Алексей Наумов
Горячка
– Вот это да!
– И все сигналят, непрерывно перестраиваются, без поворотников конечно, и пешеходы дорогу переходят повсюду! Именно переходят, а не перебегают!
– Ну дают!.. – говорит Вася, но чувствуется, что он не совсем мне верит.
– Это знаешь на что похоже…
– На что?
– На… на… – подыскиваю я образ. – О! Если бы Москва была Адлером! Все носятся, сигналят и никому дорогу не уступают! И все друг друга знают! Вот, точно!
– Га-га-га, – грохочет Вася. – То есть у нас порядок, что ли?
– Полный, Вася, полный порядок, как в Германии!
– И чего они там, врезаются?
– Ты знаешь – ни одной аварии не видел! Хотя многие машины мятые.
– Да, дела… – Вася оживляется: приятно, когда где-то хуже, чем у тебя.
– Так что ты зря ругаешься! – продолжаю я. – Вон видишь мудака на Инфинити?
– Ну!
– Так вот, у нас их за версту видать, а там все так подрезают!
– Турки! – говорит Вася.
– Вообще-то – арабы… – мягко поправляю его я.
– Какие арабы?
– Обыкновенные… – ещё мягче говорю я.
Вася напрягается. Я начинаю ёрзать. Всё дело в том, что Вася в географии, как бы сказать, э-э-э…. слегка путается он в ней. Не далее как вчера он долго рассказывал мне про своего знакомого, вернувшегося из-за границы. Он с упоением говорил о его поездке в Швецию и о тех впечатлениях, которые его знакомый вывез оттуда. Особенно его поразил рассказ об отеле, в котором был огромный застеклённый бассейн с видом на горы. “Прикинь, – говорил Вася, – плавает он там, а за окном АЛЬПЫ”. Я, по простоте душевной, сказал Василию, что в Швеции нет Альп, и сразу горько пожалел о содеянном. “Как нет?” – спросил он меня. Нет и всё тут. И что, не видно даже? Абсолютно! Вася осунулся. “Что ж он, гад, наврал мне, что ли?!” Я пытался успокоить его и выражал надежду, что это была не Швеция, а Швейцария, или он просто ошибся, но Вася был мрачнее тучи и упрямо твердил именно о Швеции. С того разговора я не раз натыкался на такие неточности в его рассказах и старался пропускать их мимо ушей. А тут вот – попался…
– Так, постой, Каир – это же в Турции?
– В Египте…
– А Стамбул?
– Стамбул – в Турции!
– Столица ихняя!
– Нет…
– Как нет?!.. – Вася совсем расстроился.
– Столица – Анкара…
– Анкара?!!! Это же у нас, в этом, блядь, как его?!.. В Узбекистане!
– Астана?.. – с тяжёлым сердцем спрашиваю я.
– Во, во, Астана!
– Она в Казахстане…
– В Казахстане?!
– Да…
– Точно….
Мы едем молча. Я смотрю в окно, Вася – на дорогу.
– У меня там кореш жил… – говорит вскоре Вася и добавляет с надеждой в голосе: – Говорит – жарко там…
Я цепляюсь за его слова:
– Точно говоришь! Жарко! Очень жарко!
– Ну, – облегчённо вздыхает Вася, – я и говорю – жара п…. какая! И чай все пьют!
– Да! Упиваются! – выдыхаю я и меняю тему. Мир восстановлен, и мы снова дружно кроем матом вездесущих “чайников”. Не барская это наука – география.
– Куда прёшь, урод хромированный!! – ору я.
Газель ныряет в подворотню и, проехав по двору, выскакивает на соседнюю улицу, ещё один поворот, и Вася резко тормозит:
– На месте! Вот дом шесть, а нам какой нужен?
– Восемь.
– Значит, вон та башня. Пешком надо, ближе не подъеду, вон сколько машин наставили, раскорячимся!
– Нормально, дойду.
– Давай, а я пока в движке покопаюсь… Рычит, сука, что ты будешь делать!
– Добро.
Я оставляю Васю с рычащей сукой и бегу к дому. Мы уже начинаем сильно опаздывать, ещё немного, и кранты, график полетит в тартарары.
В подъезде бдительный вахтёр меряет меня взглядом:
– Куда?
Говорю квартиру.
– Зачем?
“Разуй глаза, дедуля!” – я молча показываю ему ёлку.
У него глаза на лоб лезут:
– Какая большая!..
– Я пойду?..
– А?!
– Я ПОЙДУ?!
– Да, да… 11 этаж…
– Спасибо.
Большой лифт наличествует, это очень хорошо: тренировки тренировками, а без обеда силы тают. Обязательно нужно перекусить после этой доставки, а то упаду прямо в квартире, под ёлкой. Умру, так сказать, на сцене. Это никуда не годится! Умирать до Нового года нельзя, вот потом – пожалуйста…
Звонка у двери нет. Странно – дом новый, “улучшенной планировки”. Стучусь.
– Открыто!
Вхожу. Ого, вот это круто! Большая комната, из мебели – диван, пара стульев и шкафчик, а посередине два потрясающих, слегка разобранных, но явно работающих как часы, вкусно пахнущих сталью и смазкой мотоцикла BMW. Я к технике равнодушен, но эти – хороши!
Хозяева, два упитанных сорокалетних мужичка, с круглыми и приятными лицами, выходят из соседней, маленькой, комнаты. Там у них склад. Видно, что люди увлечённые и не бедные совсем.
– Здравствуйте! Где вам ёлочку поставить?
– Да где хотите! Вот прям тут и ставьте!
– Легко!
Привычно ставлю ёлку, а сам всё посматриваю на мотоциклы.
Хозяева, приметив мой взгляд, улыбаются:
– Хороши?
– Да!
Это правильный ответ. Они улыбаются ещё шире, но с лекцией о достоинстве своих железных коней не лезут. Они нравятся мне всё больше и больше. Внезапно замечаю, что пока я разглядываю мотоциклы, меня разглядывают два великолепных французских бульдога (уж простите, но точные копии хозяев: упитанные, крепкие, с круглыми головами и серьёзным выражением глаз). Они не лают и не пытаются меня напугать (что собаке сделать не так уж просто, я уже не раз сталкивался в некоторых квартирах со “случайно вырвавшимися” питомцами, и ничего, кто ещё кого напугал). Осмотрев ёлку, они комично ходят вокруг меня и очень серьёзно изучают. Я не могу сдержать смех и фыркаю одному из них прямо в морду. Он делает свои без того большие, навыкате глаза ещё больше и наклоняет голову. Я показываю ему язык и хохочу, до того смешно он чихает в ответ на мою фамильярность и с достоинством удаляется в другую комнату. Второй бульдог следует за ним даже не чихнув – характер!
– Принимайте!
– Уже? Быстро вы! Небось, уже столько их переставили!
– Да не без этого…
– Спасибо, это вам.
– Много! – говорю я. – Слишком много даёте!
– Много не мало!
– Нет.
– А если вот так? – он вытаскивает одну купюру.
– Да вы поймите, это лишнее!..
– Тогда вот что, подождите секундочку! – говорит один из них и идёт на кухню.
Жду. Он возвращается с бутылкой коньяка и горстью мандаринов.
– Держите! Нам два ящика подарили, надо помочь… Нормально?
Я предательски ухмыляюсь, и мы все смеёмся – мужчины неисправимы!
– Для сугрева!
– Спасибо, – беру бутылку. По виду – совсем неплохой коньяк. “Вот и славно! – думаю. – А то третий день кашляю. Вот и полечусь на досуге…”
– До свидания.
– Удачи!
Ухожу под взглядами восьми очень серьёзных глаз – есть ведь хорошие квартиры!
Вася с понятной мне печалью смотрит на бутылку.
– Эх…
– Извини, Вась…
– Прямо сейчас и начнешь? Да?
– После шести!
– А что так?
– Мы ж не шайка! Мы – Первая Бригада! Приходится держать марку!
– Ну ты даешь! – восхищается Вася. – Надо же!
– Это что, – говорю, – я вот один раз…
Метель снова набирает обороты. Фонари освещают толпы безнадёжно стоящих в заторах машин. Мы среди них.
Глава 7
Едва-едва отъехали с очередного адреса, как телефон в моём кармане отчаянно затрезвонил.
– Диспетчерская, Вась! Сейчас подкинут нам огонька!
– Да вертел я эту диспетчерскую! – злится Вася. – Мы им что, разорваться должны, что ль?!
– И не на две части, Вась, а штук на сорок! – Беру трубку. – Алё, блин! Что такое?
– Вы где? – истошно орёт трубка.
– В газели!
– Да нет, – не понимают юмора на том конце, – улица какая?
– Мантулинская.
– Стой! – орёт диспетчер. – Стой на месте!
– Тормози, Вась. Не иначе, пожар в другую сторону!..
– Да ё-моё! – Вася сворачивает на грязную обочину.
– Ну, – вопрошаю я трубку.
– На Мантулинской ёлка нужна! – радостно сообщает диспетчер.
– Да ну! А я думал, роды принять надо или потушить чего! Чего орать так.
– Пиши адрес! – игнорирует мои слова диспетчер.
Я записываю.
– Это квартира. Тебе нужна Лена.
– А у неё грудь как, подходящая?! – я подмигиваю Василию.
– Вот заедешь и выяснишь! – диспетчер невозмутим. – И отзвонись потом.
– По поводу груди? – говорю я, но в ответ слышу гудки.
– Вот так всегда, Вась, ни те слова ласкового, ни те денежной премии в миллион рублей! Кстати, Вась, а ты не помнишь, как женская грудь выглядит?
– Не-а, – ржёт Вася, – не помню!..
– Вот и с этими ёлками забывать начал… Хотя постой, по-моему, она такая зелёная и пушистая…
– Ага! И в сетке! – смеётся Вася.
– Да, да, говори…
– Хорош! Дом какой?
– 43-й. Да вон он!
– Где?
– Да вон, чуть не проехали!
– Всегда бы так! – Вася заворачивает во дворы. – Подъезд?
– Второй.
– Приехали…
– Класс! Доставили в пять секунд!
– Установка нужна?
– Говорят, нет…
– Так беги давай, чего сидишь-то?..
– Ну ни хрена себе! А ещё друг называется! – я вываливаюсь из тёплой газели в снег и грожу Васе кулаком. – Ладно, ладно, вот приду и буду коньяк хлестать! То-то ты затрясёшься!
– Иди работай! – отмахивается Вася. – Чтоб ты всю жизнь ёлки развозил!
– Чтоб ты всегда мне помогал в этом! – парирую я.
– Уйди! – шумит Васька и закрывает дверь.
Я достаю ёлку и иду в дом.
– Доставка ёлки!
За дверью раздаётся нечто похожее на всхлип.
– Ёлочку заказывали?! – говорю я громче.
Дверь медленно открывается, и молодая девушка смотрит на меня огромными синими глазами.
– Елена?
– Д-да-а…
– Вот ваша ёлка!
Она всё ещё в шоке.
– Но, я… я ведь пять минут назад только заказала… А вы уже… п-приехали…
Я (проходя в квартиру) ошарашиваю Елену ещё больше:
– Это новая технология! – говорю я. – Транспортные самолёты Королевских ВВС Дании, гружённые свежими ёлками, взлетают с аэродрома близ Копенгагена и берут курс на Москву. Сквозь мрак и метель, по приборам, они рвутся в мирное небо столицы… Их путь труден и опасен! Не все из них вернутся обратно…
Глаза Елены выражают нечто совершенно невообразимое. Она никак не может прийти в себя и, отступив под моим напором к стене, с ужасом и изумлением внимает моим словам. Я не даю ей ни единого шанса очнуться и продолжаю:
– … Барражируя над городом, лётчики тревожно вглядываются в незнакомую сеть улиц и до рези в глазах ждут сигнала с земли… Едва поступает заказ на ёлку, как ближайшая дежурная группа быстрого реагирования, в данном случае – мы (при этих словах я звучно ударяю себя а грудь), зажигает сигнальный огонь на крыше дома клиента и ёлка, без промедления, сбрасывается нам с парашютом… Один огонь – одна ёлка!
Губы Елены начинают трястись. Я и сам с трудом сдерживаю смех и успеваю выпалить последнее, что приходит на ум:
– Необходимый нам размер ёлки мы передаём буквенным кодом! Я ложусь на крышу и изображаю своим телом буквы латинского алфавита…
– Ха-ха-ха… – захлёбывается хохотом Елена, сползая по стене вниз.
– …У-у-у меня… хи-хи-хи… – тоже оседая на пол бормочу я. – Даже и куртка… ха-ха-ха… я-я-яркая… чтоб лучше с воздуха видно было….
У нас истерика. У неё, видать, тоже был трудный день, и она хохочет до полуобморочного состояния. Минут через десять, всё ещё вздрагивая от смеха при взгляде друг на друга, мы начинаем разговаривать. Выясняется, что установка ей всё же нужна. Причём – в её подставку. Я прошу принести подставку для диагноза. Держась руками за живот, Лена уходит. Я сам еле жив, – вот ведь меня понесло-то! А надо работать! Установка в подставку клиента ещё то развлечение. Попадаются такие монстры, с такой жуткой мешаниной ржавых пружин и присосок, что страшно руки туда засовывать – слоновий капкан, а не подставка для ёлочки. Поэтому мы не любим такие заказы и всегда берём за них дополнительные деньги. Лена несёт с балкона что-то зловеще поблескивающее.
“Жаль, – думаю я, – всё так весело начиналось”. Осматриваю механизм и светлею – сделано гениально! Смотрю, кто сделал – Польша! Мать честная, научились!
– Где ставить?
Лена молча показываем пальцем на центр комнаты. Я молниеносно ставлю ёлку и зажимаю её чудо-механизмом. Как фокусник, одним движением срываю сетку с ветвей, чуть распушаю их и поворачиваюсь к Елене.
– Готово!
– Уже?..
– Но-но-новая технология!.. – говорю я на свою голову.
Мы снова хохочем. Лена уже плачет, и я пронимаю, что переборщил.
Собираю свои вещи и беру с неё нужную сумму.
– До свидания…
– Да… да… – шепчет она. При взгляде на мою чёрно-жёлтую куртку её снова разбирает смех.
– И помните, Елена, – говорю я уже на выходе. – Один огонь – одна ёлка!
Я выхожу на лестницу под её стон. При выходе из подъезда меня самого начинает колотить, и я добираюсь к машине почти на четвереньках.
– Ты чего, Лёх?! Лёх! Что случилось?
Но я только машу на него руками и хватаю ртом воздух.
– Ну, расскажи!
– Не могу… – хриплю я. – Извини…
Отдышавшись, я звоню диспетчеру, докладываю о выполнении задания и тянусь за коньяком.
– За детей!
– Ага!.. – с белой завистью глядя мне в рот, выдыхает Вася.
Я припадаю к горлышку и делаю порядочный глоток. Это потрясающе здорово! Отпиваю ещё немного, выжидаю пару минут и съедаю мандарин. Вася истекает слюной.
– Ну, как? – тихо спрашивает он.
– Славно!.. Очень славно!.. – так же тихо отвечаю я.
– Э-эх-х-х… – Вася заводит движок и втыкает первую передачу. – Я вот тоже раз прикупил с дружком…
Машина мягко катится по снегу на следующий заказ. Город потемнел, и в окнах уютно горят огни. Люди, вернувшись с работы, отдыхают, а нам же предстоит ещё несколько часов этой медлительной гонки, гонки сквозь чёрно-белую пелену дорог, празднично подсвеченную красными стоп-сигналами впереди идущих машин.
Глава 8
В диспетчерской мучились недолго. Вскоре телефон опять взвыл.
– Да что ж такое! – уже основательно разозлился я. – Да! Вы в эфире, говорите!
– Выручай, Лёш…
– Это самые плохие слова, которые я слышу за последний месяц! Что, опять?
– Да тут одна наша машина заглохла. Мы пытаемся что-то сделать, но один заказ просто горит.
– Ёлка какая нужна?
– Три метра. У тебя есть?
– Найдём… Куда?
– Ты только не ругайся… Митино…
– Что?!! – заорал я. – Да вы что, спятили, что ли? Какое Митино?! У меня ещё три адреса висит! И везде уже точно опоздаем!
– Я с ними договорюсь, они тебя дождутся…
– Отлично, а дома меня дождутся?! Как ты думаешь?! Опять в полночь закончим?!
– Ну надо, Лёш, ты же понимаешь…
– ……….!!!!!! Понятно! – я тяжело вздыхаю. – Ладно. Хорошо. Сейчас мы завезём один свой заказ, мы уже близко совсем, потом в Митино, а потом прикончим наши оставшиеся.
– Отлично! Пиши адрес…
Когда я закончил писать, машина резко встала. Вася заглушил мотор и откинулся на сиденье.
“Всё, – решил я. – Вася вскипел. Митино его доконало… Понять можно. Ну и денёк!”
– Вась, ты чего?.. – я робко тронул его за рукав. – Вась…
– Машина дальше не пойдёт!
“Точно – вскипел! Час от часу не легче… ну дела….”
– Машина дальше не пойдёт, – торжественно сообщил мне Василий, – пока ты не сбегаешь во-о-он туда (он показал взглядом на что-то за моей спиной) и не принесёшь оттуда огромную, просто невообразимых размеров сумку, полную…
Я оборачиваюсь и радостно заканчиваю его фразу:
– …блинов! Огромную сумку блинов с разными начинками и два гигантских стакана горячего чаю с лимоном!
– Да! – кивает Вася. – Именно так.
– Я мигом! – я выскакиваю из машины и, низко наклонив голову, несусь к палатке.
Обратно я иду медленно, – в руках у меня полулитровые стаканы с чаем и пакеты с десятью набитыми всякой всячиной блинами. Мы молча разворачиваем свёртки и начинаем жрать, урча, как сотня голодных котов. Обжигаясь горячим чаем, я глотаю блины как пельмешки, и они исчезают невероятно быстро. В “мирное время” я обычно наедался одним таким блином, сейчас же, съев пять, я ощущаю такой свирепый голод, что с трудом сдерживаюсь, чтобы тут же не побежать обратно, за новой порцией. Василий думает о том же.
– Может, ещё, а?..
Я беру себя в руки.
– Нет, Вась, нельзя, – говорю я вкрадчиво и нежно. – А то мы уснём…
– Хорошо бы… – Вася мечтательно ковыряется в зубах.
– Поехали, а?..
– Можно…
Машина фыркает и трясётся, Вася любовно называет её мёртвой коровой и безногой развратной женщиной, машина стыдится своего поведения и, взревев, мчит дальше, в неизведанное.
Заказ простой. Я отдаю ёлку (меня даже в квартиру не пускают, – вдруг напишу потом о них гадость!), получаю деньги, и мы тащимся в Митино. В одном месте Вася срезает путь дворами, но на выезде нас никак не хотят пускать в поток – никто не уступает нам дорогу.
– Лёх! – призывно смотрит на меня Вася.
– Ай момент! – говорю я и выскакиваю из машины.
Я выхожу на дорогу и поднимаю руки. Мой вид ужасает участников дорожного движения – всклокоченные волосы, донельзя расхристанная куртка и дикий взор, – сразу два ряда останавливаются как вкопанные. Вася выезжает. Уже залезая в кабину, я замечаю в своей руке топор, оказывается, я им размахивал… Вася смеётся и одобрительно хлопает меня по плечу, он уверен, что это я специально сделал, для пущего ужаса… Я не разочаровываю его и делаю зверское лицо, а сам недоумеваю: “Когда это я его успел выхватить?”
В Митино тоже всё гладко. По пути туда я прихлёбываю коньяк и чувствую себя преотлично. Усталость уходит, и, кажется, я мог бы вот так ещё сутки носиться и носиться по городу, развозя ёлки, ругаясь, смеясь и потихоньку обрастая хвоей. Алкоголь тут ни при чём. Так происходит каждый вечер – это второе дыхание. Только на этом и можно продержаться и не упасть, как загнанная лошадь, по пути на очередную доставку.
Из Митино мы выезжаем около половины десятого. Машин снова стало немного, на улицах темно и снежно. Стойкое ощущение, что сейчас раннее утро и мы едем со склада на первый вызов. Это наваждение настолько сильное, что я с опаской смотрю на свой путевой лист, – нет, всё в порядке, он весь исписан и исчёркан, а внизу два последних адреса, оба на одной улице.
На первом меня уже не ждут. Когда я звоню, в квартире поднимается суматоха, слышен лай маленькой собачки и голоса. Жду у двери. Открывают.
– Здравствуйте, извините, что так долго. Погода…
– Проходите…
Я механически ставлю ёлку и закрепляю её, беру деньги и начинаю одеваться. Но одного ботинка не хватает. Я сонно ищу его в полутьме прихожей. Нет. Бред какой-то.
– Простите, вы мой ботинок не видели?..
– Спёрла! От зараза!
– Кто?! – удивляюсь я и тут вспоминаю маленькую рыжую собачку, вертевшуюся в коридоре, а потом исчезнувшую.
– Да вы не волнуйтесь, она их не грызёт, только прячет… Сейчас найдём!
Семья начинает поиски. Я в них не участвую и сижу в коридоре. Через некоторое время ко мне подходит виновница торжества и садится рядом. Я глажу её и о чём-то думаю.
– Вот он! – слышится радостный крик. – В ванну засунула! За стиральную машину!
Собачка виновато смотрит на меня, но я не злюсь, – у всех своя работа.
– С наступающим!
– Спасибо. До свидания.
Вася снова спит. Усталость накатывает и на меня, но поддаваться ей нельзя, иначе, раскисаешь и становишься тупым и ватным. Бодрее, Алексей, бодрее!
– Вася, вставай! Нам ещё Кремль украшать!
– Какой Кремль?! – бурчит Вася спросонья. – Они что там, с дуба рухнули?!..
– Вася, вставай, в Кремле нет дубов!..
– Ну, со Спасской башни рухнули, один чёрт…
– Последний заказ, Вась, соберись!
– Куда?
– На этой же улице, только на другой стороне.
– Готовь ёлку!
– Всё на мази! Жми на газульку!
Подъезжаем. Клиент спускается сам – ему нужно три ёлки на выбор. Выставляю шесть – любуйтесь! Он задумчиво осматривает их все. Вася и я стоим рядом и нетерпеливо молчим, – как только он сделает выбор, мы свободны. После нескольких томительных минут Василий не выдерживает и шепчет мне:
– А может, ну его на..! За…л уже высматривать!..
– Вася, – шиплю на него я. – Уйди!
Вася скрипит зубами, садится в машину и громко включает музыку. Проходит ещё несколько минут. Клиент молча продолжает вышагивать вдоль шеренги замерших по стойке смирно ёлок. Теперь начинаю злиться я.
– Вам какая ёлочка нужна? – задаю я наводящие вопросы. – Постройнее, попышнее?..
– Да я вот думаю… – изрекает мужчина и прикуривает сигарету. Его дом – вот он, раз и там, а нам ещё на склад, остатки выгрузить, и только потом домой! А время – двенадцатый час, а завтра вставать в 5:20! “Ну, решай же, гад!” – свирепею я.
– Так что же, выбрали?..
– А ещё у вас есть?..
“А топором по голове?!”
– Вы скажите, какой вам размер нужен, а я вам подберу.
– Э-э-э, ну-у… Метра два, два с половиной…
– Они все перед вами, других у меня уже нет.
– А поменьше, есть?
Чтобы не задушить его немедленно, я яростно выгребаю из газели всё, что там осталось. Целый ёлочный базар получается. Мужчина не спешит.
“Так, пора брать быка за рога!” – понимаю я.
– Подобрали?
– Нет ещё…
– Вы знаете, у нас ещё два заказа. Если вам ёлочки не подходят, извините, других у нас на данный момент нет. Можем привезти вам завтра ещё.
С этими словами я начинаю убирать елки в кузов.
– Но…
– Это всё, что у нас есть, извините!..
– Постойте. Мне нужна, ну-у… А у вас лапника нет?!
– Чего?!
– Лапника! – мужчина широко улыбается. – Мне, вообще-то, лапник нужен.
“А что ж ты мне тут голову морочишь?!” – злюсь я, но на всякий случай уточняю, а то вдруг диспетчер ошибся.
– Но вы ведь просили вам ёлку привезти, да?
– Да! – он просто сияет.
– Понятно, – говорю я. – Одну минуту.
Лапник у нас тоже есть, и хороший. Я лезу в кузов и свечу фонариком.
– Ага, вот он.
Вылезаю и даю ему связку лапника.
– Мне два нужно! – весело говорит мужчина и, видя моё лицо, повторяет, но менее радостно. – Два… лапника… мне…
Лезу опять и нахожу вторую связку, последнюю. Отдаю ему.
– Спасибо. Сколько с меня?
Столько-то. Он долго мусолит бумажки. Чаевых я с него, конечно, не возьму, но просто интересно, предложит или нет, и сколько. Даёт мне мятую пачку мелких купюр. Считаю.
– Вы знаете, тут немного не хватает!
– А я вчера спрашивал, и мне сказали, что если оптом, то скидка будет! – говорит он.
Я открываю рот и… закрываю. “Пронесло! Чуть не убил!” Меня разбирает смех.
– Разумеется! Извините. Просто вылетело из головы! Сами понимаете – весь день на ногах!
– Конечно, конечно, ПОНИМАЮ, – говорит он и уходит во мрак.
Я беру ёлку, но, не выдержав, роняю и лезу в кабину.
– Убил? – совершенно серьёзно спрашивает меня Вася.
– Убёг, – отвечаю я. – Только я за топором потянулся, а он как жиганёт! Коньяк где?
– Вон…
Жадно допиваю последние глотки и иду обратно, убирать ёлки. День закрыт. Занавес.
Всем спасибо, все свободны. Закрываю кузов, сажусь и звоню диспетчеру.
– Всё!
– На базу! – звучит в ответ.
– Повтори, пожалуйста, для Васи, он не верит!
– НА БАЗУ!!!
– УРАААА!!!! – ревём мы.
– Вася! – говорю я.
– Пулей домчимся, – с полуслова понимает он меня и даёт газ.
Мы летим по пустынным улицам и переулкам. Снег снова начинает идти, но уже не мелкой крошкой, а тяжёлыми, красивыми хлопьями. Вася вынужден сбавить скорость. Да это уже и не может ничего изменить – наступила полночь. Я смотрю в окно и вдруг истошно кричу и толкаю Васю в бок:
– Смотри, смотри!
– Вот это да!
Бок о бок с нами широкими плавными прыжками скачет большой заяц. В неестественном жёлтом свете дорожных фонарей, на фоне высоток и припаркованных автомобилей это похоже на какое-то волшебство или сказку. Да, именно сказку, хорошую белую зимнюю сказку. Всё вдруг складывается воедино, и я чувствую на глазах влагу. “Новый год, – думаю я. – Ведь через четыре дня наступит Новый год! Боже мой, как хорошо жить! Боже мой!”
Заяц несётся рядом с нами ещё метров сто, а потом легко прыгает в сторону и тает в белом тумане, обволакивающем спящую Москву. Но волшебство остаётся. Кровь бурлит у меня в жилах, и я закрываю глаза. Я знаю, что слишком устал и не смогу уснуть. Да это и не важно, просто мне нужно немного отдохнуть, совсем чуть-чуть, а завтра – а завтра всё будет хорошо.
– Вась… – говорю я, не открывая глаз.
– А…
– А давай споём?..
– Давай… – он выключат музыку, и некоторое время слышен только шум мотора и ровное шипение шин.
– Только я, это, ну, того, – говорит Вася, как будто знает, что я хочу спеть, – слов не знаю…
А я и сам не знаю. Просто на душе у меня печально и тепло Я приоткрываю глаза и смотрю на нахохлившуюся за рулём фигуру Василия, и неожиданного для самого себя, немного хрипло, но с большим чувством, тихо вывожу как будто бы давно всеми забытые слова:
Как грустно, туманно кругом,
Тосклив, безотраден мой путь,
А прошлое кажется сном,
Теснит наболевшую грудь.
– Эту я знаю, – елозит на сиденье и тихо бормочет Вася и очень точно вливается в припев, у него, оказывается, неплохой голос.
Ямщик, не гони лошадей,
Мне некуда больше спешить,
Мне некого больше люби-ить,
Ямщик, не гони лошадей.
Как жажду средь мрачных равнин
Измену забыть и любовь,
Но память мой злой властелин,
Все будит минувшее вновь.
Все было лишь ложь и обман,
Прощай, и мечты, и покой,
А боль не закрывшихся ран
Останется вечно со мной.
– Припев, Вася! Э-э-эх!!
Ямщик, не гони лошадей,
Мне некуда больше спешить,
Мне некого больше любить,
Ямщик, не гони лошадей.
– Чуть тише!..
Ямщик, не гони лошадей.
– Совсем тихонечко, Вась, еле-еле…
Ямщик, не гони лошадей…
Степаныч
Птицам Степаныч не доверял. Каждого нахального воробья провожал он подозрительным взглядом, а сорок так и вовсе не переносил на дух и каждый раз грозил им своим сухим, узловатым, похожим на морёную корягу кулаком, ругаясь, на чём свет стоит. Ему всё казалось, что птицы, каким-то невообразимо подлым образом, воруют из его ульев мёд и одна мысль о такой гадкой краже приводила его в неописуемую ярость.
Приметив, к примеру, в раскидистых ветвях корявых, покрытых сине-зелёным лишаём яблонь пару синиц, Степаныч тотчас же бросал все свои дела, зло сплёвывал наземь измочаленную беломорину и крадучись, бежал в сарай, где хранилось его верное духовое ружьё. Бормоча ужасные проклятья в адрес пернатых расхитителей мёда, он сноровисто заряжал его горелой спичкой (так как настоящий боеприпас был непростительно дорог), нацеплял треснутые очки, проверял прицел и выскакивал наружу. Его подслеповатые глаза горели адским пламенем, когда он, крепко сжимая в руках оружие, пробирался среди разросшихся кустов смородины к деловито снующим в листве птахам. Приблизившись к нарушителям метров на пять, Степаныч сноровисто укладывал ствол на сухую жердь или крышку улья, долго, старательно целился, попеременно жмуря оба глаза, после чего, плавно, по всем правилам военной науки, нажимал на спуск. Ружьё негромко хлопало, птицы вспархивали, пролетевшая пару метров спичка падала в некошеную траву, а сам Степаныч, победоносно потрясая над головой своим «Овцебоем», слал вслед бессовестным мародёрам очередную порцию изощрёнейщей брани.
Если после этого зрелища, сторонний наблюдатель всё ещё оставаться на ногах, а не катался по земле, судорожно держась за живот, то он мог видеть, с какой трогательной нежностью, сияющий от счастья Степаныч протирал своим несвежим рукавом приклад ружья. Слова, что шептал он в эти мгновенья, были не слышны, но, несомненно, то были слова любви, чистой и лучезарной, как тёплое майское утро.
Спрятав «Овцебой» обратно и аппетитно закурив свежую папиросу, старик весело брался за свои прерванные дела, которые, по большей части, состояли в неторопливой колке дров, осмотра ульев и готовке незамысловатой стряпни на полуразрушенной кирпичной жаровне в целях экономии баллонного газа.
Объяснять Степанычу, что птицам его мёд неинтересен, было занятием бессмысленным и даже постыдным. Старик только кривил свои тонкие губы и склонял голову набок, выражая тем самым полнейшее своё презрение к говорившему, после чего продолжал всё делать по-своему. Даже за грибами он отправлялся не утром, как все люди, а вечером, сразу после заката и в свете мощного фонаря ухитрялся находить отменные подосиновики и белые.
– Мой гриб меня ждёт… – негромко огрызался он, в ответ на добродушные насмешки соседей. – Вечером гриб душистее… Понимать нужно…
Было точно известно, что Степанычу не менее семидесяти лет от роду, но точный его возраст был окутан мраком. Когда его спрашивали об этом напрямую, он начинал лукаво улыбаться и приговаривать, нарочито шамкая полным отменных зубов ртом, что, дескать, сам точно не ведает, но, мол, ещё сам Денис Васильевич, Давыдов то бишь, жаловал его в своём отряде как человека хоть и пожилого, но весьма ещё справного…
И действительно, глядя на дублёную тёмно-коричневую кожу, на обвисшие жгуты мышц, на когда-то мощную грудь, на широкие плечи, смятые, но не сломленные жизнью, на твёрдые, когтистые пальцы и корнями вьющиеся по рукам и ногам вены Степанычу можно было с лёгкостью дать лет сто. Однако стоило хоть раз увидеть, как лихо и беззаботно отплясывает он на незатейливых дачных празднествах, как ловко и разухабисто вскакивает и приседает, как гибки и подвижны все его члены, сколь неутомима спина, каким огнём лучатся его озорные глаза и сразу казалось, что нет ему и 50.
– Это всё от мёда, – приговаривать дед. – Мёд он всю силу в себе собирает… Пчела, чай, не дура, дерьма в дом не притащит… Понимать нужно…
Отпахав 45 лет на электроламповом заводе, Степаныч получил за годы упорного труда болезнь глаз, десяток почётных грамот и 6 соток скверной земли в богом забытых Шатурских болотах, где, по выходу на пенсию и обустроился. Жена его умерла давным-давно и сколько его все помнят жил он всегда один, худо-бедно, да сам. Потихоньку-помаленьку выстроил Степаныч себе дом, сложил неуклюжую, вечно дымящую «голландку», устроил корявую баньку, где совершал еженедельные омовения, разбил сад, завёл небольшую пасеку и зажил припеваючи, закусывая двойной очистки самогон сотовым мёдом, да крупными, кислыми яблоками, не зная никаких хворей и напастей кроме трёх своих родных внуков, желавших извести пчёл, перестроить дом и всё организовать на свой, «современный» лад.
Но обуздать деда было непросто. На все уговоры, угрозы и увещевания «родственничков» бывший матрос Северного флота отвечал коротко и категорично «Идите на…!», а сам уходил пить в сторожку, откуда возвращался поздно и – как и подобает настоящему моряку – заметно покачиваясь…
– Спалю!.. – хрипел он в запертую дверь большой комнаты, где спали внуки со своими жёнами. – Вчистую, спалю!.. Дармоеды!.. Коекакеры!.. Хрен вам, а не участок!.. Ух, я вам!..
Затем он с проворством обезьяны вскарабкивался по хилой лестнице на чердак, падал на свой матрац и засыпал богатырским сном, сотрясая дом раскатистым, «военно-морским» храпом.
Страсти постепенно накалялись и однажды летом, вопреки воле деда, внуки, на свой страх и риск, купили и свезли к участку брус и камни, намереваясь перейти в решающее наступление. Казалось, сила была на их стороне, но, как это часто водится, победа досталась тому, кто умел действовать дерзко, решительно и отважно…
Душной июльской ночью, ровно в два часа, ярко и грозно запылал примыкающий к дому дровяной сарай. Языки пламени жадно потянулись к распахнутым окнам первого этажа, быстро наполнив комнаты жаром и дымом. Диверсию, само собой разумеется, самолично (и не без разбойничьего удовольствия!), учинил Степаныч, щедро смочив стенку сарая керосином и вдумчиво поднеся к ней горящую спичку.
