Александр Михайлович Кротов
Смерть пахнет конфетками
– У меня чуть похуже, чем ушиб, – шипя от боли, сказал Антон.
Несмотря на импровизированную шину, на его руку было страшно смотреть. Выпирающие кости в нескольких местах прорвавшие кожу, гематомы.
– А что за шум у местных? – спросил Кир и принялся, никого не стесняясь, выжимать трусы.
– Ночью ночной, – сказала Тоня, сунув в рот Антона какую-то траву. – Полуночница ходом-ходила по деревне. Хотя не должна была. Они думью подумали из-за вас. Затребовали требованьем от меня принести сегодня жертву ей горедарующей. Иначе меня и нас вместных принесут в жертву жертвенную.
– Жопа жопная, – сказал Кир. – Я был о них лучшего мнения.
Антон завопил от боли, когда Тоня укрепила шину на его руке.
– Пожуй ещё асилильков, – сунула Тоня Антону в рот какой-то травы, и парень вроде бы даже успокоился.
– Я рад, что ты жив, – сказал сквозь зубы Антон. – Без тебя мы бы там…
– Из-за него мы здесь! – со злостью сказала Света. – Не мог вывести Веронику….
– А я знал, что тут такое растакое? – с обидой воскликнул Кир, надев ещё мокрые трусы.
– И с Машей бы ничего не случилось! – продолжила злобную тираду Света.
– Машка-а-а! – вдруг завыла молчавшая до сих пор Кристина. – Вероника, сестрёнка моя-я-я.
Кристина забилась в истерике. Тоня, будто успокаивая, положила на её лоб свою шершавую ладонь, но это не помогло.
– Вот что, – сказал Кир, примеряя остатки мокрой одежды. – Я вернусь на болото за девочкой.
– Оставь телефон Маши, – попросила Света, и Кир положил и свой и смартфон погибшей на стол, оставив себе из внутренностей карманов лишь ключи от дома, куда он возможно не вернётся, и свою безотказную пьезозажигалку.
– Я пошёл, – сказал он, проверяя наличие огня в зажигалке, которая ещё была рабочей. – У вас обуви не осталось?
– Возьми мои зимние поги-сапоги, они мне великоватовышны, – сказала Тоня, быстро принеся какие-то прямо стоящие портянки, которые оказались Киру как раз. – И телогрей надень, в сенях висетью висит!
Чувствуя в себе какой-то невыразимый подъём сил, вдыхая аромат пряных трав от лохматой телогрейки, парень вышел на улицу. Небо уже темнело, намечался вечер. А толпа не расходилась, о чём-то договариваясь.
– Мужики, сигареты у вас не будет? – спросил Кир.
– Говна тебе на лопате! – крикнула бабка. – Ишь, пошёл куда кудамысь?
– На болото пошёл, тудамысь, – просто сказал Кир.
– На болото… – в страхе прошипела толпа.
– Полуночницу к вам приведу! – продолжил распаляться Кир.
– А ну постой-ка, становясь! – выкрикнул Никита.
На этот раз крепкий мужчина сумел схватить за шкирку Кира.
– Стоямва! – завопил он на ухо Киру.
– Дурачёк, отпусти, – попросил Кир, за что получил такую оплеуху, что будто мозги кувыркнулись в голове.
Никита не выпустил Кира после шлепка по затылку, а злая бабка откуда-то достала вилы и стала мотать ими перед лицом парня.
– Оставьте оставишно его! – сказала вышедшая на крики Тоня.
– И тебе сейчас достанется! – крикнула бабка-подстрекательница.
– Знайте чито? – вышла к людям Тоня. – Надоели вы мине, надоедовом! Живёте как мышиные мыши в нораках, да боитеся чито-то сделать. А он герой геройный! Один пойдёт второй раз разочек! А вы таки и будетешно боятися! Дуралеи!
– Кито дуралеи? – перевела свои вилы на девушку бабка.
– Те вы! – повысила голос Тоня. – Ненавижму васа всех! Таки сгиниёте все! А я в другой мир пойду, домоя!
– Тоня, не надо их злить, – сказала вышедшая из избы Света. – Там Кристине плохо. Плачет, задыхается…
– Ваша слабость ваша гадость! – сказала Тоня, распаляясь.
Девушка не обратила внимания на слова Светы, которая в нерешительности осталась стоять у двери избушки.
– Рассудить вас к смерти смертной! – не прекращала верещать бабка.
Толпа обступила Тоню и трепетавшего в руках Никиты Кира.
– Огниво принёс нёсума! – крикнул из толпы мужичёк, которого звали Котька. – Жечь её дом, пусть Полуночница заберёт её на огнивищном одре!
– Пральна! – крикнул кто-то из мужиков.
– Не дама жечь! – заверещала Тоня.
– Мужики, хорош! – подал голос Кир, который в суматохе смог вырваться из лап потерявшего бдительность Никиты. – Давайте разойдёмся миром!
– Не пущать евона к Полуночнице! – решительно сказал Никита.
– А я с нима пойду! – назло здоровяку сказала Тоня.
Понимая бессмысленность разговоров, Кир попытался по-тихому улизнуть в сторону леса, в то время как раззадоренная Тоня принялась спорить с толпой. Но его манёвр заметил Котька, который преградил дорогу парню, прижав того к забору.
– Не пущама! – выкрикнул он в лицо Киру, обдав того горечью не чищенных зубов.
– Пусти, – простонал Кир.
Мужик был здоровее него, поэтому без труда прижал парня к на редкость крепким деревяшкам ограждения. Кир не хотел драться, но что-то сделать было нужно. Поэтому он не придумал ничего лучше, как зажать в руке зажигалку и двинуть в небритую челюсть мужику. Удар получился неплохим, голова Котьки опрокинулась, но мужик быстро пришёл в себя, неумело ударив Кира в ответ. Удар достиг цели: болью запульсировал набухающий синяк под глазом, но парня было уже не остановить. Он вошёл в раж и принялся колотить Котьку, заставив того закрывать голову руками.
В это время спор Тони с толпой приняли жаркий оборот – бабка всё яростнее махала вилами перед лицом девушки, а кто-то всё громче грозился сжечь её дом. Бойкость Тони иссякала, а в это время Котька смог отбиться от ударов Кира и начал в ответ метелить своими граблеобразными руками худенького паренька. К Котьке подоспел на подмогу Никита, он обхватил Кира сзади, чтобы неловкий односельчанин смог лучше наносить удары.
– Чито ж творится-то творимое! – занервничала Тоня, понимая, что с толпой ей не совладать.
Она сунула руки в карманы и наткнулась на маленькую конфетку, которой сегодня утром её угостила Маша. Тоня давно не ела сладкого, очень давно. От переживаний она сама не заметила, как развернула обёртку и сунула конфету в рот. Это её ненадолго успокоило, но тут же в поле её зрения попала драка Никиты, Котьки и Кира, а точнее, избиение последнего.
– Не троньте трожью его! – крикнула Тоня и бросилась в сторону дерущихся мужчин.
Но путь ей преградила бабка, нелепо ткнувшая ей в живот вилами. Она совсем не этого хотела, но девушка сделала слишком резкий выпад в сторону Кира. Бабка попыталась вытащить вилы, но те прочно застряли в животе перепуганной Тони.
– Она сама самая! – отпрянула в сторону бабка. – Сама наткнулася!
Толпа перестала галдеть, наблюдая за тем, как Тоня осела, уткнув черенок вил в землю и нелепо склонив голову с нечёсаными волосами.
– Убили! – кинулась к Тоне наблюдавшая за столпотворением со стороны Света.
– Сама, сама наткнулася, – повторила бабка и резво скрылась из вида в толпе.
Никита отпустил Кира, на лице которого уже было пара заметных рассечений и набухший синяк. Тот прислонился к забору, переводя дыхание. Котька опустил кулаки, виновато глядя на то, что он сделал с парнем.
– Расходимися, – тихо сказал Никита. – Беда дурная лихая кривая.
Кир огляделся, не понимая причины воцарившегося молчания. Пронаблюдав за тем, как толпа медленно начала расходиться, он наконец-то обратил внимание на Тоню и Свету. Последняя пыталась вытащить вилы, но у неё ничего не получалось. Тоня завалилась на бок. Её холодеющий взгляд устремился в пасмурное небо. В уголках глаз выступили капельки слёз.
– Конфета вкусная, – хрипло сказала Тоня. – Никогда такое не елывала…
– Будут ещё конфеты, – заверила Света. – Ты только держись! Что мне сделать, принести? Может у вас трава какая лечебная есть?
Но Тоня умерла на руках у Светы, которая со злости всё-таки сумела вытащить вилы. Кир очень эмоционально выругался, выплюнув на землю осколок зуба с кровью. Но его злость больше некому было предъявить – улица опустела. Света тихо дрожала.
– Прости меня, – сказала она, глядя на мёртвую Тоню.
– Ты тут не причём, – сказал Кир, вытирая кровь от рассечений с лица всё ещё влажным подолом футболки.
– Я про другое, – сказала Света. – Прости, что злилась на тебя. Прости, что бросила тебя на болоте…
– Ладно, – просто сказал Кир. – Пошли в дом, холодно что-то. Вечер сгущается…
– Мы оставим Тоню здесь? – спросила Света.
– Я не знаю, – сказал Кир. – Я нихрена не знаю! Мне нездоровится. Меня отметелили так, что мозги никак на место не встанут!
Силы его покинули, взамен пришло какое-то опустошение. По-хорошему, Тоню нельзя было оставлять здесь, но парню в тот момент почему-то показалось, что пусть её труп будет назиданием здешним дикарям. Но вряд ли они придут теперь сюда ещё – забьются в свои норы в ожидании ночи.
– Давай отнесём её в сени, хотя бы, – предложила Света.
И Кир согласился. Они отнесли труп в сени дома, где положили его на скамейку и укрыли какой-то ветошью. Перед тем, как войти в жилое помещение, Света схватила Кира за рукав телогрейки и спросила шёпотом:
– Ты пойдёшь на болото?
– Завтра, – ответил Кир. – Сейчас уже темнеет. И… я перегорел…
– Слушай, я, когда убегала, видела этот мешок в воде, и мне показалось, что там была девочка…
– Где?
– Там, где я тебя бросила. Недалеко. Но мне просто показалось, я не уверена…
– Чёрт, Света!
– Я не уверена, но я должна была тебе это сказать. Прости, я испугалась…
– Темнеет… здесь слишком быстро темнеет.
– Утром я пойду с тобой…
– Не было бы поздно, – махнул рукой Кир.
– Я боюсь сказать Кристине, – шмыгнула носом Света.
Кир вздохнул и сказал:
– И не надо ничего говорить.
Они молча вошли в дом. У окна сидел Антон, убаюкивая руку, которая невыносимо болела, но парень терпел. Кристина лежала на полу в ворохе серого тряпья и стонала. На её лице виднелись высохшие круги грязи от слёз.
– Я это видел, – сказал Антон. – Это ужасно. Простите, я не знал, чем помочь. Мне Тоня дала какую-то траву и цветки, и мне кажется, что если я встану, то упаду. Действует сильно, но болит меньше, прости, Кир…
Кир кивнул, типа всё нормально.
– Утром мы уйдём отсюда, – тихо сказала Кристина, резко перестав плакать. – Похороним только Тоню…
Вскоре у Антона поднялась температура, начался жар. Он начал бредить и всё громче стонать от боли. Света забралась на высокую полку, заменяющую кровать, закрыв голову тряпьём. Кир долго сидел у окна, сняв с себя ещё мокрую одежду и кутаясь в телогрейку. Он смотрел на мучения Антона и думал о своём. Ему самому было плохо, его лицо опухло, голова болела. Усталость и ломота растекались по всему телу, не давая возможности пошевелиться. Кристина гладила лоб Антона, дремля на ходу или находясь в бессознательности.
Как только вещи Кира подсохли, он оделся и вышел на улицу. Начинало темнеть, деревня была пуста.
Кир нашёл свою зажигалку, потерянную в борьбе, и убрал в карман. Ему хотелось идти на болото. Ему казалось, что от этого станет лучше. Он подарит надежду на то, что Веронику ещё можно вернуть. Иначе жертвы Маши и Тони были бессмысленными. Они и так были бессмысленными, но нужно было что-то делать дальше, не сидеть же без дела. Но страх был сильнее. Идти в дом с этой гнетущей атмосферой отчаянья не хотелось, но также не хотелось и оставаться под открытым небом. Пришлось вернуться в избу.
__________
Руслан Стахов провёл много времени на свежем воздухе. Он пытался сконцентрироваться на своих мыслях, которые блуждали в разуме, но не находили точки опоры. Было ощущение, что он что-то забыл, но не мог понять что. Ещё он хотел встретить Катю. Но та была занята работой. Устав праздно колесить по местной аллее, он вернулся в кондиционированную атмосферу пансионата, плотно поел, а потом направился в сторону секретной зоны, где был лифт на минусовые этажи. Нужно было исполнить свой долг. Коридор до лифта был прямым и тёмным. Тускло светило аварийное освещение, основные лампы зажигались только тогда, когда Стахов подбирался ближе – исправно работали датчики движения.
Когда до лифта оказались считанные метры, лампы не зажглись.
Чья-то тень оказалась на пути Руслана. Она стояла около дверей лифта, который не стал бы работать без специального магнитного ключа. У Стахова этот ключ был. Зато больше не было страха, его искоренил Гжельский. А тревога не так сильна без страха.
– Ты кто? – спросил он у тени.
Тень не ответила, но пододвинулась ближе, чтобы можно было рассмотреть то, что не могло ответить.
Это был отец Руслана. Видение, которое так донимало мужчину с момента смерти родителя.
Синие трико, майка. Живот и едва виднеющиеся через общую щетину усы. И взгляд с укором. Да, призрак смотрел прямо ему в глаза. Такое случалось нечасто, но заставляло понервничать.
– Дай пройти, – попросил Руслан.
Но призрак не думал отступать. Он стоял там, где ему хотелось. Была ли у него какая миссия? Кто знает. Руслан мог догадываться, что мужчина предостерегает его, не даёт сделать неправильный выбор, но Стахов спешил заблокировать эти чувства. И у него это случилось. Возможно, Гжельский хорошо постарался.
– Я всё равно пойду, – предостерёг видение Руслан. – От меня нет в этой жизни пользы. А так я смогу помочь Анне.
Он очень хотел в это поверить, но всё было немного не так. Нет, он хотел помочь, но и немного хотел потешить своё тщеславие. Хотелось доказать себе и всем остальным, что есть смысл в его существовании. Но вдруг ничего не получится или станет только хуже? Боли, конечно, стоило бояться, но сейчас этого блока не было.
Пришли ненужные воспоминания, эмоциональный окрас от которых Гжельский убирал ещё во время самых первых занятий. Ненужные образы из благополучного прошлого, по тем моментам, по которым скучаешь. Из детства. Как они с отцом ходили за грибами, на рыбалку. Это было редко, но это было. Как важен для памяти факт, что это было. Что были эти ранние сборы, наставления о том, что, несмотря на лето, под резиновые сапоги нужно поддевать шерстяные носки. Кофе в турке. Да, именно тогда Руслан впервые выпил кофе! Это было горько, это было странно. Но он чувствовал себя взрослым, который тоже может вставать в пять утра, может пить кофе, может иметь свой личный нож. Как же это было по-другому. Но что чувствовал его отец? Вспоминал ли он это перед смертью?
Пришли и другие чувства, главным из которых было то, что они с Кариной так и не завели детей. А Руслан был уже в том возрасте, что и его отец, когда он первый раз взял паренька за грибами. А кого теперь Стахов возьмёт за грибами, на рыбалку или просто на речку, освежиться?
Эти воспоминания и чувства вновь надо подтереть. Как они мешают в ответственный момент. Как они мешают напоминанию о том, что ты тоже нормальный. Хоть тебе и скоро под сорок, но у тебя нет своих детей. Машины и заработанной квартиры. Семьи. Делает ли это тебя плохим человеком? Определённо нет. Делает ли тебя это несчастным? Выходит, да? Маленького внимания Кати не хватало для того, чтобы заполнить эту огромную потребность быть нормальным, хотя бы похожим на обычного. Значит, без багажа родственных связей с новым поколением, а также материальных благ в виде квартир, машин и дач, можно смело идти в бездну. Это ли не свобода?
Руслан закрыл глаза и крутанул колёса своей коляски навстречу призраку. Какого-либо сопротивления или дуновения ветра он не заметил. Ударившись ногами о створки лифта, он активировал передвижную кабинку, чтобы её двери открылись и увезли его на минус третий этаж. Механизм сработал исправно. Но Стахов пришёл в себя только наткнувшись в коридоре на Гжельского, что был окружён вооруженными помощниками. Всё было серьёзно.
– Ты всё помнишь, – сказал Гжельский, не без использования Силы. – Ты не боишься, ты знаешь. Не забывай, что твоя первостепенная цель не перевести женщину с тенью в другую палату, а разговорить их. Дать нам немного информации об их мыслях. Я оказался не в силах вытянуть из них и пары предложений. А у тебя получится, но не рискуй, в этом нет смысла. Мы будем наблюдать.
– Добавь ещё огонька в напутствия, – попросил Руслан, выложив из карманов кресла сценарии, пачку сигарет и зажигалку.
– Ты справишься, – сказал Гжельский.
– Я справлюсь, – повторил Руслан.
Двери за ним закрылись. Впереди были ещё одни. К ним Стахов и поспешил, чтобы вновь не встречаться с отцом, но тот так и не появился.
Мужчина отворил очередную дверь и тут же захлопнул её за собой. Перед ним была стена из бронированного стекла. В стене была ещё одна дверь с электронным замком. Мужчина увидел, как за стеклом на кровати сидит женщина в мятой длинной белой ночнушке. Её тёмные волосы с маленькими полосками седины были опущены на её лицо. В дальнем углу сидела чёрной паутиной тень, затрепетавшая, будто от ветра – это была реакция на появление чужого человека. Нормальная реакция на внешний раздражитель…
Так сложились обстоятельства, что у Ани появилась тень. Не такая, как у всех, но такая же преследовательная, неотрывная, чёрная. И Аня уже начала забывать, что бывает тень другая. Она смирилась, у неё не было сил и даже желания сопротивляться спутнице, способной натворить таких несчастий, что обычному человеку и не могло привидеться ни в страшном сне, ни в кошмаре делирия. И свои жизненные соки эта тень брала у худой, миниатюрной женщины, которой было чуть больше тридцати лет. Она изматывала её, заставляя неотрывно существовать вместе с ней, окутывая Анну в моменты необходимости своими длинными чёрными волосами, немного влажными, но очень крепкими. В такие мгновения предельной близости с тенью Аня чувствовала себя такой нужной, просто жизненно-необходимой, что не могла припомнить, была ли она когда-либо такой в обычной жизни. Но помимо этого странного ощущения, её посещало и другое, совершенно контрастное чувство. Она чувствовала, что иссякает, что жизненная энергия уходит из неё невосполняемыми потоками человеческого тепла, которое тень превращала в тьму, собственную силу. И Аня всё чаще чувствовала боль. От света ламп, от движения своего сохнущего тела и даже от биения сердца, которое становилось всё тяжелее, будто каждый день наполняясь гнилью, как старое яблоко, которое доживает до холодов на ветке, чтобы однажды сорваться вниз и смешаться с грязью, разорвав своё чёрное нутро, бывшее когда-то таким спелым, наполненным жизнью. И Аня понимала, что падение её отяжелевшего сердца лишь дело времени. Отзывалось ли равнодушием это ожидание? Не всегда.
День был обычным. Утром была вкусная еда, но Аня уже не помнила какая. Днём еда была не такая желанная, там было слишком много мяса. Девушка не ела так много мяса в обычной жизни, но тень заставляла его есть, тени это было нужнее. Наверное, поэтому те, кто держит их взаперти, приносят больше мяса, думая, что Аня по своей воле ест его с такой жадностью. По телевизору транслировали разные видеозаписи, но они практически не откладывались в памяти. В памяти вообще что-то очень плохо откладывалось, и всё существование сводилось к рефлексам: появилась еда – надо есть, заболел живот – надо идти в туалет, выключили телевизор и свет – надо ложиться спать. Иногда по телевизору показывали то, что вызывало эмоции. Сегодня это были рыжий кот, который на миг воссоздал в памяти образ домашнего любимца, что был когда-то у Ани, и мужчина-инвалид, который напомнил о муже. Но все попытки Ани эмоционально встрепенуться душила тень. Душила в прямом смысле – как бы далеко они не находились друг от друга, одна прядь волос тени всегда была обвита вокруг шеи женщины.
И сейчас этими самыми волосами тень приклеилась к верхнему углу помещения, где и сидела молчаливым клубком запаутиненной фигуры с иногда отличаемыми конечностями, тонким туловищем и отростком головы.
В телевизоре обозначился новый сюжет. Двое мужчин высаживали из машины третьего мужчину, чтобы пересадить его в инвалидную коляску. Третий мужчина очень жалко выглядел. А другие были обычными, неприметными. Один вернулся за руль, а другой повёз коляску с грустным мужчиной в сторону дома. Этот здоровый мужчина тоже скоро уедет. А мужчина в коляске останется навсегда. Эти уедут, а он останется один. И никуда больше не захочет поехать, у него останется другая жизнь…
Жалостливые мысли скрутились в узел, окрепли, намокли, сформировались в ком, и… и рассыпались хрупкой стекляшкой – где теперь искать её осколки? После быстро смолкшего приступа боли в шее, Аня попыталась найти эти мысли, но у неё не получилось. А главное, она даже не смогла повернуть голову обратно, в сторону экрана, который мерцал каким-то сюжетом со звуковым сопровождением, которое уши перестали воспринимать. Хотелось обратиться к тени, спросить у неё о смысле её ощущений, но мысль об этом также внезапно рассыпалась при новом приступе боли в области шеи…
Зато теперь по телевизору показывали птиц, которые проделывали разные трюки. Особых мыслей эти ролики у Ани не вызвали. Просто разноцветные птицы, которые рождены летать, а они занимаются развлечением человека.
А время вновь полетело вперёд, крадя кусочки жизненных сил. Женщина не поняла, как это сделала, но всё-таки поймала своё осознание на том, что она держит в руке волосы тени, сдавливая их сильнее на своей шее.
– Тебе разве плохо? – спросила тень.
– Мне не плохо, – ответила Аня.
Они не часто разговаривали. В этом не было необходимости. Чувства Ани тень понимала и без слов, а самой женщине эти слова уже были не нужны. Несколько раз её пытался разговорить какой-то мужчина: крепкий, высокий, красивый, сильный. Но тень не давала общаться с ним, даже когда Аня этого сильно хотела, не понимая, откуда бралось это желание. Но тень настаивала на молчании. А сегодня заговорила с ней сама, может быть этот единственный контакт руки женщины с волосами тени стал для неё настоящим поводом?
– Я умираю, – сказала Аня и не испугалась своих слов. – Что ты будешь делать без меня?
– У тебя ещё есть время, – сказала тень. – Время есть и у меня. И у меня его больше. Я буду скучать по тебе, ты должна быть рада этому.
– Я рада, – сказала Аня. – Но я не хочу умирать.
– Я тоже, но я не могу с тобой расстаться, – сказала из своего угла тень. – Ты должна смириться. Мой яд в тебе останется, даже если я уйду. Этот яд убьёт тебя в любом случае, останусь я или меня больше не будет рядом. Мы слишком долго были вместе. Я благодарю тебя за то, что смогла поддержать мою жизнь.
– Я всегда жила ради кого-то, – сказала Анна. – Родители, младшая сестра, муж. Но мне грустно умирать, я не жила для себя.
Женщине могло показаться, что тень даже вздохнула. Но ответ её был безэмоциональным:
– Твоя жизнь была предназначена для этого.
– Но я не выбирала… – сказала Анна.
– Нет. Ты сама выбрала себе эту жизнь. Разве тебе плохо от этого?
– Нет, – после недолгих раздумий сказала Анна.
– Ты хочешь жить без меня?
На этот раз Анна размышляла дольше. Но повторила ответ:
– Нет.
После этого тень с какой-то особой силой совсем ненадолго будто приобняла своими волосами-щупальцами несчастную худую женщину: её талию, спину, плечи. И шею.
Анна была полностью уверена, что это её ответ. И тень была уверена в том же. На этом разговор закончился. А через некоторое время выключился телевизор, но не выключился свет. Анна застыла в замешательстве, значат ли эти события то, что нужно ложиться спать или придёт тот мужчина, чтобы поговорить? Предположение оказалось почти верным. Но на этот раз их посетил не Гжельский.
В дальней стороне камеры, ограждённой прозрачным толстым материалом, отворилась дверь. Это был Руслан. Он долго собирался с мыслями, а потом нарочито смущённо начал разговор:
– Здравствуйте. Позвольте вас немного потревожить. Я пришёл помочь. Но и помогите мне тоже…
Анна никак не отреагировала, а вот тень продолжила мерцать волнами возбуждения. Она всегда была готова оторваться от стен и потолка, чтобы вцепиться в того, кто посмел быть ей неугодным. И Руслан должен был стать угодным.
– Я такой же узник, как и вы, – играл свою роль Стахов. – Только у вас есть шанс избавиться от своих проблем, а у меня почти нет этих шансов. Но я тоже хочу жить, помогите мне. И я помогу вам. Пожалуйста, кто из вас сможет поговорить со мной?
Тень осталась вибрировать на своём месте, а вот Анна подняла голову. Руслан каким-то образом на одно мгновение почувствовал, что она хочет встать с кровати и подойти ближе к прозрачной стене, где установлены динамики и переговорное устройство.
Но её что-то держало. И это что-то вскоре попалось в поле зрения Руслана – он заметил на шее Ани тонкую прядь волос. Тугую, сдавливающую. Прядь тянулась к тени.
Руслану пришлось самому подобраться поближе к стене. Хоть стекло и было толстым, но оно совсем не внушало чувства безопасности. Стахов знал, что заточить в эту камеру Анну с тенью удалось только после того, как Гжельский придумал то, что и так до него было изобретено – усыпляющий газ. Он ослабил силу и так слабой женщины, а без её сознания тень хоть и оставалась малоуязвимой, но большого вреда причинить не могла, тем более газ в меньшей мере, но тоже всё-таки на неё действовал. Она была зависима от своего донора. Но был ли зависим донор от неё – оставалось вопросом.
– Чтобы помощь была реальной, – продолжил Руслан своё давление, – вы должны рассказать мне о том, что вы хотите. Если этого не случится, то последствия будут ужасны. К вам применят то средство, что помогло заточить вас сюда. Потом вас уничтожат. А что будет со мной… лучше не знать… поэтому расскажите. Времени не так много. Прошу вас.
Анна встала с кровати. Чёрные тонкие щупальца с её шеи никуда не делись, но тень смогла отпустить её к стене. Там Анна и убрала волосы со своего лица. Свои волосы. Волосы тени она больше трогать не смела.
Руслан ожидал увидеть что-то страшное, но перед ним оказалась обычная женщина. Её глаза были покрасневшими то ли от слёз, то ли от усталости. Но взгляд не выражал злобы. Он был нейтральным. Круги и морщины под глазами говорили о том, что женщина истощена.
Подобная реакция на контакт была знаком для продолжения речи Стахова:
– Вы устали. Вам тяжело. Поверьте, мне тоже. Это не жизнь…
– Что ты хочешь? – спросила женщина.
Её голос был странным. Или это было дефектом акустической системы или это было реальностью. Голос взрослой женщины шёл одновременно с тонкой интонацией ребёнка. Интонация была одинаковой, но говорили два разных человека, существа. Но у них был один вопрос, на который надо было ответить дипломатично.
– Всё зависит от того, что хотите вы. Каждая из вас. Это важно…
– Свободы, – раздались синхронные голоса из динамиков.
Мужчина видел, как шевелятся губы женщины. Но расслышать её настоящий голос мешал голос её тени.
– Если вы выберетесь, что вы будете делать? – спросил Руслан.
Эта беседа уже была большим достижением за всё время наблюдения за данным аномальным субъектом.
– Мстить, – ответили голоса.
– Кому?
– Невозможности…
– Как это понять? – спросил Руслан, стараясь придерживаться алгоритма общения.
– Мир хочет умереть, – будто после раздумья ответили голоса. – Мир слишком привык к своей выживаемости. Ему нужно осознать невозможность процветания.
– Это мысли Анны или… её тени?
– Это наши мысли! Я не её тень, это она… моя…
Несмотря на эмоции голосов, Анна не выглядела взволнованной или разозлённой. А вот тень спустилась пониже, к не заправленной кровати.
Тогда Руслан решил приступить к другому сценарию:
– Анна, ответь мне. Я хочу услышать только твой ответ.
Женщина, всё это время смотрящая куда-то за спину Руслана, перевела взгляд на него. Мужчина заметил беспокойство в её ненадолго переставшим быть безразличным взгляде. Одними лишь губами она сказала «помоги». Или «уходи». А может быть, это было другое слово, но разум мужчины распознал именно это. И эти слова были слишком противоречивы. После этой недолгой слабости, женщина вновь перевела взгляд куда-то в сторону.
– Ты её услышал? – раздался детский голос из динамиков, губы женщины не шевелились.
– Отпусти её, – попросил Руслан.
– Не могу, – ответил голос.
– Почему?
– Мир нуждается в нас. Она нуждается во мне. Ты поймёшь, если будешь также нуждаться в чём-то. Что живёт неотрывно с тобой?
В скриптах Руслана ответа на подобный вопрос не было. И он начал импровизировать:
– Если думать образно, то… есть много вещей, без которых я не могу существовать. Воздух, вода, еда…
– А они без тебя существовать могут, – сказала тень.
– Вас убьют, – устало сказал Руслан. По его мнению, разговор не клеился, и все озвученные фразы казались бессмысленными.
Тень ничего не ответила. Анна тоже молчала. У Руслана было время рассмотреть женщину. Худые ступни, выступающие кости и зеленоватые вены. Тёмные круги под глазами, несмотря на полноценное питание и относительно здоровый образ жизни. Гжельский говорил, что тень сильно отравляет здоровье Анны и она уже смертельно больна.
– Убьют, – сказал Руслан. – Вы больше не нужны. Вас уничтожат. И меня.
Разговором про их гибель он должен был вызвать эмоции у тени, а добавлением обстоятельства про возможность своей смерти, он хотел «разбудить» Аню, у которой, если верить наблюдениям за ней, ещё оставалось чувство жалости к инвалидам, которых она ассоциировала со своим мужем, перед которым, вероятно, чувствовала вину.
– Ты врёшь, – сказали голоса.
– Для чего? – сделал невозмутимый вид Руслан. – Мне нужно было узнать, что вы хотите, чтобы было понятно, стоит ли оставлять вам жизнь. Цель ваших жизней должна решить её цену.
– Жить, – ответили голоса.
– Зачем вам жить? Я вот хочу жить, потому что у меня нет семьи. Я хочу семью, детишек. Нянчиться с ними. Следить за их успехами. Учить тому, что знаю…
– За что тебя убьют? – спросила Аня.
Это был только её голос. Это был её осмысленный взгляд. Она смогла подавить тень. Но это достижение было недолгим.
Руслан продолжил играть роль:
– Вас тут держат преступники. Если я не помогу узнать ваши планы на жизнь, то и от меня пользы никакой не будет. Я уже ранее сказал, что хочу семью. А её у меня, как можете понять, нет…
– Убивать, – ответили голоса.
– Чего? – не понял Руслан.
Голоса объяснили свою фразу:
– Убивать. Твои преступники хотят убивать. Мы тоже хотим убивать!
– Это единственная ваша цель в жизни?
Голоса ответили утвердительно.
– Жаль, – сказал Руслан после нарочито долгой паузы. – Это плохая цель. Вы не должны жить. Жаль, что вы сгубили и меня…
– Я не хочу убивать, – успела сказать женщина, как её горло сковал спазм, вызванный усилением удавки тени.
– Ты нам врёшь, – сказали голоса, когда удавка на шее женщины немного ослабла.
– Я клянусь богом, – как можно убедительнее сказал Руслан.
– Зря, – ответили голоса.
– Отпусти женщину, – Руслан перешёл к другому сценарию. – Я предоставлю тебе другого человека.
– Здесь только ты, – сказали голоса. – Мне калека не нужен. Уходи.
Руслан немного подумал и сказал:
– У меня есть решение проблемы. Нас всех должны убить. Но я помогу бежать. Здесь есть охранник, я принёс ему чай. Со снотворным. Он скоро проснётся. Но мы выйдем до этого пробуждения, а ты, тень, возьмёшь его в свою власть и отпустишь Анну. Охранник парень крепкий. С ним ты будешь жить долго и… счастливо. Помогу тебе скрыться от преследования. И делай что хочешь. Раз так хочется убивать, то и чёрт с тобой. Только нас не тронь. Мы ещё поживём своими жалкими человеческими судьбами. По моим данным, Анна больна. Вы всё равно не протяните долго. Отпусти её.
