Скорую я все-таки вызвала, хоть Марго и просила меня этого не делать. Обычно я прислушиваюсь к желаниям близких мне людей, но когда я проводила Андрея, и взяла из морозильной камеры пакет с замороженным горошком, чтобы Маргарита могла приложить его к голове, я вошла в комнату, и увидела ужасную картину.
Марго стояла в одном белье, переодеваясь в домашнюю одежду, и все ее тело было в побоях, будто ее пинали. Пинали тяжелыми ботинками. На плечах были видны следы синяков от чужих рук, силой удерживавших ее. На животе, на груди, на ногах – всюду синяки и ссадины.
– Мы в полицию должны сообщить, – устало сказала пожилая женщина-врач, осмотревшая Марго.
– Я упала…
– Конечно упали. А я – не медик, по-вашему? И травмы не различаю? Сколько раз слышала от женщин: «я упала», «на лице синяки, и голова разбита, потому что книга с полки упала»… и на нож потом такие неаккуратные тоже сами напарываются. Хотите совет? Уходите от своего парня, раз он руку поднимает! А то либо сами окажетесь в реанимации, или в морге, или ему отпор дадите, за что и пострадаете. В тюрьмах много таких женщин, которые терпели-терпели, но сорвались.
Я видела, что Марго уже остыла, и гнев ее на отца утих. Мести она не желала, и я вступила в беседу:
– Я поговорю с ней, и мы обратимся куда следует. Не мучайте ее, пожалуйста. Видите ведь, в каком состоянии моя подруга!
«Я сама уговорю ее обратиться в полицию! – подумала я. – Или, хотя бы, попрошу не общаться больше со своей семьей!»
– Тошнит? Голова кружится? – опрашивала женщина подругу. – В глазах двоится?
– Нет. Просто побаливает.
Когда осмотр был закончен, нам выдали рецепт на лекарства – гели, снимающие отеки, и ускоряющие заживление ран.
– Сотрясения нет, но я бы посоветовала снимок сделать.
– Я на днях схожу в поликлинику, – пообещала Марго, которой было неприятно общее внимание к ее травмам.
Когда я закрыла дверь, и протерла пол от чужих грязных ботинок, а Марго вышла из душа, я достала какао из своих стратегических запасов, и отнесла чашки в комнату. Сна не было ни в одном глазу, хоть и стояла глубокая ночь.
– Давай не будем пока это обсуждать! – сказала Марго, едва я вошла в комнату. – Больше я этого не допущу, домой не вернусь даже за ноутбуком и тетрадями. Но, прошу тебя, давай мы больше не будем про это говорить!
– Как скажешь, – согласилась я, и протянула подруге чашку какао. – Ну и день сегодня! Безумный!
– Точно! Но ты, как я вижу, провела его весьма приятно, – подруга легонько толкнула меня плечом.
– Мммм…
Я не знала, что на это ответить. Марго ведь не слепая, и заметила все, что надо и не надо.
– Ты теперь с ним? По-настоящему, я имею ввиду!
– Не уверена, – вздохнула я.
– У вас с ним было?
– Нет, – я отхлебнула какао. – Вернее, почти. Мы чуть не… ну, ты понимаешь.
Марго улыбнулась, но затем лицо ее приняло встревоженное выражение.
– Он ведь не заставлял тебя?
– Нет, – я рассмеялась. – Не заставлял. Я сама хотела… тогда. Но хорошо, что ничего не было.
– Почему?
– Все как-то не так. Не могу объяснить, но у меня такое чувство, что все это неправильно. Что я чего-то не вижу, не понимаю, – я пыталась подобрать слова, чтобы объяснить подруге свое смятение. И объяснить его самой себе. – Я будто плыву по течению в бурном потоке, и ничего от меня самой не зависит. Время летит, дни перегружены событиями, и у меня даже времени нет, как и сил, подумать над всем этим.
– Ого! А не усложняешь ли ты все? В этом деле мысли только мешают, как правило.
– И это говоришь мне ты? – рассмеялась я. – Самая разумная из нас? Та Марго, которую я знаю, наоборот сказала бы, что подумать никогда не будет лишним.
– Ну хоть что-то я вбила в ваши с Крис бедовые головы, – довольно улыбнулась подруга. – А Андрей не так уж и плох. Помощь предложил, побеспокоился обо мне, а ведь я ему никто. Странно…
Марго замолчала, задумавшись, а я забрала из ее рук пустую чашку, и поставила на стол.
– Ничего странного. Любой мужчина бы предложил помочь в такой ситуации.
– Не любой.
– Может, и не любой, – пожала я плечами. – И в этом тоже странность. Какой-то Андрей… обычный. А вы-то мне рассказывали, что он – браток!
– Так оно и есть! И странно, что, живя в нашем городе, ты об этом не слышала.
– Слышала что-то краем уха, – отмахнулась я. – Но люди любят преувеличивать. Максимум, что я допускаю, это то, что он крышует предпринимателей.
Марго пожала плечами, а затем хихикнула.
– Уже стремишься обелить его имя? Да ты, мать, влюбилась что ли?
– Нет, не влюбилась, – я была честна. – Но меня к нему тянет. Это не то, что я чувствовала к Олегу. Ложись, я в душ, и тоже лягу.
Я собрала волосы в высокий узел, и встала с кровати.
– Мариш, ты что, до сих пор думаешь, что к Олегу у тебя была великая любовь?
Я промолчала, и отправилась в душ. Великая это была любовь, или нет – но она прошла. Окончилась пшиком. Жаль, что Олег оказался тем, кем оказался.
Пустышкой.
– Поедешь с нами к бабушке? – спросила я, ложась рядом с подругой. – Не хотелось бы оставлять тебя одну. И немного веселья тебе не помешает.
– Спасибо, но нет, – Марго придвинулась ближе. – Я так редко оставалась в одиночестве, и мне не повредит иногда побыть с самой собой наедине. У нас с тобой одна проблема – совершенно нет времени подумать над своей жизнью. Так что я, пожалуй, останусь дома, и побуду одна.
– Как скажешь, – зевнула я, и закрыла глаза.
– Андрей… можно, я поведу? – спросила я, когда мужчина заехал за мной.
Я хотела быть за рулем по нескольким причинам: из-за желания порулить, и из-за нежелания общаться. Держать руки на руле, напряженно следить за дорогой, и делать вид, что ничего между нами не произошло.
– Веди.
Я натянуто улыбнулась, и села за руль этого танка. «Как же глупо я себя веду, – подумала я. – Как ребенок, позорище! Но я пока не готова обсуждать ту ночь!»
Впрочем, обсуждать со мной хоть что-то Громов не торопился. Он уткнулся в телефон, быстро набирая сообщения и, казалось бы, не обращал на меня никакого внимания. Сначала это радовало, но к середине дороги начало раздражать.
Это уже наглость какая-то!
– С кем переписываешься?
– Рабочие моменты, – отмахнулся от меня Громов.
Я замолчала, не зная, как и о чем продолжать беседу. Но позволять себя игнорировать я была не намерена.
– Что за рабочие моменты? Бандитские делишки?
– Угу.
Ну не сволочь? Я сбавила скорость, решив, что из машины мы не выйдем, пока я не достану Андрея. Вся неловкость испарилась.
– Какой-то браток из тебя, Громов, странный, – ехидно произнесла я. – Нетипичный, я бы сказала. Ты сериал «Бригада» не смотрел? Если что – советую глянуть, и взять на вооружение.
– Обязательно.
Я сейчас его прибью!
Вообще-то это я планировала его игнорировать!
– Ты, надеюсь, не с пустыми руками?
– Подарок там, – Громов, не отрываясь от телефона, кивнул головой в сторону заднего сидения.
– И что там?
– Платок, шаль и скатерть с монастырской вышивкой, – разродился Громов целым предложением, и я еле удержалась от аплодисментов.
– Хороший подарок, – признала я. – Бабуля – не особо верующая, но ей должно понравиться.
Громов промолчал, замолчала и я.
Что вообще происходит? То он вздохнуть мне не давал, как и не давал времени подумать, поразмыслить надо всем хоть минутку, а сейчас…
– Что случилось?
– Где? – спросил Громов.
– В Демократической Республике Конго! – раздраженно воскликнула я. – С тобой что?
– Ничего.
– Вот именно, что ничего, – буркнула я. – Все ясно.
Громов, наконец, отложил свой идиотский телефон, и взглянул на меня. По-прежнему молча. Вот и хорошо, вот и прекрасно – будем молчать оба. Глядишь – не разругаемся!
– И что все это значит? – спросил Андрей.
Я хотела пожать плечами, или бросить какую-нибудь общую фразу, или односложно ответить на его вопрос. Также, как и он сам совсем недавно. Но не смогла.
– Я пыталась вести вежливую беседу, которая разбилась о стены твоей невоспитанности, предпочётшей телефон живому общению.
– О как! – Андрей прицокнул языком. – Какой пассаж! В школе ты явно была не двоечницей.
– Да, знаешь ли, в школе я предпочитала учиться, а не клей за гаражами нюхать.
– Уважаю твой выбор. Но я, кажется, сказал, что решаю рабочие вопросы, и вежливая беседа могла подождать. Не находишь?
Я вздернула бровь, не желая признавать чужую правоту.
– А если мне захочется живого общения, а ты будешь, например, на учебе? Или на работе? – продолжил издеваться надо мной Громов. – Мне тоже обиженку строить?
– Не очень-то тебя останавливают что моя учеба, что работа, – проворчала я.
– Я знаю, чего хочу, вот и не останавливает. Если так хотела отвлечь меня от телефона – могла бы придумать что-то интересное!
– Что, например?
– Точно не вынос мозга.
Я остановила машину неподалеку от дачи, но выходить не торопилась. Пустая беседа, пустая пикировка, но как же бесит! И почему такое чувство, что со мной играют?
– Не нравится? – повернулась я к Андрею.
– Это забавно. Местами даже мило, – ухмыльнулся он. – Ты еще такой ребенок…
– Ребенок? Но тебя, насколько я поняла, это не остановило!
– Вот мы и подошли к самому главному, – кивнул мужчина. – Марина, ты и правда еще ребенок, и сама не знаешь, чего хочешь. Приставай я к тебе всю дорогу – что бы ты делала? Правильно, ты бы меня игнорировала. Тебе не угодишь. Давай мы поступим так: как только ты сама поймешь, что тебе нужно – приходи. Только не затягивай, долгое воздержание – не про меня.
– Да как ты…
– Давай без этого! Я тебе сказал все, как есть! – перебил меня Андрей, и вышел из машины.
Хочу снова быть маленькой девочкой, а не вот это вот все!
– Здравствуй, детка, – мама нервно обняла меня, едва увидев рядом с Громовым.
Боится, что ли?
Я мысленно хмыкнула, до сих пор не веря в его криминальное настоящее и прошлое. Ну да, замашки у него властные, но Андрей больше напоминает бизнесмена средней руки, чем братка. Да из меня бандитка поубедительнее бы вышла!
– Вы хоть подарок купили? – тихо поинтересовалась я.
– Купили, а ты?
– Конечно! Вон, у Андрея в руке, – я кивнула на мужчину, о чем-то беседующего с моим младшим братцем. – Десять книг Донцовой.
– И как мать эту жуть читает? – отец закатил глаза, и мама кивнула. На меня накатило привычное раздражение – родителей я очень люблю. Очень! Но общаться с ними больше минуты в неделю не могу без желания послать их куда подальше. – И где она?
– Вы же знаете бабулю! Пока не накрасится и не нарядится – к гостям не выйдет, – улыбнулась я.
Бабушка – намного больше леди, чем я. Она, несмотря на возраст, и здоровье, на людях всегда носит каблуки, которые с возрастом становились все ниже и ниже. Я же обуваю такую обувь только по случаю, предпочитая кеды. Бабушка не признает брюки и джинсы, считая брюки прерогативой мужчин, а джинсы – одеждой грузчиков. Ну а я считала джинсы одним из лучших изобретений человечества наряду с пенициллином. И сейчас бабуля наряжалась, отправив Тему встретить гостей. Сама же она, как мне показалось, хочет появиться с шиком-блеском.
– Дочь, а зачем ты его притащила то? – спросил папа, не глядя на Андрея.
– Он сам себя притащил. Меня не особо спрашивали.
– Поиздеваться, значит, решил…
– Это вы издеваетесь! – прошипела я. – Пятьдесят тысяч долларов долга! Вы в своем уме?
– Было меньше, проценты набежали, – надулась мама. – И, все же, зря ты его привела. Могла бы и как-нибудь намекнуть, что…
– Мама! – повысила я голос, а затем снова стала говорить в половину голоса. – Ты сама недавно советовала мне быть хитрее, и в постель к нему прыгнуть! И все ради того, чтобы списать ваш долг за эти ваши махинации. Но при этом видеть Андрея вы не желаете, да? Какое лицемерие! Наедине я могу делать с ним что угодно, но видеть нас вместе вам неприятно!
Мама обиженно взглянула на меня, но промолчала. Промолчала, потому что я права.
– Ты решила послушать мать, и… вы теперь вместе?
– Папа, – обратилась я к отцу. – А что бы ты сказал, если бы я, например, пожаловалась тебе на Громова. Что он делает мне грязные намеки. Что хочет, к примеру, чтобы я стала его любовницей?
– Я бы… а ты то сама этого хочешь?
Может, и хочу. А еще я хочу, чтобы кто-то повел себя как отец, а не как трусливый подросток, прячущийся за женской юбкой!
– Ну а если я не хочу?
– Я не люблю такие беседы, – отец поджал губы, присоединившись к обиженной матери.
«И что сегодня со мной? Решила всех вокруг довести? – распекала я саму себя. – Но ведь все хороши: Андрей меня игнорировал, родители… родители – как обычно. Да и я хороша! Но неужели они не могут хоть спросить: обижает ли меня Громов? Не в тягость ли мне отдавать их долг? Хоть как-то проявить заботу.»
– Продолжаешь всех вокруг терроризировать? – тихо спросил Громов, приобняв меня за талию. Я вздрогнула от неожиданности, и почувствовала легкий поцелуй в висок. – Ну что, давайте знакомиться?
Мама с отцом натянуто улыбнулись, кивая Андрею.
– Вы, вроде, знакомы уже.
– Не в том качестве мы знакомы. Раньше я был кто? Просто чужой мужик, которому крупно задолжали. А теперь мы почти семья.
Семья, как же! Цирк уродов какой-то: недобандит, или кто он там, два мошенника, внезапно ставшая неадекватной я, мой малолетний оболтус-брат и пожилая женщина. Пожалуй, бабуля – самый нормальный человек из всех собравшихся, а ведь еще недавно я считала себя нормальной.
«Вынос мозга» – сказал Андрей… а ведь правда, по-другому то и не назвать то, что я устроила в машине. Ну вот что на меня находит? Всегда ведь удивлялась, и даже презирала девчонок, затевавших скандалы на пустом месте.
– Нам бы поговорить, – неуверенно произнес отец, глядя на Андрея, и мне стало стыдно.
Очень стыдно.
За отца.
Ну почему он такой? Почему со слабыми он – уверенный, а под более сильных так прогибается? Хоть бы вид сделал нахальный! Бабуля любит говорить про меня, что я иногда напоминаю ей сварливого пуделя: вроде и опасности никакой, но шума много, вот и предпочитают не связываться.
– Ну давайте поговорим! – хмыкнул Андрей, но я придержала его за руку, и потянула на себя.
– Андрей. Я, правда, прошу тебя: будь с ними помягче! Пожалуйста!
Громов кивнул, и они с отцом вышли на крыльцо, а мы с мамой остались стоять в гостиной. Я показала Артему кулак, чтобы брат даже не думал лезть грязными руками в торт. Очень уж он любил хватать пальцами крем, и слизывать его.
– И о чем они будут говорить? – занервничала мама.
– Обо мне, конечно. В конце концов, я – ваша дочь, и папа должен с ним побеседовать.
А если уж быть совсем откровенной, папа должен был сам отвечать за свои художества!
– Ох, хоть бы ничего не случилось!
– Мама! Да что может случиться? Я попросила Громова не хамить папе, а в остальном – не подерутся же они!
– Это ведь Андрей Громов! – округлила глаза мама.
– И что? Кто он вообще такой? И почему вы с отцом так его боитесь?
– Я же говорила тебе…
– Да-да, – раздраженно перебила я. – Бандит. Только не очень я в это верю. Ну помогает он бизнесменам, крышует их или охраняет – так это разве бандит?
– Ты разве не знаешь? – мама, кажется, перестала волноваться за отца, и обратила на меня все свое внимание. – Ему же весь город принадлежит! Хочешь бизнес открыть – сначала не в налоговую, а к нему. Все притоны тоже Громову принадлежат: стриптиз, казино… бордели. Если с кем нужно разобраться – угадай, к кому обращаться нужно? Побирушки, которые около церквей стоят, тоже на него работают. Странно, что ты ничего этого не удосужилась узнать, находясь с Громовым рядом.
«Все-равно, не верю!» – подумала я, и как раз в этот момент с улицы вернулись довольный Андрей с обескураженным отцом, а также во всем своем великолепии из комнаты вышла бабушка.
АНДРЕЙ
– Слушаю, – я закурил, облокотившись о стену дома.
Эдик стоял на ступеньку выше, и мялся, не зная, что сказать. Неужели будет нотации читать? «Чтобы руки не распускал!», «Не вздумай обижать мою дочь, иначе урою!»
Было бы забавно послушать!
– Ну! – поторопил я, сделав еще затяжку.
Эдик продолжал медитировать на мою сигарету. Я скривил губы в отвращении – ну и мужик, одно название! Размазня похуже моего продажного братца, но с Олегом есть надежда, что хоть повзрослеет, а этот то уже вырос… на четверть века постарше меня будет!
– Что ты хочешь от моей дочери?
– Тебе то что?
– Марина – моя дочь, и я имею право…
– Не имеешь! – отрезал я.
Интересно, попытается врезать мне, или нет? Даже хочется, чтобы попытался! Выбить бы из него все дерьмо, избить до крови, до месива…
Знала бы Марина, насколько сильно я не люблю ее родителей!
Я сжал кулаки, слушая хруст суставов, и сглотнул, стараясь сдержаться. Не здесь и не сейчас, не время! Все свое получат!
– Может, договоримся как-нибудь, – в голосе Эдика звучал страх.
Знаю, рожа у меня зверская, когда накатывает, и мне-подростку из-за этого доставалось. После смерти родителей и попадания в детдом у меня случались вспышки гнева и агрессии, с которыми я не мог справиться. Может, и не хотел – после драки становилось легче, словно немного отпускало, и я ненавидел этот мир чуть меньше. Разумеется, были и мозгоправы – куда без них? Первому психологу я даже доверился, вот только он не слушал – просто поставил галочку, что работа с «трудным» подростком проведена, и направил уже к психиатру. Всех нас – тех, с кем трудно – направляли. А там – горсть таблеток, и будь доволен.
Тьфу, мрази, вспоминать тошно! Работать с детьми не стремятся, лишь бы таблетками накачать до состояния овоща, да в дурку сдать, чтобы проблем не доставляли. А из дурки в восемнадцать не факт, что выйдешь. Там некоторые и навсегда задерживаются. «Навсегда» – это лет до тридцати, пока организм от таблеток не выгорит.
– Давай договоримся. Что предложишь?
– Маринку в покое оставь – деньги найдем! Честно, все отдадим!
– И где же вы найдете деньги? – спрашиваю, успокоившись и прогнав воспоминания. – Кажется, я ясно дал понять, что и в городе, и в области с вами дел больше никто вести не будет! Я потом ваши долги отдавать не собираюсь!
– Никто тебя… вас не просил отдавать тот наш долг! – ого, Эдик, кажется, разозлился. Аж голос повысил. – Мы не тебе должны были, сами бы разобрались!
– Ну а у меня договор заключен: если кто-то кидает моих ребят – впрягаюсь я. Какие-то претензии?
– Я… просто оставь мою дочь в покое! Не морочь ей голову, Марина ведь совсем ребенок еще, и жизнь ее не была такой уж легкой!
– Конечно, – хмыкнул я.
Интересно, через что такое прошла двадцатилетняя девчонка? Уж моя жизнь с ее не сравнится – жила себе при любящей бабушке, родители живы!
– Что тебе надо от нее?
– Пусть отработает долг! Не бойся, в бордель я ее не сдам.
Эдик сверкнул глазами, и потупился. Точно, слабак, аж противно!
– Тебе девок мало? Все ведь шлюхи на тебя работают – любую бери. Давай договоримся – мы с Марианной можем на тебя работать, только не заставляй дочку делать ничего такого…
Вот оно! Пора!
Я окинул Эдика сомневающимся взглядом, и сплюнул.
– Ладно. Но Марина в любом случае поедет со мной на пару дней в столицу – договорились уже, – произнес я, словно одолжение делая, а внутри торжествуя. Не думал, что решится, думал – струсит, и заставит дочь отдуваться, и придется дожимать. – Принуждать ни к чему не стану. Ни о каких услугах я ее просить не буду, но и вы не говорите ей о нашем договоре!
– Не скажу! – Эдик, кажется, и сам не ожидал от себя, что вступится за дочь. Даже так – когда уже поздно. Только он об этом еще не знает. – Мы ведь договорились: мы с Марианной работаем на тебя, и ты не втягиваешь Марину в свои дела!
– Да, так уж и быть. Позже обозначим условия. И девчонке ни слова!
Я вернулся в дом, слыша за спиной неуверенные шаги Эдика. Ну и папаша у Светлячка… может, она от соседа? Хотя, нет – внешне похожа. Даже немного обидно за девчонку.
Я приблизился к Марине, которая снова была чем-то недовольна. Вот ведь настроение скачет, почти как у беременной: то мягкая и пушистая, то вытворяем не пойми что. Была бы парнем – били бы каждый день.
Лицо Марины приняло удивленное выражение, и она рассмеялась, глядя мне за спину.
– Ой, бабуля, ну ты прям барыня-сударыня! В ножки то вам, сиятельная госпожа, падать?
Ну что за заноза! Даже бабушке в праздник язвит! Остался бы у меня кто в живых – пылинки бы сдувал! Я обернулся назад, и увидел Александру Филипповну, и еле сдержал смех.
МАРИНА
– Раз я барыня-сударыня, то и ты не холопка! А в ножки успеешь мне поклониться, когда так меня доведешь, что палкой по хребтине отхожу! – заявила бабуля. – Ну! Где мои подарки? Поздравляйте меня!
Бабуля выглядела – ну чисто барыня! Вся в шитье и кружеве, на шее нитки бус: жемчужные, янтарные, пальцы унизаны кольцами, руки – браслетами…
На улицу в таком шике-блеске лучше не выходить – либо цыгане украдут, либо вороны нападут!
– Ну! Чего застыли?!
– Бабуль, мы все в отпаде! Сражены твоей несравненной красотой наповал! – рассмеялась я, и подскочив к бабушке, крепко обняла ее, и расцеловала в обе щеки. – С праздником! Еще сто лет жизни тебе…
– Тьфу дурная, – рассмеялась бабуля. – Упаси Господь от такого подарочка!
– Ладно, еще девяносто лет тебе жизни! Здоровья! И любви! – я понизила голос, и громко, чтобы всем было слышно, зашептала. – Вон, Владлен Валентинович как к тебе неровно дышит – обрати уже на него внимание, кокетка!
– Дурында! Нужен мне этот коммунист! – возмутилась бабуля, но глаза ее весело сверкнули. – А дышит этот старый пень неровно, потому как разваливается уже! Себе то вон – молоденького отхватила, а мне египетскую мумию сватаешь?
– Понятно теперь, в кого она пошла, – услышала я тихий голос Андрея.
Мы поздравили бабушку, вручив ей подарки. Бабуля не успокоилась, и не пустила нас к столу, пока не открыла каждую упаковку с подарком, и не поблагодарила каждого.
– Мать, а что с Артемом? – поинтересовался отец, когда мы сели за стол. – Почему у него перелом?
– Он – такая же бестолковщина, как и ты. Что ноги из задницы, что руки…
– Ну ба! – воскликнул Артем, но не обиделся. Привык уже к языкастой бабуле. Меня она похлеще называла, зато теперь и я в карман за словом не полезу.
– Кто-нибудь тост за меня поднимет?
Я вскочила, опередив отца, и подняла бокал с соком, приняв серьезное, торжественное выражение лица.
– Высоко-высоко в горах жила была одна маленькая птичка, – выдала я с армянским акцентом, и все грохнули со смеху. Продолжила я уже нормально, без паясничанья, и от всей души пожелала бабушке подольше оставаться с нами, и пообещала любить и беречь ее.
Тосты поднимали все, даже вечно стесняющийся всех Артем коротко пожелал бабуле счастья, и позволил себя поцеловать, чего он жутко не любил.
– Ну-ка, Эдик, – обратилась бабушка к отцу. – Пригласи мать на танец! В последний раз будем танцевать!
– Мать, да ты всех нас переживешь…
– Мне лучше знать! Давай, вставай, а то всего пол века, а ведешь себя, как тот же Владлен Валентинович – ровесник Ильича!
Мы рассмеялись, и папа послушно подал бабуле руку, приглашая на танец. Бабуля здорово заморочилась с праздником: попросила Артема скачать ее любимые песни Магомаева, Кристалинской, Высоцкого, и сейчас вальсировала с отцом под один из романсов. Следующим на очереди кавалером стал Артем, и бабушку не смутило ни его подростковое недовольство, ни перелом. А Андрею и напоминать не пришлось – сам подошел к бабуле, и пригласил на танец.
Мне было радостно наблюдать свою семью вместе: родители расспрашивали Артема о его интересах, обещали летом отвезти на море, мы все весело переговаривались и улыбались, наблюдая за помолодевшей бабушкой. И мне правда было весело, но… почему-то такое чувство, что сейчас светит яркое солнце, но через секунду небо затянет тучами, и грянет гром.
Меня тревожило неясное предчувствие. Предчувствие скорой, неотвратимой беды.
– Итак, товарищи родственники, спасибо, что вели себя по-человечески! – бабушка постучала по пустому бокалу, и отец наполнил его вином. – А теперь у меня к вам разговор. Ко всем вам. И ты, Артем, сиди, не такой уж ты и ребенок!
– Ой, мать, не томи!
– Не мать, а мама, – поправила бабушка отца. – Умру я скоро. Этот День Рождения – последний для меня, в следующий раз вы за меня только на похоронах и на поминках стопки поднимать будете…
– Бабушка! – ахнула я. – Ну что ты такое говоришь? Сейчас не время для таких бесед… или ты чем-то заболела?
– Старая я, и это – болезнь. Эх, Маришка, я не для того этот разговор завела, чтобы по-стариковски вас усовестить и на жалость надавить. Я просто знаю, что умру очень скоро. Чувствую. Спать почти перестала, и каждый раз, когда просыпаюсь – словно с того света вырываюсь. Вряд ли я смогу вам это объяснить, да и не особо важно это, и можете мне не верить. Я вот к чему: прекратите все это и будьте уже семьей! Ты, сынок, и ты, Марианна, можете чем угодно заниматься, но детей у вас лишь двое, и посмотрите, что вышло: Марина с вами почти не общается, сын – тоже, живут дети не с вами, да и вы редко о них вспоминаете. Под старость то вас припрет, и захочется сыновьей и дочерней заботы – а дети вам фигу покажут!
Бабушка сделала глоток вина, а затем прижала ладони к щекам, словно охлаждая разгоряченную кожу. Мы молчали, ждали, пока бабуля скажет то, что хочет сказать.
До конца.
– И вы, дети, тоже будьте терпимее. Родителей не выбирают, постарайтесь наладить отношения! Мне будет спокойнее, если я буду знать, что с моим уходом эта семья не развалится окончательно! И я не желаю сейчас слышать никаких уверений, что проживу еще сто лет! Мне просто нужны ваши обещания, что вы выполните мои просьбы!
Бабушка обвела нас всех суровым взглядом, который я научилась копировать в совершенстве. И мать, и отец, и мы с братом начали кивать вразнобой, что да – обещаем. Я обернулась к Андрею, чтобы извиниться за эту сцену, но слова замерли у меня на языке: выражение лица Андрея было виноватым. Он заметил мой взгляд, улыбнулся, и приобнял за плечи.
Может, показалось?