Андрей Игоревич Фальков
Советско-Вьетнамский роман
– Подрыв! – лейтенант Семенов впился в экран локатора. Отметка от ракеты исчезла.
– Ну? – Иванов дернулся на своем табурете.
– Цель продолжает движение. Отметка есть.
– Промазали, – прошипел сквозь зубы Рузаев. – Промазали. Вторую установку к стрельбе!
Они не знали, что огромный U-2 смертельно ранен и летит вперед только по инерции. Они не знали, что лейтенант Пауэрс в эти секунды лихорадочно срывает колпак кабины. И они не знали, что лейтенант Сафонов находится сейчас точно под нарушителем и из последних сил пытается не дать своему «Мигу» сорваться в штопор.
– Совпадение целей по дальности! – услышал Семенов оператора ручного сопровождения.
– Совпадение целей по углу!
На экране локатора отметка от U-2 и от «Мига» Сафонова совпали.
– Отставить стрельбу, – скомандовал Рузаев. – Пусть разойдутся. На нашем должен быть ответчик.
– Сигнала ответчика нет.
– Еще раз запроси.
– Сигнала ответчика нет. Цели расходятся.
На экране происходили и вовсе чудеса. Отметка от одной цели внезапно распалась и превратилась сначала в три, а потом – в четыре цели. Это была первая боевая стрельба «Двины», и никто, ни офицер наведения, ни командир, ни инженер Иванов не знали, что это разваливается на части «Локхид», попавший в турбулентный след от истребителя Сафонова.
– Что же они ответчик не включают! – Семенов снова пощелкал тумблером. – Ведь уйдет из зоны поражения через тридцать секунд!
– Дистанция? – Рузаев обернулся к планшету.
– Выходит из зоны поражения через двадцать секунд.
– Цель есть, захват устойчивый! – Семенов увидел, что одна из отметок ярче других и движется равномерно.
– Огонь – не думая ни секунды, скомандовал Рузаев. – Огонь двумя ракетами сразу! Чтобы не ушел!
Кабина снова вздрогнула. Сразу две ракеты пошли вдогонку уходящей цели. Никто в тот момент не подозревал, что они видят в прицеле уже не американца, а наш истребитель. Лейтенанту Сафонову оставалось жить сорок секунд.
***
Старший лейтенант Пауэрс упал посреди вспаханного поля. Левая нога провалилась в борозду, и он больно подвернул ее. Несильный ветер погасил купол парашюта. Лейтенант выпутался из-под груды невесомого капрона, отстегнул наплечные ремни. Далеко-далеко, по краям поля, стоял ярко освещенный ласковым майским солнцем лес. Доносилось веселое пение птичек.
Лейтенант откинул стекло гермошлема и вдохнул полной грудью. Он был в Сибири. Здесь было неплохо. Здешний воздух ему нравился. И первой мыслью лейтенанта Пауэрса было то, что теперь он останется в Сибири надолго, а может быть и навсегда.
В прогалине леса виднелось далекое село. Оно не было похоже на американские фермы. Вместо белых домиков под веселыми красными крышами вдали виднелись хаотично разбросанные, темные от непогоды строения. Лейтенант сначала подумал, что это какие-то маленькие склады, а не человеческое жилье. Но оттуда уже бежали люди.
Несколько первых подбежавших остановились, не приближаясь к нему, и переминались с ноги на ногу в нескольких шагах. Лейтенант удивился, что и мужчины, и женщины одеты одинаково – в толстые стеганые черные фуфайки, прожженные в некоторых местах так, что из них торчала вата; брезентовые брюки серо-зеленого цвета и сапоги. Женщин можно было отличить от мужчин только по платкам, повязанным на голове. Трое мужчин и две женщины молча рассматривали Пауэрса. Двое из мужчин были не просто не бриты, – все лицо их поросло длинными густыми волосами, похожими на черные бороды пакистанцев, но длиннее.
–Это, наверное, наш летчик, – наконец нарушил молчание скотник Демидов. – Вишь, парашют, какой.
– Нет, Силантий, не похоже. Ты посмотри, костюм на нем какой. И шлем не как у летчика, – сказала одна из женщин.
– Откуда тебе, Матрена, знать?
– А у меня Васька этим увлекается. Он уже много картинок вырезал и мне показывал.
– Да, уж. – Силантий почесал в затылке.
– Да, задача.
И они снова вперились в незнакомца, упавшего с неба, простодушно разглядывая его и не пытаясь ни заговорить, ни подойти. Лейтенант Пауэрс, не двигаясь, молча внимательно наблюдал за ними.
– Слушай, Силантий, а может, он из космоса? – догадался молчавший до того Данила.
– Как так?
– Да так. Спутников уже сколько запустили? Даже собаки летали. Может ученые уже и человека запустили.
– Вишь ты! – удивился Силантий. – До чего наука дошла. Может и из космоса. А где же его корабль?
– А самолет где? И самолет не пролетал, – вновь вмешалась Матрена
– Нет, и самолета не было. Верно, из космоса, – закивали мужики. – Ну че, закурить ему дать, да в избу вести?
Сзади раздался топот копыт. Верхом, без седла, прискакал председатель.
– Ну, что это? Кто это? – Крикнул он мужикам, осаживая коня.
– Дак ить… – Силантий развел руками, – видать оттуда.
С этими словами он поднял заскорузлый палец, посмотрел на небо и покачал головой.
– Эй, товарищ, вы оттуда? – председатель лихо прогарцевал вокруг лейтенанта Пауэрса. – Вы кто такой?
Лейтенант Пауэрс подумал, что этот селянин посообразительнее и обращается к нему. По тому, как почтительно смотрели на него остальные, он понял, что это какой-то начальник.
– No understand1.
Стараясь не делать резких движений, Пауэрс полез в один из карманов, достал оттуда пакет с записками, выбрал конверт с надписью “Russian”и протянул верховому.
– Ишь ты, не по-нашему говорит! – удивился Силантий.
– Немец, что ли? – насторожился председатель.
– Не, не похоже. Немец шпрехает по-другому, я в войну слыхал.
– Письмо-то возьми, вишь, человек тебе дает!
– А! Ну да, – председатель наклонился с коня.
– Читай! Не тяни!
«Я – американец и не говорю по-русски» – начал читать председатель.
– Ишь ты! Мериканец! – всплеснула руками Матрена.
– Надо его того, в город! – сообразил председатель.
– А вдруг он вооружен?
– Дальше читай, не томи.
– А, ну да! – продолжил председатель, – «Я американец и не говорю по-русски. Мне нужна пища, убежище и помощь. Я не сделаю вам вреда. У меня нет злых намерений против вашего народа. Если вы мне поможете, то вас наградят за это».
– Во, вишь, не сделает нам вреда, – заметила Матрена.
–Да ты думай, что говоришь! – усмехнулся Силантий, – Он нам вреда не сделает. Да кто он такой? Нас много, а он один. И земля эта наша. Плюнуть и растереть этого американца, одно слово. Тьфу, и нет его. А он «вреда нам не сделает»! Он просить нас должен, чтобы мы ему вреда не сделали, комар заморский!
Силантий выразительно потряс огромным волосатым кулачищем.
– Но-но! – грозно сдвинул брови председатель, – не распускать руки!
– Конечно, – оживилась Матрена, – может, нас наградят!
– Да кто тебя наградит! – не унимался Силантий, – мериканцы, что ли? За хлыща этого? Если уж и наградят, то наши пограничники за поимку особо опасного шпиона. А с этого задохлика – какая награда может быть? Один парашют на подштанники, и ничего больше.
Неожиданно послышался гул мотора, и по дороге из леса, с трудом продираясь по грязи, выехали два зеленых грузовика. Из кузовов посыпали солдаты. На ходу они сдергивали оружие.
– Ах ты, смотри, за мериканцем приехали! – удивилась Матрена.
Солдаты молча окружили всю группу. Пауэрс, как положено в инструкции, заложил руки за голову и стоял, показывая, что он безоружен. Увязая в пашне, к ним подошел офицер с синими погонами госбезопасности.
– Этот прилетел? – офицер ткнул пальцем в Пауэрса.
– Этот, – подтвердил председатель, слезая с лошади. Вот письмо дал. Грозился. И награду обещал.
– Так, – офицер взял письмо. – А вы кто?
– Председатель колхоза «Светлый путь».
– Увести, – офицер кивнул в сторону Пауэрса. – И вы все тоже – в машину.
– А конь? – удивился председатель.
– А награда? – спросила Матрена.
– Отдайте ей коня, – офицер показал на Матрену, – пусть отведет. А остальные в машину, поедете со мной.
***
Из репродукторов гремела праздничная музыка. Яркое солнце сияло над Красной площадью, расцвеченной флагами и транспарантами. Колонны трудящихся шли и шли по площади. Люди радовались. Люди кричали «ура» и размахивали флагами.
Люди шли и шли. Некоторые катили транспаранты в виде фанерных снопов или огромных портретов Ленина. Некоторые транспаранты представляли собой галерею портретов членов политбюро. Между каждых четырех рядов демонстрантов стоял ряд солдат в синих погонах, которые добродушно улыбались людям и зорко следили, чтобы не было никаких несанкционированных выкриков.
Дети на плечах родителей махали шариками и хлопали в ладоши от радости. Дети постарше шли сами и изо всех сил вытягивали шеи, стараясь увидеть любимых вождей, стоящих на трибуне. На трибуне мавзолея, стояли рядом Хрущев и Малиновский, и махали руками в ответ на приветствия. Хрущев изредка опускал руку и показывал Малиновскому под трибуной кулак. Малиновский отворачивался и кричал «ура!» демонстрантам.
– Товарищ первый секретарь, вас Бирюзов. – офицер связи незаметно подошел сзади.
– Ну, наконец-то! Доложил?
– Так точно. Нарушитель сбит над Свердловском. Первой ракетой. Операция пошла отлично, согласно плану, разработанному в штабе. Первой же ракетой.
– Знаю я ваши планы. Передайте Бирюзову, что я свяжусь с ним чуть позже.
Хрущев улыбнулся. Перед ним шли и шли радостные колонны демонстрантов. Светило яркое солнце. Чистое голубое небо уже ничем не омрачалось. Хрущев еще раз опустил кулак под трибуну и ткнул Малиновского в бок. Малиновский улыбался.
Глава 2. О том, как Хрущев припугнул американцев, и американцы испугались
И запылал огонь войны
И две страны разорены
И поле некому косить
И мертвых некому носить
И только смерть, звеня косой
Бредет пустынной полосой
Ованес Туманян, в пер. С.Я.Маршака
– Господин президент! – первый помощник, как всегда, вошел тихо, с почтительным полупоклоном.
– Да, Коллинз? – президент Эйзенхауэр сидел в глубоком, уютном кресле.
– Из советского посольства. Приватная депеша.
Президенту не хотелось вставать. Ему не хотелось заниматься делами, а уж тем более распечатывать и читать эту злополучную депешу. И уж совсем не хотелось думать о том, как на нее отвечать, потому что президент догадывался, что в этом письме.
– Давайте, – он все же протянул руку, хотя делать этого вовсе не хотелось, разорвал конверт, скомкал, бросил на пол и начал читать. По мере того, как он читал, лицо его все больше и больше темнело.
– Хрущёв предлагает встретиться. Письмо было передано секретно?
– Да, господин президент!
– Предлагает встретиться и приватно обсудить вопросы внешней политики СССР и США. Знаю я эти вопросы! Даллес проведет неудачную акцию, а все его затеи рано или поздно станут известны! Нам нечего обсуждать с Хрущевым.
Коллинз пожал плечами.
– Может СССР предлагает какой-нибудь план?
– Основная миссия Соединенных Штатов – это забота об интересах наших собственных избирателей. А русские медведи обогнали нас по многим пунктам. Спутник раньше нас запустили, ракеты делают. А теперь еще раз показали, как эти ракеты можно применять. Даллес снова в лужу сел. Эти русские со своими ракетами и со своим космосом у меня вот где!
Эйзенхауэр выразительно постучал ладонью по шее.
– Передать русским отказ от встречи?
Эйзенхауэр поморщился.
– Они нам еще и Вьетнам, и Ирак припомнят. Мы же предупреждали, что инцидент с разведывательным самолетом будет иметь самые неприятные последствия. А Ирак? Кто там вмешался, как это называется?
– Спецназ, – подсказал Коллинз.
– Да. Как они наших десантников перехватили? Ирак – это нефть. Это стратегический интерес. Был бы еще один тихий переворот, и все. Так нет, опять этот Даллес со своим ЦРУ сел в лужу. И, похоже, Ирак становится верным другом Советского Союза.
– Оставим все без ответа.
– Пожалуй.
– На словах нас предупредили, что в случае отказа от встречи возможна широкая огласка.
– Да, этого не хотелось бы. Думаешь, они посмеют?
– Хрущёв теперь никого и ничего не боится. Он твердо решил подвинуть в сторону наши интересы и на Ближнем Востоке, и в Азии, в пользу России.
– Да, Хрущев стал силен. Может посметь обнародовать некоторые политические моменты, – Эйзенхауэр кивнул, – Но скорее всего, это случится после заседания.
***
Представители стран Большой шестерки собрались в зале. Шел третий день саммита. Все делегации прибыли вовремя, кроме двух – США и СССР. То, что американцы своим тихим хамством и постоянными опозданиями подчеркивали непризнанное главенство, ни для кого не было диковинкой. А вот СССР таких демонстраций еще не устраивал. В воздухе в очередной раз собралась гроза. Делегаты Франции, Англии, и Германии тихо перешептывались между собой.
Наконец прибыли американцы. Они молча и деловито расселись, президент Эйзенхауэр извинился дежурной фразой и сел на председательское место. Он встал, готовясь произнести вступительное слово, как появилась советская делегация. Не говоря ни слова, Хрущёв протопал к центральному микрофону, достал большой клетчатый платок, высморкался и без приглашения начал говорить:
– Уважаемые господа! Хотя наше заседание и имеет жесткий регламент, я, в интересах мирового сообщества, вынужден его нарушить. Речь идет прежде всего об интересах народов Азии, которые систематически нарушаются кое-кем из присутствующих.
– Господин президент Хрущёв.., – попытался остановить его Эйзенхауэр.
– Я не господин и не президент! – твердо заявил Хрущёв. – Не оскорбляйте меня словом «господин». Я – товарищ Первый секретарь. А вопрос вашего вмешательства в Ираке и во Вьетнаме – вопрос, не терпящий отлагательства.
– Обсудим это в приватной беседе.
– Время приватных бесед прошло. Мы намерены твердо защищать интересы братских народов. Мы не позволим США хозяйничать, где бы то ни было – ни на нашей собственной территории, ни на территории дружественных свободолюбивых народов.
При этих словах Хрущёв хитро посмотрел на Эйзенхауэра, а затем помахал в воздухе пухлыми ладошками и сделал жест, намекающий на падение самолета. А чтобы было понятнее, еще и присвистнул.
Не выдержавший такого хамства Эйзенхауэр покраснел.
– Господин Хрущёв, жизненное пространство США не является вашей компетенцией.
– А что, Урал уже стал жизненным пространством Америки? Корея была, Китай был, а теперь Ирак и Вьетнам стали? Что, нефть и бокситы понадобились? Вот!
Хрущёв сложил крупную фигу и показал волосатым пальчиком на Эйзенхауэра.
– А не бывать Америке в Ираке. Не бывать. И во Вьетнаме не бывать. Пол-армии своей положите, а не будете в Ираке! И во Вьетнаме не будете!
– Мы обсудим этот вопрос. Приватно. А сейчас давайте обсуждать вопросы торговых соглашений в Европе.
– Вы знаете, господин Хрущёв в чем-то прав, – неожиданно подал голос представитель Франции. – Наверное, вопросы интересов стран Европы следовало бы учитывать во внешней политике Соединенных Штатов.
– США преследуют интересы демократии! Как известно, нас интересует прежде всего защита прав человека по всему миру. Не будем отклоняться от глобальных экономических вопросов в угоду досадным мелочам.
– Это досадные мелочи? – Хрущёва передернуло. – Поведение США в воздушном пространстве СССР – мелочи? А судно? Наше судно в Кунь-Ши? Мы защищали только экономические интересы, мы торговали. Военное присутствие США в Юго-Восточном регионе недопустимо.
– Господа, мы извинились! Судно не прошло таможенный досмотр. Это был случайный инцидент.
– С каких это пор советские суда проходят досмотр американцев? Мы торгуем с Народно-демократическим Вьетнамом, а не с США. Я понимаю, что вы соблюдаете свои интересы в Азии. Но мы не позволим вам устраивать новый мировой порядок!
Эйзенхауэр молча пожал плечами. Эта сцена сильно раздражала его.
– Не позволим! – закричал Хрущёв, схватил толстую папку и с грохотом бросил ее на трибуну. – Мы не дадим Америке хозяйничать в мире и защитим дружественные народы!
Зал притих. Делегаты замерли, ясно понимая, что СССР действительно это может. Своевластие Эйзенхауэра им сильно надоело, и они одобрительно закивали.
– Не позволим! – снова закричал Хрущёв. – Не позволим. А если Америка полезет во Вьетнам или еще куда, – я ее в землю вобью!
Неожиданно Хрущёв наклонился, а когда выпрямился, в руке у него красовался лакированный туфель. Он поднял туфель над головой, и, потрясая им в воздухе, продолжил:
– У вас, господа, длинные руки. Флот и авиация. Знаем, знаем. Но если надо, мы их укоротим. Очень сильно укоротим! И армию, и авиацию, и флот. Я вас в землю вобью по уши!
Выкрикнув это, он со всего маху ударил ботинком по трибуне. От бумаг полетели клубы пыли, жалобно взвизгнули микрофоны, и зазвенел разбитый стакан.
– По самые уши. Всю Америку. Вот так.
Он швырнул ботинок на пол, пнул его ногой и, не оборачиваясь, вышел из зала. Вслед ему грянули аплодисменты.
Глава 3. Рассказ о том, как младший лейтенант Кашечкин влюбился
Незнакомая девчонка
Неземная красота,
Смотрят все друзья вдогонку
Я смотрю… Моя мечта!
Я лечу за ней, как ветер
Догоняя, говорю:
»Лучше нет тебя на свете!»
И в глаза ее смотрю.
А глаза огромные,
А улыбка скромная.
»Может быть, в кино пойдем?»
А она: «давай пойдем»
Андрей Ковалев
Младший лейтенант артиллерии Василий Семенович Кашечкин, двадцати трех лет от роду, весь чистенький, свеженький, какой-то новенький и радостный, в начищенных до блеска хромовых сапогах, весело печатал шаг, направляясь к знаменитому кинотеатру «Художественный». Стоял ясный субботний день. Младшему лейтенанту Кашечкину было хорошо. Младший лейтенант только что окончил артиллерийское училище, получил новенькие погоны с одним просветом, и прикрепил к ним звездочку. Теперь же он получил направление в зенитно-ракетный дивизион и находился в отпуске с целью посещения родной матери, проживавшей в Москве в обширнейшей коммуналке на улице имени революционера Красина. Кашечкин привез матери подарки, поговорил с соседкой бабой Настей, выпил на кухне беленькой московской водочки с соседом дядей Сережей, закончившим войну в звании сержанта и с уважением смотревшим на звездочки. Проникнувшись чувством собственного достоинства от такого общения, Кашечкин отправился в кино на просмотр новой картины «Неуловимые мстители», которую с восторгом смотрела вся молодежь.
Предварительно и заранее купив билет, он посмотрел на смену караула у Вечного огня, выпил газировки из тележки на углу проспекта Маркса и не спеша отправился в кинотеатр, чтобы успеть к началу сеанса.
Этот июнь в Москве выдался нежарким, но солнечным и ясным. Столицу периодически полоскали ночные дожди, и от них на асфальте оставались прозрачные лужи, весело поигрывающие на солнце радужной бензиновой пленкой. На улице было много прохожих, одетых по-летнему. Навстречу Кашечкину шли веселые девушки в светлых летних платьицах, бежала ватага шумных мальчишек в клетчатых ковбойках, важно шагали надменные государственные служащие в висящих мешком костюмах, шляпах пирожками и с толстыми кожаными портфелями подмышкой. Кашечкин радостно топал по мелким лужицам, и прохожие отвечали ему улыбками.
Кашечкин прошел мимо библиотеки Ленина, мимо выхода из метро. На узком тротуаре навстречу ему попалась пара стиляг в вызывающе узких американских штанах, именуемых «джинсами» и делающих ноги похожими на тоненькие макаронинки. Кашечкин, как и всякий советский человек, с неодобрением посмотрел на этих аморальных личностей. У одного стиляги за спиной висела гитара с наклеенной картинкой. Картинка была яркая и забавная, Кашечкин засмотрелся на нее, умерил шаг и обернулся. Тут же его начали обгонять суетливые, вечно куда-то спешащие москвичи.
Вот прошел, обливаясь потом и поминутно вытирая носовым платком лысину, потный толстяк с портфелем. Просеменила маленькая седая старушка. Размашисто прошагал милиционер в белом кителе. А за ним…
Стуча каблучками по асфальту, мимо младшего лейтенанта Кашечкина прошла девушка. Что за девушка! Стройные ножки шагали легко и быстро. Красивую точеную фигурку облегала темная кофточка. Белый поясок юбки подчеркивал тонкую талию. Покачивая стройными бедрами, она прошла мимо Кашечкина. Мимо Кашечкина проследовали густые завитки светлых волос, осиная талия и весело цокающие каблучки туфель.
Кашечкин сглотнул слюну и покраснел. Затем сделал шаг, другой и пошел за девушкой в сторону кинотеатра. Кашечкин смущался. Кашечкин ругал себя за недостойное поведение. Кашечкин повторял, что им все равно по пути и идет он за ней совершенно случайно. Кашечкин боялся, что она куда-нибудь свернет. И Кашечкин старался не отставать, но и не приближаться.
Первые пятьдесят шагов Кашечкин размышлял над тем, как хорошо, что в начале лета в Москве можно увидеть таких девушек. И как плохо, что в их городе таких девушек нет. Нет даже на танцах в клубе училища, куда слеталась вся окрестная молодежь. Пройдя еще тридцать шагов, Кашечкин почувствовал, как у него сводит живот, и засмущался еще больше. А еще через пять шагов он понял, что влюбился по уши, что это и есть та самая, единственная любовь с первого взгляда, и что погибла его душа. И ему сразу стало ясно, что он должен, просто обязан с ней познакомиться. Еще более смущаясь, смущаясь до комка в горле, до дрожи рук, он прибавил шагу и окликнул:
– Девушка!
Но ему только показалось, что он окликнул. Беззвучно пожевав губами, Кашечкин снова пошел вперед. Он придумывал сотни способов завязать знакомство. Вот, например, сейчас из-за угла выйдет толпа стиляг и нападет на нее, а он, младший лейтенант Кашечкин, побьет их всех и спасет ее.
Или случится авария, машина, потеряв управление, выскочит на тротуар, а он, Василий Кашечкин, подхватит ее и отведет в сторону. Навстречу им действительно ехала машина, такая одинокая, и даже слегка вильнула в сторону. Но аварии, увы, не было.
Или вот вдруг на Москву, прямо на них, упадет самолет, и Кашечкин спасет ее, вытащит из огня. Эх, нет! Кашечкин вспомнил, что полеты над Москвой запрещены.
Кашечкин задумался и посмотрел на небо. Как бы познакомиться? Каждый шаг приближал к расставанию, а ни хулиганов, ни машин, ни самолетов не было.
Внезапно кто-то стукнул его в колено. Упав с небес на землю, Кашечкин увидел маленького старичка с авоськой в руке. Именно этой авоськой старичок и задел его.
– Извините-с! – старичок вежливо приподнял шляпу, отчего у него на голове встали дыбом седенькие перышки волосиков, и слегка поклонился. – Прошу прощения.
– Нет, это вы меня извините! – остановился Кашечкин.
– Нет-нет, что вы, что вы! – пятясь задом, продолжал помахивать шляпой старичок.
– Нет, это я виноват, прошу прощения, – замялся Кашечкин, досадуя на задержку, – извините.
Он ловко щелкнул каблуками, сделал «налево кругом» и пошел дальше. Девушка, на секунду заглядевшись на эту уличную сценку, отвернулась, и тоже пошла.
«Только бы не свернула, – думал Кашечкин, – только бы не свернула. Дойду до того угла и спрошу у нее время!»
Но дойти не удалось. На стене дома слева висела крупная цветная театральная афиша. Девушка остановилась, глядя на нее, прижалась к перилам дорожного ограждения так, чтобы не мешать прохожим. Люди ручейком потекли между ней и афишей.
Кашечкин сбился с шага. Теперь он должен был либо остановиться рядом с ней, либо позволить толпе увлечь себя дальше. Кашечкин сбавил шаг и прошел мимо. Она внимательно, с серьезным лицом изучала афишу. Сделав пару шагов и ругая себя за нерешительность, Кашечкин обернулся и тут же спрятал глаза. Девушка шла следом. Перехватив его взгляд, она повернулась к переходу и пошла в сторону Военторга. Кашечкин развернулся и решительно пошел за ней. Нельзя было упустить ее в густой военторговской толпе. Но, видимо, девушка спешила не в Военторг, а куда-то в другое место, скорее всего на Никитский бульвар. По одному пути с Кашечкиным.
Подойдя к военторговской витрине, она посмотрелась в огромное зеркало, висевшее прямо снаружи, легким движением поправила прическу, улыбнулась и пошла дальше. Отставший Кашечкин, снова смущаясь и краснея, прошел сзади и весь сомлел, увидев этот удивительно женственный, исполненный изящества жест. Он уже не хотел знакомиться, он просто шел и шел следом, с наслаждением наблюдая за ней. Она же спешила по своим делам. Кашечкин радовался, что она его пока не заметила, и надеялся, что ему удастся так еще долго, тихо и незаметно, идти за ней.
Но она вдруг остановилась на углу дома, похожего на средневековую крепость, достала из сумочки маленькое зеркальце и начала платочком стирать что-то со своего прелестного носика. Открытая дамская сумочка, висящая на левом локотке, сползла, одна ручка соскочила и начала угрожающе опускаться. Девушка, не замечая этого, продолжала сосредоточенно обмахивать носик. Внезапно ручка упала, сумочка совсем распахнулась, и из нее на садовую скамейку хлынул поток всяческих дамских предметов первой необходимости – флакончик духов, помада, расческа и многое-многое другое.
Кашечкин замер. Девушка подхватила предательскую сумочку, положила в нее зеркальце, вздохнула и, смущенно взглянув на Кашечкина, начала собирать ее содержимое.
– Извините, давайте я вам помогу! – не растерялся Кашечкин, наконец, поняв, что судьба дает ему тот самый долгожданный случай.
– Да, конечно, спасибо, – девушка кивнула.
Кашечкин ловко сгреб в огромную пригоршню все мелочи, прихватив при этом зеленый тополевый листик со скамейки, и ссыпал их вместе с листком в сумочку. Девушка вздрогнула.
– Что? – испугался Кашечкин.
– Ничего, – она двумя пальцами выудила листик и отбросила его в сторону. – Светлана.
– А? – растерялся Кашечкин.
– Светлана, – снова представилась она.
– Василий.
– Очень приятно, Василий. Спасибо.
Она повернулась, и Василий неожиданно понял, что она может уйти.
– Э… – он замялся, – подождите…
Она обернулась и внимательно посмотрела на него.
– А вы москвичка? А я тут в отпуске!
Она молча продолжала смотреть.
– Я училище закончил. К маме приехал. Я в кино иду! Давно в кино не был. У нас клуб есть, но маленький. А здесь Москва! Вот и решил пойти.
– На какой фильм? – наконец-то нарушила она молчание.
– На «Неуловимых» в «Художественный»! – он слегка замялся и вдруг, неожиданно для самого себя, выпалил: – Пойдемте вместе.
– Ну что ж, – Светлана вздохнула, – пойдемте. «Неуловимые» так «Неуловимые».
Когда они подошли, у входа кишела толпа пацанов и молодых людей, обожавших этот революционный хит. Несколько молодых парочек, сплевывая на асфальт семечки, важно прошествовали внутрь. Возбужденные подростки, для которых «неуловимые» были всегдашними кумирами, тоже потихоньку просачивались в кино.
– Подождите! – Кашечкин кивнул Свете и бросился в кассу. К окошку тянулась огромная, часовая очередь, и вставать в нее не было никакой возможности. Озираясь по сторонам, Кашечкин вышел в другую дверь кассы и остановился около группы старшеклассников, прикидывая, что ему делать.
– Ну что, билет нужен? – развязной походочкой к нему подошел довольно неопрятный молодой человек.
– Да, – кивнул Кашечкин.
– Рупь.
– Почему? – удивился Кашечкин. – Билет двадцать копеек стоит!
– Рупь, – снова повторил неопрятный юноша и, будто дразня, вытянул из кармана кончик билета.
Денег у Кашечкина было мало. В обрез. А кроме покупки билета, конечно же, следовало угостить Свету в буфете пирожным и газировкой.
– Нет, – покачал головой Кашечкин, – не могу.
– Дяденька, скажите, вы артиллерист? – к Кашечкину подошел один из подростков.
– А ну! – неопрятный юноша замахнулся было на него, но Кашечкин спокойно отодвинул барыгу в сторону.
– Да, я младший лейтенант войск ПВО.
– Ух ты, как и мой папа! А вы где воевали?
Кашечкин молча покачал головой, не желая разочаровывать пацана.
– А, военная тайна! – понял пацан. – Вы в кино хотите?
– Хочу. – Кашечкин кивнул.
– На «Неуловимых»?
– Да. – Кашечкин снова кивнул.
– Вот. Держите! – пацан протянул ему билет.
– Спасибо. – Кашечкин высыпал в ладошку пацана горсть медных пятаков. Барыга скривился и, как-то съежившись под взглядом Кашечкина, побрел за угол.
– Ты сам-то как?
– Я с ребятами проскочу. И постою у стеночки.
– Спасибо! – еще раз поблагодарил Кашечкин и бросился к Свете, ожидавшей у входа. До начала сеанса оставалось пять минут.
Выпив в буфете лимонада и поболтав о жизни, они прошли в зал и заняли свои места. Василий узнал, что Светлана студентка, учится на втором курсе филфака МГУ, а сегодня у них занятия кончились рано, и она пошла немного прогуляться.
Они уселись на холодные жесткие деревянные сиденья, жалобно скрипнувшие под их тяжестью. Василий с трепетом почувствовал рядом со своим плечом теплое, нежное женское плечико и замер. Он хотел отодвинуться, но отодвигаться было некуда. Он снова ощутил ее прикосновение. Ничего подобного он раньше не испытывал.
Перед фильмом показали журнал. Под звуки духового оркестра по экрану ползли огромные зерноуборочные комбайны и передовики рапортовали о своих достижениях. Затем с оглушающим грохотом крутились станки, и, перекрывая этот грохот, диктор рассказывал о колоссальных трудовых успехах коллективов заводов «ЗИЛ» и «АЗЛК», об их победах в социалистическом соревновании и об освоении ими новой продукции. Кашечкин ощущал теплоту Светиного плечика, вдыхал нежный аромат духов и млел.
После журнала в зал зашли опоздавшие, вбежала знакомая Кашечкину ватага во главе с его безбилетным спасителем, а потом на экране начался фильм…
Конечно, в клубе училища им тоже показывали кино. Но фильмы были старые, совсем потертые и неинтересные. Такие, которые гражданскому прокату не было жалко отдавать воинской части. А этот фильм был новым и суперзнаменитым. В первых же кадрах на вершину холма вылетала четверка всадников, а над ними зловеще кружил аэроплан.
Есть пули в нагане, и надо успеть
Сразиться с врагами и песню допеть…
Лихая кавалеристская песня неслась с экрана. Красные бойцы стреляли из огромных маузеров по белогвардейскому аэроплану, который беспомощно трепыхался в небе. Потный, толстый пилот-француз с закрученными усами смотрел сверху вниз на этих отважных революционных всадников, а затем свернул в сторону и полетел обратно, к белым. И всадники на лихих конях кинулись в погоню за самолетом.
И нет нам покоя, гори, но живи.
Погоня, погоня, погоня, погоня в горячей крови…
Красные всадники догнали на своих конях самолет, но у них кончились патроны. Они неслись, размахивая шашками, и ничего сделать не могли.
В удачу поверьте, и дело с концом.
Да здравствует ветер, который в лицо.
Переживая за красных всадников, не могущих достать хитрого белогвардейца, младший лейтенант войск ПВО Василий Кашечкин подался вперед. Рука его соскользнула, и ладонь ощутила обтянутое шелком упругое бедро. Ничего не замечая, он от волнения слегка сжал Светино колено и вдруг, опомнившись, смущенно отдернул руку.
А на экране творились чудеса. Красный всадник выхватил аркан, ловко раскрутил его и забросил в кабину аэроплана.
