Все имена и события изменены или нет…
Когда человек устаёт стучаться в двери,
он начинает швырять в окна камни.
Кен Кизи
Тьмы нет. Есть только гаснущий свет в наших сердцах.
Андрей Платонов
Глава 1
Я отдёрнул шторы, распахнул окно и жаркий московский воздух ворвался в мою квартиру.
– Мать честная, – простонал я. – Да что же это такое-то, а!?
На часах едва-едва минуло 10 утра, а над столицей уже стояло тяжёлое удушливое марево, полное запаха бензина и тающего асфальта. Июнь только перевалил за половину, но казалось, что уже середина июля – так душно и пыльно было в Москве. Листва была серой, газоны – жухлыми, а небо – грязным и мутным. Контуры высотных домов покачивались и плыли словно мираж. Солнце, которое было не в силах пробиться сквозь густой смог, превращало город в теплицу, где люди походили на сморщенные и пожелтевшие овощи.
– Дьявол, – продолжал ругаться я. – Мы в Каире что ли, я не пойму никак?! Где эта блядская утренняя прохлада?
На подоконнике стояла недопитая с вчера бутылка пива. В смутной надежде на чудо я сделал глоток и немедленно выплюнул тёплую жижу в горшок с кактусом.
– О-о-о, господи!!! Проклятье! Жара, опять эта проклятая жара! Я с ума от неё сойду!
Я отошёл от окна и рухнул в кресло, прикрыв свою наготу валяющейся на полу соломенной шляпой. Вещь, купленная мною в Париже и некогда-то весьма элегантная, вчера была измята и безнадёжно заляпана сладким красным вином.
Я пошарил на столике, я нашел чудом уцелевшую сигару, спички и без удовольствия закурил.
«И это моё утро!? – думалось мне. – Утро поэта и человека! Ужас! У-жас!»
В соседней комнате гулко и жалобно застонал диван. В такт ему, хрипло и тяжело, как умирающее животное, застонала женщина. Время от времени стоны стихали, и было слышно, как она что-то быстро и неразборчиво бормочет. Эти стоны и бормотания обостряли мою и без того дикую мигрень.
– Эй, полегче там, кролики, – забарабанил я кулаком в стену. – Мебель поберегите!
Стоны на секунду стихли, а потом возобновились с удвоенной силой. Я безнадёжно обмяк. Судя по всему, за стеной трудился мой друг – Алексей и, если мне не изменяла память, «труд этот был страшно громаден», поскольку женщина, которую он вчера подцепил, была стара, толста и страшна…
– Сволочи! Дождётесь у меня, – уныло прокричал я. – Сейчас вот как опохмелюсь, как начну ругаться во все инстанции! Никакой управы на вас нет! Дикари!
– А можно потише, а? – вдруг услышал я и вздрогнул. – Голова очень болит…
На моей всклокоченной и разверзнутой кровати, в самом её центре, на спине, лежала голая девица, её длинные тёмные волосы закрывали ей лицо. Я совсем забыл про неё. Ей было около 30, и она была лет на 15 моложе и килограмм на 25 легче той, застеночной. Накануне, я даже было подумал, что они мать и дочь… Вчера вечером, на каблуках, в чёрном открытом платье и на фоне своей подруги она выглядела весьма и весьма эффектно. Теперь – нет. Их имена я не смог бы вспомнить даже под пытками…
– О, привет, – я отсалютовал ей шляпой. – Ты как, жива?
– Нет… – она приподнялась на локтях. – А сколько сейчас времени?..
– В аду часы не тикают! – злобно выдал я. – Могу только сообщить, что сейчас начало следующего за вечером пятницы дня.
Она бессильно откинулась на подушки и жалобно заныла:
– Принеси водички, пожалуйста, а-а-а-…
– Воды нет! У меня из кранов только пиво течёт и ликёры всяческие… А ещё есть джин.
– Нет, – заорала она и забилась в истерике, – только не ДЖИН! Нет! Даже не произноси это слово! О-о-о-о!!! Да дай же мне хоть что-нибудь, я умираю, ты слышишь?!
– Сейчас сообразим.
Я встал, надел шляпу и, покачиваясь, двинулся на кухню, по пути заглянув в соседнюю комнату. Там моему воспалённому взору открылась огромная толстая прыгающая задница, крепко-накрепко оседлавшая моего лежащего на диване и сучащего ногами друга. Меня аж всего передёрнуло. Проще всего было бы пройти мимо, но бросить товарища в беде, это низко. Я взял себя в руки и, откашлявшись, начал так:
– Мадам, – произнёс я, сдерживая рвущийся смех и ужас. – Мадам! Я ни в коей мере не хочу вмешиваться в процесс вашей бурной жизнедеятельности, но, просто как врач(!), считаю своим долгом предупредить Вас, что у Алексея слабое сердце, авитаминоз паховой области и тяжёлая контузия, ещё с Гражданской… А ещё у него протез головы, и он по утрам часто барахлит … Не ровен час – отскочит, а мастерские по субботам закрыты. То-то мы с ним, с горемычным, напрыгаемся… Вы уж будьте любезны, поосторожнее там, с ним, с протезом в смысле, а то…
Жопа замерла, потом мелко затряслась от хохота и повалилась на бок. Берлинская стена рухнула, и из-под её обломков выглянуло ухмыляющееся лицо Алексея.
– Доброе утро! – выдохнул он, но в его взгляде ясно читалось «Спасибо!»
– Мир вам, мои малыши, – благословил их я и продолжил своё триумфальное шествие на кухню.
На кухне был полный разгром. Я поднял с пола свои когда-то белые брюки и надел их. То был крайне необходимый шаг к восстановлению в этом хаосе некоего подобия цивилизации. Вытащив из холодильника четыре холодные бутылки пива, я открыл их, разнёс страждущим, и снова упал в кресло. День обещался выдаться трудным.
Через полчаса все расчухались, приоделись и собрались на кухне. К тому времени я принял душ, доел остатки вчерашней колбасы и шпрот, выпил ещё одно пиво и был готов к любым подвигам. Последним на кухню вышел Алексей. С большим достоинством он явил нам свой большой пивной живот, уныло болтающийся членчик и белесые ноги в серых носках.
– Сатир из Вифлеема! – приветствовал его я.
Дамы страшно возмутились его виду, и под их гневные крики и мой хохот Алексей вынужден был удалиться, и вернуться вновь уже облаченным в мятую простыню.
– Я не понимаю, – удивленно говорил он, игриво похлопывая себя пухлыми ладонями по припухшим щекам. – Чем, собственно, обязан?.. И весь этот восторг?! Право, я удивлён, удивлён…
Разлив остатки пива по кружкам, мы дружно чокнулись и выпили. Солнце, прорвав на минуту тлен смога, ворвалось на кухню и хлёстко засверкало в нашей посуде. Грусть и отчаянье охватила меня, моё сердце сжалось, и чтобы не пасть духом, я поднялся.
– Так! – постучал я вилкой по стеклу и полез на табурет. – На повестке дня несколько душетрепещущих вопросов, и первый из них, который более всего мучит массы, это полное иссик… иссек… иссякновение! запасов алкоголя в сей скорбной обители.
– И сигарет!.. – бурно поддержали меня из зала. – Сигареты тоже кончились!
– Засим, – продолжил я, – предлагаю путём быстрого прямого открытого голосования выбрать гонца и заслать его в ближайший продовольственный магазин, дабы восполнить эти пробелы! (Аплодисменты!) Остальные вопросы на данный момент считаю второстепенными и недееспособными! Спасибо.
Я раскланялся и слез. Все не сговариваясь, посмотрели на Алексея.
– Мне, что ли, идти, – изумился он.
– Да! Да! Да!
– Ну ладно… Мне не трудно.
Он допил своё пиво и сделал вид, что хочет сбросить простыню.
– Не смей! – заверещали женщины.
– Так и быть, – величественно отозвался он и ушёл одеваться.
Когда он снова пришёл одетым в джинсы и рубашку, меня осенило:
– Стоп! – воскликнул я. – Я иду с тобой, а то ты пропадёшь на век (я тебя знаю!) и мы тут все умрём от жажды. Мы мигом! – обратился я к дамам.
Я вскочил со стула и нацепил какую-то футболку.
Кстати, девушки, – сказал я. – Денег то после вчерашнего, тю-тю, маловато в смысле…
– Да ладно уж, на, берите…
Вера (та, что была со мной) протянула мне пятьсот рублей, а Надежда (Лёшина) дала сто.
– Вот видишь, Алексей, – не преминул заметить я, когда мы ехали в лифте, – кто как работает, тот так и пьёт! Получается, я в пять раз больше на своей наработал, чем ты…
– Ерунда, – отмахнулся Лёшка. – Моя ещё ночью мне свои коронки золотые подарила… В знак глубокой признательности и любви! Целую горсть…
– Они что, к члену прилипли или просто от старости на простыню выпали, а ты их потом подобрал?
– Почему сразу от старости, – не конфузился Алексей. – Любишь ты Жигунов позлословить! Обычная алкогольная цинга…
– Ну ты гигант, – хохотал я. – Не пробить!
– Эх, знал бы ты, как я через это страдаю! – очень серьёзно ответил Лёха.
– Лёш, если честно – даже представить страшно…
– То-то и оно…
Глава 2
Накануне мы гуляли в «Ванильном небе», что находится во дворах на Никольской улице. Рабочий день отгорел. На Москву медленно опускались горячие и беспокойные сумерки. Пятница бесстыдно манила нас к себе, и мы не противились её порочным желаниям. Уставшие и измочаленные, перехватывая по стаканчику на скорую руку то там, то сям, мы плавно спускались по Тверской, и вот уже огни Кремля и Манежа открылись нашему взору. Ускорив шаг, мы быстро прошли мимо гостиницы «Москва», пересекли полную молодёжи и туристов Площадь Революции, вышли к Китайгородской стене и вскоре оказались у входа в кафе, находящееся на втором этаже. Внутри было неожиданно тихо и довольно прохладно. Сев в углу, мы заказали пиво и возбуждённо стали делиться планами на выходные.
Мне нравилось это место. Деревянная мебель, диванчики и неяркий свет делали его по-домашнему уютным и приветливым; особенно это было заметно днём, когда зал пустовал. Я часто бывал здесь и подолгу сидел в одиночестве, покуривая трубку, читая романы и потягивая холодное пиво. Здесь же я назначал свидания, отмечал праздники и кутил с друзьями. Если в выходные мне было грустно, я всегда знал, где можно провести час-другой, выпить пару мохито, слегка перекусить или просто спокойно поработать над новым рассказом или стихотворением. Это было определённо хорошее местечко. Если случались вечера, когда зал оказывался переполнен, и музыка звучала слишком громко, я спускался этажом ниже, и заходил в простой и замечательно устроенный «Пивной бар». Его стены сплошь были обиты железом, мебель была тяжёлой и угловатой, а пиво подавали в пластиковых стаканах. Там всегда было не протолкнуться, сизо от дыма и очень шумно. Иностранцы и люди от природы пугливые обходили это место стороной, считая, что в таком «низкопробном» заведении легко можно нарваться на неприятности и прочий мордобой. Что ж, возможно они были правы, хотя лично я за много лет посещения этого места, ни разу не видел там драк и скандалов, если, конечно, не считать скандалом повышенные тона и безумно горящие глаза некоторых посетителей. Но так и должно быть в баре, ведь это же не кондитерская!
Такие славные места, и в большом количестве, можно встретить, пожалуй, только в Мадриде, где к вашей выпивке неизменно дают наисвежайшие, чудесно простые и по-крестьянски сытные закуски, а ошмётки от креветок и прочий мелкий мусор, не церемонясь, бросают прямо на пол. Проведя в благословенной испанской столице неделю в конце апреле, я навсегда полюбил этот красивый, просторный, чистый и очень зелёный город. Проходя по его длинным, прямым как стрела бульварам, всегда можно было заглянуть в какой-нибудь маленький вездесущий барчик, и, увидев на полу мелкий мусор, сразу понять – да, это место настоящее, не для туристов! – а значит, тут хорошо. Потягивая в таких заведениях лёгкое местное пиво или рюмочку «Esplendido» – крепкого и восхитительно ароматного испанского бренди, я понимал старину Хемингуэя, так любившего эти места. Да, он определённо понимал толк в таких заведениях! Закусив выпитое крупными, как сливы, маринованными маслинами или картофельным омлетом с чесноком, уксусом и оливковым маслом, я вновь выходил под сень каштанов и неспешно продолжал свой путь, направляясь к Прадо, шумной Sol или к Северному вокзалу, где на самом берегу тихой мутной реки, в двух шагах от могилы Гойи, возвышался мой отель.
Читать в «Пивном баре», да и вообще делать там что-либо, кроме как пить, было невозможно. Тут хорошо было стоя быстро опрокинуть пару кружек пива, узнать счёт транслирующегося футбольного матча, перекинуться парой слов со старыми «знакомыми по кружке» и идти дальше, например в ГУМ.
«Ванильное небо» постепенно наполнялось, наши кружки, раз за разом, пустели и когда за соседний столик присели две женщины, и выразительно посмотрели на нас, мы не растерялись и сразу подсели к ним.
– Привет!
– Привет!
– Я – Алексей, – представился я, – а это – Алексей, мой друг. Не перепутайте!
– Хорошо, – засмеялись они, и мы быстро нашли общий язык.
Они сказали, что они журналистки и назвали какой-то журнал, в котором они работают. На это мы сообщили им, что мы – врачи, в смысле «доктора наук».
– О, – засмеялись они, – такие молодые – и уже доктора наук! Это, должно быть, замечательно!
– Конечно, – вторил их интонации я. – Мы оба вундеркинды. В семь закончили школу. В четырнадцать – диплом МГУ, в девятнадцать – кандидатский минимум, а к 23 – доктора. Всё просто!
– И каких же наук вы доктора?
– Мы, – гордо подбоченился я, – литро-нейро-лингвисты!
– Да. Изучаем благотворное воздействие алкоголя на речевой аппарат человека в частности и мозга вообще, а также роль этилового спирта в падении языковых барьеров между романскими и славянскими языковыми группами! – на одном дыхании отчеканил Алексей и был немедленно награждён восхищёнными взглядами обеих женщин.
– Он, кстати, по совместительству ещё и лингвист-ландскнехт, – добавил я масла в огонь.
– Кто-кто?
– Наёмник, – пояснил я. – В кругах «лингвистов удачи» он известен как «Говорящая коробочка» или «Лёша-коньячок». Переговорит кого угодно!
– Даже Малахова?
– Да что Малахов, тьфу! Этот малахольный у него сам уроки берёт! Правда, Лёх?
– Точно, – кивнул Алексей. – Хорошист, но не более…
Он шумно глотнул из своей кружки и, сделав утомлённое знанием лицо, грустно продолжил:
– Он, конечно, талантлив. Да. Но, увы! – Лёша развёл руками, – тем, кто гонится за длинным рублём, нет место в Настоящей Науке… Да-с…Да-с…
Это двойное «да-с» окончательно покорило дам. Впрочем, это было совсем не трудно, они сами до чёртиков жаждали приключений, и та, что была моложе, уже тёрлась своей лодыжкой о мою ногу. Ножки у неё были что надо.
Мы все перешли на мохито, потом добавили джин & тоника и замечательно опьянели.
– Предлагаю совершить марш-бросок в нашу лабораторию! – перекрикивая шум в собственной голове, предложил я. – Пора коню в стойло!
– Да-да, – с умным видом согласился Алексей, предупреждая дамский хохот. – Нужно немедленно провести тщательнейшие практические занятия! У нас как раз всё оборудование с собой!..
Я неприлично расхохотался и стал расплачиваться.
– Бойся официанта, счёт приносящего! – вопил спустя пять минут Алексей, и я понял, что действительно пора сваливать. Обнявшись вчетвером, мы чудом не скатились с крутой и длинной лестницы «Ванильного неба», и вывалились на ночную улицу.
– Туда! – показал я пальцем в сторону Большого театра. – Туда и выше! Возьмём крылолёт и помчимся в наше НИИ! Успех операции гарантирую!
Хохоча, мы влезли в остановившийся джип и вихрем помчались в сторону Гольяново. По пути я попросил притормозить у супермаркета и быстро купил литр джина, несколько бутылок тоника, кагор, десяток пива и никому не нужный торт. Все до невозможности обрадовались джину и стали пить его прямо в машине, изредка передавая бутылку и мне, на переднее сиденье. Шофёр, понимая, что чем быстрее он избавится от нас, тем больше у него шансов спасти обивку задних сидений, где слышался смех и весёлая возня, гнал изо всех сил. Вот уже пролетела под нами чёрная змея Яузы; Измайловский парк в редких огнях скользнул справа, – скользнул и остался позади; замелькали Парковые, и вот, вдали, за яркой лентой Щёлковского шоссе, замаячили до боли знакомые высотки.
– Во-о-он там остановите, пожалуйста, – сказал я.
– У остановки?
– Да. Спасибо. Счастливого пути, – я протянул деньги.
Пересчитав и убедившись, что салон уцелел, водитель расслабился и повеселел:
– И тебе, удачи… – сказал он и, кивнув в сторону Веры, которая половину пути пыталась обнять меня с заднего сиденья, выразительно подмигнул. Я взглядом заверил его, что не подведу…
– Все в сборе? – обернулся я к теснившейся, чтобы не упасть, троице.
– Да-а-а… – послышался нестройный ответ. Бутылка джина в руке Алексея была на две трети пуста.
– Тогда – в путь! Мы практически у цели!
Мы с песнями зашагали к дому.
Дальше началось нечто невообразимое. Я выставил все бутылки на кухонный стол, включил на полную громкость музыкальный центр, и мы стали пить и галдеть. Вера, решительно отвергнув Лёшины поползновения, настойчиво поглаживала под столом мою ширинку и чересчур громко смеялась.
Лёша, совершенно пьяный, неестественно прямо сидел на стуле и всё подливал и подливал в стакан «старушке», а потом внезапно сгрёб её в охапку и утащил в маленькую комнату, заперев за собой дверь. Спустя полминуты оттуда стали доноситься стоны, вздохи и шум двигаемой мебели. Понимая, что развязка близка, я смешал целый стакан джина с кагором, залпом выпил его, чем-то закусил, и, почувствовав, что мои брюки ловко расстегнуты и уже наполовину сняты сосредоточенно сопящей Верой, отбросил всякий стыд и с размаху погрузился в горячую мглу.
Глава 3
Вся суббота прошла в каком-то диком оцепенении и тяжёлом бытовом разврате. С великим трудом, поздним вечером, я выпроводил всех из своей квартиры и с бутылкой пива в руках упал в кровать. Я был настолько взвинчен, что сон не шёл. Я валялся до трёх утра, пил до чёртиков надоевшее пиво и смотрел старые фильмы с Хемфри Богартом. Наконец, когда стало светать, я выпил стакан молока и крепко уснул, и проспал так до обеда. Проснулся я совершенно разбитый и парализованный. По опыту зная, что с таким состоянием нужно бороться активно, я встал, принял аспирин, душ, дрожащими руками побрился, сварил и съел два яйца всмятку, выпил кофе с молоком, и только после всей этой невыносимой пытки, налил себе в высокий чистый стакан холодного пива и с наслаждением его выпил. О-о-о, други мои, то был фурор!
Немного придя в себя, я стал убираться. Стараясь не вспоминать похабные, но всё же забавные подробности последних суток, я невольно время от времени хмыкал и улыбался. Бросив всё найденное бельё в стирку, и вынеся две сумки пустых бутылок, я наполнил себе ванну и лёжа в ней со вкусом выкурил трубку. Вода успокаивала меня. Я бы лежал так до самой ночи, но проклятая стиральная машинка неожиданно выплеснула в мою купель струю чёрной мыльной воды и я, громко ругаясь и обжигаясь, горячим пеплом из выпавшей трубки, выскочил из неё вон. Вытеревшись, я набил и разжёг новую трубку и загрустил.
«Кому я, собственно, вру, – думал я, разгуливая нагишом по квартире и рассматривая свои стёртые до красноты колени. – Я всё равно ведь не усижу сегодня дома. Так зачем себя мучить? Нет, довольно, мне нужен настоящий покой. А что для меня лучший покой? Правильно! Лучший покой для меня – это неспешная одинокая прогулка по вечерней Москве, желательно – в пределах Садового кольца! Да. Ре-ше-но.»
Небрежно одевшись, прихватив фляжку с коньяком и что-то из Ремарка, я вышел на улицу, сел в пустой троллейбус и поехал к метро. На Щёлковской я не удержался, забежал в здание автовокзала и резво опрокинул в буфете рюмку старки. Это подействовало замечательно. Я вышел и степенно спустился под землю. Убаюкивающе покачиваясь, вагон быстро вез меня в центр.
На Первомайской, в вагон вошла и села напротив симпатичная молодая девушка в лёгком летнем платье. Почувствовав на себе мой оценивающий взгляд, она одёрнула слишком короткую ткань и страшно покраснела. Но всё же она не сразу отвела свои тёмные, неуловимо раскосые глаза, а потом и вовсе доверчиво мне улыбнулась.
«Нет, нет, нет! – говорил я себе всю оставшуюся дорогу. – Сиди спокойно, читай книгу и не вздумай знакомиться. Остынь, успокойся, приди в себя! Ты выжат как лимон! Ты принесёшь ей неприятности! Она же совсем молода и чиста как подснежник! СИДИ И НЕ РЫПАЙСЯ!!!» И я сидел, рассеянно листал страницы и чувствовал на себе её осторожные взгляды.
На Арбатской она вышла, а я, после секундного порыва, поехал дальше. Мне вдруг страстно захотелось увидеть изогнутое зеркало Москва-реки и постоять над водой. Я вышел на Киевской, и пошёл к новому пешеходному мосту. Там, на открытой площадке, я, украдкой, чтобы не заметила милиция, курил трубку, потягивал из фляги коньяк и любовался открывавшимся мне видом. Я был совершенно счастлив.
Совсем поздно я вышел на Плющиху, потом на Арбат и окунулся в его затихающее веселье. Подзагулявшие компании спешили к метро, и только у театра Вахтангова было ещё шумно – толпа слушала уличных рассказчиков анекдотов, и время от времени взрывалась хохотом. Анекдоты были до безобразия неприличные и очень смешные. Рассказчики сменяли друг друга, и у каждого был свой особый, неподражаемый стиль. Им охотно бросали деньги, а тех, кто скупился, тут же безжалостно высмеивали.
Дойдя до метро, я уже собирался поехать домой, как вдруг приятный девичий голос спросил у меня как пройти к Патриаршим прудам. Я живо откликнулся и объяснил. Девушка улыбнулась и подошла к поджидающим её соратникам. Всего их было четверо: Сергей, его «ещё очень даже ничего» жена Света, красивая и слишком игриво настроенная блондинка Оля (младшая сестра Светы) и Олин жених – Михаил – крепкий молодой парень с открытым и мужественным лицом. Таким обычно крепко не везёт с женщинами… Свадьба должна была состояться через десять дней, на родине жениха, где-то на юге. Сейчас гостили у Сергея и Светы в Москве. Все, кроме Михаила, были изрядно навеселе и настроены очень радушно. Глядя на Олю, я взялся лично проводить их до места. Мы тут же, по моему настоянию, купили четыре бутылки шампанского, открыли его и свернули на Никитский бульвар.
Меня прорвало: я шутил, кривлялся и был в ударе. Шампанское быстро кончилось и мы купили ещё, а потом ещё. Было чертовски весело. Оля вела себя как настоящая вакханка. Она буквально повисла на мне и поминутно спрашивала у державшегося крайне корректно и сдержанно Михаила позволения поцеловать меня. Я упорно переводил всё в шутку и строил постное лицо, но у самого, чёрт меня раздери, кровь давно кипела. Ольга была совершенно обворожительна и питала страсть к донельзя коротким юбкам. У неё была изумительная фигура и жаркие, мягкие губы… Я не знал как себя вести: Михаил в целом мне нравился, да и выглядел весьма внушительно, к тому же, Ольга успела сообщить мне, что он КМС по боксу. Затевать потасовку при таком раскладе было глупо. Ко всему прочему, в его облике легко угадывалась горячая кровь (как я потом узнал, он был осетином). С другой стороны, Ольга так откровенно обвивалась вокруг меня, что я буквально кипел от желания. Её голые стройный бёдра касались моих ног, грудь то и дело задевала моё плечо, а сам я нет-нет, да и прихватывал её рукой за талию и пониже…
До прудов мы так и не дошли. Присев «на минутку» у памятника Блоку, мы так и остались там. Смеясь и накачиваясь шампанским, мы о чём-то болтали, спорили и даже водили хоровод. К нам дважды подъезжал милицейский патруль, но денег не просил и вообще вёл себя очень прилично. Я читал стихи, пытался в лицах пересказать содержание «Мастера и Маргариты» и вполне сносно спел «Тёмную ночь» и «Случайный вальс». Даже Михаил под конец потеплел и выпил почти целую бутылку вина. Вначале третьего мы расстались. Я обещал приехать в следующую субботу к ним на подмосковную дачу и продолжить наше знакомство. Напоследок, великолепно пьяный, я крепко пожал руку обоим мужчинам, попу одной из женщин (не уверен которой…) и, послав воздушный поцелуй Блоку, умчался на такси. По дороге я вспомнил, что денег у меня нет, и едва не был высажен. Но я так клятвенно обещал вынести деньги из дому и предлагал в залог свой паспорт, что бывалый ночной таксист мне поверил. Добравшись до дома, я вынес ему полагающиеся деньги и сердечно распрощался. Увидев у подъезда выводок чёрно-жёлто-белых котят и едва не прослезившись от пьяного умиления, я вынес им полную суповую тарелку молока и мелко нарезанный кусок отварной говядины. Они жадно набросились на еду, а я почувствовал, что совершил в этот момент самый главный добрый поступок в своей непутёвой жизни. С чувством глубокого удовлетворения я поднялся на свой этаж, рухнул на диван и сразу уснул; а ровно в 6:30, т.е. меньше чем через 4 часа моего суматошного и путаного сна, навеянного парами алкоголя, безжалостно завопил будильник, возвещая сим мерзким звуком начало нового трудового дня.
– О, моя голова!
Глава 4
– Ты – алкаш, – орал на меня по телефону Вадим, начальник отдела доставки, мой тайный друг и явный палач. – Ты просто мерзкий алкаш-маразматик, из тех, что сначала проливают себе пиво на штаны, потом думают, что они обмочились, а после начинают снимать их прямо за столом в ресторане! Где ты шляешся, чёрт тебя задери?! Я тебе уже два часа звоню!
Фамилия Бушуев полностью отражала его характер. Я отчётливо представил себе его красную рожу, маленькие прозорливые глазки и короткую бычью шею. Вадим и сам был большой не дурак выпить, а потому по понедельникам у него нередко бывало самое отвратительное настроение. Помню как-то раз, в ноябре, после чьего-то дня рождения отмеченного в офисе, мы с ним потом изрядно наквасились в ближайшем баре и мне пришлось нести его к нему домой. Он был пьян в стельку, падал в грязь, кричал, потерял ключи от дома и сейфа, разбил себе бровь и три два потом не появлялся на работе. Сотрудники поговаривали, что на него напали, избили и ограбили…. Я был нем как рыба. Когда он вышел, то первым делом вызвал меня к себе. Узнав, что я «полный партизан», он страшно обрадовался этому обстоятельству и с тех пор мы, если нас никто не слышал, были более чем «на ты», а иногда и выпивали «без отрыва от производства»…
– Иди кусай говно, параноик! – заорал я в ответ, сам будучи сильно больным и нервным. – Я там, куда ты меня, жопа с кукушкой, отправил в прошлую пятницу! Я в ОГРОМЕДНОЙ очереди в посольство ***нии, с кипой документов и полными штанами удовольствия! Тут телефоном пользоваться нельзя! И…
Из трубки раздалось рычание и короткие гудки. Я сунул телефон в сумку и, как ни в чём не бывало, продолжил свой прерванный завтрак. Сидя на скамейке в тенистом сквере в районе Пречистенки, я жадно глотал горячую шаурму и запивал её холодной колой. Это было мучительно вкусно. Поглощая пищу, я прикидывал, куда мне теперь податься. По совести, нужно было ехать в офис т.к. документы на визы, о которых шла речь, я уже сдал. Но это было столь необычайной и редкой удачей, что я спокойно мог бы отключить свой телефон и подремать час-другой на утреннем сеансе в ближайшем кинотеатре, сказав потом, что стоял в очереди. Это было чертовски заманчиво, особенно учитывая мой хронический недосып, стандартное похмелье и адскую жару на улице.
Проглотив последний кусок шаурмы и чувствуя неотвратимое приближение изжоги, я встал, смачно плюнул в пыль и, ворча в адрес всех работодателей проклятья, затрусил в сторону офиса, – сука-совесть восторжествовала.
Собственно, я любил свою работу. Курьерская служба – что может быть лучше для свободной и мечущейся в поисках приключений и удовольствий души! Новые лица, первый снег, нежная весенняя листва, робкий утренний туман, чуть парящий, тёплый, свежевымытый, утренний асфальт вдоль бульваров, женские ножки, пивные ларьки, бешеный и в тоже время, такой родной и привычный ритм любимого города, – всё это сполна вознаграждало меня за многие часы очередей и долгие километры бега по шумным улицам.
В офисе как всегда царил хаос. Сразу три курьера не вышли на работу, и меня сходу подрядили ехать в тысячу мест. В очередной раз пожалев, что не пошёл в кино, я забрал пачку документов, поругался с менеджерами, наскоро умылся в туалете, пофлиртовал с нашей полногрудой, с мордочкой умной морской свинки секретаршей Надей, и с разбегу, нырнул в жесточайший московский зной. До конца рабочего дня оставалось ещё очень и очень много совершенно безумных и раскалённых часов…
Я носился как угорелый и к своему удивлению, к трём часам дня управился со всеми делами, и заглянул к Вадиму в кабинет. Он сидел красный и злой перед стопкой бланков, и яростно жевал карандаш.
– Чего надо, – буркнул он.
– Может… того, по маленькой, – прошептал я.
– Что!? – подскочил он. – Да ты сдурел! Трёх ещё нет, а у меня дел по горло!
Я терпеливо выслушал его и продолжил искушать:
– 7 минут четвёртого уже… И Владимир Семёнович (директор) уже уехал… Мы ведь только по одной… по 0,33… по холодненькой… никто и не заметит даже…
– Блять!– Вадим беспокойно заметался по кабинету, – Блять, блять, блять! – потом резко остановился и прошипел:
– Только пулей! Понял, – пу-лей! И в пакете, пакете неси. В непрозрачном!
– Так точно!
– Дуй!
Через 5 минут я вернулся, поставил чёрный пакет Вадиму под стол и, потупив взор, отошёл в уголок: вот-вот должна была грянуть буря…
– Твою мать, – заревел Вадим, заглянув в пакет. – Жигунов, ты охуел, что ли?! Это что, блять, такое?!
– Пиво…
– Да я, блять, вижу, что пиво, а не арбуз! – перешёл он на грозный надсадный шёпот. – Сколько его, сколько?! Я тебя, что просил купить, чудовище? Две маленьких бутылочки! Две, Жигунов, две! МАЛЕНЬКИХ! Ты считать умеешь? А ты что принёс?
– А что я принёс, – наивно поинтересовался я.
– Ты, блять, принёс не две маленьких, а шесть больших! ШЕСТЬ! БОЛЬШИХ! Ты засранец, Жигунов, ты понимаешь это?!
– Хочешь сказать, что я что-то не так сделал? – сокрушённо вздохнул я.
Вадим тёмно-вишнёво покраснел, погрозил мне и небу судорожно сжатыми кулаками, и полез в шкаф за стаканами.
Через сорок минут он рычал в трубку:
– Да я вам в десятый раз говорю, мне нужна самая большая ваша пицца! Что не понятного?! Да… да… Мясная. Ну, блять, мясное ассорти – один чёрт!.. Да… И никаких там фокусов с колбасой и всякими дерьмовыми сосисками! Только мясо! И пиво! Два, – Вадим покосился на меня. – Четыре! Четыре бутылки холодного пива!
А ещё через пять минут он снова орал, уже по внутренней линии:
– Ну так пошли кого-нибудь другого! Как нет? Что значит, никого нет?! Езжай сам! Что? Кто-кто ты? Менеджер? Ах ты менеджер… Вот оно что, – он рывком переложил трубку к другому уху.
– Значит так, слушай сюда, МЕНЕДЖЕР… Оторви свою жирную ленивую жопу от стула и дуй сейчас же за документами, понял! А если нет, то ты свой ёбаный ЖЖ будешь дома читать, а не на работе! Усёк? Действуй.
– Круто ты с ним.
– Да они достали уже! Никакой работы, один интернет на уме, – Вадим сел на кресло, положил ноги на стол и закурил. Из открытого окна доносился шум Тверской.