Юлия Гауф
Заноза для бандита
ГЛАВА 66
Артем уже в больнице. Бледный весь, синий даже. Набычился, пытаясь показаться взрослее, чем он есть, а рядом бестолково суетится наша соседка по даче – добрая, в общем-то, женщина. Но не она должна сейчас утешать брата, не она…
Ах, мама! Ну ладно, я – взрослая ведь! Да и проводили вы со мной время, а вот брат то почему видит вас лишь по праздникам? Почему вас с отцом никогда нет с нами рядом, когда вы так нам нужны?
– Что… – подбегаю я, и Артем вцепляется в мою ладонь, как в детстве.
Только когда брат был маленький, у него ладони были теплые, и чуть липкие от конфет, а сейчас – нет. Холодно ему, боится. Сжимаю его ладонь, приобнимаю. Может, не оттолкнет?
– Подозревают инфаркт, – поясняет Евгения Васильевна, и я немного успокаиваюсь.
Только не это! Но ведь… ведь лишь подозревают!
– Все хорошо будет, – шепчу я брату. – Тебе купить что-нибудь? Булочку, кофе?
Артем кривится, и я кривлюсь в ответ. Фу! Как представлю полусухую буфетную булку и сиропно-сладкий кофе – тошнить начинает!
– Бабушка там? – киваю я на дверь палаты, и Артем кивает.
Вот ведь молчун!
– Можно к бабушке? – подбегаю я к пожилому врачу, который как-раз выходил из нужной нам палаты.
– Нет, не сейчас, – резко отвечает мужчина, и удаляется.
– Идемте сядем, – говорю я, и буквально тащу брата к лавке. Покупаю ему шоколадку и сухарики – не слишком полезная пища, но ведь он не обедал даже. И незаметно для самой себя съедаю почти всю пачку сухарей, почти ничего не оставив Артему.
Евгения Васильевна, извинившись, оставляет нас одних, и уходит. А мы сидим и ждем.
Что еще нам остается?
– А если бабушка умрет? – говорит вдруг Артем.
– Не умрет! Не стоит об этом думать, – успокаиваю я брата.
Молчит, смотрит в пол. Ботинки изучает, сцепив руки на коленях.
– А если умрет?
– Артем, – я сглатываю, и выдавливаю из себя неприятные слова. – Когда-нибудь бабушка умрет. И я умру, и ты умрешь! Никто из нас не бессмертен – к сожалению, или к счастью!
– Я просто… – брат мнется, а затем кричит. Шепотом кричит. – Я просто никогда, ни разу не говорил бабуле, что я… ну, что я люблю ее, понимаешь? И так плохо себя вел, деньги постоянно клянчил, а у нее ведь пенсия небольшая. И, не знаю, рассказывала ли она тебе, но я месяц назад украл у бабушки деньги. Мы в кино собрались в город, и мне попкорном хотелось одну девочку угостить, вот я и залез в бабулин кошелек! А если она умрет, думая, что я ее ненавижу?
Ох уж этот подростковый эгоцентризм!
– Уши бы тебе оторвать! И бабушка знает, что мы ее любим, так что успокойся. Ты, по сравнению с нашим папой, просто ангел во плоти. Вот отец у бабули с дедушкой порядочно крови выпил, – говорю я, и чувствую, как вибрирует телефон.
Мама.
Мама?
– Да, – отвечаю я. – Мам, это ты?
– Да, нас отпустили, – хохочет мама. – Доказательства недостаточны, требуют проверки. Мы под подпиской о невыезде!
Ох, Андрей все-же исправил свою ошибку! Улыбаюсь, во мне вспыхивает надежда, что, возможно…
– Нет, это не Громов, – говорит вдруг мама. Неужели, я вслух говорила?
– А кто?
– Нам намекнули, что это какой-то высокий начальник, и нужно благодарить тебя за наше освобождение, – звенящим, так похожим на мой, голосом отвечает мама.
Анатолий Маркович? Но я ведь не просила… или Андрей все-же?
– Мама, приезжайте в больницу, – говорю я, наконец, решив разобраться позже – кого благодарить, а кого нет. – С бабушкой беда.
Поговорив с мамой, листаю сообщения. Одно из них от полковника. «Можете не благодарить!» – вот его текст.
Папу, как сына, впускают к бабушке первым. А мы втроем сидим в коридоре. Мама щебечет о чем-то с Артемом, и я вижу, как брат рад ей. Он и не обижался на них никогда, словно понять мог то, что я не понимала.
Или вид делал, наслаждаясь редкими минутами собственной нужности, отбросив обиды.
– Мариш, ты бледная такая, – говорит вдруг мама. – И лицо опухшее… не заболела?
– Не знаю, – отвечаю я.
Надеюсь, что не заболела. Только этого мне для полного счастья и не хватает!
– Что у вас с этим… с Громовым? – мама морщится, произнося фамилию Андрея.
– Уже ничего.
– Расстались?
Мнусь, не зная, что ответить, а затем выпаливаю:
– Лучше бы мне не встречать ни его, ни его брата, который меня подарил Андрею! Так что – да, мы расстались, если вообще встречались!
– Не злись ты так, – приподнимает мама бровь. – И что это за история с братом, который тебя подарил?
Вздыхаю раздраженно, но сдерживаюсь. Пытаюсь успокоиться, в конце концов почему бы не развлечь себя беседой в ожидании отца?
– Я с Олегом начинала встречаться. Сокурсник мой бывший – Олег Покровский, – я хмыкаю, словно не я совсем недавно была влюблена в него, как кошка. – Только Олегу я не сдалась, он познакомил меня с Андреем, и…
– Покровский? Олег Покровский? – бледнеет вдруг мама. – Они родные братья?
– Да. Олег – младший, – зачем-то говорю я очевидную истину. – Он фамилию матери носит, а Андрей – отца. Вроде, когда Олег родился, какие-то проблемы с документами были, или что-то такое… не знаю!
– Покровский… Покровский! О Боже мой! У Андрея и Олега отчество – Николаевич?
– Да…
– Марина, – мама присаживается рядом со мной – испуганная, паникующая даже. – Теперь я все понимаю!
– Что ты понимаешь? – шепчу я, и не знаю, хочу ли я слышать то, что собирается сказать мне мама.
– Тот пьяный водитель, что тебя сбил… его еще не нашли. Так вот, это была Покровская Ангелина. Как звали мать Андрея?
Ангелина. Так ее и звали.
ГЛАВА 67
Ангелина редко виделась с подругами – дом, дети, муж и хлопоты по хозяйству занимали почти все время. Вернее, все время, особенно с того момента, как Коля занялся своим бизнесом.
Строительная компания… думала, дело не выгорит, хоть и поддерживала мужа. Ну какие стройки в захудалом периферийном городишке? Не столица ведь! Но поди ж ты – дело пошло, хоть денег в семье пока и не прибавилось.
Долги, кредиты… прибыль шла на раскрутку компании, и жили по-прежнему на зарплату.
– Девочки, пора мне, – Ангелина поднимается со стула, и виновато улыбается. – Домой пора…
– Да посиди ты с нами! К тому же ты выпила, напиши мужу, чтобы заехал, и еще поболтаем!
Алина с сомнением пожимает плечами… выпила ведь, и правда! Но немного – два бокала вина, и ради этого дергать уставшего мужа?
– Нет, я поеду! На созвоне, – молодая женщина расцеловывает подруг, и идет на парковку.
День на удивление теплый – многие скинули куртки, радуясь хорошей погоде. Все, казалось, ринулись гулять в центр – в парки и скверы, спеша убраться из унылых панельных домов.
Нужно будет выбраться с детьми в парк! Андрей уже взрослый, а вот Олега жаль – сидит дома целыми днями, лишь иногда выходя во двор… нельзя так, ребенок ведь! И Андрей снова вырос, скоро отца перерастет. Обувь нужно снова покупать, да и рубашки в плечах жмут…
Раздается удар, и Ангелина пугается, вынырнув из своих мыслей. Колеса будто визжат, и женщина останавливает авто. И холодеет…
На дороге лежит ребенок. Маленькая девочка в зеленой майке со стразами, которые бликуют от лучей заходящего солнца.
Что делать… Боже, что делать?
Руки крепко сжимают руль, дрожат, не слушаются. Кончики пальцев налились красным… нужно выйти из машины, нужно помочь!
Вместо этого женщина смотрит в зеркало заднего вида. Девочка вдруг пошевелилась, что испугало Ангелину больше всего. Хоть и просила мысленно, чтобы ребенок был жив, но…
Тело словно действует самостоятельно, и Ангелина, оглянувшись по сторонам, нажимает на газ. И мчится домой, к семье.
– Коля, – шепчет Алина, прижавшись к мужу. – Коля, я сегодня ребенка сбила на Учительской!
– Что?
Муж поворачивает голову, и сон слетает с него, как и газета, лежавшая на груди.
– Ехала, задумалась… не заметила ее! – рыдает женщина, и обнимает мужа, словно защиты прося. Поддержки. – Выпила еще с девочками пару бокалов… и сбила! И уехала! Вдруг она умерла? На улице никого не было, некому было помощь вызвать… я так испугалась!
– Алина! Ты должна была мне позвонить! Написать! – муж почти кричит. Шепотом кричит, побледнел. Тоже напуган, и не меньше. – Я бы встретил тебя… точно никого не было? Тебя не видели?
– Вроде не видели. Но так нельзя, я… поедем со мной в участок, пожалуйста, одна я не смогу!
Николай садится, надавливает пальцами на виски, а жена ластится – обнимает, прижимается к спине, и лицом в футболку утыкается. Мокрым от слез лицом.
– Алина, никуда мы не поедем! – решает муж. Говорит четко, не допуская никаких споров. – Сейчас я спущусь, проверю твою машину на следы… а ты сиди, и жди!
– Но…
– Никаких явок с повинной! Неужели не понимаешь? В крови алкоголь, на дороге ребенок, ты уехала… посадят, и надолго! О детях подумай: всю жизнь будут упреки слушать, что их мать – уголовница. И я один не справлюсь, без тебя, ты нам нужна на свободе!
– Она явилась потом, – говорит мама. – По новостям о тебе слышала, выискивала газетные вырезки. Совесть не отпускала. Сначала, как она сказала, обрадовалась, узнав, что ты жива. А потом мы сбор объявили на лечение, и Ангелина пришла сама.
Слушаю маму, которой неприятно рассказывать эту историю. А мне слушать неприятно, но… надо!
Мне просто сказали, что водитель был явно пьян, и все.
– Не сказала сначала, что это она была, просто конверт с деньгами вручила, но я не отпустила ее. Почувствовала что-то… слишком она виноватой выглядела, вот я и вцепилась. И выведала правду, – признается мама, и обнимает саму себя, защищаясь от этих воспоминаний. – Мужу Ангелина не сказала, куда идет. Просто взяла часть накоплений, и пришла. Чтобы искупить вину, чтобы совесть не так грызла. Да только тех денег хватило на неделю: медицина у нас бесплатная лишь условно, и чтобы нормальные лекарства получить приходится раскошеливаться!
– И вы… вы стали ее шантажировать? – хриплым голосом спрашиваю я.
Говорить больно, горло будто кровит. Будто рана открытая. Дышать больно, и жить тоже больно…
– Да! Марина, ты не представляешь, сколько нужно было денег! – мама сжимает мои ноги, упирается в них руками, словно удерживая меня. – У нас времени не было, чтобы их достать… ну, привычным способом, понимаешь? Все время тебе посвящали, бабушка твоя тогда совсем сдала. Ужасное время было, ужасное! А Ангелина – та еще сволочь! Уехала, даже скорую не вызвала… даже не подумала ведь вернуться! И мы подумали, что, если она не хочет на зону – должна нам вернуть твою жизнь! Заплатить!
Не хочу больше слушать! Но уйти не могу – сил совсем нет, словно выкачали энергию.
– По началу они платили, да и нам хватало. Но выяснилось, что пересадка тебе нужна срочно, иначе смерть! И мы с Эдуардом нажали как следует, ведь по-хорошему они не хотели. Говорили, что денег нет совсем, что все уже отдали, что все заложено-перезаложено… но нашли ведь! Пусть и не хватило нам, но и мы без дела не сидели, и тоже кредитов набрали…
– Как вы нажали на них?
Мама притягивает меня к себе, и машет на Артема, чтобы не подходил. Гладит по голове, целует в лоб, как в детстве, когда температуру так проверяла… и мне легче становится. Немного легче, но хоть что-то!
– Сказали, что каждая собака будет знать, кто такая Ангелина Покровская. Детоубийца! И что на ее детях клеймо будет всю жизнь – мы об этом позаботимся. Что не жить им в этом городе, да и в другом Николая и сыновей молва нагонит – люди всегда все узнают, а мы об этом позаботимся. Что…
– Хватит, – прошу я.
– Да, пожалуй, хватит, – соглашается мама. – Мариш, прости, но ты нам важнее, чем другие! Ты бы тоже так поступила ради своего ребенка! Я знаю, что по нам с отцом не всегда это видно, но мы вас любим больше всего на свете, и так было всегда. Когда рожаешь ребенка, когда впервые видишь, понимаешь, что его жизнь – самое ценное! Что убьешь, украдешь, предашь… душу продашь ради своего ребенка! И я не жалею о том, что было. Даже несмотря на то, что видела потом некролог, в котором говорилось, что после гибели мужа Покровская Ангелина покончила с собой. Не жалею!
И почему все так? На маму разозлиться не получается, а на судьбу – очень даже. Несправедливо!
Слезы стекают на мамину куртку, и каплями бегут вниз… как часто я стала плакать!
– Отца Андрея убили из-за долгов, – выдавливаю я из себя. – Потом начали мать трясти, и она не выдержала.
– Плевать на них! Я не собираюсь об этом думать, – шипит мама. – И ты не думай, вини меня, но не себя! Просто не думай!
Не думать об этом я не смогу. Кажется, всю жизнь лишь об этом и буду думать.
– Я себя не виню. И тебя тоже, – говорю я, и поднимаю голову с маминой груди. Шея затекла, снова мутит, снова эти спазмы…
– Тебе уезжать нужно! Я не знала, что Андрей – их сын, веришь? Да, мы видели Николая, и фамилию он свою называл, но не он был за рулем! А вот Ангелину я запомнила на всю жизнь, и имя ее и фамилия на мне словно каленым железом вырезаны. Уезжай!
– Андрей не знает…
– Пусть и дальше не знает, – перебивает мама. – Мы тоже уедем, плевать на эту подписку о невыезде. А вот что Громов сделает, когда узнает про тебя?
Но я ведь не виновата, что меня сбила его мать! Или… или он станет винить меня?
– С мамой все хорошо, – улыбается отец, выйдя из палаты. – Лекарства перепутала, до вечера подержат, и домой. Марина, можешь зайти к…
Поднимаюсь, пошатываясь, и заглядываю в телефон, на экране которого подмигивает сообщение.
«Ты, наверное, забыла, но завтра мне исполняется двадцать шесть. Приезжай, если я тебе нужен, не буду я тебя заставлять! Просто приезжай, я за городом!»
Телефон вдруг выскальзывает из рук, и в глазах темнеет.
ГЛАВА 68
В себя я пришла на кушетке – неудобной и жесткой. В глазах рябит, и чувство, будто я перепила. Поднимаю руку, и она кажется тяжелой, будто весит центнер. Глупо, но вожу перед глазами, надеясь вернуть нормальное самочувствие.
Не помогает. Голова кружится еще больше, и я прикрываю глаза, стараясь перевернуться на бок.
– Мама?
– Я здесь, дорогая, – чувствую, как мама сжимает мое колено.
Что со мной? Я помню это состояние, и не хочу повторения… не хочу!
– Опять, да? Почка? – спрашиваю я, не открывая глаза. С закрытыми глазами удар пережить легче.
– Нет, глупая, – смеется мама. Невесело смеется. – Ребенок у тебя будет! Взрослая ведь уже, могла бы и сама понять!
Ребенок?
Распахиваю глаза, и медленно сажусь на кушетке, упираясь в нее руками.
Не может быть! Да, было пару раз без презерватива, но я ведь тест делала. И к врачу ходила – не было беременности! А после мы только с защитой…
– Этого не может быть! – говорю я уверенно.
– Поверь, девочка, ты в положении, – улыбается мне врач. – Кровь я взяла, и отнесла в лабораторию, но это лишь окончательно все подтвердит! Я таких видала-перевидала за двадцать лет, и на глаз определять уже научилась. Так что готовься, и выбирай имя. Срок небольшой, месяца полтора, но пора начать придумывать женские и мужские имена.
Срок, имена… нет, это бред какой-то! Да какой мне ребенок?
– Поверьте, проблема в другом, – говорю я, и объясняю маме и врачу все про тесты на беременность, презервативы и мои опасения.
– Полной защиты презервативы не дают, это даже в школе объясняют. Вот тест, пока ждем результат, можешь сходить и проверить! – добрая женщина-гинеколог протягивает мне розовую коробочку, и я беру ее.
Мама стоит за дверью, а я стою около раковины, и жду. Гляжу на себя в треснутое внизу зеркало, и отмечаю то, что старалась не замечать: лицо выглядит припухшим, словно с похмелья, грудь… и правда ведь выросла, хоть и не слишком, а живот по-прежнему плоский.
Презерватив порвался? И Андрей этого не заметил?
Таймер издает звук, и я беру тест в руки. Две полоски… так, а сколько полосок должно быть при беременности? Читаю, что написано на упаковке…
Две.
Значит, у меня будет ребенок!
Выхожу, киваю маме, а затем утыкаюсь ей в грудь, и начинаю реветь.
– Ну-ну, тише, милая, – мама говорит непривычно ласково. Мягко, нежно, словно я снова маленькая. Или будто я опять болею. – Ребенок – это счастье, так что хватит плакать!
– Я не хочу…
– Свыкнешься, – перебивает мама, и приподняв мое заплаканное лицо, вытирает с него слезы своим шарфом. – Про аборт и не думай, нельзя тебе. Даже микроаборт нельзя, слышишь? Даже экстренные таблетки. Ты не так уж здорова… на осмотры ведь ходишь?
Я киваю. Да, на осмотры я хожу, и едва успела повзрослеть, врачи объяснили мне: при беременности мне сделают кесарево сечение, естественные роды противопоказаны, а аборт – табу. Слишком опасно.
Но ребенок… я не хочу ребенка!
Или хочу?
Прислушиваюсь к себе, и ничего не ощущаю. Никакой любви, никакой нежности к маленькому существу в моем животе. Ничего, будто и нет его.
Видимо, мать из меня будет еще хуже, чем моя. Она хоть любит меня!
– Детка, едем с нами? – предлагает мама, когда и врач подтверждает мое положение. – Мы сейчас-же покидаем город, Громов скоро узнает, что нас отпустили. Если уже не знает… едем! Артема мы не берем – маленький он еще, незачем таскать с собой…
– Андрей ничего ему не сделает, – охрипшим от рыданий голосом говорю я. – Артем – ребенок еще, а к детям Андрей относится мягко. Чьи бы эти дети ни были. Мам, я не поеду с вами. Но вам с папой и правда лучше бежать.
Если получится.
Если Андрей еще не знает… хотя, Анатолий Маркович, наверное, позаботился о том, чтобы родителям дали время. Вряд ли он надеется, что подписка о невыезде удержит их в городе. И вряд ли полковник освободил маму с папой по доброте душевной.
– Ты к нему вернешься? – кривится мама, и я качаю головой.
– Нет.
Не для меня такая жизнь. И уж тем более не для маленького ребенка, которого я пока не люблю, но которого должна защищать.
Но с Андреем я поговорю, пусть узнает все от меня. Он ведь не был в курсе, что мне пересадку делали, что болела я. Значит, не знал. Не знал, что хоть и косвенно, но именно я – виновница всех его бед.
– Мам, деньги нужны? – спрашиваю я, и в этот момент к нам подходит отец. Смотрит на меня с жалостью и приобнимает осторожно, будто я хрустальная.
– Нет, что ты… нам пора! Мариш, не наделай глупостей, хорошо? – мама снова порывается меня обнять, но отец ее удерживает. Пора им. – Мы тебя найдем, найдем способ сообщить, как с нами связаться… до встречи, дорогая!
Родители почти бегом удаляются, а я иду к бабушке.
Надеюсь, мама с папой смогут покинуть город… смогут, конечно! Чего у них не отнять, так это хитрости и изворотливости!
Стемнело уже. Выхожу из больницы, и иду к остановке, которая совсем рядом расположена – такси вечером не вызвать, как обычно! Легче самой добраться!
Иду вдоль дороги, и впервые за долгое время ощущаю спокойствие и отрешенность. Бабулю решили оставить в больнице до утра, и это я настояла на этом! Таблетки она перепутала… вот ведь, а еще меня воспитывать пытается, а сама-то как нас всех напугала!
Артем заявил, что останется с бабушкой, и медсестры пообещали устроить его с комфортом – и за брата я тоже не переживала. Как и за родителей – уверена, что и выбраться смогут, и сделать так, чтобы Андрей не нашел.
Стою на остановке вместе с двумя такими же несчастными, которые сквозь зубы ругают маршрутку, которая уже двадцать минут как должна была подъехать.
И чего они ругаются? Зима ведь, какое расписание?!
– Марина? – окликает меня женский голос, и я прекращаю рассматривать блестящий в свете фонаря снег. Поднимаю голову, и вижу дорогую машину, из приоткрытого окна которой смотрит на меня Вероника.
Которой я так хотела выцарапать глаза, и волосы повыдергивать за слив того идиотского видео. А сейчас… ничего.
Угрожать будет?
– Подвезти? Или боишься?
Подхожу к машине, но дверь не открываю. Тянусь к телефону, и быстро отправляю сообщение Кристине, взглянув на номер машины.
– Садись, перестраховщица, – хохочет Вероника. – Хочешь, видео запишем совместное?
– Издеваешься?
– Да я не о том, – хихикает она, пока я пристегиваюсь. – Раз уж так опасаешься. Могу помахать в камеру, пообещать, что довезу тебя в целости и сохранности…
– Вполне хватило того, что я написала с кем я, и номера машины.
И зачем я села к этой ненормальной в машину? Совсем поглупела, разучилась самостоятельно думать. Привыкла на Андрея смотреть, и ждать его решения… тьфу, клуша!
– Адрес я твой знаю, к тебе ведь везти? С Андреем, насколько я понимаю, все?
Киваю.
– Рада? – спрашиваю зачем-то.
– Было понятно сразу, что не навсегда этот ваш роман. Жаль…
– Ой, да не ври ты! – злюсь я.
Жаль ей, конечно!
– Тебя жаль, дурочка. Знаю, что я некрасиво поступила, и расплатилась за это. Глупая бабская обида, что тебя предпочли мне – вот, что это было, – Вероника заворачивает на заправку. – Ты не против? Заодно поболтаем.
Отворачиваюсь к окну.
Против, не против… какое это имеет значение?
Абсолютно никакого.
