Александр Колокольников
«Древоходец». Деревенский колдун.
Глава 15
Пока Константин Сергеевич отпирал входную дверь, Анечка спросила:
– Дмитрий – он ваш ученик?
– Нет, он мой помощник, он айтишник.
– А зачем вам айтишник? – Вы же знаете, что я берусь удалять труднодоступные образования?
– Конечно знаю. Можете удалять на специальном оборудовании в Московской клинике, и только два раза в месяц. Я же в комиссии, я же отбираю для вас пациентов.
– Вот Дмитрий и задаёт программу этому оборудованию, для каждого конкретного случая приходиться делать свою.
–А не помощники, а ученики у вас есть?
– Нет и не было. Раньше очень надеялся, что появиться, теперь уже и не надеюсь.
– Учеников нет, потому как нет никого похожего на вас?
– Конечно, ты же согласна, что очень трудно найти похожего на меня – такого же умного, высокого и красивого?
Анечка фыркнула, но комментировать не стала.
Они через гостиную вышли в достаточно длинный коридор, куда выходило ещё пять, или шесть дверей.
Константин Сергеевич включил свет.
– Ой, что это? – воскликнула Анечка, указывая на несколько то ли фарфоровых, то ли пластмассовых тарелок, стоящих на специальной полке, протянувшейся вдоль стены.
В центре тарелки напечатаны цветные фотопартреты людей. На каждой своё лицо. Там были и мужчины, и женщины, и старые, и молодые. Внизу изображения, через проделанные небольшие отверстия к тарелкам золотыми нитями были прикреплены, почему-то, конфеты.
– Я такие тарелки с фотографиями, видела только у бабушки. А здесь у вас – кто все эти люди? И зачем конфета?
– Анечка, потом расскажу, всё потом.
– Прямо дверь, – он указал на дверь в торце коридора, – это вход в бассейн. Слева от неё – душ и туалет. А справа комната, где вы можете переодеться и оставить вещи. Переоденетесь, проходите к бассейну. Я сейчас всё подготовлю, проверю воду и присоединюсь к вам.
Константин Сергеевич вышел из дома, и, прихватил приготовленный Фёдоровной таз с лепестками роз, вместе с ним прошёл к бассейну через вход со стороны сада.
Попробовал температуру воды – на его вкус была тепловата, но подумал, что для Анечки так даже и лучше.
Обошёл бассейн по периметру, рассыпая лепестки роз.
– Сглупил с этими лепестками, – запоздало пришла мысль, – все сливные забьются. Ладно, скажу Димке – почистит, за это опять разрешу пользоваться бассейном.
Вернулся в дом. Приготовил поднос с фруктами и сырной нарезкой. Достал бутылку испанского вина. Всё отнёс к бассейну и поставил под небольшой навес, сделанный специально для защищал от капель конденсата, скапливающегося на потолке в холодную погоду.
Когда, приняв душ и переодевшись, он наконец-то вышел к бассейну, Анечка уже сидела на краю, рядом с навесом, болтая ногами в воде и держа в руке уже надкусанный персик.
Они оценивающе посмотрели друг на друга, впервые увидев не просто без медицинских халатов, а ещё и в купальных костюмах.
– Анна Михайловна, – обратился он, подпустив официоза, – понимаете, у меня очень давно не было женщины. Так вот сложилось. Мне очень трудно будет находиться здесь, рядом с вами, одетой только в купальник.
– К чему это вы клоните, Константин Сергеевич? – спросила она, но сама явно сразу поняла, к чему это он клонит, и к чему склоняет. Поэтому отложила персик, и, подобрав из воды ноги, поднялась. Затем Анечка некоторое время постояла перед колдуном, оглаживая себя руками по бёдрам, как бы стряхивая воду.
– Он протянул ей руку, и повёл к выходу из бассейна. Она сначала сделала за ним несколько шагов, звонко шлёпая босыми ногами по кафелю, потом вырвала руку, вернулась к оставленным шлёпанцам, всунула в них ноги и бодро зашагала за ним в спальню.
Когда всё закончилось, и они просто рядом лежали на кровати, Константин Сергеевич проанализировал её чувства во время акта:
– Сильного физиологического отвращения ко мне нет. Ну а дальше – то ли пломбу у зубного поставила, то ли эпиляцию сделала – процедура не очень приятная, но необходимая. Вот примерно так можно оценить испытанные ею эмоции.
– Анечка, – обратился он к ней, – от вас пахнет дорогой женщиной.
– Шанель Джерси – пациентка подарила.
– Нет, нет. Я не про духи. Мартель недавно употребляли?
– А, вы про коньяк? Выпила грамм сто: трусила сильно, потому и приняла – для храбрости. Мне его тоже один пациент подарил, говорил – очень хороший и, действительно, дорогой. Понимаю, с перегаром на встречу заявиться – стыдно, но, я подумала: как начнёт меня соблазнять, так обязательно постарается подпоить, а как до дела дойдёт, то запахи алкоголя наложатся – он ничего и не заметит. Вы же, нарушив порядок вещей, не соблюдая ритуал, сразу…
– Хотите сказать, непорядочно себя повёл – не налил девочке винца? Ладно вставайте, пойдёмте- буду исправляться.
Анечка обернулась в простыню и, подхватив купальник, сделала несколько шагов к выходу из спальни. Затем, будто что-то вспомнив, остановилась:
– Константин Сергеевич, у меня так давно не было этого дела, что совсем вылетело из головы… Я совсем забыла…
– И что же ты забыла?
– Понимает, я вообще-то в продуктивном возрасте. Вы можете как ни будь своими способностями…
– Прибегать к способностям в подобных случаях – золотым молотком заколачивать ржавые гвозди! Масса обычных средств. И ещё, я не ветренная молоденькая девчонка, в отличии от некоторых. Это вы, при виде симпатичного взрослого мужика, про всё забыли. Я же сначала убедился – у вас не «залётный» день. Так что, сегодня можешь не заморачиваться, сегодня можешь отрываться по – полной!
– Спасибо, добрый дедушка – доктор!
С этими словами Анечка, смеясь выбежала из спальни.
Она постояла под душем, потом гулко хлопнула дверью в бассейн, а он продолжал лежать, прислушиваясь к себе:
–Хватит, или нет запаса силы, чтобы пробить её фригидность? Всё же, всё же – придётся надевать жилетку и подзаряжаться, – пришёл он к выводу. – Дожил, как скупой рыцарь, дрожу над каждой капелькой силы.
После этих, теперь уже почти постоянных для него анализов состояния резерва и вычислений, он тяжело вздохнул и поднялся.
Когда пришёл в крыло с бассейном, то Анечку увидел уже в воде. Она плавала вокруг расположенной в центре бассейна полуметровой чеши, из которой плавным, практически зеркальным потоком выливалась вода.
– Она почти не умеет плавать, – подумал он, смотря как высоко Анечка старается держать над водой голову – признак неумения плавать.
Он прыгнул в бассейн и, пробивая широкую полосу в плавающих лепестках роз, быстро оказался на противоположному краю. Остановился, немного не доплыв, перевернулся на спину и так и застыл, раскинув руки и наблюдая как редкие капли конденсата, сверкая в лучах освещения, падают сверху.
Услышав всплески, он перевернулся и увидел, что Анечка выходит из воды. Она не стала подниматься по лесенке, а выбиралась по пологому входу в бассейн. При этом она как-то непонятно двигалась боком.
– Идёт как-то очень странно, – отметил колдун.
Всё прояснилась, когда на выходе Анечка поскользнулась и, чертыхнувшись, упала на колени.
– Вот оно, в чём дело! Зад-то уже хорошо целлюлитом покоцан! В спальне было темно, а теперь пытается скрыть от меня – отсюда и эта иноходь с приставным шагом. Да, имеется некоторое разочарование, – с сожалением отметил он, – там в больнице, её попа, туго обтянутая белым врачебным халатиком, выглядела гораздо аппетитней, чем сейчас в купальнике.
У колдуна имелось много тайн. Две из них были не очень серьёзные, но, тем не менее, тщательно скрываемые. Одна из тайн – он умел избавлять людей от заикания, вторая – мог убирать целлюлит.
Ещё в далёкой молодости, только обучаясь колдовскому ремеслу, ему приходилось ходить по домам, оказывая мелкие лечебные услуги. От жителей городка, где находилась его «колдовская» школа, поступали заявки на различную медицинскую помощь. Учителя распределяли заявки между воспитанниками сообразно умениям и способностям. Ему же, ну если не постоянно, то часто доставались заказы от стареющих жирных тёток, желающих избавиться от целлюлита. Со временем ему стали давать более серьёзные задания, но воспоминания об этих часах, проведённых в поглаживании жирных целлюлозных ляшек, были для него одними из самых неприятных воспоминаний об учёбе в школе колдунов.
Для очень близких женщин он несколько раз в жизни это делал – избавлял от сильно раздражающего их косметического недостатка, но Анечка не была ему близкой женщиной, и, как думал колдун, никогда ею не станет, а поэтому, оказывать ей услуги подобного рода он не собирался.
Константин Сергеевич вышел из бассейна и сел под навесом рядом с Анечкой.
Взяв бутылку, разлил по бокалам вино.
– Дай бог не последний, – сказал он, и они чокнулись.
Анечка немного отпила, и поставила бокал на место.
Колдун поднялся и, подойдя к стене, снял висевший в специальной нише пульт управления светом.
– Поиграйтесь, – сказал он, протягивая пульт Анечке, – левая кнопка – освещение над водой, правая – под водой. Клавиши – яркость.
Анечка взяла пульт и стала экспериментировать с освещением. В конце- концов остановилась на варианте, когда верхнее освещение она почти полностью приглушила, а вода в бассейне приобрела багрово красный цвет, а лепестки роз смотрелись как сгустки свернувшейся крови, плавающие на поверхности.
– Смотрите, смотрите! Я сделала настоящую пещеру колдуна! – восторженно воскликнула она.
– Ехать домой ко мне боялась, коньяк пила для храбрости, а сама здесь такой жути навела, что даже мне страшно, – заметил Константин Сергеевич.
– Недовольны? А я старалась. И что же нравиться колдунам? Какие они цвета любят?
– Российским колдунам, правда, из них мне известен только один и этим единственным являюсь я сам. Отметь Анечка, только я – остальные шарлатаны. Так вот, всех известных мне российских колдунов вполне сегодня устроит жёлтый верх, синий низ.
– Как? Вас устроит жёлто-блакитный? А ещё говорили – русский колдун!
– Я это, как гостеприимный хозяин, чтобы гостю приятное сделать. Ты же украинка?
– Нет, я по большей части русская.
– А говорок – откуда взялся?
–Тильки ми з Краснодарского краю. – пропела Анечка. – В городке, где я до шестнадцати лет жила, там все на этой смеси говорят. Потом отца перевели в Рязанскую область, и школу уже в Скопине заканчивала. А это ихнее «люлюканье» в меня так въелось, что и сейчас иногда проскакивает.
А вы тоже часто как поляк «пшекаете», но вы же не поляк?
– Нет, не поляк.
– Можно я вас буду Константином называть? А то мы только что переспали и стоите передо мной в плавках – трудно «выкать». Так можно Константином?
– Можно Константином, можно и на ты, только называть Костиком не разрешаю: для этого одного раза переспать – мало.
– Так вот Константин, я же медик и практикующий врач…
– Я что-то об этом слышал.
– Не перебивайте, – Анечка махнула головой и поправилась, – не перебивай меня. Так вот, через меня прошли тысячи мужчин…
– Да что ты говоришь! Ты даже не в состоянии сказать, в какой я тысяче!?
– Константин, вы не только опять меня перебиваете, но ещё и говорите пошлости! Так вот, я врач и я осматривала тысячи мужчин…
– Анечка не мучайся, я знаю, что хочешь спросить. Тебе очень интересно – почему в свои годы я так молодо выгляжу?
–Да, очень интересно. Ваш … Опять сбилась – твой костыль, это притворство, ты совсем не хромаешь. Когда снимаете очки, видно, что глаза совсем не имеют старческих изменений – и это я заметила ещё давно. Всё ещё ладно, всё как-то можно объяснить. Но состояние кожи на теле? У тебя кожа, от силы, сорокалетнего мужчины, а то и моложе. Я сейчас хорошо тебя рассмотрела!
– Начну отвечать по- порядку. Во-первых, у меня не костыль…
– Я помню трость.
– Именно трость и не просто какая-то, а трость, специально предназначенная для обороны. Жизнь у меня была не очень спокойная и трость часто выручала. А что касается глаз, там, кожи – ты что никаких других странностей во мне не заметила? Например, быстр ставить правильный диагноз, лечить своим методом – этого тоже не видела? Я, Анечка, могу лечить не только других людей, я могу лечить и сам себя.
Они некоторое время сидели молча, при этом Анечка, опустив голову, просто смотрела в воду.
– Что загрустила? – обратился к ней колдун. – Должна радоваться: шла на встречу к старику, а попала в объятья сорокалетнего красавчика – мачо.
– Я о другом думаю. Я такие бассейны видела только в кино, или сериалах. Мне и в голову бы не пришло, что в Каменске имеется нечто подобное. Такая прелесть, такая красота и ей пользуешься только ты один.
Закончив фразу, она поднесла бокал к губам.
–Почему один? Каждую среду и пятницу я запускаю сюда несколько групп детишек из неблагополучных семей. Если хочешь, можешь приходить, помогать, будешь проверять на чесотку, педикулёз и следить, чтоб не писали в бассейн.
Анечка от неожиданного предложения фыркнула прямо в бокал, затем, вытерев салфеткой губы, произнесла:
– Да какой же ты колдун? Нет, ты прямо мать Тереза, только без фаты!
– Что значит – без фаты? – улыбнувшись, поинтересовался он.
– Покрывало на голове монашки называется, как и у невесты – тоже фата. – Всё верно – они же божьи невесты, – обдумав услышанное, согласился он. – Да, они невесты. Мне однажды в институте, для миниатюры в КВН, пришлось шить одежду католической монашки – вот и узнала.
Анечка взяла с тарелки сыр откусила кусочек и дальше, держа надкусанный ломтик двумя пальчиками, продолжила обсуждение бассейна:
–Когда проезжала мимо твоего дома, я видела стеклянную крышу от бассейна, но думала это такие огромные теплицы. Думала, ты выращиваешь в теплицах растения, разные, там, травы для своих лекарств. Что здесь бассейн, никто в городе и не знает. Если бы кто знал, до меня бы точно дошло.
– Никто в городе не знает? Странно! Детишек-то мы сюда, конечно, не водим, и даже из неблагополучных семей не водим, но мой помощник девчонок постарше сюда таскает и таскает часто. Вернее таскал, сейчас я ему запретил.
– Может он приводил не местных, местные точно бы разболтали. —предположила Анечка.
– Может и не местных. Прописку у них не проверял, да и когда я дома, он их и не приглашает.
– А чего запретил то девчонок водить? – поинтересовалась Анечка. – Я могла бы подумать – старик из зависти, но ты мне только что доказал —тебе ещё рано кому-то завидовать. Ты ещё молодец!
– Это наши внутренние разборки, но змеёныш отомстил. Воду в бассейне он сегодня подогрел, а вот светомузыку отключил. Тоже с этого пульта запускалась. Я рассчитывал: и посидим, и со светомузыкой поплаваем, но видишь – маленькая месть.
А по поводу меня, как молодца – ещё не вечер. Я надеюсь, покажу, что ещё ого -го какой.
– Ой! Боюсь, боюсь! – в притворном страхе воскликнула Анечка.
– Я пойду покурю, а вы здесь не скучайте, – сказал колдун и направился к выходу ведущему внутрь дома, а про себя подумал: – Пусть хоть немного поплавает, а то встать боится – боится мне свой не совсем идеальный зад показать.
Когда вернулся, она уже вышла из воды и обтиралась полотенцем.
– Константин, ты мне обещал рассказать, что это за тарелки с фотографиями в коридоре, и почему к каждой тарелке привязана конфета.
– И не просто привязана, а привязана золотой проволокой, – поправил он и продолжил:
– Ладно, если обещал рассказать – значит расскажу. Эти тарелки придумал, и мне их потом передал Мартин – Мартин Майер. Такой вот он выдал креатив. Мы с ним встретились в Швейцарии лет десять назад.
Он работал психиатром в Цюрихе. А чем у нас знаменит Цюрих?
– Не знаю. Может быть, крупнейшими банками?
– Да, банками он, конечно, знаменит. Но я немного удивлён твоим ответом. Ну подумай – ты же не банкир, ты же медик!
– А, точно! Институт Юнга в Цюрихе – центр психиатрии!
– Ещё раз удивила! Не многие провинциальные врачи знают про институт Юнга. Хотя сейчас и заработала похвалу, но опять мимо.
Не буду больше тебя мучить вопросами: Цюрих получил в последнее время ещё и известность, как центр эвтаназии.
Целые толпы, их называют суицидальными туристами, из Германии, Англии и из других стран, едут туда чтобы получить «последнюю таблеточку».
Мартин работал от какой-то общественной организации, проводил с суицидниками собеседования. В процессе собеседования он должен был понять, насколько клиент адекватен и, конечно, постоянно пытался отговорить.
– А кроме психиатров, какие-то ещё другие врачи проводят обследования? Кто-то помимо психиатров?
– Нет, только два собеседования с психиатром, обязательно под камеру и всё. Да, ещё за несколько минут до приёма, как они там называют – «смертельного лекарства», медик предупреждает: «Выпив это – вы умрёте!». И очень строго, и тоже под камеру – никто, никто не должен помогать тебе выпить яд. Перед тобой ставят стаканчик, и ты должен обязательно только сам, только самостоятельно взять стаканчик и выпить.
– А почему так?
– А потому, что ты выпил самостоятельно! Тебя не убили – ты самоубийца! Здесь уже замешана религия.
– И вот так может покончить с собой любой, даже здоровый человек?
– В то время, кажется, – да. Точно сказать не могу. Но не так давно, то ли читал, то ли слышал, что в их кантоне принят закон, запрещающий делать здоровому человеку эвтаназию.
А тогда, сама понимаешь, Мартин отправлял ко мне пациентов, или смертельно больных, или тех, чья жизнь из-за болезни стала невыносимой – здоровых ко мне не направляли.
– И в коридоре тарелки с фотографиями людей которых вы вылечили? – высказала догадку Анечка. – У вас там целая стена! Сколько их там?
–Одиннадцать человек.
– И вы всех вылечили?!
– Анечка, мы же договорились на «ты».
– Мне сложно говорить ты, человеку, который спас от самоубийства одиннадцать человек.
– Не преувеличивай мои возможности – я не господь бог. Из них я вылечил только троих.
– А что остальные.?
– Остальных я просто отговорил от самоубийства.
– Как это отговорил?
– У меня же есть свои «колдовские» препараты, с сильным обезболивающим и успокаивающим действием. Они ещё хороши и тем, что не сильно затуманивают разум.
Константин Сергеевич, мягко говоря, пытался ввести Анечку в заблуждение. Он действительно помог трём пациентам и улучшил их состояние до такой степени, что они смогли отбросить мысли о самоубийстве. Остальным же, безнадёжно больным, просто ввели симбионты, и те, зная, что времени осталось не так много, срочно стали осваивать их возможности, забыв про суицидальные настроения.
Среди пациентов, приходивших к нему на собеседование по поводу эвтаназии, Мартин Майер выбрал несколько человек, очень, как он считал, интересных для системы. Мартин был экспертом при Совете, и он сам подавал заявку на приём отобранных им людей в систему.
Совет забраковал все предложенные Мартином кандидатуры на внедрение симбионтов, ссылаясь на то, что, или преклонный возраст, или сопутствующие заболевания, или всё вместе повредили психическое состояние кандидатов.
Мартин, сам психиатр, доказывал, что эти люди могут быть очень полезны и серьёзных изменений психики у них нет. Когда все его доводы повторно были отклонены, он обратился к колдуну, с просьбой помочь, выделив что-нибудь из своего резерва.
Константин Сергеевич приехал в Швейцарию, осмотрел выбранных Мартином кандидатов. Восемь одобрил и выделил для них симбионты, попутно ещё трёх человек частично излечил. За что от Мартина и его клиентов получил такое оригинальное выражение признательности в виде тарелочек.
Сказать Анечки, действительную причину отказа этих людей от эвтаназии Константин Сергеевич не мог, поэтому пришлось «приплести» свой «колдовской» препарат.
– А почему ты не применяешь его у нас в больнице? И как он работает на последних этапах? – посыпались вопросы от неё.
– Анечка о чём ты? Как я с нашим законодательством смогу официально в больнице применять свой препарат? Мне разрешена только иглотерапия. Вот официально, я только и могу что иголками в человека тыкать.
– Как же в Швейцарии? Там законодательство мягче?
– От одной общественной организации были выделены деньги на исследование моего препарата. Одно из основных условий: проводить испытания только на людях, решившихся на эвтаназию…
– Ваш препарат прошёл испытания? Его одобрили в Швейцарии?
– Испытания-то он прошёл, но из-за дороговизны, и невозможности изготовить в обычной лаборатории – его не приняли.
Константину Сергеевичу надоело сходу сочинять и придумывать, поэтому он решил перевести разговор на другую тему:
– Анечка, ты же женщина, и я удивлён – ты до сих пор не спросила о чём сразу спросила бы любая другая женщина. Ты не спросила: «А почему там на тарелочке лежит конфета?».
– Действительно почему? Причём здесь конфета? – сразу заинтересовалась Анечка.
– Когда перед решившимся на эвтаназию выставляют стаканчик со «смертельным лекарством», рядом на тарелочку кладут конфетку. Человек выпивает лекарство – оно горькое. И сразу, чтобы снять горечь заедаешь конфеткой.
– Какая забота! Как трогательно! – восхитилась Анечка. – А что это за лекарство?
– Очень сильное снотворное. Человек быстро засыпает и умирает во сне.
– Значит вам пациенты решили подарить неиспользованные конфетки? Тоже миленько!
Анечка пригубила вино и затем спросила:
– Как считаете, мы в России когда ни будь придём к эвтаназии?
– Не знаю, будет ли у нас эвтаназия, или нет, но количество самоубийств у нас просто чудовищно велико.
Я имею в виду даже не чистые, классические самоубийства, хотя и их очень много, я говорю об алкоголизме. Это такое же самоубийство, только отсроченное по времени.
– Да, кстати, – продолжил Константин Сергеевич, – расскажи-ка мне разлюбезная Анна Михайловна, какого лешего, с какой целью ты меня сегодня притащила к этому пациенту.
– К какому пациенту?
– Который постоянно орал – Душечка.
– А-а, к этому, к Новикову!
– Я не знаю его фамилии, но вы понимаете, о чём я спрашиваю? Что вы от меня хотели, когда привели к нему?
– Я просто не знала, что с ним делать. Привяжешь к койке – он бьётся, как бешенный. Да вообще-то, он и есть – бешенный. Успокаивающие не берут. Дозу увеличивать страшно – убьёшь. Потом доказывай. А как он орал – сами слышали. Не то что работать, находиться в отделении было невозможно.
– От меня-то чего хотела? Хотела – чтобы я его убил?
Он попытался поймать взгляд Анечки, но она, избегая, отвернула голову в сторону.
– Мне было всё равно, что ты с ним сделаешь – лишь бы он замолчал. Но чётко, продуманно рассчитывать, – что ты его убьёшь – нет, этого не было! Хотя по больнице и ходят слухи…
– Сама сказала: по больнице ходят слухи. А если после моего посещения он бы сразу умер? А он, сама понимаешь, мог бы в любую минуту. Все бы тогда решили – это я упокоил.
– А тебе не плевать?
– Нет не плевать. Ты не глупая девочка – сама подумай?
– Но ты же в открытую усыпляешь пациентов – никого не боишься.
– Сотни, тысячи гипнотизёров могут усыплять, и они никому, особенно не интересны, – ответил ей колдун, разливая остатки вина по бокалам.
– И давай уж закончим. Зачем ты меня вызвала к этой женщине, якобы с инсультом?
Я же знаю, ты достаточно опытный врач, чтобы разобраться – у неё нет и никогда не было инсульта. Хотела побольше денег содрать за консультацию колдуна? А я, из-за твоей жадности, потратил на неё силы и не смог никого принять из дополнительной очереди.
– Ой, да какие с неё деньги! Дешманская тётка, дай бог коробку конфет подарит фабрики Бабаева.
– Какая, какая тётка? – переспросил колдун.
– Дешманская – значит дешёвая, не богатая, – пояснила Анечка и продолжила: – Это всё было одно к одному. Ну позвала бы я тебя к «Душечке». Что бы ты сказал? Выговор бы устроил: «Зачем к полутрупу пригласила!». Мог развернуться и уйти А так, надеялась, как придёшь в отделение спросишь: «Кто это так орёт?». А я: «Ой, Константин Сергеевич, посмотрите пожалуйста, может что посоветуете» – как бы невзначай. Да, бывало и такое – приглашала вас к пациенту и за это брала дополнительно. Да так у нас почти все врачи делают! Но ни в этот раз.
Анечка взяла его за руки и заглядывая в глаза торопливо заговорила:
– Константин, ну кого я могла ещё попросить в этой больнице о помощи. Тигрычу позвонила – твоё отделение, сама и разбирайся. Охрану просила – мы не обязаны. Бригаду вызвать из Георгиевска, так они забирать не будут – у него инсульт. Я от его криков сама начала с ума сходить. А на тебя я всегда привыкла полагаться. Ты уж пойми и извини!
– Ладно, проехали. Но на будущее – давай без интриг и без подстав.
– Всё поняла. Больше подобного не повториться, – ответила Анечка и попросила: – А теперь давай просто посидим. В моей жизни никогда ничего подобного не было: зимний бассейн с лепестками роз, вино. Даже сыр какой-то невероятный…
Вдруг Анечка заплакала, вытирая слёзы кулачками.
– Хватит хныкать, лучше давай выпьем, – предложил ей колдун, протягивая полотенце.
Анечка высморкалась в полотенце, вздохнула, и взяла бокал. Они чокнулись без слов и по- немного отпили вина.
Затем достаточно долго просидели молча, пока Анечка, полностью успокоившись, задала вопрос, который женщины всегда хотят задать одиноким мужчинам:
–Константин, а почему ты живёшь один? Я знаю – у тебя в аварии погибла жена. Но ведь уже давно? И с тех пор у тебя никого не было? Нет, я, конечно, уверена, что какие-то женщины у тебя были, но я имею в виду – почему нет постоянной?
– Есть, вроде бы, постоянная женщина, только она у меня – «постоянно – непостоянная».
– Как это понимать: «постоянно – непостоянная»? – удивилась Анечка.
–Встречаемся мы с ней не часто, от силы, раза два в месяц. Живёт в Москве, очень увлечена своей работой.
– Вы пробовали жить вместе?
– Попробовали, получилось плохо. Выдержали две недели, потом разругались и долго не разговаривали.
– Привыкли жить один – поэтому?
– Возможно поэтому. Слишком её было много, – колдун помахал рукой изображая мельтешение перед глазами.
Затем, Константин Сергеевич, не желая больше обсуждать с Анечкой эту тему, быстро поднялся, и, прямо с бортика, красиво прыгнул в воду. Вынырнув, он брасом сделал несколько кругов по периметру, а дальше перевернулся на спину, и, раскинув руки, застыл в центре, рядом с чашей из которой изливаясь в бассейн вода. Шевельнув кистями рук, он проплыл немного дальше и головой упёрся в круглую колону, которая примерно на метр возвышалась над поверхностью и сверху заканчивалась чашей. Теперь он мог смотреть на всё, только через занавесь из воды, стекающей сверху. Наблюдая за преломлением света в этой водяной плёнке, он вспоминал единственную и неудачную попытку жить с Жанной вместе.
На совместном проживании, одно время, очень настойчиво и активно начала настаивать Жанна. Он отбивался как мог. У него и так была весьма запутанная ситуация с жёнами, и он больше не хотел плодить сущностей. Но Жанна явочным порядком приехала и вселилась к нему в дом. Первая неделя была даже приятная. Особенно запомнились живые и веселые совместные ужины, переходящие иногда аж в ночные посиделки. У Жанны был острый язык и мгновенная реакция на слова и ситуации. Хотя она могла пошутить и «на грани», но никто особо не обижался. От неё доставалось всем одинаково: и колдуну, и Дмитрию, и Петровичу, а когда мишенью для удачной шутки становилась сама Жанна, она так же вместе со всеми заливисто хохотала, вытирая слёзы.
Но вот дальше, сначала исподволь, а потом всё чаще и всё напористей от неё пошли требования к колдуну вернуться к руководству и опять возглавить Совет.
Константин Сергеевич объяснял, что он больше не хочет командовать. За свою жизнь он напринимал столько решений, которые сломали многие судьбы, а многих и просто убили, и что теперь он желает просто отойти в сторону и заниматься тем делом, где может оказать наибольшую пользу – лечить людей.
– Вот великая польза – обслуживать в этой глуши артритных бабок! Ты себя просто сливаешь! – возмущалась она.
Жанна с гневом рассказывала про ошибки всего Совета в целом, и про чудовищные недостатки каждого конкретного члена Совета, в частности. Ещё она указывала, на специально, якобы, проводимую Советом линию, по уменьшению авторитета колдуна и значения его заслуг для системы.
– Они и тебя не уважают. Уже и в грош не ставят. Когда на заседаниях зачитывают твои обращения к Совету, улыбаются и переглядываются, точно от деревенского дурачка письмо получили, – выкладывала Жанна свои наблюдения, пытаясь разбудить в нём злость, и пробудить к активным действиям.
– Жанна, ну что ты несёшь? Как они могут ещё ко мне относиться? Как можно не уважать и не ценить парашют, с которым ты собираешься выпрыгивать с горящего самолёта? – возражал ей колдун.
Жанна не сдавалась, долбила и долбила, постоянно повторяя причины и мотивы, по которым он, якобы, был обязан опять возглавить Совет
Константин Сергеевич, как любовницу, оценивал Жанну не очень высоко. В ней слишком мало было от самки – не хватало яркого женского начала, по крайней мере в отношениях с ним. В то же время присутствовала абсолютная преданность его делу, сравнимая с религиозным фанатизмом. Такую фанатичную преданность, да ещё приправленную энергичными действиями, направленными на выполнении миссии, он высоко ценил в своих соратниках, но как бы из далека. А вот чрезмерная зацикленность и одержимость его любовницы на «деле», при длительном постоянном общении, сильно его изматывала и даже раздражала. Доведённый за две недели, практически, до «белого каления», он всё же сохранил уважение к Жанне, как к преданному соратнику и другу и, поэтому, смог сдержаться, а просто молча отнёс её чемоданы в машину к Дмитрию, попросив доставить Жанну Александровну домой в Москву.
Через месяц после разрыва сама Жанна публично и в достаточно фривольной форме, озвучила причины, почему они не смогли жить вместе.
Озвучила, во время праздничного застолья для «своих» из русской секции, будучи слегка подшофе, и в присущей ей особенной манере:
– Он такие гадости от меня требовал! Он хотел, чтобы я ему делала, ему делала… Дождавшись, пока все присутствующие осознают сказанное, и замрут, в ожидании пикантных «пьяных» подробностей, продолжила: – Он требовал от меня, от порядочной женщины – даже неудобно такое говорить… – Жанна опять взяла паузу «по Станиславскому» и нервно отпила из бокала, – В общем, требовал, что бы я жарила ему котлеты и готовила борщ! Я для него на многое была готова, думала на всё, но это…! Извините – я не такая, и не намерена потыкать его извращённым фантазиям!
Хотя это прозвучало в достаточно узком кругу приближенных, и в неформальной обстановке, но Совет всё равно отреагировал и сделал Жанне замечание и выговор: «За «умаление» образа отца-основателя».
Когда Константину Сергеевичу представили запись с этим нетрезвым экспромтом Жанны, а следом узнал о последующем критическом замечании Совета в её адрес, он тогда ещё посмеялся: – Постоянно говорила о неуважении ко мне со стороны Совета, а сама заполучила от Совета выговор за проявление неуважения ко мне.
