, порвалась, раздираемая громким приближающимся криком. Он нёсся сквозь сознание от неизвестного отправителя и спасительным лучом со всей силы ударил мне в больной висок.
– Проснись!
Громогласное эхо прокатилось по всей Тьме, и она испугалась, отступила и ослабила хватку.
– Проснись, Стил!
Голос знал моё имя…
* * *
Я с трудом открыл глаза, разодрал слипшиеся за ночь веки, и первым приветствием нового дня стала привычная боль в висках. Она продолжала с обидой напоминать мне о вчерашнем насилии, но я не мог винить её в этом, в конце концов, я это заслужил. Ей не докажешь, что у меня не было иного выбора. Самое главное, что Кира осталась жива.
– Не прошло и года, Стил, – раздался в комнате знакомый женский голос.
Вслед за ним я услышал, как кто-то нарочито громко прихлёбывает из кружки тягучий и, судя по знакомому горьковатому запаху, очень вкусный напиток. Я лежал на спине, разглядывал свой побелённый потолок, пытаясь помириться с головной болью и сбросить последние оковы Тьмы, затем повернул голову набок и увидел Киру, мирно сидящую за моим столом. Она крепко сжимала в руках большую кружку с горячим кофе и иногда прикладывалась губами к ещё дымящемуся напитку. В моих глазах всё немного плыло от тревожной ночи, но иронично предвкушающий взгляд Киры я заметил сразу. Неожиданно она зашипела от боли, с грохотом поставила кружку на стол, немного расплескав по поверхности бурую жидкость, и схватилась за бок.
– Всё ещё болит? – Всё, что я смог из себя выдавить, хрипя от сухости во рту.
Я закашлялся, поднялся с дивана и уселся на его край, сдавливая руками голову с обеих сторон. В висках продолжали распирать и неугомонно пульсировать обжигающие волны. Кира подняла на меня немного обиженный взгляд и прищурилась.
– А ты как думаешь? – с каплей яда процедила она. – Меня насквозь пробили меньше суток назад!
Но тут Кира резко сменилась в лице, усмехнулась и развязно махнула рукой, не обращая внимания на боль.
– Да ничего, мелочи, лучше расскажи, как у тебя дела? А я уж как-нибудь переживу.
– Голова сильно болит…
– Ещё бы! – перебила меня Кира, взмахнув руками. – Как ты вообще жив остался после этой… как её? После той дряни, что Диме мозги поджарила. Новости по башне быстро расходятся, тебя уже успели заочно похоронить. – Напарница смущённо улыбнулась, разглядывая мой помятый утренний вид. – Ты и правда дурачок…
Последние слова прозвучали с плохо скрываемым теплом, но на меня всё равно навеяло грустью, и лицо само поползло вниз.
– Кир, прости меня, не нужно было тащить тебя в эту мясорубку, я знал, чем всё может закончиться. Но в тот момент, когда мы сидели в машине и наблюдали за бесчинствами, меня такая обида обуяла, стремление что-то исправить, доказать… – От досады я махнул рукой и шлёпнул себя по коленке.
– Да ладно тебе, Стил, ведь это наша работа. Я рада, что ты остался жив… мы оба. Я прекрасно знала, на что иду и чем это грозит, но не позволять же тебе одному покончить жизнь самоубийством, правда ведь? А это… – Она указала себе на простреленный бок. – Это каждодневные издержки, быстро заживёт, не проблема. Васильев уверяет, что мы скоро поправимся, надо лишь дать разуму привыкнуть. Твоё плечо тоже ещё болит? Слышала, тебя сильно потрепало.
– Болит, – констатировал я и добавил: – Но уже меньше, чем вчера. Меня больше беспокоит голова, она будто хочет расколоться надвое.
Тут я окончательно пришёл в себя, опомнился и испуганно завертел головой.
– Так, подожди, Кир, а сколько я спал? Какой сегодня день? Ты давно здесь?
– Что значит «какой день»? – Моя напарница усмехнулась, снова взяла в руки кружку и сделала глоток. – Сегодня – завтра, как обычно, то есть сегодня – сегодня, но после вчерашнего – завтра… тьфу, надеюсь, ты понял. Кто бы тебе позволил дрыхать больше? Вергилий совсем не в духе последние дни, он бы лично притащил тебя за шкирку в башню. Да и я бы согнала пинками, не одной же мне работать?
– Ты именно для этого здесь? – зло пошутил я.
– Конечно! Могу прямо сейчас отвесить парочку за такие слова.
Я прищурился, попытался разглядеть время на валяющемся на полу будильнике, но остатки ночных истязаний всё ещё не давали сфокусироваться на достаточно мелких объектах.
– Половина двенадцатого уже, ты полдня проспал, – пробубнила в кружку Кира. – Я тут битый час сижу, смотрю, как ты пузыри пускаешь по подушке, но будить не решилась. Ты заслужил немного отдыха. От скуки вот нашла у тебя в шкафчике кофе и какие-то булочки, но они это… теперь ими только орехи колоть, выкинула я их.
– Подожди, какие орехи? Ты чего, мы же, получается, на службу опоздали? Хранитель велел мне быть сегодня как штык.
– Если велел, значит, будем? А вообще, наш дозор вчера закончился, сегодня очередь придурков из «Харона». Нам позволительно немного расслабиться, – промямлила Кира, делая очередной глоток.
– Кира! – возмутился я и резко вскочил со своей диван-кровати, но пошатнулся и упал обратно. – Какой ещё дозор? Ты забыла, что творится за окном? – Я указал пальцем на своё единственное немного запотевшее окно, за которым моросил неприятный дождик. – Сейчас уже не до дозорного графика, полная мобилизация.
Кира нахмурилась, посмотрела поверх кружки серьёзным непонимающим взглядом, потом быстро допила остаток кофе и с грохотом поставила кружку на стол.
– Да ничего не забыла, пошутила я. Помню я всё прекрасно. Хотела тебя поддержать… ладно, забудь. – Кира махнула рукой.
После напарница быстро вскочила из-за стола, сунула руки в карманы и уставилась прямо на меня.
– Раз тебе так не терпится вернуться к службе, тогда быстрей собирайся и пошли, – сурово прочеканила она. – Хотя, как я погляжу, ты опять спал в одежде. Так что жду тебя в машине.
Напарница быстрым шагом устремилась к двери.
– Кир, подожди… – крикнул я вслед обиженной напарнице.
Она остановилась у выхода, затем повернулась ко мне и бросила напоследок:
– И купи себе что-нибудь поесть, в доме хоть шаром покати… как ты вообще живёшь?! – риторически спросила она и вышла за дверь.
– Так и живу… – пробубнил я себе под нос, передразнивая справедливый упрёк напарницы.
Удерживая гудящую голову руками, я неуклюже встал с дивана и попытался сделать пару шагов. Каждое движение давалось мне с большим трудом, я почти не чувствовал ног и будто плыл над полом, передвигая под собой хрупкие опоры. Меня пошатывало из стороны в сторону, а по телу пробегали табунами огромные мурашки. Может, это остаточный эффект от «Белого шума» так подействовал на мой организм или частичное поражение мозга, а может, просто огромные дозы блокираторов боли всё ещё несли свою вахту на страже моей цифровой оболочки. Не обращая внимания на приступы ноющей боли в плече, я старался быстрее привести себя в норму, разминал заиндевевшие мышцы и наматывал круги вокруг стола, осторожно размахивая руками. К счастью, полный контроль над моей оболочкой и весь спектр искусственной сенсорики вернулись ко мне очень быстро. Не прошло и пяти минут, как я уже уверенно шлёпал ногами по деревянному полу, радовался вновь прилившим силам и почти забыл о головной боли.
Я остановился там, где сидела Кира, потоптался на месте, разглядывая большое бурое пятно от пролитого напитка, и ворчливо цокнул языком. Оно уже успело частично впитаться в потрескавшуюся лакированную поверхность стола и отмыть его теперь будет совсем непросто.
– Купи поесть… – повторил я слова Киры и сам не понял зачем, почему-то эта фраза отчаянно не давала мне покоя.
Меня обуяло дикое чувство тревоги, нахлынули странные, навязчивые мысли, они прогрызались изнутри и наполняли разум, заставляя повторять эту фразу снова и снова. Может, это из-за того, что мой желудок уже начал подавать первые утренние крики о помощи? Он требовательно урчал, иногда выдавая жалобную свирель, приказывая мне повиноваться и наполнить его. Нет, здесь что-то другое. Я о чём-то забыл в насыщенном течении вчерашнего дня, что-то очень важное.
Мой взгляд упал на холодильник, смотревший на меня с немым укором. Шолохов! Ну, конечно! Как же я мог забыть? Я обещал зайти к нему вчера, проведать и купить съестных припасов. Он же остался без Консоли и не сможет больше пользоваться любым магазином.
От досады я ударил себя по лбу, шустро забегал кругами, окончательно забыв о своём самочувствии, проклиная и ругая себя последними словами. Потом остановился, отдышался и попытался собраться с мыслями. Спокойствие! В любом случае сейчас я не смогу к нему поехать, но что же делать? Нужно позвонить Максу!
Открыв перед собой окно Консоли, я в два нажатия выбрал из списка контакт Макса и нажал «Позвонить», даже не утруждая себя созданием личной беседы. Пока звучали короткие прерывистые гудки, я метался из одного угла комнаты в другой. Сначала искал свой меч, но не смог найти, потом подскочил к зеркалу у двери и неуклюже пригладил взъерошенные за ночь волосы.
