Александр Михайлович Кротов
Как почувствовать одиночество
Солнышко, ласковая улыбка,
Тёплые ладони греют облака,
Тонкие пальчики вьют стальные нитки
И вплетают их в локоны дождя.
Как ты там без меня?
Знаешь, этот мир совсем не изменился –
Всё также здесь не хватает тепла,
Всё так же здесь мы не нужны тем, кто нам снился.
Наше местно солнце – обогреватель в квартире.
Но я, наверное, слишком редко смотрю на небеса.
Холодный ветер поселился в моём мире
И заставляет вспоминать тебя.
Белая…
(Ноябрь 2010 г.)
Зима пришла как-то неожиданно, как-то глупо. Тяжёлые белые хлопья закружились в тихом танце над грязной, мокрой улицей имени кого-то. Или в честь чего-то. Серое небо безразлично выпускало стаи своих отпрысков, неопытных, но грациозных танцоров, прямо на головы идущих по своим делам людей. Казалось, белый снег был всюду. Он застилал глаза, залезал в капюшоны, чернил мысли скорым приближением безжалостности зимы. Но земля оставалась такой же серой и грязной. Только на ней снег менял свой цвет. Он ещё был слабее следов осени. Где-то оставались несчастные клочки травяной растительности – обычная такая ноябрьская, преддекабрьская трава, произрастающая в местах, где неглубоко под землёй пролегала толстая кишка теплотрассы.
День. Казалось, он наступил не так давно, но уже больше трети его жизни было пройдено. Обычный, казалось бы, день, но с таким знаменательным событием – первый снег.
Асфальт разсопливился и перестал быть полноценной опорой для колёс автомобилей. Водители превышали нормы осторожности, дабы не очернить себе аварией такой «белый» день. Ленивый поток терзал обычные хитросплетенья улиц имени кого-то или в честь чего-то. Кто мог, тот не выходил на улицу. Кто не мог, тот по инерции продолжал свои дела, пытаясь не обращать внимания на этот снег. Хотя он, сука, так лез в глаза…
Он так старался понравиться. Он был на виду!
Но никто не выбегал на улицу с криками «ура!». Это ж не майский дождик, что так легко орошает землю ласковой весной, даря надежду на жаркое лето. Даже детишки ещё не торопились лепить долгожданные снежки. И лишь кто-то из детворы в недоумении рассматривал свои ладошки, видя, как этот снег на них тает. Уникальные кристаллы льда превращались в обычную воду.
* * *
Дворник смотрел в очаровании и недоумении на этот первый танец зимы. Нет, он не окрикнет эту погоду в матерной транскрипции выражения: «а ну-ка, пожалуйста, перестань, надоел!». Этот снег быстро сам по себе тает, следовательно, не надо будет его убирать. Но скоро настоящая зима и что тогда? Ничего. Не первая же зима. Да и нет ощущения, что последняя.
Вся атмосфера этого муторного события так и выражала своё настроение: слов нет. Какие тут слова, когда кругом одни картины?
* * *
Поскользнувшись на ступеньках многоэтажного дома, перспективный молодой человек засеменил мелкими шагами в сторону своего автомобиля. Щегольские ботинки оказались не в угоду такому небесному настроению. В них было скользко и зябко. Пресловутая, не отяжелённая смыслом попсовая песня разогнала глухое пространство внутри автомобиля, всё ещё «обутого» в летнюю резину.
Парень включил печку, хотя не успел ещё замёрзнуть. Было просто как-то противно от налипающих на лобовое стекло осколков неба. Заработали стеклоочистители. «Рено» аккуратно двинулось в путь, удачно вклинившись в поток грязных, давно не мытых дождями автомобилей. Песня закончилась, и знакомая всем радиостанция продолжила своё вещание прогнозом погоды: +1, -1, возможен снег.
Зараза, ты в окно-то выгляни!
Теснота пробок, убаюкивающий фон какой-то новой песни про любовь, средней крепости кофе в желудке. Всё просто. Только вот снег…
Как движение стало совсем заторможенным, вспомнилась опять эта возможность курить. Приоткрыть окно, достать сигарету, автоподжиг. Вкусный дым никотина. Мягкая слабость тела. Приятное тепло отравы. Ощущение какой-то свободы. Но нельзя, нельзя курить. Чёртовы пробки, скорее бы на работу. Звонок на не забытый в этот раз мобильный. Начальство уже вовсю беспокоится его судьбой. Всё нормально, пробки. Ах, пробки, знаем, ну ладно…
А почему бы не на трамвае? Хоть раз на весёлом, громыхающем, красно-жёлтом трамвае? Как-то и неудобно уже. Забавный транспорт, если в кармане такое же забавное число денег. Ну и пускай, что «Логан» в кредит, а «итальянские» ботинки на вторую осень «запросили каши». Зато свой маленький уголок на этой оголённой и замёрзшей улице со своим насморком в виде этого белого снега. Да и трамваи тоже рядом. В такой же пробке.
* * *
Но и в них своя жизнь. Люди, много людей. Странные, не весёлые. Кондукторша сердито смотрела в их лица и гадала: кто же не заплатил за проезд. У неё был нюх на такие ситуации, многолетний опыт. И пусть она сама занимала половину трамвая, но […] рублей – это святое.
Вот школьник прогуливал уроки, наворачивая третий круг по кольцу. У него проездной и лет пять-шесть обучения в школе. Чему сейчас учат детей? Мобильные телефоны, интернет… про телевизор уже как-то не современно говорить, что ли. Теперь каждый, кто хоть что-то знает об этой жизни, может поведать об этих знаниях всем. И никому уже не нужен личный опыт. Есть чужой. Так и жизнь может какая-то чужая получиться. Не то, чтобы ненастоящая, а просто чужая. Всё можно узнать без проб и без ошибок. Главное, суметь этот чужой опыт применить. Повезло поколению «большого пальца» жить уже в другом мире…
А вот обычные «серые» дядьки. Пальто, шляпа, портфель, проездной или мелочь. Несостоявшиеся миллионеры. И вообще, не состоявшиеся. Их жёны, такие же, как и я – думала кондукторша. Такие же романтичные в молодости. Но со своей памятью о счастье.
Но как мало людей знают, что счастье юности, молодости легко сохранить в сердце, если давать ему развиваться в настоящем, а не губить в прошлом, чтобы оно принесло плоды благополучия в будущем.
Нет, тётя Маша не чувствовала себя счастливой, но ей всегда было о чём улыбнуться. Даже сегодня, в этот снег. Даже при этой отдалённо ноющей после недавнего приёма таблетки, но уже привычной боли в груди. Надо работать.
Так, вот какая-то барышня лет восемнадцати-двадцати. Сидит. Наушники, жвачка, пустой взгляд в окно. Яркий макияж. Бесформенная, но слишком короткая куртка. Могла ли она не заплатить? Рядом с ней какая-то бабушка. Стоит. С советской авоськой, там советский бидон, с российским, наверное, молоком. Эта сидит, а эта стоит. Ну, как обычно, в принципе. Хотя не, девка ещё на Московском заплатила. А у пенсионеров пенсионный, так… куда вообще постоянно эти бабки ездят? Самый популярный «клиент» трамвайного помещения. Да, здесь меньше трясёт, чем в автобусах, но куда ехать-то? Тем более в такую погоду, да в час пик.
Кондуктор отвернулась к своему личному окну, над которым было обозначено красной краской строгое наставление: «место кондуктора не занимать!»
Вот так. Половину жизни и знать своё место…
Движение «встало». Настроение у опаздывающих упало. Кондукторша со своего места встала. Снег всё также падал…
Тётя Маша подошла к кабине водителя, отворила дверь. Миша сидел смирно, куря сигарету через открытую форточку и небрежно стряхивая пепел на крышу серебристого «Рено». Его взгляд отражал ледяную уверенность проложенных по кольцу железных трамвайных путей. Он тоже обратил внимание на первый снег. Но ему от этого было не холодно, не жарко. Ему было обычно. И в довесок – обычный разговор с тётей Машей про погоду, про пробки, про зарплату, про телевизор, и, конечно, про тех «господ», что на своих драндулетах перекрыли всё движение, не поделив где-то впереди проезжую часть.
Миша тут же забыл, о чём они на этот раз перекинулись фразами. Главное, чтобы вовремя он ей долг вернул. Ему это тоже важно. «Правда-правда» – как дочка в детстве говорила.
Тётя Маша ещё немного потусовалась в кабине водителя, но, не выдержав «газовой атаки никотином», вернулась в свои владения.
И тут её перебил другой запах. Более мерзкий. Запах безбилетника! Точно, вот он, хорошо прятался, но расслабился, наглец – пробравшись сквозь толпу к передней двери и образовав вокруг себя «неприкасаемое» пространство миру явился бомж. Обычный бомж. Ему зачем-то тоже понадобилось куда-то сегодня ехать. Он думал о чём-то своём. О чём-то своём, о чём принято говорить – ни о чём не думал. Ему даже не было плохо. Он был в тепле, в нутре тоже плескалось что-то тёплое вперемешку с аскаридами. Ему было нормально.
– Э, ты за проезд платил? – грубо вопросила тётя Маша.
– Я? – инерционно ответил бомж Витя. – Я не платил. Я забыл. Простите. Великодушно. Мне ехать всего одну остановку. Милая барышня!
У бомжа Вити было хорошее настроение и плохая дикция. Но и его речь, и вся эта ситуация потихонечку обрисовалась в сознании кондючки. Ясное дело.
– Ну-ка на х… хрен пошёл отсюда! Миш, открой дверь, у нас тут господин без билета!
Пришлось выбирать выражения. Рядом же школьник.
Миша её не слышал, он вообще ничего и не слушал. Он хотел субботы, а не среды. Пассажиры уставились на эту ситуацию в ожидании какого-нибудь шоу. Но шоу не состоялось во всей своей потенциальной фееричности.
В это время Виктор Евгеньевич стал ковыряться в карманах и извлёк оттуда горсть мелочи. Отсчитал. Протянул своё добро кондючке. Она отпрянула от данного сокровища, ещё раз осмотрела пассажира с ног до головы, и, вроде бы, запах перестал так сильно бросаться в нос. Запах безбилетника. И запах бомжа. Она сделала лицо «попроще».
– Ладно, – сказала она, – езжай, только на следующей остановке выйдешь, понял?!
– Спасибо, милая барышня, – мужик растрогался и не на шутку расщедрился. – Ну, возьми хоть рубль…
Кондукторша не взяла рубль. Она невозмутимо ушла на своё место смотреть в окно на то, как белый снег падает на крыши разных автомобилей, собранных в одну реку под названием дорога. И течение которой вещь совсем не постоянная, как и этот первый снег. Боль, вроде бы, отступила. И уже не хотелось думать о походе к врачу.
Трамвай начал делать свои первые робкие «шаги» в такт общему движению.
* * *
А внутри «Логана» царила атмосфера нервного напряжения, сопряжённого с потребностью курить, когда это дело вовсе брошено пару дней назад. Окончательно и бесповоротно. Вроде бы.
Жаль, что «Кентовая» пачка осталась дома. Целая. Целая!!! Двадцать минуток радости, минимум! И этот водила трамвая ещё душу травит своей «Примой»…
«Европа плюс» дарила очередной позитивчик в виде какой-то заезженной популярной песни, от которой многие малолетние девочки сразу должны были писаться кипятком, а сами исполнители должны были лишний раз искупаться в такой вот сомнительной славе. А что делать запертому в своей машине перспективному, красивому (хоть и не блондину), молодому, энергичному, вполне состоятельному, полному сил, человеку? Кстати, и в туалет не мешало бы…
* * *
Где-то на пятом этаже типичной панельки без лифта, на кухонной табуретке сидел старый дед. Он смотрел в окно. Чтобы было лучше видно чёрно-белое послание, он надел очки с толстенными линзами, «просвечивая» насквозь своим минусовым зрением свежую бесплатную газету с мелко напечатанной телевизионной программой. Найти бы что-нибудь интересное. Можно было бы выбирать, что читать – было бы интереснее. А телевизор давно не радует. Там мало интересного. Всё как-то… непонятно.
Молодость далеко убежала вперёд, а люди, создавшие и построившие им эту молодость, остались в своём веке. Где программа «Время» с Кирилловым, где союз нерушимый, где Гагарин, где хоккей – событие, где пиво «Жигулёвское», где сигареты «Космос»…
Курить он бросил лет двадцать назад. Чтобы… жить. Чтобы жить.
Вот старуха его, с одного с ним года, померла пять лет назад. А никогда не курила. Интересно, как это вообще – покурить после такого перерыва? Ага, и сразу «ласты склеить». Дед усмехнулся.
Вечным фоном с шести утра до полуночи на кухне «калякало» радио. Обычное, от сети которое. Многие давно его отключили, чтобы эти старые агрегаты, пережитки советского информационного поля, не печалили интерьер современного жилища.
Вот и старый «Рубин» на журнальном столике уже редко включается. Редко тревожится скатерть на нём. Белая, с бахромой. Это старуха ещё всегда так вешала: насмотрится своих мексиканских сериалов, на кнопку «вкыл/выкл» нажмёт, штепсель из розетки вытащит, и, обязательно, сверху скатертью накроет. Хрен знает зачем. Вот и у деда привычка осталась. Только ему не надо этих сериалов. Долго он избавлял себя от привычки подчеркивать в ТВ-программе сериалы и фильмы, которые могли бы заинтересовать впечатлительную супругу…
Отвлекло радио. Программа новостей. Дед прислушался. В Камбодже на празднике воды из-за сильной давки погибли люди, данные постоянно обновляются, точных цифр пока нет, много человек находятся в тяжёлом состоянии в больницах…
Девушка-диктор сбивалась, путалась в речи, будто недавно научилась говорить. Нет, у нас такого не было – думал дед.
Тут пенсионер, наконец, обратил внимание и на то, что творилось за окном. А там шёл по своим делам снег. Ага, значит, очередная зима приходит. Какая уже по счёту? Жизнь остановилась в своём развитии. И ушла обратно – в бессмыслицу существования. Остались только воспоминания, которые уже затёрты до дыр, как старые чёрно-белые фотографии, что зачем-то хранятся в тёмных семейных шкафах рядом со шкатулками с бижутерией, лекарствами, документами, современными фотоальбомами детей и внуков. Рядом с ненужными фигурками дельфинов с надписью «Крым 1983». Рядом со всякими «скелетами в шкафах», так сказать…
А ведь память важнее всего! Даже на памятник и то нужно фотографию покрасившее и где усопший помоложе. Только не чёрно-белую, она не современна, что ли… и памятник-то нужен такой, чтобы крепко стоял. Какой сейчас в моде? Растут кладбища, как города. Только жильцы в них прописку уже не меняют. Сколько памятник такой стоит? Лет сто? А потом зарастает могила, ветшает, и прах в земле окончательно переваривается. Тут и новая могила будет.
Тяжело задумался дед, а снег также бездумно валился с неба.
* * *
Она ехала очень долго, но всё равно приехала раньше. Времени было ещё вагон – почти точно такой же, что и привёз её сюда. Жёлто-красный. Выделяющийся на этом фоне снежного безумия.
Но трамвай уехал, а девушка осталась. Она сделала несколько шагов в сторону от стеклянной остановки, выплюнула жвачку и вытащила из ушей наушники, в которых и так была тишина. Девушка сегодня так и не решилась послушать что-то жизнерадостное или наоборот, грустное – под настроение. Было совсем не до музыки.
Она была без шапки, и белый ореол снега быстро налип на собранные в хвостик волосы. Пришлось надеть капюшон и разрушить попытку белоснежья высветлить чёрную от дум голову девушки.
Она достала тонкую сигарету, пристроила к накрашенным губам и стала чиркать зажигалкой. А снег валил, мешал ей закурить, заглядывая под капюшон и удачно падая на пышные ресницы, не забывая задувать в немного оголённую короткой курткой спину. А самая жирная и мощная снежинка свалилась прямо на сигарету, намочив её хрупкий, пропитанный ароматизаторами стебель. Девушка давно не курила и сегодня, значит, не следовало. Мыслей было много, они не хотели перевариваться в такую же снежную кашу, что образовывалась под ногами, чтобы потом нормализироваться бугристым льдом, с которым будет бороться своим ломом дворник и такая далёкая весна.
А подумать было над чем: надо как-то закрывать «хвосты» по учёбе в универе; найти ещё одну подработку, чтобы не увеличился долг по съёмной квартире; как-то нужно было забыть того, кого рядом уже не было. Хотелось оставить самое дорогое, что может остаться от близкого человека. Но диагнозы решили иначе. Нужно будет убить эту память и вернуться в жизнь, задавив одно, только зарождающееся её начало…
* * *
Снег казался слишком белым, слишком безупречным, слишком идеально вписывающимся в сумеречную атмосферу. Но он уже не танцевал, не кружился – он рушился вниз. Обречённо, без памяти о себе. Будто мечтая перейти в дождь. Вот что значат вариации температур от -1 до +1. Никто не говорил ему, что делать. Хотя… может быть где-то там, наверху, в небесной канцелярии, каждой снежинке давали свои указания, где и как нужно разбиться с красотой умирающего лебедя, камнем бросившегося об землю. Или смелостью японского камикадзе, что своим деревянным самолётом таранит американский крейсер.
Дворник уже менее оптимистично взирал на картину, начерченную индустриальными сооружениями, городскими голыми деревьями и падающим снегом. Завтра этого снега быть не должно. Не должно, слышишь, небесная канцелярия? А ведь мало кто помнит, что первый снег этой осенью уже был. А дворник помнил. Но и этот снег, как первый. Такой же. Рано ещё «расчехлять» лопаты.
Откуда-то взялся ветер, закружил снежную круговерть, потрепал мусор, что бездарно высовывался из мусорного бака. Несколько бумажек выпрыгнули навстречу этому буйству погоды. Пустая пивная банка перекатилась по периметру двора.
Её грохот терзал странные мысли в голове дворника. Ему хотелось выпить. И чего-нибудь покрепче. Обмыть первый снег, так сказать. Хотя, на днях только пил…
Окурок сигареты в его грязных пальцах дотлел до обморочного спокойствия. Мужчина кинул его вслед «убегающей» пивной банки. Через несколько мгновений «бычок» и банка уже наперегонки катились в сторону стража чистоты этого тихого двора, отгороженного домами от шумного проспекта, где машины и трамваи всё также мыкались в поисках лазейки к продвижению вперёд. Не гоже мусорить. Но сегодня нет настроения на банку и окурок. Очарование первым снегом сменилось грустью.
Надо выпить – думал дворник. И он выпьет. А снег должен растаять.
* * *
Стемнело. Будто раньше привычного. И не поймёшь сколько времени – то ли восемь утра, то ли пять вечера. А снег всё продолжал свою круговерть, беспристрастно, но недолго наблюдая за копошением людей с высоты своего полёта.
И вот он. Вечер дня после работы. Утренняя пробка «рассосалась», образовалась новая, но и её постигла та же участь – «узелок развязался».
Люди успели устать от своей деятельности. Только снег не уставал падать. Он победил осень – укрыл землю своим бархатом. Только чьи-нибудь подошвы давили его, и он отступал, показывая чужие следы всему миру.
* * *
Кондукторша возвращалась домой, таща большие сумки с продуктами (дали зарплату и Миша долг вернул), чтобы накормить семью. Чем? Да… макароны, гречка, тушёнка, сардельки, два батона и буханка ржаного, сахар, пряники к чаю и чай индийский, правда, уже без слона…
Уставшая женщина, уставшие мысли. Завтра опять на работу. Завтра записаться бы к врачу.
Миша тоже пришёл домой. У подъезда выпил бутылку пива, и ему стало проще воспринимать это очередное возвращение восвояси. Веселее как-то стало.
– Жена, я получку принёс! – провозгласил он свой приход громкоголосой разудалой фразой.
– Копеечки свои на стол положи и «листочек» рядышком, – отозвалась ворчанием жена, кашеварившая что-то на кухне.
Миша сразу обиделся на такой отклик, но послушно сложил деньги на письменный стол в прихожей.
Навстречу выбежал десятилетний сын:
– Папка, привет! Сегодня такой снежище валит!
– Да, я в курсе. А Дашка гуляет что ли ещё?
– Да, а ты мне чё купил?
– Ничего. Завтра, – сказал поникший Миша, прилёг на диван и включил телевизор. Уставился в него, бездумно переключая каналы пультом.
Он хотел купить, но жена знает лучше, что нужно и сыну, и дочери. Да и дорого то, что ему хотелось подарить. Нужно было купить хотя бы шоколадку. Но новый год совсем скоро, ещё подарит то, что хотел.
И ещё так тоскливо стало. Сколько новых годов у сынишки, дочки, что уже так быстро выросла? А сколько этих новых годов он будет рядом с ними? Дочь уже сказала свои первые грубые слова в его адрес. А сын ещё был в восторге от того, что Миша управлял такой большой и крутой штукой, как трамвай, а не был просто «сраным водилой» – как выразилась его дочь. Тоже ещё школьница, а уже такая взрослая, будто знающая что-то о жизни.
Горько. Почему так много мыслей об этом?
Хотелось на дачу, хоть зимой там скверно, холодно. Хотелось поторчать в сарае, что-нибудь починить, попрятать от жены чекушку в старом, кирзовом сапоге. И попрятать куда-нибудь подальше (знать бы куда) свои чёрные мысли, что вернулись в такой белый день. Мужики ведь не грустят. Лишь ненадолго уходят в себя. Но будут выходные, и почему бы не рвануть на дачу в этот раз, одному.
* * *
На кухне горел свет, а дед смотрел в окно, видя только своё отражение и слишком близко подобравшийся, мелькающий белый снег. По радио транслировали постоянную рубрику с соответствующей загадочной атмосферой чужого мира фантазии: поэзия на «Радио России».
Где-то за окном заискрились «рога» трамвая. В нём работала уже другая смена водителя и кондуктора. Дед попытался вспомнить, когда он в последний раз ездил в трамвае. Не вспомнил. Эх, слушались бы ноги – тоже бы покатался в трамвае. Да хоть просто так, показывая то, что и у него ещё есть какие-то дела в этом мире…
* * *
Пьяный дворник спал в своём углу. Но он не был счастлив, выпив чуть больше меры.
А снег ведь должен растаять. И завтра не будет много хлопот. Ведь так, небесная канцелярия?
Операция оказалась сложной. Сложным было и восприятие негатива, с которым столкнулась молодая девушка. И над возрастом её «поцокали», и указали на то, какая у неё короткая куртка и слишком яркий макияж – «будто на праздник пришла». А как же про любовь, которой все возрасты покорны? Как же тот факт, что последние полтора года она только и ездила в тёплой, хорошей машине, и хотелось просто красиво, модно выглядеть? Как же ей быть без макияжа, если для неё это по-настоящему важно? Макияж – это ритуал, это средство повышения настроения, это знак того, что день должен пройти хорошо. Должен был пройти хорошо, но не этот, конечно же.
И без этого ведь ей было тяжело.
Начала нарастать боль внизу живота. Снег свалился с карниза.
А как она когда-то танцевала! В белом, красивом наряде под взорами… скольких людей? Сколько вмещал тот зал, где проходили эти концерты? Юность была такой сложной, но она быстро оказалась лучше взрослой жизни.
А как всё было нелепо в том белом танце под сводами школьного клуба, когда она со своими почти профессиональными навыками, робко переступая ногами, смущалась до дрожи в душе, но смотрела в его глаза. Богатенький папкин сынок, как говорили другие. Мой – говорила она. Пусть так недолго и так нечестно.
Хотелось бы вернуться к танцам, в местный ДК, а не быть с болью здесь.
* * *
Перспективный молодой человек вёл свою машину в сторону родного города, дома, жилища – своей совсем не перспективной съёмной квартиры. Как было бы хорошо, если бы в ней поселился кто-нибудь ещё, кто будет его ждать с горячим ужином и разговорами про прожитый день. А пока был только старый кот – толстый, хороший друг.
Снег надоедливо шуршал где-то за территорией его недофранцузского «звездолёта».
Парню пришлось скататься в соседний город, чтобы отвезти важные бумажки с умными заголовками (накладные, раскладные, подкидные, чёрте какие). Ещё гаишник, зараза, докопался. Ну не уступил паренёк дорогу какому-то трактору на пригородной дороге, как того требовал знак. После городских пробок хотелось погонять. Ага, гаишники сразу и тормознули, рядом тусовались. И работу свою знают.
– Лейтенант Луценко, ваше водительское удостоверение.
– Да, конечно.
Документы в порядке.
– Вы в курсе, что уступить дорогу – это значит, что запрещается совершать, возобновлять или начинать какие-либо действия, мешающие движению транспортных средств, находящихся на приоритетной дороге, и тэ дэ и тэ пэ…
– Да, конечно.
Что ещё скажешь?
Но эта встреча быстро забылась. Он торопился домой, чтобы поесть свою «бэпэшку», проверить электронную почту и пустоту сообщений с сайта знакомств, потом почистить зубы и лечь спать. Может, покурить, если силы останутся. Хотя, ещё один день без сигарет по замыслу так и должен остаться безникотиновым днём!
Но летняя резина устала трепать холодное дорожное покрытие, и резкий визг тормозов оглушил загородную трассу. Неудачный поворот… и машина на обочине. Длиннющий тормозной путь, благо, не сильно занесло. Гравий помог лучшему сцеплению с невменяемым, на мгновение, автомобилем. Подошвы колёс не увидели небо. Но страху-то.
А ещё, в пяти метрах дальше, опасный кювет, где парня могла бы ждать неминуемая карусель.
Сердце бешено стучало. Двигатель работал ровно. Только передняя панель тряслась. Ну, как обычно. И руки дрожали. А это уже новые ощущения.
Первый снег не повод для смерти! Сегодня же в шиномонтажку.
Сзади остановилась старенькая «семёрка». Из неё вылез водитель. Толстый такой, с усами. Подошёл к «Рено». Спросил:
– Чё случилось?
– Да, резина подвела…
– Хэх, – усмехнулся мужик. – Голова тебя подвела, если на летней ещё ездишь. Сам-то как?
– Нормально всё. Слушай, а у тебя сигареты не будет?
Снег приятно падал на разгорячённую голову. Тёмный лес спал вдалеке, за полем. Чёрной ямой казалась ближайшая обочина. Глубокая, невообразимо страшная, скалящаяся двухметровым обрывом…
Мимо проносились одинокие легковые автомобили и брызжущие грязью гигантские фуры. Сигарета приятно мутила голову. Всё нормализовывалось. Теперь действительно стоило ехать аккуратнее, чтобы не увеличилось количество траурных венков вдоль этой трассы. Как не хотелось думать в этот светлый день о смерти. А ведь кому-то сегодня не повезло.
Снег, снег, снег…
* * *
Вот так. Кому-то первый снег, а кому-то первая и последняя смерть. От кувырка истерзанного металла с трассы, от тоски, от трудностей, от внезапно обострившейся болезни, от алкоголя, от старости, да от чего угодно…
Жаль, но кого-то когда-то чуть-чуть пораньше выберет эта рулетка статистики. Пожалуйста. Не сегодня. Не хочется. Не надо.
