Элизабет Вернер
Проклят и прощен
Жертва была принесена в полном объеме. Но она не была напрасной. Вся вода, низвергшаяся с высоких гор, стремительно мчалась теперь через парк в низменность, а в нижнем течении реки начала спадать. Сила потока разделилась, а потому ослабела, вода медленно ушла от села, которому только что грозила, и деревня Верденфельс была спасена.
В лихорадочном возбуждении толпа застыла в ожидании; когда спасение родной деревни стало очевидным, взоры всех обратились к барону. Бледный от внутреннего волнения, он стоял спокойно, глядя как по его владениям широкой волной пронеслось разрушение, вызванное им самим. И когда сначала отдельные голоса, а потом и все остальные радостно возвестили, что вода пошла на убыль, что для села опасность миновала, в темных глазах Раймонда блеснул светлый луч, и из его груди вырвался глубокий вздох. Вместе с ним с плеч барона как будто упал тяжелый груз, долгие годы заставлявший его мучительно страдать.
Можно было подумать, что злой дух, пославший крестьянам бедствие, умиротворился принесенной жертвой. Еще работы не были окончены, как дождь уже перестал, а теперь внезапно переменился и ветер, в продолжение трех суток неустанно нагонявший тяжелые дождевые тучи. За горами на темном небе появился первый проблеск света.
Крестьяне начали переглядываться и перешептываться. Им хотелось открыто поблагодарить барона и в то же время было стыдно перед человеком, к которому они так долго относились, как к злейшему врагу. Все выталкивали вперед старшину и подбадривали его произнести маленькую речь. Но еще раньше к барону приблизился Вильмут, видимо, желая заговорить. Но в это время со стороны деревни подошел старик. Седые, мокрые от дождя волосы спутанными прядями свешивались ему на лоб, лицо выражало полное отчаяние. Это был Экфрид. В последние дни он лежал больной и, когда соседи сказали ему, что надо уходить, что вода грозит затопить деревню, он с трудом выбрался из дома и потащился вслед за женщинами и детьми, искавшими убежища в Шлоссберге. Вдруг разнеслась весть, что «фельзенекский барон» находится в самом опасном месте и обещает спасти деревню. Как это будет, никто не знал, но потом все услышали, что решено сломать защитную стену, и видели, как она взлетела на воздух. Тотчас вслед за тем явился Фельдберг и крикнул беглецам, что они могут возвращаться в свои дома, что барон отвел воду в свои сады, что в низине все пропало, а деревня спасена.
При этом известии у Экфрида вырвался душераздирающий крик, и он, не позволяя удержать себя, бросился прочь. Казалось, он на каждом шагу готов упасть, но смертельный страх гнал его вперед, пока он не добрался до того места, где собрались крестьяне. Здесь силы оставили его, и он упал у самых ног пастора.
– Мой Тони! – закричал он. – Рыбаки на Грундзее! Они утонут и Тони вместе с ними!
Вильмут вздрогнул, барон и все окружающие стояли, как громом пораженные. В лихорадочной тревоге никто не вспомнил, что на берегу уединенного озера стояла единственная во всей низине рыбачья хижина, которой должна была грозить неминуемая гибель.
– Мой бедный мальчик, мой бедный мальчик! – повторял Экфрид, все помыслы которого сосредоточились на одном этом пункте. – Вы взяли его от меня, ваше преподобие, вы отдали его туда, а теперь он должен погибнуть в водовороте! Отдайте мне моего Тони!
Лицо Вильмута покрылось смертельной бледностью; он прижал руки ко лбу, на котором выступил холодный пот. Молча, не в силах вымолвить ни слова, смотрел он на старика, требовавшего от него жизнь своего внука; ужасным испытанием этого дня еще не суждено было кончиться!
– Не надо так отчаиваться, Экфрид! – сказал барон Раймонд, раньше других пришедший в себя. – Без сомнения, можно будет помочь им, если вообще помощь окажется необходимой. В худшем случае у рыбака ведь есть лодка, в которой он может спастись со своей семьей.
– Если успеет, – заметил Пауль. – Вода вихрем понеслась в долину, а люди ведь совсем не ждали и не подозревали опасности.
Теперь и Грегор оправился, к нему вернулась прежняя энергия. Беззвучным, но твердым голосом обратился он к барону:
– Надо убедиться: со Шлоссберга видна вся низина, а лодка направится или сюда, или к бухдорфской возвышенности.
– Совершенно верно! – согласился Раймонд. – У нас не было выбора: для спасения деревни необходимо было разрушить стены, но три человеческие жизни – слишком дорогая за это цена! Останьтесь здесь, Экфрид, и отдохните! Будет сделано все, что только можно!
Он поспешно удалился вместе с Вильмутом и Паулем, за ними последовала большая часть крестьян.
Анна осталась с Экфридом, тщетно пытаясь успокоить его. Старик не выдержал, он хотел видеть и слышать все, что делалось, и, поддерживаемый сострадательными руками, тоже добрался до Шлоссберга.
Открывавшийся оттуда вид не внушал надежды. Уже почти вся низменность была под водой, ежеминутно поднимавшейся, так как через парк все еще катились бурные волны, хотя и не с первоначальной яростью, и направлялись прямо к маленькому озеру Грундзее.
На берегу его можно было различить рыбачью хижину, уже со всех сторон окруженную водой, которая, вероятно, уже давно начала проникать в дом через двери и низкие окна. О судьбе обитателей хижины в эту минуту невозможно было догадаться, так как на пустынной поверхности воды не было видно лодки. Не больше третьей части всех жителей осталось у деревни на случай нового подъема воды, остальные, так же, как и прислуга из замка, собрались здесь. Все были в страшном волнении и обменивались тревожными замечаниями. Пауль стоял с Анной и пришедшей Лили, стараясь убедить их, что рыбаки могли своевременно укрыться в безопасном месте. Лили верила ему безусловно, но Анна, ни слова не возражая на его утешения, не сводила взора с лица Раймонда, стоявшего на выступе холма рядом с Вильмутом.
– Боюсь, что наводнение застало их врасплох, – сказал барон, пристально глядя в принесенную из замка подзорную трубу. – Похоже, они не успели отвязать лодку и спаслись на крыше. Там что-то виднеется, но трудно что-нибудь различить сквозь туман.
Он передал трубу пастору, и тот направил ее в ту же сторону. Эти двое мужчин, до последней минуты остававшиеся врагами, теперь стояли рядом, обмениваясь замечаниями, словно это само собой разумелось.
– Люди на крыше, – решительно сказал Вильмут после короткой паузы. – Они подают сигналы об опасности… лодку угнало… им до нее не добраться.
И он указал на темный предмет вдали, который можно было принять за плывущее бревно. В трубу он разглядел, что на самом деле это была маленькая рыбачья лодка. Видимо, в первую минуту ее оторвало от привязи, а поток отнес ее в противоположную сторону. А ведь только в ней одной было спасение, больше негде было достать лодку в горной деревне: для диких горных речек не годились даже самые легкие челноки.
– Остается только быстро сколотить плот, – сказал Райнер. – Если мы все примемся за работу, он живо поспеет, и на рассвете можно уже будет отправиться туда. До тех пор они, может быть, выдержат.
– До тех пор они не выдержат, – объявил Вильмут. – Я знаю этот домишко: в несколько часов течение разрушит его ветхие стены, и дом погибнет еще до наступления ночи. Необходимо помочь им немедленно. Мы должны туда добраться, все равно каким образом!
– Постойте! – крикнул Верденфельс, осененный счастливой мыслью. – На пруде замка есть маленькая лодка, которую на зиму убирают. Фельдберг, где она?
– Не знаю… вероятно, где-нибудь на ферме, – нерешительно произнес управляющий.
– Так посмотрите сейчас же и прикажите немедленно принести ее сюда. Торопитесь!
Фельдберг поспешил к ферме, до которой вода не дошла, так как она стояла на возвышенности.
– Это делу не поможет, пока течение будет так стремительно, – с сомнением проговорил Райнер. – Посмотрите только, как крутится вода! Хотел бы я посмотреть на смельчака, который решится отправиться туда! Назад он уже не вернется!
Раймонд Верденфельс не возразил ни слова, но его взгляд невольно встретился со взглядом священника. На немой вопрос последовал немой ответ, но мужчины поняли друг друга. Барон отвернулся и спокойно произнес:
– Люди найдутся, была бы лодка!
Анна также заметила и поняла этот обмен взглядами. Как только Раймонд подошел к ней, она судорожно схватила его за руку и, отведя в сторону, спросила, едва переводя дыхание:
– Что ты хочешь делать? Подвергнуться смертельной опасности, оставив меня в неописуемом страхе? Разве ты не принес уже достаточно жертв? Вот стоят сотни спасенных тобой людей, пусть они и помогут рыбакам!
– Из них ни один не отважится, кроме, может быть…
– Грегора! Я знаю, я видела это по его глазам. Так пусть он попытается спасти их один, он должен искупить свою вину, и он это сделает!
– А мне разве не надо ничего искупить? – спросил Раймонд так тихо, что его слышала одна Анна. – Вспомни тот час в Фельзенеке, когда я открыл тебе свое прошлое. Первой жертвой огня сделался дом Экфрида, а его единственного сына вытащили мертвым из-под развалин. Теперь там, у рыбаков, его внук, единственное, что осталось у старика, чем он дорожит. Я в долгу у него за человеческую жизнь. Дай мне прогнать последнюю тень, которая еще грозит мне из далекого прошлого!
Ты ведь знаешь, как часто в Венеции я один отправлялся на Лидо при сильном волнении и как хорошо умею справляться с волнами.
– Море не так опасно, как этот стремительный водоворот и те обломки, которые он несет с собой! Неужели мне суждено увидеть, как ты погибнешь в нем? Останься, Раймонд! Ты не можешь ехать, если я тебя прошу, умоляю остаться!
– Если ты потребуешь – я останусь, но, я знаю, ты не потребуешь этого от меня.
– А я все-таки требую! – сказала молодая женщина с энергией отчаяния. – Я имею право на твою жизнь, теперь она принадлежит мне, и я не хочу потерять ее!
Их разговор был прерван приходом Фельдберга, сообщившего, что лодка оказалась в сарае на ферме; тут же вслед за ним принесли маленькую, хорошенькую лодочку, предназначавшуюся для плавания по тихому, спокойному пруду и совершенно не приспособленную для крайне опасной поездки.
– Это не годится! – сказал Пауль. – Такая хрупкая вещь не выдержит напора волн: первое же бревно, на которое она натолкнется, пустит ее ко дну. Брось эту мысль, Раймонд! Было бы просто безумием отправиться на таком утлом суденышке, а уже назад на нем вернуться совсем невозможно!
Теснившиеся вокруг лодки крестьяне вполне разделяли мнение молодого барона. Оставалось только делать плот и дожидаться утра. Может быть, рыбачья хижина еще и устоит до тех пор, может быть, Господь смилостивится над ними.
В это время Экфрид, едва удерживаясь на ногах, протеснился сквозь толпу и с трудом проговорил:
– Если никто не решается – поеду я! Пустите меня, я хочу попробовать!
– С ума ты сошел, старик? – со своей обычной грубостью крикнул Райнер, отталкивая его. – Ты еле на ногах стоишь, где же тебе поднять весло и править лодкой? На это нужны не такие силы!
Экфрид сам сознавал свою слабость, и сила, которую ему придало отчаяние, так же скоро погасла, как и вспыхнула. Ломая руки, он обводил глазами присутствующих, ища помощи и нигде не видя утешения.
Вильмут подошел к лодочке и стал внимательно осматривать ее, затем поднялся и прежним повелительным тоном произнес:
– Кто из вас умеет обращаться с рулем? Грести берусь я.
– Вы, ваше преподобие? – воскликнул Райнер, в изумлении отступая от него. – Вы хотите сами? Нет, это невозможно!
– Так будет! – последовал холодный, решительный ответ. – Когда я был еще мальчиком, мне иногда приходилось грести, и уменья у меня, вероятно, хватит. Но теперь дело за рулевым. Нет ли между вами кого-нибудь, кто может и хочет взяться за это?
Общее молчание было ответом на его вопрос. Жители горных стран умели хорошо обращаться с ружьем, но править лодкой их не учили. Они с ужасом глядели на своего пастора, отважившегося довериться коварной стихии, только что грозившей им гибелью, и никто не выражал желания последовать его примеру.
– Ты видишь, Анна, никто не решается! – вполголоса сказал Раймонд. – Ты и теперь хочешь удержать меня?
– Ради Бога, что ты вздумал? – вмешался Пауль, услышав эти слова. – Неужели ты хочешь отправиться в лодке? Не позволяйте этого, дорогая Анна, удержите его! Он ведь только что выздоровел!
Анна не отвечала. Еще недавно она сама побуждала Раймонда идти спасать крестьян, а теперь обеими руками держала его за руку и не хотела отпускать от себя. Она тогда не думала, что дело будет идти о жизни и смерти.
– Я этого не допущу, – продолжал Пауль. – Лучше я сяду в лодку и попытаюсь…
Он не мог продолжать, так как Лили с криком ужаса бросилась ему на шею, громко уверяя, что умрет от страха, если он покинет ее.
– Ты должен остаться, Пауль, – сказал Раймонд с присущей ему спокойной решимостью. – Посмотри на свою невесту! Прежде всего ты должен думать о ней.
– А ты? Разве ты не в таком же положении?
– Я? – В глазах Раймонда опять, как молния, сверкнул ясный луч. – Этой поездкой я должен заслужить невесту и счастье. Анна, ты по-прежнему требуешь, чтобы я остался?
Взоры молодой женщины устремились к тому месту, где трое людей в смертельном страхе ожидали спа-сения. Медленно выпустила она руку Раймонда и проговорила дрожащими губами:
– Ступай! Господь сжалится над нами!
– Спасибо! – тихо, но искренне и Горячо произнес Раймонд и быстро подойдя к крестьянам, приказал: – Спускайте лодку! Я буду править.
Со всех сторон послышались бурные возражения. Люди не хотели отпускать в опасный путь ни своего помещика, ни пастора, все стали громко просить и отговаривать, но Вильмут сразу положил этому конец:
– Нельзя терять ни минуты. Спускайте лодку! Вы готовы, господин Верденфельс? Я готов!
Крестьяне поняли, что дальнейшее сопротивление бесполезно. Дюжина здоровых рук схватила лодку, и через минуту она уже качалась на воде. Вильмут уже собирался занять свое место, как вдруг в последнюю минуту к нему подошел Райнер.
– Возьмите меня с собой, ваше преподобие! – решительно сказал он. – У меня пара здоровых рук, которые могут пригодиться вам. Вы с бароном одни не справитесь.
– Садись! – также коротко ответил Вильмут.
Раймонд протянул руку провожавшему его племяннику.
– Прощай, Пауль! Если я не вернусь – позаботься об Анне. Теперь она найдет брата в муже своей сестры.
В ответ молодой человек крепко пожал ему руку. У него достало бы мужества пуститься навстречу опасности, но он не в силах был перенести отчаянные рыдания маленькой Лили. Ему было непонятно, как мог Раймонд ставить на карту свое с таким трудом завоеванное счастье ради спасения чужих ему людей, не понимал он и его невесты, которая могла отпустить его.
Раймонд занял место у руля. Первые удары весел далеко вынесли лодку, и вскоре она достигла подхватившей ее быстрины. Утлое суденышко качалось и вертелось в водовороте, выбраться из которого было в высшей степени трудно и опасно. Но оба гребца прилагали все свои силы, а руль был в надежных руках Раймонда. Эти белые, почти прозрачные, с виду слабые руки умели подчинять себе дикого Эмира, заставляя его делать безумно смелые прыжки через пропасти, они и здесь доказали свое умение и силу. После минутной борьбы с волнами лодка выбралась на настоящий путь и быстро понеслась вперед, лавируя среди плавающих стволов и обломков плотин, которые при первом столкновении могли раздавить ее.
Воздух между тем стал заметно чище. Горы начали выступать из тумана, но зато последний стал спускаться в долину, сгущаясь над поверхностью воды. Рыбачья хижина совершенно скрылась из глаз, даже лодку можно было видеть лишь очень недолгое время, затем и она исчезла в тяжелом, мутном тумане.
Из деревни стали поступать хорошие известия. Выше сделанной в стене бреши вода больше не поднималась, достигнув, по-видимому, высшей точки; она уже не так бешено, как сначала, врывалась в приготовленное для нее отверстие. Волнение стало утихать, и теперь можно было вернуться в лодке, если бы удалось избегнуть главного течения, хотя опасность все еще не миновала.
Прошло почтя два часа, уже спускались сумерки. Вся низменность была окутана сероватым паром, из которого доносились шум и плеск почти невидимой воды. Быть может, за этой туманной завесой те, кому грозила опасность, вместе со своими спасителями боролись за свою жизнь, и никто не мог прийти им на помощь, никакой призыв не мог достичь до них!
Анна стояла на том же самом месте, где ее оставил Раймонд. Она не слышала утешений Пауля и Лили, не видела ничего вокруг себя. Бледная, безмолвная, она вглядывалась в туман, в котором исчез Раймонд, в волны, уже сомкнувшиеся, может быть, над его трупом. Возле нее стоял на коленях Экфрид и молился, прочие молча стояли вокруг них, бессильные чем-нибудь помочь.
Вдруг молодая женщина вздрогнула. Она заметила то, чего еще никто не видел. В тумане что-то двигалось и по мере приближения становилось все яснее. Уже можно было различить очертания лодки и наконец – фигуры сидевших в ней людей.
Медленно, с невыразимым трудом подвигалось вперед маленькое суденышко. Как ни старались плывшие в нем удаляться от середины, им все же приходилось бороться с сильным течением. На дне лодки, между двумя напряженно работавшими гребцами, сидели скорчившись двое людей, окоченевшие от холода и сырости, обезумевшие от перенесенного смертельного страха; а у ног барона, обеими руками державшего руль, сидел ребенок, в страхе обнимавший его колени и прятавший в них свое личико, чтобы не видеть пенящейся воды.
Все бросились навстречу прибывшим. Мужчины прыгали в воду, со всех сторон на помощь протягивались руки, громкие голоса радостно приветствовали лодку.
– Мы привезли всех троих! – закричал Райнер, первый выпрыгивая на берег. – Мы приехали как раз вовремя – дом уже шатался, когда мы приставали, и рухнул вслед за нами. Ну, и пришлось же поработать на обратном пути! Я думал, что не справимся с течением, но господин барон и наш пастор выдержали, точно они из железа!
Вильмут поддерживал рыбака и его жену, с трудом державшихся на ногах, а Раймонд Верденфельс, вышедший из лодки последним, держал на руках маленького Тони. Мальчик уже не боялся «фельзенекского барона», рука которого вытащила его из погибавшего дома и провела лодку сквозь туман, через страшные волны. Ребенок обеими руками обнимал барона за шею и не хотел расставаться с ним.
Взглядом и улыбкой послав привет Анне, встретившей его на берегу, Раймонд повернулся к стоявшему рядом с ней Экфриду и сказал:
– Экфрид, вот ваш Тони! Передаю его в ваши руки здоровым и невредимым. Получайте его!
Это был ответ на те самые слова, которые Экфрид, издеваясь, бросил ему в порыве бешенства, когда его поймали на поджоге. Лицо старика странно передернулось, он молча, пристально посмотрел на барона, потом протянул руки к внуку. Когда белокурая кудрявая головка ребенка прижалась к его груди и с заплаканного личика на него глянули голубые глазки, лишь тогда старик полностью осознал, что ребенок спасен. Лишь тогда к нему вернулись жизнь и способность двигаться. Он прижал к себе мальчика и с криком, в котором слышалось рыдание, упал на колени перед человеком, которого так долго и так страстно ненавидел.
Не стесняясь присутствием многочисленных свидетелей, Анна бросилась на шею к Раймонду, а он не выпускал ее из объятий, словно они были одни в целом свете. К ним подошел Грегор Вильмут, и во взгляде, которым он окинул их, не было больше ненависти. Теперь, когда он сам помог спасти людей, у гордого священника нашлись наконец слова, которые раньше он не мог выговорить, и он произнес их так громко, что все присутствовавшие слышали:
– Благодарю вас, господин Верденфельс, от имени деревни, которую вы спасли. Без вашей великодушной жертвы она погибла бы, а ее жители стали бы нищими.
– Вы также, ваше преподобие, спасали то, чем я должен был пожертвовать под давлением опасности, – с глубокой серьезностью ответил Раймонд. – Два часа мы рядом боролись за три человеческие жизни и спаслись только чудом. Я думаю, мы можем не возвращаться к прежней вражде.
Он протянул руку, но, когда Вильмут положил в нее свою, Анна испуганно воскликнула:
– Что это, Грегор? Твои руки в крови!
– От работы, – спокойно ответил Грегор.
Его ладони действительно были покрыты кровью от непривычного труда, и этими израненными руками он продолжал грести точно так же, как греб Райнер своими привычными к работе здоровыми кулаками.
– Раймонд, из деревни только что пришли сказать, что и в верхней части течения вода пошла на убыль, – сказал подошедший Пауль. – Больше нечего опасаться, ветер окончательно переменил направление.
Он указал на горы, все более очищавшиеся от тумана. Только что вынырнул из облаков увенчанный снегом Гейстершпиц и бросил взгляд вниз на все причиненное им зло. Давно-давно он послал ту бурю, которая разносила огонь от одного дома к другому, и обратила Верденфельс в груду пепла; на этот раз он согнал вниз горные потоки из глетчеров, грозившие гибелью. Но сейчас деревня осталась целой и невредимой; вода скрыла под собой лишь богатые владения барона Верденфельса, и в этих волнах погас последний отблеск того пожара, погасла последняя искра вместе с прежним отлучением и проклятием.
Из деревни донесся вечерний благовест. Колокола с самого рассвета грозно призывавшие на помощь, теперь снова вернулись к своему прежнему звону, призывая к благодарственной молитве.
И все верденфельсцы увидели, как их помещик, которого они так боялись, отлученный от церкви, проклятый «фельзенекский барон», первый опустился на колени и преклонил голову, как его примеру последовала его невеста, а затем и Пауль с Лили. Тогда и все крестьяне опустились на колени. Полными, могучими звуками разносился в воздухе колокольный звон, присоединяясь к притихшему шуму укрощенной стихии. Больше ничего не было слышно. Даже священник, стоявший посреди коленопреклоненной толпы, не проронил ни слова, когда, поднимая окровавленные руки, призывал благословение Божие на склонившихся перед ним прихожан.
