Александр Пышненко
Напиши мне о галчонке. Записи на железнодорожных билетах
Как импрессионисты
Сезанн – из самых великих. Великих навеки. Это не было обожествлением Сезанна. Ник хотел написать пейзаж, чтобы он был весь тут, как на полотнах Сезанна. Это надо было добыть изнутри себя.
(Эрнест Хемингуэй. О ПИСАТЕЛЬСТВЕ)
В путеводительских заметках, Предисловие является самым уязвимым местом. У автора превалирует соблазняющая возможность направить поток жалоб на колхозных рагулей, толпами заполонившими наш древний, и вечно молодой, Второй Иерусалим. Доминирующее желание, предусмотрительно вынесено автором за пределы предлагаемого текста. Оставлена лишь эта – единственная предпосылка для оправдания своей поездки в Индию: штат Tamil Nadu, город Ауровиль.
У кого не возникло желания знакомиться с Предисловием, следует отбросить это начало, и сразу же приступить ко второму акту этого Марлезонского балета.
Предисловие
Начну с того, что в автора появилась пара тысяч долларов, которые, как подсказывал ему весь житейский опыт, целесообразнее вложить в недвижимость. Для этого, автор скрупулезным образом изучил местность вокруг обширного водоема в Житомирской области, чтоб: и до Киева рукой подать, и творческая работа шла в обстановке душевного комфорта. Чтоб окрестные поля, засеиваемые подсолнухами, просияли в импрессионистских тонах, словно на полотнах знаменитого Винсента ван Гога. Мечталось, как простенькая селянская хата, после вторжения в нее иностранного капитала, превратилась в шикарную творческую мастерскую. В авторской памяти все еще болело полное фиаско от подобной затеи, в Сумской области. Тогда, в захолустном кишлаке Х., под Конотопом, бандитам-гопникам, после более чем десятилетнего противостояния, посредством провокационных обстрелов и разбойных нападений, удалось разорить уже обжитое капище. Орудующие под эгидой районного прокуроришки-сексота Мухи, они сделали это не убоясь никаких уголовных преследований.
У властной, коррумпированной своры, имеется богатый опыт борьбы с патриотически настроенными и творческими людьми. После провала отчаянной попытки гебнявого подполья создать аналог российской империи, автор сделал попытку воссоздать давно утерянный творческий рай.
Однажды, усевшись в региональный поезд, и проехав два часа, я вышел на утопающий в зелени полустанок. Оказавшись в небольшом селе, я подсел к мужичонке на телегу, которая тащилась от перрона по бесконечно длинной улице.
Проехав немного, я напрямую спросил у сумрачного возницы:
– Можно, приобрести небольшую хату за пару тысяч долларов?
– Огогоо! З – дымамы! – почесывая затылок, ответил мужик. И, сколько бы автор не уточнял наводящими вопросами – ничего не вышло. Мужичонка отделывался ничего не значащими ответами, хмуро посматривая в хвост своей лошади.
Возле магазина, автор слез с телеги, и пошел через поля в следующее село. На его пути, среди обработанных пашен, встретился небольшой хуторок, с новостройками. Здесь тоже были пустующие хаты, но…
В конце концов, на берегу огромного водохранилища, как и планировалось, обратясь к своим бывшим коллегам, автор получил всю исчерпывающую информацию. Цель была, однозначно, достигнута. Открывалась возможность – предварительно – договориться обо всем. Вот только совсем пропало желание, вести всякий конструктивный диалог. От единственной мысли, что придется сражаться не столько с неизбежной скукой, сколько попасть в осаду к сельским мужичкам.
Ван Гог уже торопился мне на помощь. В провансальском «старом добром» Арле, при финансовой помощи младшего брата Тео, художник занял одну сторону, в ставшем потом знаменитом, Желтом доме. Здесь, Ван Гог надеялся создать объединение «Студия юга», чтоб избавиться от одиночества. Приезд Поля Гогена, обязан был помочь ему в этом. На самом деле, превратил жизнь художников в сущий ад. Как утверждал Гоген: во время очередной ссоры, Винсент набросился на него с острой бритвой и тем же вечером отрезал себе пол-уха. Соседи написали гневную петицию мэру, что: «Такие люди как Ван Гог, не должны разгуливать на свободе». С Арля, пришлось убираться. Поняв, что сходит с ума от появившихся галлюцинаций, Винсент Ван Гог самостоятельно отправился в специальный приют для душевнобольных, в ближайший городок Сен Дени. Скоро, он свел счеты со своей жизнью.
Учитывая отдаленную схожесть этой ситуации, я пришел к единственному выводу, что средства экономнее будет потратить на прогулку за три моря: в Индию, в Ауровиль. И тут же приступил к реализации одного из самых ярких юношеских вожделений.
Начались хлопоты по добыче туристической визы.
В полете
Оказавшись в окружении облаков, под монотонный однообразный гул, поющий турбины, приятно окунуться в мир своих сокровенных мыслей-мечтаний.
Выстраданная поездка, предопределяет непостижимый, более совершенный этап в любом творчестве, добавляя в него неожиданные штрихи.
Я начинаю вести внутреннюю беседу с теми, кто знаком с творчеством художников-импрессионистов, – я пытаюсь моделировать их манеру уже несколько лет, начав делать это, еще проживая в собственном селе, подобрав подсказку в одном из ранних хемингуэевских откровений. На этот раз, мне представилась возможность, поработать под Поля Гогена, отправляющегося на полинезийский остров Таити, чтоб перенести на свои холсты необычайное свечение и буйство простейших форм жизни, во многом связанных с его женами-таитянками. Сидеть выпало как раз возле иллюминатора, и, пока позволяла облачность, я посматривал на проплывающую под крылом самолета родную землю, делая снимки цифровым фотоаппаратиком.
В одном ряду со мной расположилась украинка андроидного вида, поменявшаяся местом со своей соплеменницей, чтоб пристроить возле себя габаритного мужа-индийца. Достав свои айфоны и компьютеры, они принялись пересматривать красочный фильм, снятый под водою на коралловом рифе.
Впереди, вызревшая девица, включила документальный фильм о войне: где Гитлер, кадр за кадром, меняется местами со Сталиным.
Скоро, на небольшом экране монитора, возник самолетик – уменьшенная копия нашего аэробуса, – который заставил меня переключиться на него. До самой Шарджи, у меня появляется возможность сверять месторасположение на экране с тем, что могу наблюдать внизу.
В Шардже, в Объединенных Арабских эмиратах, была пересадка.
Едва успеваю зарегистрироваться на рейс на Мадрас (Ченнай), поскольку я не ведал ни единого слова по-английски, а самолет, вот-вот, должен был улететь. У автора этих записок, на все про все, благодаря задержке в Борисполе на два часа, осталось всего полчаса для преодоления всех языковых барьеров. Как угорелый мечусь по какому-то длинному, светлому коридору, который постоянно начищают какие-то индийцы, выделяясь своим естественным загаром среди правоверных мусульман. Мне уже дважды настойчиво показывали, достопочтенные отпрыски пророка Мухаммеда, облаченные в светлые саваны белоснежных одежд, в каком-направлении надо спешить, чтоб успеть зарегистрироваться на рейс указанный в развернутом билете, – но, постоянно, сотворив необходимый зигзаг, я не попадал к искомой стойке; пока, наконец, – бог любит троицу! – меня вывели на путь истинный грубыми интонациями в голосе, изобразив мои дальнейшие действия в жестах; после чего, я смело бросился вниз, буквально скатившись по какой-то ложно-беломраморной лестнице (почему же я не догадался сразу? ), вывалившись в какой-то отстойник-зал, под завязку набитый индийцами в неровной очереди, возле стойки со светящейся цифиркой: «20». Индийцы, в своей скученности, почти совсем, как европейцы, только очень черные. Как негры в Африке.
Снова борт «Аэробуса», окно, и два мелких, обезжиренных индийца, по соседству. …Экран монитора и я в полудреме – маленький самолетик все висит, и висит, над Аравийским морем…
Дорога
В Ченнай, мы прилетаем вовремя. Посадка в аэропорту происходила со стороны Индийского океана: город с этой позиции выглядел грандиозно. Все пространство, было покрыто мириадами светящихся шариков. Огоньки-светлячки очерчивали пространство суши. Этот город входит в шестерку самых крупных городов Индии.
В коридоре аэровокзала, взявшись заполнять какую-то обязательную форму, неожиданно познакомился с земляком, который понимал по-английски. Начинаю активно пользоваться его познаниями в области иностранных языков. Я стараюсь не отставать от парня вплоть до визовой стойки, пытаясь воспользоваться его продвинутостью в области иностранной лингвистики, особенно при разговорах с индийскими чиновниками. Я сказал ему, что на выходе меня уже поджидает такси. Поэтому – парень удалился, как только выпал подходящий момент.
Впрочем, это уже не важно: я легко прошел визовый контроль; в другом зале, начинаю хлопотать возле транспортерных лент, которые тащат на себе вещи пассажиров из прибывших рейсов… Не видать моей сумки. На двух лентах (одни грузчики-возчики, посмотрев в мой билет, почему-то, указывали на одну ленту; другие, с умным видом, посылали к другой).
Когда багажный отдел оставили все пассажиры со своими вещами, ко мне – растерянному, – подошла работница аэропорта и, что-то пролепетав по-своему, увлекла, – удрученного, – за собой к какой-то стойке, где уже дожидалась моя поклажа. Дорогой, как положено, девушка пыталась еще выяснять какого цвета моя сумка: «Блэк? Блэк? », – но: увидев мои счастливые глаза, когда я увидел ее, поверила без всяких слов! Несколько молоденьких работниц аэропорта, умиленно заулыбались, выйдя из своей загородки, чтоб понаблюдать за этой радостной сценкой. Я прощаюсь с ними.
На выходе – наваливается шумами огромный городище! Тропический воздух – густой, с ароматом южных растений. Фибры моей души, жадно пьют коктейли пряные. Люди, скопившиеся возле турникетов аэропорта, жаждут встреч.
В этой шумливой и пестрой толпе выискиваю табличку с именем: «Александр. Ауровиль». Есть! Тычу большим пальцем себя в грудь: «Это – я…я…я! ». Помните как у Андрея Миронова, в фильме «Бриллиантовая рука»? Этот трюк проделываю, и я.
Табличка в руке у тамила, усредненного типа (они мне все, пока что, на одно загорелое лицо): не старого и не молодого, не высокого и не низкого, не уродистого и не красавистого.
Таксист подводит меня к автомобилю «Тойота». Предлагает включить кондиционер, – я, предупрежденный о большой цене на этот вид услуг, показываю ему жестом, что меня будет обдувать поток встречного воздуха. Едем, бесконечным ченнайским пригородом – а, может, это еще город? – народу, несмотря на столь утренний час, несчетное множество.
Перемещение людских масс, представляется, как броуновское движение. Черные и загорелые, тамилы-индусы что-то несут и тащат на себе; передвигаясь на ограниченном пространстве. В засилье мопедов и мотороллеров, которые отчаянно сигналят без малейшего повода, лишь бы только обозначить свое неуступчивое присутствие, чувствуется, кто есть кто на дорогах Ченная. Плотно прижатые однотипные дома-магазины, не вызывают особых эмоций. Но, воздух – этот тропический настой: насыщенный пряными запахами… Левкоя?
При шафранном свете уличных фонарей, все плавится в какие-то образы; в высоком небе – висят и светят, звезды…
Мы, наконец-то, вырываемся на оперативный простор. Дорога хорошо обозначена, с четко определяемыми линиями. Световые отражатели, обозначают ее параметры: желтые – обочина, белая – разделительная. Непривычные деревья, вначале вызывают одно удивление, но, когда, я увидел обилие ярких цветов, – трудно было воздержаться от восторга. Пальмы, на фоне ночного неба, уже воспринимались, как должное.
Вдоль дорог все тянуться, местами прерываются, дома-магазины, с аккуратно сложенною в кучу красною землею возле них, почему-то не единожды за дорогу отмечено мною; кустарники, порою служащими за естественную изгородь.
Всего этого было в избытке, и, еще, вдобавок, много разного мусора, который скапливался, очевидно, очень долго. Это была настоящая дорога: не направление и не магистраль. Простая, индийская дорога, ведущая куда-то на юг: к Пондичерри, а может быть и дальше.
С водителем, тамилом, я, все же, пытаюсь еще раз наладить контакт, пробелькотав на школьном диалекте немецкого языка: – Юкрейн! Александр! Ферштейн?
Водитель, ткнув себе в грудь, сказал: – Укр. Укр! – Я, понял, это его имя.
То и дело, на дорогу выбегали тощие индийские собаки: гладкие в том смысле, что шерсти на них почти не было. Все пегой масти. Даже яйца, так заметные у наших дворняг, у этих, практически, отсутствовали. Я насчитал по дороге уже шесть раздавленных собак.
Один случай даже напугал Укра. Вывалившийся из-под проезжающего индийского Тата, – бусика, – труп, буквально, вписался в его Тойоту! Правда, не нанеся машине видимых повреждений.
С рассветом, я оценил все великолепие деревьев Индии. Огромные висячие клумбы, на одном дереве. Красные фонарики, свисающие над дорогой! Заполненные рассолом плантации, тянущиеся вдоль трассы; вдоль какой-то океанской затоки.
– Сол! Сол! – уловив в моем взгляде проявленный интерес, прокомментировал Укр.
Кучи добытой, лежащей под открытым небом, соли, на протяжении нескольких километров пути, долго не отпускают моего взгляда.
Городов и поселков, в нашем понимании этого слова, я – практически – еще не встречал на своем пути. Это, какое-то, сплошное поселение. Шествующие когорты под триколорами, похожими на голландские и российские, а то – и из румыно-молдавской желтизной. Обилие выборочных плакатов на стенах и фасадах общественных зданий, выполненных в стиле Болливуда: с полными лицами местных политиков, смахивающих больше на индийские божества. Флаги, закрепленные на многих капотах автомобилей. Похоже, что Индия переживала какую-то предвыборную лихорадку?..
В небольшом придорожном базарчике, под многочисленными навесами, ютилось множество лавчонок.
Укр притормозил, чтоб он выпить чашечку кофе. В глубине этого шалмана, набитого всякой всячиной, он обменял рупии на две разноцветные фишки, вернулся к кофейщику, и передал их. Кофейщик, зачерпнув кофе в каком-то вместительном чане, пустил из железной чашки метровую струю, поймал другой, расплескав в пластиковые стаканчики.
Укр предложил мне выпить. Я – отказался. Я купил, где Укр менял свои деньги на фишки, содовую и стал поглощать ее потому, как с этого дня, мне предстояло ввести себя в своеобразный транс – в творческое состояние: обострить до предела свои притупленные цивилизацией чувства. Я решил, пока, ничего не кушать.
В свое время, многим импрессионистам, бог дал не заботиться об этом. Все они были достаточно бедны, как Винсент Ван Гог или Поль Гоген, и вряд ли ощущали голод, окромя творческого. Поглощая алкоголь.
Вдруг мое внимание привлек неказистый с виду автомобильчик, украшенный флажком «Правого сектора». Я достал фотоаппарат – и принялся щелкать кнопкой.
Увидев это, молодой задиристый индиец, из тех – очевидных провокаторов, – стал демонстративно чесать свой зад. Краем глаза, с непогашенной улыбкой на устах, он косился на меня: раздирая половинки своих ягодниц, спрятанные под широкой юбкой, тхаги. «Сделай селфи, – говорил его лукавый взгляд, – ну, чего тебе стоит, иностранец? Видишь, я предпочитаю попасть в твою коллекцию! Потом, я смогу рассказать своим друзьям: как я здорово тебя развел. Ты думаешь, что у нас живут дикари? Ты так думаешь? Смотри сюда…»
Это было уже рядом с Пондичерри, в самом пригороде полумиллионного города, бывшего форпоста колониальной Франции на Индостане, на самом въезде в Ауровиль…
Прошло совсем немного времени, и такси, петляя зигзагообразными дорогами (часто не асфальтированными в этих местах) в зарослях молодого тропического леса, доставило меня – в цельности и сохранности – в распоряжение Паулы, – молодой, сухощавый на вид, немки. С простосердечным видом, она посвящала меня в жизнь гестхауза: Adventure Kommunikation. У нее имелось двое прекрасных курчавых деток, муж-тамил, приятной интеллектуальной наружности, и огромное желание терпеть меня целый месяц.
Московские йоги
Не дав как следует опомниться, после длительного перелета, Паула, проявив вывезенную из Германии педантичность, подробно проинструктировала меня, как надо пользоваться туалетом и электричеством. В диалоге применялась ядреная помесь (суржик) из крохотного количества английских выражений и отдельных немецких слов. И, еще: несчетного количества жестов и мимики. Паула растолковывая какие-то важные инструкции, подготовила мне целую страницу из многих пунктов, которые необходимо урегулировать для комфортного проживания. В конце концов, ее муж, – тамил с интеллектуальным выражением лица, – заводит свой мотоцикл, жестом приглашает меня занять заднее сидение, берет дочку-школьницу, помещает ее впереди себя, и мы отправились на регистрацию в Multimedia Centre (Town Hall), в район сосредоточения всего местного самоуправления. По дороге, он доставляет дочку на урок индийских танцев. Что входит в обязательную программу обучения всех авровильцев.
Скоро мы приезжаем в центр Ауровиля. Как такового центра пока не существует, его заменяет несколько административных зданий, утопающих среди тропической растительности. На открытой террасе местной кафешки, собралось несколько русских. Я не бегу от мысли, что такое совпадение вызвано моим появлением; муж Паулы, очевидно, был в курсе всех дел, оставил меня на террасе – и уехал: я остался вместе с московскими йогами: статной Анной – высокой женщиной; С., с которой мы перебросились несколькими комментариями на сайте города, перед самым приездом в Ауровиль; и еще одним парнем, Федором, о котором я ничего не знаю.
Московские йоги давно освоились в Ауровиле. Своей доступностью, и замечательной аурой, город, во многом, заменил им Тибет – духовную Шамбалу.
В каждом из этих йогов, на лице была разлита мягкая атмосфера московского студенческого декадентства еще в былые годы; сейчас это смотрелось, как отголосок той светлой поры; зарево замечательных студенческих тусовок, в которых приходилось блеснуть своею экзальтированностью, чтоб прослыть своим человеком. Альпинизм, считался, чуть ли не обязательным увлечением.
Я знал замечательную пару выпускников МГУ, математического и юридического факультетов, Ларису и Игоря (чем-то похожим на мужа Паулы).
Я – представился.
За всех, это сделала С.:
– Это – Анна. Это – Федор. В такой компании, мы собираемся редко. Работаем мы в разных местах. Можешь отведать с нами ауровильской пищи. Она бесплатна, – предупредила С.
– Спасибо, я пока не ем, – сказал я. – Обостряю свои чувства.
С., собирала еду на тарелке в комочки пальчиками, как настоящий йог, и, элегантно, отправляла ее по назначению.
– Чем ты занимался по-жизни? – спросила С. – Геолог? У нас тоже есть геолог, но это – кажись – ему здесь не пригодилось. Выращивал клубнику?
Федор сказал:
– Ему надо показать, как выращивают здесь папайю. У меня есть один знакомый. Это ему пригодится, когда надо будет подобрать работу.
– Пусть поживет еще десять дней, – сказала С. – Освоится, войдет в ритм. Пока рано говорить о работе.
– Я – Слава! – Подсаживается к нам еще один русский. – Я «случайно» услышал разговор. Что сейчас происходит на Украине?
– Война. Как-нибудь расскажу, – ответил, я.
– Политика ссорит народы, – высказался кто-то из йогов.
Меня торопили из Town Hallа: заняться оформлением документов. Славе было поручено, помочь мне с урегулированием этих бюрократических формальностей.
Наконец, все пункты, тщательно обозначенные Паулой на листке бумаги, были урегулированы; все контрибуции уплачены. Мне выдали пластиковую карточку, на которую положена сотня долларов, чтобы отовариваться в местных магазинчиках. Без этого – ну, никак! Мы договариваемся со Славой: завтра встретиться на входе в Матримандир.
Снова явились какие-то люди, подобрали меня, предложили занять заднее сидение мотороллера, и повезли в Пондичерри. Я оказался в офисе под разлогим деревом, под которым стояло несколько плетеных кресел и канцелярский стол и, сложенные стопкой, три гроссбуха на столешнице. За столом сидит человек, Камил. Он – босс: решает транспортные проблемы в Ауровиле. Здесь же: стоят куча мотороллеров и несколько скутеров. Открыты настежь двери двух боксов, возле которых крутятся несколько парней: заправляют и ремонтируют транспортные средства. Поскольку никакого общественного транспорта в Ауровиле нет, любому человеку, в подобной ситуации, приходится прибегнуть к услугам Камила. Со мной опять возникает проблема: я тридцать лет как не водил ничего, кроме велосипеда.
Мне вручают скутер (за него надо платить больше), взяв с меня сорок два доллара за месяц эксплуатации. По дороге, я «не вписываюсь в поворот» на Ауровиль (я попросту не сумел его запомнить), и, повернув не в том месте, пропетляв по задворкам, снова явился в аккурат – к своему благодетелю – к Камилу. Он выделил мне в проводники испытанных ребят; при выезде на главную дорогу, один из них притормозил, на что у меня еще не хватило надлежащей реакции, – и я, проигнорировав тормоз, уложил скутер на землю, зацепив крылом тормознувший мотороллер. С легким повреждением, уныло возвращаемся на базу.
Мне выделяется, подержанный мотороллер. Меня серьезно проэкзаментировали до самого центра, до Town Hallа. На сей раз, я выдерживаю испытание. Меня заправили четырьмя литрами бензина, и отправили на все четыре стороны.
Я начинаю изучать окружающий мир, колеся по всем направлениям (четко придерживаясь центральной части); у меня долго ничего не выходит, я путаюсь в лабиринте ауровильских дорог. Я начинаю удлинять свои пробеги – подолгу «совещаясь» с секьюрити на поворотах. Скоро у меня в голове начинают проявляться знакомые места. Кто-то, проезжая мимо, машет мне рукою… Паула! Я увязался за нею – и вот уже знакомый гестхауз: Adventure Community.
В тропиках мгновенно темнеет. Моментально сползаются сумерки. Из мест дневного укрытия, вылетает много мелких летучих мышей.
Появился муж Паулы, с сыном, и я принимаюсь выспрашивать у него названия деревьев и кустарников окружающих Adventure Community. Под стеной бунгало – вполне современная постройка, стилизованная под этот тип жилья, – прижилась: Auroville protekchen. Все кончики ее веток украшены белоснежными цветками. Рядом, такая же, но вся усыпана розовым цветом. Под терраской цветут петрополисы – белые и розовые. Растет пальма Коканад, – особо почитаемая – дающая плоды и листья для крова. Бамбук, образовавший настоящую колонию…
Тропический лес – подобрался под самые окна бунгало. Под стеной – поселение маленьких рыжих термитов, больше похожее на настоящий город. С дерева под окном, шумно свалился хамелеон. Несколько зверьков, похожих на бурундучков, шастают по веткам. Много птиц, из которых я привечаю только вороватых ворон, как старых знакомцев. Остальных узнаю только по суматошной возне вокруг моего жилища.
– Кири-кирики-кирики! Ки ки кикирюку кикирюку, – звучит крещендо! – Пиу-пиу! Пиу-пиу! Пиу-пиу! – Душераздирающие крики из тропического леса, могут слышаться до утра.
А, началось с того, что в 1968 году, когда закладывались основы этого города, хиппи, тогдашние его колонисты, в основном явившиеся сюда со старушки- Европы, где они уже расправились с моралью старшего поколения; пусть не всегда трезвые, часто обкуренные, ищущие новых проявлений для своих терпящих крах приоритетов, и находящие новые доктрины в философиях основанных на индийской духовности, стали копать углубления, которые заполнялись тропическими ливнями, после чего, в вырытые ямы, попадали разные семена. Так появились эти тропические леса, в которых теперь утопает Ауровиль.
Слава
На следующий день, в районе девяти часов, – как и договаривались, – мы встретились со Славой, возле Матримандира (Matrimandir). Он намерен был провести познавательную экскурсию по Матримандиру.
Слава, – надо оговорится, – московский йог. Он мог бы даже и не говорить об этом. Он – вылитый йог. Очевидно, ему на роду было написано: стать московским йогом! Ему уже, лет шестьдесят с хвостиком, судя по чертам лица. Он невысок, строен и аскетичен на вид; одет в простую полинялую футболку. Брючки, подчеркивающие презрение духовного начала, над бренной плотью. Бородка, как у всякого йога: висящая, сильно подкрашенная сединой. От кончиков узловатых пальцев, до выдающегося черепа, с остатком юношеских волос – он сущий йог: крупные, синие глазницы, с которых сквозит умиротворяющий взгляд. Слава – музыкант, об этом он настоятельно заявил еще вчера. Он носится на своем велосипеде по Ауровилю, уверяет, что это нужно для его дела. У него постоянно какие-то дела, очевидно, не только музыкальные. Слава приходит на помощь всем, кто в этом имеет нужду.
Сейчас Слава – помогает только мне.
– Я только сейчас смог присоединиться к сообществу Ауровиля, – говорит мне московский йог, Слава. – Вначале надо было отдать кармический долг своему учителю. Я это сделал только в том году. До этого, был непродолжительный заезд в ноябре прошлого года, всего на три месяца. В этом году – я, с 9 августа. Так, что пользы с меня, немного, – утверждал он.
– Я сумею и сам во всем разобраться…
– Ну, почему же сам? – удивленно, парирует Слава. – Тебе здесь помогут. Жаль, только, что сегодня мы не сумеем попасть в Матримандир. Детей привели. Экскурсия. А вот завтра, после десяти часов…
Я рассказываю ему подробности, особенно те, которые связаны с войной между Украиной и Россией. Вернее, выкладываю свой взгляд на военные события.
…Так у меня оказался свободный целый день…
Я поездил по Ауровилю, сжигая бесцельно бензин. Добрался, только через три часа: до Adventure Community.
Беглого взгляда хватило, чтоб понять, что город еще не расцвел, как цветок лотоса. Строительство продвигается медленно, поскольку жила питающая это дело не столь обильна. Тем не менее: Ауровиль – растет. Неустанно, каждый жилец несет свою посильную лепту в строительство. Невысокие тамилы, в первую очередь, не торопятся: впереди – жизнь многих поколений. Город обеспечивает им стабильный заработок. Пусть и небольшой, зато надежный.
Люди многих национальностей явились сюда, чтоб показать человечеству на собственном примере, что, соединившись одной идеей, можно создать настоящую цивилизацию; даже в самых отдаленных, самых неприспособленных, местах планеты. Ауровиль появился, практически, в пустыне. Пришлось поднимать уровень грунтовых вод, чтоб высаженные деревья не погибали.
На следующее утро, я снова встретился со Славой. Под раскидистым деревом, по команде секьюрити, мы – сформированной группой, стремящихся на медитацию паломников, – попадаем на территорию святилища. В небольшом окошке, нам – поочередно – дают выбрать карточки, в которой из 12 пителий, мы будем медитировать. Слава, после некоторого раздумья (некоторые пителии уже заняты), останавливается на: Aspirators (Стремление).
Мы, неспешно, направляемся к огромному 30-метровому шару, блестящему золотыми солнцами. По дороге, мы рассматриваем фонтаны Малого Амфитеатра, заходим в красиво выложенный из красного кварцита, приспособленный к массовым действиям – Большой Амфитеатр. Недавно здесь, по словам Славы, был разыгран грандиозный спектакль: «Спор между Любовью и Смертью», по поэме Шри Ауробиндо. В Большом Амфитеатре, по четвергам, собираются ауровильцы, чтоб провести сеанс медитации под музыку Сатхи. Большой Баньян – любое, из этого вида деревьев, может представлять собою целый лес: с веток опускаются корни, которые становятся стволами. В тени этого знаменитого дерева, уважаемые йоги, принимали революционные решения.
Большой Баньян – священное дерево для Ауровиля. С ним связано много легенд, – но, Слава, толком, не смог поведать не одной.
Мы торопимся на медитацию. В пителию, ведет наклонный гранитный пандус (условное название). В небольшом углублении, согласно выбранному чувству – я впервые приступил к медитации в приспособленном для этого дела, месте.
Через, приблизительно полчаса, покидаем пителий; оказавшись внизу, у основания Матримандира: установлен небольшой хрустальный шар, к которому, по гранитным волнам, неспешно течет вода. Здесь, тоже, многие медитируют. Скоро, мы отправляемся внутрь огромного шара, покрытого снаружи золотыми круглыми бляхами-солнцами.
Внутреннее пространство Матримандира, построено по принципу – максимального воздействия на внутренний мир человека (собственно, как и в любом другом храме). Человек, прикоснувшись к этому взглядом, способен унести в памяти это величие формы, чтоб отлить в своих чувствах, на которых зиждется внутреннее величие. Если человек пищинисто мал, душа его обязана стремиться возвести свой внутренний храм.
Матримандир – может служить матрицей, построения внутреннего храма. Матримандир – олицетворение безбрежия пространств микро и макро Космоса.
Две изогнутые спиралеподобные эстакады, похожие на содержащиеся в молекуле ДНК спирали аминокислот, постепенно поднимают нас в Чембер.
Огромный зал, двенадцать столбов, распыляющих энергетический поток, кристаллический шар, медитирующие представители разных народов…
Матримандир существует, чтоб люди независимо от рас и вероисповеданий, сумели соприкасаться внутренними мирами, чтоб слиться в единую человеческую семью. Это сакральное строение, в котором человек может встретиться своим внутренним миром, с окружающим его, подключившись к энергетическим потокам питающих его.
Медитация – это урок использования аккумулированной энергетики на созидание. Создания искусственных форм, для усовершенствования собственной жизни. Для улучшения коммуникации между внутренним и внешним космосом.
Посредине – кристалл: хрустальный шар, установленный в центре Внутренней Залы, – является олицетворением новой эры. Он, как и весь храм, являет собой символ единства. Согласно видению Матери, этот шар-кристалл должен служить " объектом концентрации" и " символом будущей реализации". Концентрируясь на этой будущей реализации, люди делают ее частью своего сознания, приближают ее к человеческой реальности. Кристалл изготовлен в Германии.
Супраментальная йога – продолжение традиционной (по представлениям йогов). Супраментальная йога – это экзистенциальная: действующая на самом пределе человеческих возможностей. Это то, что заставляет человека, стремится к познанию современного мира. Возможности человека, не ограничены. Они требуют лишь, энергетической подпитки из Космоса.
Существовало много традиционных религий. Это не спасало человечество от кровопролитных войн, наоборот, каждая религия стремилась к своему господству. В этом, видится, их главное несовершенство. В Ауровиле, пытаются, прищепить людям сознательность. Очистить чувства человека, от негативной энергетики.
