Алексей Кыласов
Этноспорт. Руководство пользователя
– интересно, что «спортивные игры» он ценит выше единоборств, очевидно, с учетом наибольшего интереса публики именно к этим видам спорта (волейбол, баскетбол, гандбол, футбол, хоккей);
– на вершине пирамиды «многоборье», означающее «максимально развитую личность спортсмена» (легкоатлетическое десятиборье, лыжное двоеборье, пентатлон, триатлон).
Важно отметить, что отсутствие общеизвестных атлетов «многоборья», наряду с множеством «звезд» из всех других категорий, говорит об ориентации системы Л.П. Матвеева исключительно на спортивных чиновников. Его система все больше диссонирует с реальной социологией спорта и вариативностью его социальных перцепций, но российские исследователи по-прежнему считают ее актуальной [Лубышева 2016; Передельский 2016].
Вписывание традиционных игр и состязаний в систему Л.П. Матвеева (что делали до нас буквально все советские и российские исследователи) выглядит абсолютно бессмысленным. Дошедшие до наших дней игры абсолютно нерелевантны шкале сложности Л.П. Матвеева и общественному развитию стран, где они сохранились, что лишний раз демонстрирует неуместность использования марксистского подхода в описании наследия традиционных игр, хотя его система вполне применима в спорте, возникшем в индустриальном обществе и потому линейно развивающемся по эволюционному пути совершенствования технологий и технологизации соревновательного процесса.
Культурологическое рассмотрение традиционных игр и состязаний позволило выявить их инструментальную функцию социальной адаптации, которая проявляется, по определению этнологов И.А. Морозова и И.С. Слепцовой, в традиционном обществе как организованные замкнутые циклы («круги игры») – как для каждого члена («внутренний круг» игровых практик), так и для всей общины («внешний круг» празднично-обрядовой культуры)». Критический анализ процесса передачи игр между поколениями, представляющийся в большинстве научных трудов непрерывной цепью, подталкивает исследователей к обнаружению всех (порой исчезнувших) звеньев, поэтому в большинстве работ методология изучения игр основывается на генетическом представлении – аналогичном теории эволюции Ч. Дарвина. Принимая во внимание то, что схожие игры с идентичной внутренней логикой могли появиться независимо в различных культурах, а также учитывая, что биологические и физиологические данные всех людей в планетарном масштабе, строго говоря, имеют ничтожные различия, мы опровергли теорию «этнодвигательности» П. Парлеба, потому что установили, что правила игр и взаимодействия игроков формировались под воздействием схожих естественных условий окружающей среды и вмещающего ландшафта, а не культурной среды этнических групп. Именно этот фактор позволил нам объяснить культурное доминирование в современной игровой культуре спорта, имеющего транскультурное воплощение, потому что его основой стала экзистенциальная природа двигательности, возникшая задолго до возникновения этнокультурных различий.
Национализация игровой культуры
Развитие средств производства затронуло все сферы человеческой деятельности, в результате социально-экономических преобразований появились индустриальные конвейеры ранее исключительно партикулярных досуговых практик, таких как общественное питание, спорт, туризм и, конечно, культура. Здесь мы апеллируем к определению культуры как «способа деятельности» в определении культуролога Э.С. Маркаряна (1929–2011), рассматривающего ее как процесс совершенствования технологии человеческой деятельности [Маркарян 2014: 464]. Оформившаяся индустрия культуры производит товары и услуги неутилитарного характера. Если посмотреть на предтечу современной индустриальной культуры в традиционном обществе, то ее производственный сегмент был представлен индивидуальными мастерами народных промыслов и простыми товариществами ремесленников кустарных производств. Рынок сбыта их продукции существовал сугубо локально и функционировал фрагментарно на ярмарках выходного дня и во время больших празднеств. Развитие технологий массового воспроизводства культурных ценностей и формирование постоянного рынка сбыта привело к становлению индустрии и регулированию государством этой деятельности через специализированные учреждения культуры.
Разумеется, государство стало регулировать не только производство и потребление культурной продукции, но и регламентировать воспроизводимые культурные смыслы. В традиционном обществе эту функцию исполняли жрецы культов и представители религиозных конфессий, но в постиндустриальном обществе появились уполномоченные органы государственного контроля – министерства культуры, представители которых на межгосударственном уровне объединились в специализированное учреждение ООН по вопросам образования, науки и культуры – ЮНЕСКО. Таким образом, культура в современном обществе стала пониматься как составная часть государственной политики, что привело к ее национализации – символическому переходу прав на выдающиеся произведения от частного владения (творцов) к общему (нации, народу).
Культурная индустрия сделала отношения между авторами (производителями) и народом (потребителями) опосредованными. Авторы при жизни и их наследники после смерти авторов стали прямыми бенефициарами, а народ, используя фундаментальное право определения национальной принадлежности, получает в свое распоряжение новые объекты культурного наследия, становящиеся символами социального сплочения, такими как «национальная гордость», «престиж нации», «культурный задел» и другие, обслуживающие идеологические конструкции национальной солидарности. Расширение участия государства привело к тому, что «административные органы управления культуры становятся все более массивными, создавая среду в том числе для формирования… все более активного запроса на научно-экспертное обследование сферы культуры», отмечает культуролог В.А. Куренной [Куренной 2013: 24].
Другой причиной феномена национализации выдающихся произведений искусства стала необходимость сохранения и обеспечения доступа к культурному наследию, когда автор этих произведений либо не установлен, либо его наследники отсутствуют за давностью лет. В этом случае, если авторское право никем не унаследовано, но к произведениям автора имеется широкий общественный интерес, выраженный в готовности платить за возможность соприкоснуться с такими шедеврами, возникает государственное администрирование культурного наследия и обеспечения его доступности.
Удовлетворение спроса населения в отношении доступности культурного наследия обеспечивается государством через комплекс специальных мер по его сохранению. Материальное наследие выявляется, реставрируется, адаптируется к современным требованиям, а затем обслуживается специализированными учреждениями культуры и владельцами объектов, на которых возложена обязанность сохранения памятников. Нематериальное наследие выявляется и сохраняется целевым финансированием деятельности неправительственных организаций (НПО) местных сообществ (а также их объединений регионального и национального уровней), занимающихся развитием ремесел, промыслов и ивент-менеджментом празднеств и ритуалов.
Мировая практика государственного администрирования сферы культуры ориентирована на создание и реализацию национальных программ, отвечающих целям устойчивого развития государств-наций под эгидой ООН [ЦУР 2030]. Международные программы создаются на основе взаимодействия стран-участников в рамках своих национальных программ. Суть таких национальных программ анализирует В.А. Куренной, по его мнению (с которым мы вполне согласны), все сводится к аппроксимации «количественных тенденций в области “продуктов и услуг культуры” (т.е. основных единиц культурной продукции, фиксируемых организациями культуры, включая СМИ, – спектакли, фонды библиотек, телевещание и т.д.), бюджета досугового времени, затраченного населением на тот или иной вид потребления культуры… динамики капитальных затрат на сферу культуры» [Куренной 2013: 28].
Таким образом, можно констатировать, что общепризнанной высшей формой репрезентации культуры стал ее национальный статус, поддерживаемый государством в интересах нации. Как утверждал британский социолог Б. Андерсон (1936–2015) в работе «Воображаемые сообщества» (1991), сегодня «быть нацией – это, по сути, самая универсальная легитимная ценность в политической жизни нашего времени» [Андерсон 2016: 42]. Развивая свою мысль, Б. Андерсон сделал заключение, имеющее прямое отношение к нашему исследованию глобальных процессов национализации в культуре:
«Отправной точкой для меня стало то, что национальность – или, как было бы предпочтительнее сформулировать это понятие в свете многозначности данного слова, nation-ness, – а вместе с ним и национализм являются особого рода культурными артефактами» [Андерсон 2016: 44].
Исходя из определения Б. Андерсона, национализацию культуры мы рассматриваем не только как результат, но и как процесс перманентных преобразований традиционной культуры в современном обществе, что позволяет нам выявить причины изменений современной игровой культуры, в которой (как и в культуре в целом) «разнородные феномены социальных, экономических и политических отношений редуцировались к культурным различиям», по определению культуролога Р.З. Хестанова [Хестанов 2013: 41].
Прежде всего, мы обращаем внимание на то, что культурное наследие включает в себя частное и общее. Частное представлено авторскими произведениями, которые могут быть признаны национальным достоянием и в этом качестве символически национализированы. Это происходит в случае широкого признания авторских произведений, когда к имени автора патетически добавляют его национальность, причем обязательно вместе с каким-нибудь эпитетом: великий русский художник, выдающийся армянский композитор, знаменитый грузинский скульптор, прославленный латышский балетмейстер и др. Общее в (нематериальном – согласно темы нашего исследования) культурном наследии выявляется и верифицируется специалистами по этнографии и фольклору на предмет соответствия рассматриваемого объекта исторической традиции изготовления (ремесла и промыслы), исполнения (песен, танцев, эпоса) или совершения (обычая, обряда, церемонии) чего-либо.
Национальный статус возносит автора или традицию на самый верх значимости в иерархии культурных ценностей и легитимирует его в качестве субъекта национальной гордости. Коллектором таких субъектов выступает министерство культуры, формирующее реестр наследия – этого символического капитала в состязательном поле статистики и количественных показателей развития индустрии культуры разных стран. Для России такими субъектами национальной гордости стали русский балет, русская литература, русская музыка и др. Перечень культурных достижений может быть существенно расширен за счет включения в него не относящихся к отрасли культуры феноменов, таких как русская баня, русская кухня, русская тройка (как уникальный способ передвижения) и других, а применительно к теме нашего исследования – русский кулачный бой, русские шашки и другое.
Важно отметить, что национальное в культурном контексте часто тождественно этническому в полиэтничных по составу населения странах – Бразилии, Великобритании, Испании, Канаде, России, Франции и других. В этих странах национальное представляется не только как культурный капитал гражданских наций, но и совокупностью квазинациональных культурных достижений этнических групп населения. Такое стремление представлять интересы всей гражданской нации обусловлено «принципом международного права, отраженным в многочисленных декларациях и хартиях по вопросам суверенитета и самоопределения», в котором содержится «дефиниция народа как субъекта самоопределения, именно как “демоса”, а не “этноса”, то есть как территориальной, а не этнической общности», – констатирует академик РАН В.А. Тишков [Тишков 2016: 17].
Однако в последнее время полиэтничный подход в репрезентации культурного наследия все чаще приводит к культурным конфликтам и требованиям к национальным правительствам предоставить как можно больше культурной автономии национальным меньшинствам. Так спортивные соревнования и творческие конкурсы уже проводят под собственными флагами в Каталонии, Татарстане, Шотландии, Якутии и других автономных регионах. Право выступать в Кубке УЕФА отдельно от Великобритании получили Северная Ирландия, Уэльс и Шотландия и отдельно от Дании – Фарерские острова.
Но вызовы культурной автономии – не единственная проблема в области культуры концепта полиэтнических национальных государств. Культурный конфликт вызывает и квазинациональное масштабирование, как в случае с якутскими или татарскими национальными видами спорта в России. С одной стороны, национальные виды спорта создаются для сохранения культурных традиций конкретных этнических групп (далее будут представлены выводы, опровергающие возможность достижения таких целей), но в случае получения государственной аккредитации Минспорта России у общероссийских спортивных федераций этих видов спорта возникает обязанность их пропорционального развития не менее, чем в половине субъектов Российской Федерации. Реализация таких требований федерального закона N 329-ФЗ «О физической культуре и спорте в Российской Федерации» [Закон о спорте] приводит к серьезным культурным противоречиям, которые создают неразрешимые вопросы, отнюдь не риторического свойства: зачем в Твери или Туле современные якутские практики физической активности, создающие дивергенции в локальной культуре? А главное – готовы ли русские или другие народы России признать и субъективизировать якутские национальные виды спорта в качестве квазинациональных и при том конвергентных культуре русского суперэтноса?
Еще больше обостряет проблему практика организации турниров в Российской Федерации по национальным видам спорта Казахстана, Кыргызстана, Таджикистана и других бывших республик СССР Средней Азии. В качестве иллюстрации можно привести ранее упомянутую череду конфликтов по всей стране после проведения киргизами турниров по конной игре кок-бору.
Согласно нашим исследованиям, решение проблем потенциальных культурных конфликтов может быть найдено в пост-мультикультурализме, когда гармонизация культурных различий достигается не снятием, а искусственным созданием границ в зонах конвергенции. Такими границами становятся:
– локализация, выраженная в ограничении ареала распространения традиционных практик в местах бытования, и
– герметизация, выраженная в ограничении участия в этнокультурных мероприятиях только зарегистрированных членов локальных сообществ или национальных культурных автономий.
Предложенный подход искусственного ограничения диалога культур позволяет сохранить фундаментальные права народов на самобытность и свободу самовыражения, обеспечивая социальную дистанцию ради снижения рисков культурного конфликта, возникающего в процессе восприятия чужих традиций. Методика такого подхода был разработана автором, а затем опробована и изучена в ХМАО-Югре при организации традиционных игр русского народа, народов хантов и манси, татар и башкир [Кыласов, Гуреева, Редькин 2016]. По результатам имплементации этой модели в 2011–2018 гг. были разработаны рекомендации, на основе которых внесены дополнения в целый ряд положений и календарных планов Департамента культуры ХМАО-Югры, Департамента недропользования и природных ресурсов ХМАО-Югры, Департамента общественных и внешних связей ХМАО-Югры, Департамента физической культуры и спорта ХМАО-Югры24.
В ходе изучения обратной реакции на герметизацию мероприятий внутри местных сообществ было установлено, что сохранение наследия служит не только проявлению культурной автономии, но и декларации исключительных прав на субъекты наследия. При этом важно отметить, что было выявлено ревностное восприятие своего наследия со стороны молодых наций и отдельных этносов, этот процесс сопровождается беспрестанными попытками совершенно неисторичного усиления культурных различий. Так произошло со спортизацией правил одной и той же (уже упомянутой нами) традиционной игры козлодрание, которая в Кыргызстане называется кок-бору, в Казахстане – кокпар, в Узбекистане – купкари. В исторической ретроспективе – это была одна и та же игра, но сейчас есть национальные версии, имеющие ярко выраженные различия.
Самое большое удивление в этой связи вызывает тот факт, что автохтонная версия кок-бору осталась без внимания, когда по заявке Кыргызстана в Список НКН ЮНЕСКО была внесена игра с авторскими правилами, которые разработал киргизский кинорежиссер Б. Шамшиев (1941–2019) специально для своего дипломного научно-популярного фильма «Манасчы» (1965) о сказителе киргизского эпоса «Манас» поэте Саякбае Каралаеве (1894–1971). Именно эти правила были приняты Международной федерацией кок-бору (1996), учредителем и первым президентом которой стал сам Б. Шамшиев.
Аналогичным образом провели модернизацию козлодрания и в Казахстане, осовременив традиционные правила. Наличие двух модифицированных версий привело к предсказуемому конфликту национальных федераций Казахстана и Кыргызстана и последовавшему обоюдному отказу от сотрудничества в рамках Международной федерации кок-бору. На примере этого культурного конфликта отчетливо проявилась негативная сторона процесса национализации наследия. Но главной причиной конфликта здесь является не сам по себе результат выявления культурных различий, а изменение вектора в процессе национализации, которое мы обозначили как инверсивную национализацию, представляющую собой авторское преобразование культурного наследия с целью наделения его неисторичными характеристиками для последующего позиционирования в качестве актуализированной традиции, якобы для лучшего понимания современниками. Наиболее ярко процесс инверсивной национализации проявился в восточных единоборствах, где возникло множество авторских школ, развивающих боевые искусства как спортивные единоборства, но позиционирующих такую деятельность как актуализированные традиционные практики25.
Восприятие национализированного культурного наследия, как и его поддержка государственными органами, амбивалентно и противоречиво. В странах Центральной Азии развитию традиционной борьбы на поясах уделяют не меньше внимания, чем олимпийским видам борьбы. В то же время отношение к автохтонным традиционным единоборствам в странах Европы совершенно иное, там есть устойчивый интерес к восточным единоборствам при явном скептицизме в отношении собственных традиций. Наиболее яркими примерами догоняющего развития собственных традиций на фоне опережающего развития восточных единоборств стали следующие:
– борьба за-вороток и кулачный бой в России;
– борьба гурен (Gouren) и бокс сават (Savate) во Франции;
– борьба кориахт (Coraíocht) и палочный бой батаряхт (Bataireacht) в Ирландии.
Подводя итог исследованию национального фактора в администрировании культуры, вполне логично обратиться к высказанной около двух с половиной тысяч лет назад мысли Платона, о том, что для контроля над обществом необходимо осуществить контроль над музыкой [Платон 1994: 165], что означает управление мусическими искусствами, практикуемыми в свободное время, а также во время празднеств. Поразительно, но почти дословное воспроизведение модели Платона произошло в постиндустриальном обществе, хотя результат в условиях доминирующей модели национальных государств оказался не таким уж и однозначным, как это виделось античному мыслителю.
Наблюдаемая нами национализация культуры представляет собой разнонаправленный процесс, с одной стороны, консервативного сохранения традиционной культуры, с другой стороны, поощрения кросскультурного продукта, лишенного каких-либо корней, например, олимпийские игры с запретами на этнические и религиозные проявления. По образу спортивных турниров сейчас проводятся любые другие конкурсы, в которых участники обязательно выступают под национальными флагами и с нескрываемой гордостью указывают свою национальную принадлежность.
Хотя процесс национализации культуры открыл доступ ко всему культурному наследию человечества, но все же в нем не обошлось без множества исключений, поскольку к культурному наследию оказались отнесены только те репрезентации, которые полностью соответствуют сложившейся иерархии так называемых общечеловеческих ценностей, не вписывающиеся в этот концепт субъекты и их модальности не подлежат даже каталогизации, не говоря уже об их сохранении. Кроме того, процесс сохранения игрового наследия содержит в себе основной конфликт, вызванный стремлением национализировать (выделить) свою версию традиций, декларативно наделив ее особыми чертами даже в ущерб историчности.