Андрей Игоревич Фальков
Советско-Вьетнамский роман
– А вы правы! – Шульц обнял за плечи Рузаева и Кашечкина и подмигнул внимательно слушавшему Тхи Лану. – Вот пройдет лет двадцать…
– И пойдем мы в кино смотреть американский фильм о вьетнамской войне… – продолжил слегка охмелевший от тепла и уюта Рузаев.
– И покажут нам в этом фильме, как Сильвестр Макарони русских пачками побеждал! – захохотал Шульц.
– Да вы что? Они покажут, как ужасна война.
– Никогда в жизни не покажут они, как мы тут их влет, как куропаток, бах-бах!
– И ведь никто из наших пока не погиб, – покачал головой Рузаев. – Сколько сбито американцев, сколько их в плену, и ни одного нашего.
– Вот что, с этими разговорами мы и водку забыли! – хлопнул его по плечу Шульц. – А пить в таком случае надо за то, чтобы все живы остались. Эй, парень, не спи!
Кашечкин поднял голову, взял свой стакан и они дружно, со звоном чокнулись, затем выпили.
– Нам дороги эти позабыть нельзя… – затянул Рузаев. Шульц подпел, и они с чувством исполнили эту старую военную песню. Кашечкин и Тхи Лан молча смотрели на них.
– Память – великая вещь! – Шульц налил еще по полстакана. – Помнить надо все.
– Войну мы все помним. И гражданскую, и Отечественную! – заметил Кашечкин. – И об этой войне всем расскажем!
– Ты не забывай, что подписку о неразглашении давал, – остановил его Шульц.
– Война в Испании тоже секретная была. А все ее помнят.
– Эту тоже запомнят, – кивнул Шульц. – Только не мы, а американцы. И знаешь, о чем они будут рассказывать?
– О том, что на Москву летать нельзя. Что ни один не долетит. Что репетиция третьей мировой сорвалась! – заявил Кашечкин.
– О том, что полковник Рузаев пинками гнал этого Сильвестра Макарони по вьетнамскому селу! – отметил Шульц.
– Вьетнамский народ благодарный. Он не забудет! – подал голос Тхи Лан.
– Во, еще тост! За вьетнамский народ!
– Ура!
Они снова выпили. И снова запели:
Нерушимой стеной
Обороны стальной
Сокрушим, уничтожим врага…
Три русских офицера пели, а пожилой вьетнамец, не знавший слов, мелодично мычал в такт и музыкально стучал ложкой по стакану.
***
Утром Кашечкину было худо. Правда, и ночью ему тоже было не очень хорошо. Вместо приятного расслабляющего сна в голову лезли кошмары. То он сидел за пультом, а с экрана на него летел самолет и стрелял. То ему снились джунгли, то Шульц, и в каждом сне присутствовали кнопки, тумблеры, маховички и манипуляторы, и отчаянные попытки вычислить скорость цели. Кашечкин потел, просыпался, пил противную теплую воду из графина и снова пытался заснуть. Снова приходили дурацкие сны. Утро принесло испарину, дрожащие руки и больную голову. Хорошо, что гуманный Шульц на сутки отложил его отбытие на позиции.
Кашечкин лежал в полудреме. Голова болела, глаза ломило. Он расслабился и мысленно взялся за бумагу и карандаш, как он уже делал это много раз.
«Здравствуй, дорогая Света! – мысленно начал писать он. – Давно мы не виделись. Как там Москва? Наверное, цветет и хорошеет? Если бы ты знала, как я люблю тебя, как мне хочется с тобой увидеться, обнять тебя и поцеловать. Тебе будет хорошо со мной. Я здесь узнал много нового и многому научился от нашей вьетнамской переводчицы…»
– Ой, что-то не то! – Кашечкин мысленно стер эти строки и написал иначе:
«Конечно, здесь настоящая война и мне очень трудно. Постоянно рискуем жизнью. Недавно был очень тяжелый бой, и меня за него представили к ордену.
Я очень благодарен твоему отцу…»
Кашечкин поежился, но глаза не открыл и продолжил:
«…Очень благодарен твоему отцу за то, что он помог мне попасть сюда и испытать свое мужество. Когда я вернусь, то получу хорошую должность, куплю машину, и мы с тобой поженимся. Я очень, очень люблю тебя и с нетерпением жду встречи».
Кашечкин вздохнул, поставил точку и открыл глаза. По телу разлилась приятная истома. Он встал и пошел умываться.
Побрившись, Кашечкин надел парадную форму и вышел на улицу. Там было ветрено, и он пошел вперед, с завистью глядя на велосипеды и рикш. И только тут он понял, куда идет. Он свернул по памяти, и попал на улицу, превращенную в небольшой базарчик. Прямо на земле, расстелив циновки, сидели вьетнамцы в широких конических шляпах и смотрели на нехитрый товар, разложенный на земле или на циновках. В основном это была еда – фрукты, частью знакомые, частью неизвестные Кашечкину.
Увидев советского офицера, все торговцы вежливо закивали и начали что-то быстро говорить, обращаясь и к нему, и друг к другу одновременно.
Вообще-то Кашечкин, бывая во вьетнамских городах, привык к знакам внимания. Чем дольше шла война, тем больше любили русских вьетнамцы. На улицах простые жители толпами ходили за офицерами, просто глядя на них. Теперь, после успехов в отражении налетов, Кашечкин не раз видел полные обожания глаза детей, женщин и мужчин, остановившихся, чтобы посмотреть на него.
Вот и здесь Кашечкин, стараясь ответить на все приветствия, кивнул и хотел пройти мимо, но потом замедлил шаг, решив, что нужен все же какой-нибудь подарок. Правильно поняв его жест, торговцы вскочили, подбежали, окружили его. Они тараторили хором и протягивали ему фрукты, овощи, сандалии, соломенные шляпы и расписанный розами китайский термос.
– Лиен Со, Лиен Со! – только и слышал Кашечкин в гуле голосов.
Неожиданно кто-то тихонько потянул его сзади за китель. Кашечкин оглянулся и увидел подростка, который во все глаза смотрел на него.
Один из вьетнамцев, расталкивая остальных, сунул прямо в руки Кашечкину сверток бамбуковой соломки и отбежал на три шага. Кашечкин развернул его и увидел яркие цветы на синем фоне, нарисованные на маленькой бамбуковой ширмочке. Кашечкин сунул руку в карман и вытащил десять донгов – все, что у него осталось. Он протянул деньги вьетнамцу. Тот взял их и замер, глядя прямо на Кашечкина.
– А нет у меня больше, – пожал плечами Кашечкин. – Больше нет!
С этими словами он свернул ширмочку и протянул ее вьетнамцу, пытаясь объяснить, что денег нет, и больше он дать не может.
– Ай! – взвизгнул вьетнамец и оттолкнул ширмочку. – Бери!
Взяв один донг, он сунул его себе в карман, а остальное вложил в руку Кашечкину.
– Вьетнамцы любят советских! – сказал он на ломаном русском и добавил:
– Бери!
Вьетнамцы загомонили. К торговцам сбежались друзья, родственники, друзья друзей, любопытствующие дети, собаки, куры… Плотная толпа, окружавшая Кашечкина, угрожающе росла и волновалась, запрудив всю улицу. А с разных концов с радостными криками бежали и бежали еще люди. Увидев щедрость торговца, к Кашечкину протиснулся старик. Взяв два кокосовых ореха, он сунул их Кашечкину и произнес что-то длинное и нравоучительное. Довольный собой, он показал сначала на циновку, затем на Кашечкина, и отошел. Торговец тут же подтащил циновку к ногам Кашечкина, бережно взял у него орехи и ширмочку и положил их на циновку. Толпа радовалась, галдела, и тут же на циновку потащили все, что было у людей и чем они могли отблагодарить любимого защитника.
– Советьски, хорошо! – раздался голос из толпы. – Спасиба!
Из массы выбрался маленький темноглазый паренек и потряс Кашечкину руку.
– Спасиба!
– Спасибо, товарищи, но мне не нужно столько. Мне один подарок нужен.
– Бери, спасиба! – вьетнамец все улыбался и кивал.
– Да я не унесу столько!
Вьетнамец тут же что-то крикнул, и толпа загудела. Кашечкин с ужасом увидел, как через нее протискивается рикша.
– Вот, ехай!
– Спасибо, товарищи, но мне нельзя! Я не могу…
Вьетнамец понял его слова по-своему.
– Ехай! – он начал грузить вещи и еду на рикшу. – Моя провожай!
Кашечкина схватили десятки рук, взгромоздили на рикшу и повезли. А толпа пошла следом, неся за ним циновку с частью не уместившихся вещей, напевая и приплясывая. Неожиданно в руках у кого-то появилась бамбуковая флейта, все задвигались под звуки музыки, придерживая рикшу, чтобы тот не увез Кашечкина слишком далеко.
Так весело, с песнями и плясками, они достигли дома Фан Ки Ну, на пороге которого уже сидели и курили братья, сестры, дети братьев, бабушки, дедушки и внуки. Фан Ки Ну сидела тут же и, увидев Кашечкина, подошла к нему и обняла его за шею.
– Здравствуй, – пробормотал Кашечкин.
– Здравствуй! Ты жив. Я рада тебе! – сказала Фан Ки Ну и прижалась щекой к его щеке.
Сопровождающие, поняв, кому предназначались подарки, радостно загалдели и потащили циновку к дому. Родственники, дети и бабушки вскочили, вцепились в циновку и начали расхватывать подарки. Поднялся невообразимый гвалт. И тут, к всеобщей радости, на крыльцо вышел Шульц, тоже, как и Кашечкин, в парадной форме.
Толпа гомонила. Шульц распоряжался. Уже на улице начали варить рис, раздались звуки оркестра. А Кашечкин закрыл дверь, припер ее столом и кинулся к Фан Ки Ну, жадно целуя ее губы. Она умело, покорно и ласково отвечала ему. Она гладила его по голове и расстегивала его рубашку. Кашечкин с наслаждением отдавался ее рукам и поцелуям. За окном звучала музыка. Он ласкал ее маленькие, как у подростка, груди и целовал их. Он весь напрягся, чувствуя ее податливое тело, чувствуя, что вот-вот…
В небе раздался грохот. Кашечкин услышал смягченный расстоянием гром стартового ускорителя ракеты, еще и еще один. Взрыв ракеты. Вой сирены.
В дверь застучали.
– Лейтенант Кашечкин! – раздался голос Шульца. – Тревога!
– Есть! – закричал Кашечкин, вскакивая, как был, без штанов.
Перед ним на коленях, с очаровательно приоткрытыми губами, с закрытыми глазами и распущенными волосами сидела обнаженная девушка, нежно обнимая его за ягодицы. А за спиной наступала американская армия, гремели взрывы. С визгом разбегались по улице музыканты.
– Есть тревога! – еще раз крикнул Кашечкин и, оттолкнув Фан Ки Ну, начал быстро одеваться. – Бегу, товарищ полковник!
Глава 24. Штурм Ханоя
Из-за елей хлопочут двустволки —
Там охотники прячутся в тень,—
На снегу кувыркаются волки,
Превратившись в живую мишень.
Волк не может, не должен иначе!
Вот кончается время моё:
Тот, которому я предназначен,
Улыбнулся – и поднял ружьё.
В.Высоцкий
Охота на волков
Рузаев широкими шагами мерил помещение штаба полка и курил, курил, курил. Консервная банка на столе была завалена смятыми бычками, а Рузаев все закуривал новые сигареты. Когда пачка заканчивалась, он открывал ящик стола, доставал следующую, раздраженно срывал с нее обертку и вытряхивал новую кучку табачных палочек. Сизый дым плавал в воздухе такими плотными слоями, что случайный москит сумел дотянуть только до середины стола и сдох в воздухе. Его маленький трупик упал на стол, застеленный огромной картой окрестностей Ханоя и Хайфона.
– Сбил, – откомментировал Рузаев и переставил на карте маленький пластмассовый самолетик.
Полковник Георгий Семенович Рузаев, командир вновь сформированного 16-го зенитно-ракетного полка, играл в войну. Он высыпал на карту пригоршню разноцветных самолетиков, расставлял их в строгом порядке и переставлял, записывая ходы, как бывалый шахматист. Недовольный передвижениями, он аккуратно сгребал самолетики в ящик, разглаживал листы, думал и снова курил.
Рузаев прекрасно понимал, что в первом столкновении, закончившемся вчера, он проиграл. Из трех эскадрилий, атаковавших город, две отвлекали внимание, а третья прорвалась и уничтожила армейские склады, потеряв только один самолет. И чем дольше Рузаев играл в самолетики на карте, тем лучше понимал, что шансов отразить новую атаку у него немного.
В последнее время советские и вьетнамские специалисты очень многому научились и приобрели огромный опыт. Они научились находить самолеты врага днем и ночью, на фоне активных и пассивных помех. Они научились бороться с ракетами типа «Шрайк», которые сами находили станцию по излучению. Они научились вовремя выключать антенну и расставлять ложные цели на пути штурмовиков. Они научились мастерски маскироваться и мгновенно менять позицию после стрельбы.
Но и американцы значительно поубавили спеси, стали хитрее. Они перестали летать парадными строями, прижались к земле и начали маневрировать. Они изобрели специальные маленькие ракеты с маячками, которые летели впереди самолета и заставляли стрелять по ложной цели. Они стали периодически выбрасывать за борт пачки алюминиевой фольги, наподобие конфетных оберток, которые создавали хаотичное мельтешение на экране радара. Они стали храбрыми и в случае столкновения не убегали, а атаковали позиции в лоб.
И, наконец, Рузаев знал, что против массированной атаки его полку, состоявшему из пяти дивизионов, не устоять. Когда несколько дивизионов прикрывают друг друга, одиночный налет не страшен. Но если самолеты идут массой, несколькими эшелонами, ломая оборону, то дело обстоит намного хуже. Внезапными выстрелами полк разрушит первую волну атакующих, но легко демаскирует себя и разрядит половину установок. Тогда вторая волна, под прикрытием помех, сумеет прорваться и если не уничтожить, то полностью связать ракетчиков боем. Тогда третья волна сможет делать все, что захочет. Нет ничего страшнее массированной атаки.
***
Полковник Джеймс Гордон Хантер, командующий 217-м авиационным полком стратегических бомбардировщиков США, матерый хищный волк, откинулся на спинку глубокого кожаного кресла, положил ноги на стол, взял чашку принесенного адъютантом кофе и глубоко задумался. Штурм противовоздушной обороны Ханоя – это не шуточная задача. Особенно после вмешательства русских.
Полковник отхлебнул кофе и еще раз посмотрел на карту, испещренную пометками. Нет, прямая атака не годилась. Даже под прикрытием, даже в сопровождении «Фантомов» и штурмовиков, они неминуемо должны понести тяжелые потери.
Правильнее был бы другой вариант. Полк должен наступать эшелонами. Первый эшелон занимается исключительно уничтожением противника. В этом случае половина полка будет связана боем, но половина все же сумеет прорваться.
– Дерьмо! – Полковник выругался, поставил пустую чашку на стол и толкнул ее каблуком. Чашка, как бильярдный шар, проехала по столу и остановилась на самом краю.
В этом случае вся слава, конечно, достанется этим проходимцам из Гонолулу. Полковник знал о намерении министерства обороны устроить Варфоломеевскую ночь в Ханое для устрашения русских. На Вьетнам собирались бросить сразу три полка стратегической авиации с Филиппин и Гавайев, а еще один, четвертый полк, должен прибыть в резерв из самих Штатов. Эти-то отсидятся в тылу или придут на все готовенькое. А его, Хантера, ребята, как всегда, должны первыми лезть в пекло.
Полковник еще раз выругался и встал. Все не то. Все не так. Ребята не должны гибнуть в этой дурацкой войне. Ханой защищает всего один полк, а на штурм пойдут сразу три, имея четвертый в резерве. И первые две эскадрильи вообще не возьмут никакой бомбовой нагрузки. Никакой. Только противозенитное оружие. Нагрузятся до предела «шрайками» и ракетами «воздух-земля». Будут стрелять по всему, что подает признаки жизни, сотрут в порошок этих вьетнамцев, а за ними пойдут самолеты с бомбовой нагрузкой. Так, как по плану уничтожения Москвы. Ханой все же не Москва. В Ханое живут обезьяны, не люди. Вьетнамцы.
Хотя какие там вьетнамцы! Он знал огневую мощь ПВО. Разве косоглазые умеют отстреливать новейшие истребители-бомбардировщики, как мишени в тире?
Полковник выдвинул ящик стола, порылся и вынул с самого дна две фотографии. На одной – худое высокомерное лицо с маленькими усиками. Шульц. На второй – круглолицый, типично русский мужичок. Даже нос картошкой. Рузаев. Тоже мне, вьетнамцы!
Полковник взял со стола фотографию Рузаева и повертел ее, разглядывая на свет. Затем щелкнул зажигалкой и поднес маленький синий огонек к уголку. Нервы шалят. Фотография вспыхнула странным зеленоватым пламенем, круглое лицо с крупным носом съежилось и сгорело. Полковник быстро сжал кулак и высыпал пепел на ковер.
Начнем сначала. Что может применить это советско-вьетнамское сообщество? Никаких бомб в первом эшелоне. Помехи и ракеты, и быстро уйти. Бомбить будет только третий эшелон.
***
Рузаев раздавил окурок и вновь расставил самолетики. Эта война из войны армий постепенно превратилась в войну инженерной мысли. Штатовцы применили помехи – советские инженеры изобрели селектор движения цели. Американцы сделали «шрайк» – мы оснастились ловушками. То одна, то другая сторона получала преимущество, но решительной победы не добивался еще никто.
Рузаев прекрасно знал о планах холодной войны Америки против Союза. Он знал, что у американцев полностью готов и несколько раз чуть было не приводился в исполнение план атаки ядерных бомбардировщиков на Москву. Если бы не страх перед обороной и ответным ударом, они давно сделали бы с нашей столицей то же, что с японскими Хиросимой и Нагасаки.
Атака будет массированной. И на Ханой, и на Москву. Итак, что придумают американцы? Они пойдут сразу на цель? И на заходе мы их возьмем?
Нет, американцы не дураки. Первый эшелон займется подавлением его, Рузаева, полка. И второй тоже. А может быть, и третий. Авиацию ПВО, малочисленные МИГи свяжут истребители сопровождения. И что получится? Мы обстреляем первый эшелон. Пустим в них ракеты. В ответ получим тучу «шрайков». Выключимся. И останемся без ракет, которые улетят в «молоко». Или не выключимся, перестреляем друг друга, и на этом конец. А второй эшелон прорвется.
Рузаев раздавил еще окурок. Стандартные комбинации здесь не подходили. Да и не выиграл русский человек еще ни одной битвы, не применив своей знаменитой смекалки. Да, теперь это слово забыто. Смекалка! Умение взглянуть на проблему со стороны и найти совершенно неожиданное решение. Не просто думать, а смекать.
Рузаев переставил самолетики. И так, и этак выходило плохо. Ничто не помогало. Он залез в ящик стола и вытащил папку. Развязал шнурочки и вытащил большие листы. Знаменитый американский супербомбардировщик Б-52. Вид сбоку, сверху, спереди, снизу. Вооружение. Фото. Холеное лицо в высокой фуражке. Полковник Хантер.
Рузаев посмотрел на фото, отложил его в папку и снова взялся за изучение самолета. Должны, должны у него быть уязвимые места!
Рузаев смотрел на чертежи и представлял себе армаду вот таких самолетов. Вот они летят, вот маневрируют, вот они стреляют…
Осененный догадкой, Рузаев вскочил и переставил самолетики, затем стер резинкой отметки на карте и поставил их в другом месте. Он двинул самолетики, записал ход на лист и удивленно поднял брови. Выходило неплохо. Он еще раз двинул самолетики, глубоко затянулся и задумался. На карту упал еще один дохлый москит.
Рузаев взял линейку и начал перечерчивать план. С каждым разом выходило все лучше и лучше. Когда стало совсем хорошо, а на карте лежало уже пять дохлых москитов, Рузаев глубоко вздохнул и сел писать приказ с новой диспозицией. Теперь главное было успеть. Времени мало, очень мало. Оно на вес золота.
***
Полковник Хантер закончил расчеты нового плана боя и с удовольствием затянулся дымом. Полковник следил за своим здоровьем и тщательно ограничивал количество выкуриваемых сигарет. Но эта сигарета была утренней, запланированной.
Расчеты сходились. Результат был замечательным. Полковник подготовил приказ и теперь обдумывал докладную записку, в которой гарантировал успех операции благодаря новой тактике. Вчерашний налет прошел успешно. Новый план даст результаты.
Полковник еще раз задумался. Он решил, что сам, лично поведет полк в бой, хотя давно уже не совершал боевых вылетов. Он пойдет с третьим эшелоном, чтобы видеть всю картину в целом. А пока надо менять вооружение самолетов и ждать прибытия резерва. Всего сутки. Время еще есть. Времени много. Можно подумать о победе.
***
Тревога началась перед рассветом. Получив новый приказ, майор Гора только покачал головой. На дежурстве оставались только два дивизиона, а остальные, в том числе и они, срочно перебрасывались на другие позиции. Времени отводилось так мало, что Гора понял – дело серьезное. Вьетнамцы кинулись сворачивать комплекс. Срочно мобилизовали жителей окрестных деревень – прокладывать просеки и готовить новые позиции. Несмотря на утренние часы, в джунгли шли и шли машины с оборудованием. Везли генераторы для ложных позиций. Волокли старые корпуса неисправных ракет и даже один полный, но безнадежно поврежденный комплекс. Гора, оставив все сборы на Кашечкина, помчался осматривать новые позиции.
Вьетнамцы работали бешено. Кашечкину не приходилось ничего говорить – достаточно было показать пальцем, и все делалось как бы само собой. Малограмотные, за счет упорства они очень хорошо обучались, в их полку уже был один дивизион, целиком под вьетнамским командованием.
Кашечкин поднял флажок и дал отмашку. Первый тягач выполз из блиндажа и пошел в голову колонны. Повинуясь флажкам в руках Кашечкина, комплекс четко и быстро строился в походную колонну. Счет времени шел на секунды, и они успели.
* * *
Полковник Хантер лично поднял полк с аэродрома Фукуоки и повел на задание. Однако сразу все пошло не по плану. Первая станция была замечена еще в районе Дананга и обстреляна массированным залпом. А дальше сигналы от ЗРК пошли сплошной чередой, так плотно, будто ракеты находились за каждым кустом. Не в силах отличить истинную цель от ложной, Хантер вынужден был стрелять на каждый сигнал. В итоге еще на подлете к Ваю первая эскадрилья полностью лишилась вооружения и была вынуждена повернуть назад.
Озадаченный Хантер дал второй эскадрилье приказ не стрелять, и две цели они прошли спокойно, так и не увидев пусков. Хантер было поздравил себя с разгадкой уловки врага, и тут вторая эскадрилья получила в хвост сразу три ракеты.
Бомбардировщики развернулись и атаковали место пуска, но одна машина уже горела в джунглях. Разведка увидела стоящий прямо в лесу плохо замаскированный комплекс, и третья эскадрилья с удовольствием вывалила на него пару кассет с бомбами. Больше они не пропускали ни одного сигнала.
Полковник Рузаев с удовольствием наблюдал, как американцы громят ложные цели. На точно рассчитанном им рубеже у американцев кончились боеприпасы, и они пропустили вперед вторую эскадрилью. Здесь-то их и встретил дивизион засады, мгновенно спрятавшийся после первого выстрела. А вторая эскадрилья и бомбовозы третьего эшелона превратили в груду металлолома старый комплекс, имитировавший пуски ракет подрывами ящиков со взрывпакетами.
– Пока все идет по плану, – Рузаев глубоко затянулся сигаретой. – Половина разоружена, один сбит.
Он потянулся к телефону.
– Пятый! Это восьмой. Объявляйте тревогу. Идут.
***
Лейтенант Мюррей шел на Хайфон в эскорте стратегических. Задание было не сложным.
– Мак!
– Да!
– Скажи, ты чувствуешь, что выполняешь особую миссию?
– Не чувствую.
– Мак, да ты только посмотри вперед!
Впереди, милях в трех над ними, шла армада стратегических бомбардировщиков. Пять самолетов тянули за собой белые хвосты инверсионного следа и, казалось, перечеркивали этими хвостами все небо.
– Посмотри, Мак! Что думаешь?
– Думаю, ПВО больше заинтересуют эти цели, а не мы.
– Верно. Но ты не расслабляйся, следи за землей.
– Есть следить.
Впереди, на расстоянии мили, шел самолет капитана Терри, сменившего погибшего Блая. Его самолет, шедший ниже стратегических, следа за собой не оставлял и лишь вспыхивал искоркой в лучах восходящего солнца.
– Дональд! – Макинтош неожиданно нарушил молчание.
– Да, Мак?
– Мне почему-то кажется, я это где-то уже видел.
– Дежа вю! Так говорила моя мама, – усмехнулся Мюррей.
– Не смейся. Мы в начале войны так же летали, всем полком, красивым строем. Помнишь, чем это кончилось?
– Брось, Мак! Нам же объяснили, что это будет специальная операция, специально для уничтожения систем ПВО. Попробуем план прорыва колец ПВО Москвы. И правильно. Давно пора коммунистов к ногтю прижать, чтобы их вони здесь не было.
Внезапно прямо перед ними из совершенно обычного леса ударила ракета. Она ушла по наклонной траектории и исчезла из виду. Эфир наполнился руганью. В кого-то явно попали.
– Вторая эскадрилья, отставить штурм! Чарли-третий, Мюррей, за мной. В драку не ввязываться, – прозвучал приказ Терри.
– Лучше бы мы обработали эту цель и отвалили, – прокомментировал Макинтош.
Мюррей поднял машину еще на тысячу футов, следуя за маневром командира.
– Мак, прекрати болтать! Что-то ты не к добру разговорчив стал.
– Ощущение у меня скверное. Кругом цели, кругом враг, а ничего не видно.
– Командиры за нас подумали.
– Знаю. Но все равно жутковато.
Сигналы радаров свистнули в наушниках.
– Скат-два, пеленгуете? – услышал Мюррей в наушниках переговоры стратегических.
– Пеленг взят.
– Скат-два, я Ковчег. Приказываю подавить!
Мюррей увидел, как от одной из «крепостей» отделились стрелы ракет «шрайк» и нырнули куда-то вниз.
– Мак, скоро цель?
– Еще шесть минут пятнадцать секунд.
– Хорошо живем.
– Чарли-второй, маневр со снижением! – вновь раздались приказы.
– Есть, сэр!
Мюррей начал новое маневрирование.
– Мак, проверь оружие!
Макинтош тоже занялся делом. Подготовка к бою заняла все их внимание, и они сосредоточились, отвлекаясь от мрачных мыслей. Мрачные мысли придут потом, после выполнения задания. А сейчас предстоит сложная операция, которая, вполне возможно, положит конец войне.
А конец войне давно пора положить. Как красиво закончила Америка Вторую мировую войну! Две атомные бомбы на Японию, и все! Сбросить бы пару атомных бомб на Ханой, и эта война бы тоже закончилась. Ходили слухи, что сейчас на борту стратегических имелся свой «Толстяк». Ну, не даром же такую армаду собрали! Всех проучить, и Вьетнам, и Советский Союз. Да, если бы одна бомба закончила войну, Мюррей без колебаний взял бы ее на подвеску.
Тем временем стратегические начали перестраиваться. Капитан Терри, подстраиваясь к ним, немного отстал.
– Чарли-второй, готов? – прозвучал в наушниках его голос.
– Готов!
– Через тридцать секунд начинаем!
Мюррей крепче сжал рукоятку. Этой победой они закончат войну!
***
Рузаев прекрасно понимал, что на прорыв идут не обыкновенные истребители-бомбардировщики, к борьбе с которыми более-менее привыкли. На них шел целый полк стратегической авиации, и хотя Рузаев не сомневался в своих силах, исход подобного сражения все еще не был ясен.
К счастью, вьетнамское командование, осознав остроту момента, придало им еще один зенитно-ракетный полк, находившийся под командованием вьетнамцев, прошедших обучение в Союзе, и только-только успевший развернуться. Теперь силы были практически равны, если не считать слабой выучки вьетнамских товарищей.
Рузаев курил, спокойно затягиваясь и посматривая на планшет, на котором двигались точки самолетов. Огромный, от пола до потолка, лист стекла был установлен вертикально и на него тонкой гравировкой нанесена карта местности. Два планшетиста слушали донесения операторов локационных станций и наземной разведки, и переставляли по стеклу маленькие самолетики на присосках. С другой стороны, отделенные стеклом планшета, сидели командир полка Рузаев, начальник штаба Дао Тхи Лан и операторы связи. Со своего места Рузаев, видя воздушную обстановку в целом, мог развернуть любой из комплексов в нужном ему направлении и указать ему цель.
Часть маневра прошла успешно. Первая волна бомбардировщиков расстреляла все ракеты по ложным целям, а дивизион засады не давал им пропустить ни один маячок. Американцы исправно маневрировали, стреляли, ставили помехи и упражнялись в борьбе со средствами ПВО. Рузаев ждал, когда им это надоест.
Вторая волна бомбардировщиков, вооруженная «шрайками», уже давно прошла рубеж обороны и углубилась в зону Ханоя. Самолеты ударили по городу ракетами, но Рузаев знал, что они не смогут нанести существенного вреда.
Наконец бомбардировщики второй линии, израсходовав практически весь боезапас, развернулись и пропустили вперед третью линию.
– Начинаем!
Рузаев схватил микрофон.
– Первый! Цели два-четыре-два и два-три-один! Второй! Цели три-один-шесть и три-два-семь! Третий!
– Первый готов!
– Второй готов!
Рузаев бросал один взгляд на планшет и быстро диктовал координаты целей, тут же занося пометки в блокнот. Командиры дивизионов включали молчавшие до того передатчики, и американцы только сейчас обнаружили, что находятся на самой линии огня. Благодаря точному расчету получилось так, что третий эшелон лег на боевой курс и не мог свернуть с него, красиво подставив свои хвосты под огонь. Второй же эшелон, призванный прикрывать его, с наполовину израсходованным боезапасом разворачивался над самой плотной зоной огня. А первый эшелон, с пустыми подвесками, уже находился на полпути домой. И началась бойня.
* * *
Кашечкин мгновенно поймал в прицел группу по данному ему указанию. Генератор едва успел прогреться, а он уже вел один из самолетов.
– Азимут на ручное! Дальность на ручное!
Кашечкин передал самолет операторам, еще раз проверил готовность. Снаружи вьетнамские солдаты с криками растаскивали маскировку с пусковых установок. Едва дождавшись их сигнала о готовности, майор Гора включил синхронизацию. Установки осели на лапах и начали двигаться, хищно поводя носами ракет вслед за самолетами.
– Пуск!
Ракета пошла четко, по хорошо видимой цели, и когда ее отметка вспыхнула и исчезла во взрыве, Кашечкин на экране локатора увидел, как отваливается крыло у «Боинга».
– Кашечкин, бери два-три-три, левее! – скомандовал Гора. – Тхан Донг, вторую установку на перезарядку!
– Беру управление! – Кашечкин перехватил манипулятор. – Цель захвачена! Передаю цель операторам!
Стены блиндажа содрогнулись от пуска двух ракет, которые пошли прямо в брюхо еще одной цели. Вновь захрустел хронометр.
Полковник Хантер с ужасом понял, что случилось именно то, чего он боялся. Эти вьетнамцы, науськанные русскими, перехитрили его. Только сейчас, увидев, как отламывается крыло у впереди идущего, он догадался, что перед этим истреблял ложные цели. И что его план атаки был ошибочен. Что вся эта затея была одной большой ошибкой.
– Всем сбросить бомбы! Второй эскадрилье, огонь по целям!
Избавляясь от опасного груза, самолеты вывалили тонны бомб на джунгли, безжалостно истребляя зверей и деревья. Вторая эскадрилья пыталась развернуться, чтобы прикрыть товарищей, но не успевала. Разящие, как молнии, серебристые ракеты выбивали из строя один самолет за другим. Гигантские «Боинги» разваливались в воздухе, и оставшиеся в сознании члены экипажа выскакивали из них с парашютами.
– Это была ошибка, ошибка! – воскликнул Хантер. – Все ошибка! Ее надо исправить!
Секундомер на пульте Кашечкина досчитал последние секунды. Сноп осколков ударил по кабине «пятьдесят второго», выбив бронестекла и превратив приборную доску в стеклянное крошево. Самолет резко накренился, и Хантер увидел прямо перед собой проклятые вьетнамские джунгли. Дымящиеся, иссеченные взрывами и осколками, но непобедимые и такие чужие. Невероятно чужие и ненужные.
