Ярослава А
Партизанка, или Как достать начальство
Сделала глоточек кофе и зажмурилась от удовольствия.
– Забыли.
– Нет, не забыли, – возразил Васек.
И взгляд такой, как у побитой собаки. Вот уж не думала, что грозный Луганский может быть таким.
– Я вел себя как последний баран.
– Козел, – мигом поправила я.
– Это еще почему? – возмутился он.
– Ты ж хочешь загладить вину? – шикнула на него я. – Вот и не придирайся.
Тут он так тепло и по-мальчишески улыбнулся.
– Чего? – насторожилась я.
– Ты ко мне на «ты».
И радуется, как кот первым лучам мартовского солнца. Дурачок, ей богу! Благоразумно решила промолчать. А то ответы вертелись на уме один язвительнее другого.
– Я давно уже не ухаживал за девушкой, – словно извиняясь, начал Васек свою пламенную речь, – признаюсь, необходимости не было. Вся эта романтическая лабудень – не моё.
Понимающе покивала. Точно, не его.
– Но, я надеюсь, ты не откажешься сходить со мной куда-нибудь?
Моська у него такая невинная сделалась, как у деда Сени, когда его баб Валя за припрятанную бутылку за печкой распекала.
– Я не встречаюсь с начальством, – мягко напомнила я.
Глаза Васька мгновенно потухли.
– Но возможно сделаю для тебя небольшое исключение, если поможешь забор у дедов новый поставить.
А что?! Просто так на свидания со всякими директорами мы не ходим.
Вечером за чашечкой натурального кофе, которым любезно угостил меня Андрюха, неизменно верный своему ночному режиму, я размышляла. И мысли были невеселые. То ли усталость сказывалась, то ли просто нервы, но разговор, подслушанный накануне, не давал покоя. Не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что речь шла о продаже доли в бизнесе. Причем собственником этой доли был, как ни удивительно, Луганский.
Выходит он здесь не просто наемный работник, а совладелец. Скорее всего, доля его совсем небольшая, но она всё же имелась. Самым подозрительным были слова юриста о некой сделке. И, судя по реакции директора, сделка эта была как-то напрямую связана с продажей его доли.
А тут еще этот грандиозный проект. И спешное составление бизнес-плана. Все это было более чем странно.
Может, я себя попусту накручиваю? Спросить у Андрея? Не расскажет. Дружба дружбой, а работа и конфиденциальность информации – святое.
Внутренний голос ядовито шептал, что я совсем свихнулась. Сдалась бы мне эта деревня с его колхозом. Пускай олигархи, вроде господина Петермана, что хотят, то и творят.
Зловредный голос, тот, что глас разума, был благополучно задвинут куда подальше. Я решительным движением руки открыла крышку ноутбука и в поисковике набрала «Ян Петерман». К огромному разочарованию, ничего путного не обнаружилось. Только перечисление всех его заводов, яхт, пароходов и так далее по списку. Никакой личной информации и тем более фотографий не нашлось. Печалька…
Раздраженно захлопнула ноутбук и стала собираться домой. Делала всё на автомате, а мозг продолжал напряженно работать. И так я задумалась, что чуть не пропустила одну очень занимательную сцену.
Юрист, весь всклокоченный и помятый, с каким-то свертком в руках на цыпочках крался в сторону бухгалтерии. В коридоре было темно, и он меня благополучно не заметил.
Звякнули ключи, и чуть слышно скрипнула железная дверь в святая святых Елены Васильевны. И что ему там понадобилось в столь поздний час? Сервер взломать собрался? Да Ленка ему бы и так все дала и без взлома.
Говорят, любопытство кошку сгубило. Я, видимо, не зря кошек люблю – в их породу пошла. Прижалась спиной к стене, стараясь быть как можно менее заметной, и стала ждать.
Не прошло и пяти минут, как юрист появился в дверном проеме. Оглянулся и, быстро заперев дверь, пошел в свой кабинет. Заметила, что в руках у него ничего не было. Значит, таинственный сверток он оставил в бухгалтерии. Очень интересно.
Отлипла от двери и, стараясь не шуметь, спустилась вниз. Пора двигать домой, а то от недосыпа морщины появятся раньше времени.
Глава
5
Жизнь в колхозе шла своим чередом. Наступила почти середина лета, и все производственники в спешном порядке готовились к началу уборочной кампании. Работа в мех. мастерской не просто кипела, а горела и плавилась. Трактористы, на пару со стареньким сварщиком дядей Петей, ремонтировали жатки с комбайнами. Я не переставала удивляться находчивости простого русского человека. Комбайны, образца тысяча девятьсот какого-то года, были ходячими развалинами. Каким-то совершенно непостижимым образом мужики умудрялись собрать из этого металлолома вполне работоспособный агрегат. То ли потому, что выхода иного у них не было, то ли из-за того, что дядя Петя всё время варил в пьяном состоянии. К слову, его трезвым уже лет десять никто никогда не видел.
В спешном порядке расчищали, белили и подметали ток, подготавливая его к приемке зерна. Калибровали весы и затаривались соляркой. Я же озадачилась расценками на уборочные работы. Те, которые существовали, меня крайне не устраивали. Нужно было с этим что-то делать.
– Я это согласовывать не буду, при всем моем уважении к тебе, – заявил Луганский, поднимая глаза от документа с расценками.
– Почему это? – поинтересовалась я.
– Их дальше не пропустят.
– Вот когда не пропустят, тогда и будем думать. Поставь свой автограф.
– Это бессмысленная трата времени, – упирался он.
Я начинала тихонько злиться.
– Подписывай, – прошипела я.
Луганский судорожно сглотнул, но уверенно покачал головой.
– Если не подпишешь, я поеду самолично в город и согласую без твоей подписи, – предупредила уже не на шутку взвинченная я.
– Вперед и с песней, – ухмыльнулся Васек и протянул мне документы. – Потом посмеюсь, когда Глеб Игнатьевич вышлет обратно бандероль с твоими прекрасными конечностями.
Мои глаза предупреждающе сузились. Сейчас я походила на кобру, готовую в любой момент броситься на врага. Ну, мне, по крайней мере, очень хотелось так выглядеть.
– Спорим, что я его уговорю, – сказала я, протягивая ладонь.
Глаза директора хитро блеснули.
– На поцелуй.
Вот знает, гад, что нужно просить то, чего ему просто так не обломится.
– Договорились.
Мы решительно пожали друг другу руки. Васек обхватил мое запястье и дернул на себя. Да так, что я почти распласталась на его столе.
– Проиграешь, солнышко, – сексуально понизив голос, выдохнул он мне в ухо.
И так у него это получилось, что мурашки прошлись по всему позвоночнику. Хулиган!
Я в ответ коварно усмехнулась.
– Посмотрим.
Многообещающе подмигнула и мягко высвободила свою ладонь. Васек нахмурился и, не сводя с меня подозрительного взгляда, заметил:
– Что-то мне подсказывает, что я сильно продешевил.
Что я на это могла ответить?
– Может быть, Василий Михайлович.
Теперь-то он, как никто другой, знал, что на меня где сядешь, там и слезешь. В минувшие выходные мужчина лично убедился в моих садистских наклонностях, когда делал забор. Васек, когда соглашался на данное мероприятие, не знал, что забора не меньше, чем картошки. Он, бедный, еще после нее, родимой, не отошел.
Я же, осознав, что в воздыхатели попался не просто бугай, а бугай, у которого руки откуда надо растут, вцепилась в него мертвой хваткой. Да так, что к тому времени, как забор был закончен и даже покрашен, у Васька не оставалось сил на то, чтобы идти со мной на свидание.
Вышла из кабинета полная решимости выиграть пари во что бы то ни стало. Улыбнулась своим мыслям. Директор еще не знает, что я у него запрошу в случае его проигрыша.
Тут взгляд упал на нашу секретутку. Она с самым безобидным видом красила ногти лаком своего любимого баклажанового цвета. Вонь из-за этого в приемной стояла неимоверная.
– Тамара Сергеевна, – как рявкну я дурным голосом, – вы не слышали, как вас директор звал?
Она подпрыгнула на своей объемистой части тела, как ужаленная, чуть не опрокинув пузырек с лаком.
– А?
– Вас Василий Михайлович зазвался. Просил кофе и конфеты. Срочно!
Эта клуша, словно заспанная муха, наконец очнулась и подорвалась к двери директорского кабинета. Я остановила ее предупреждающим жестом.
– Осторожнее, он там та-а-акой злой.
Тамара Сергеевна уже по опыту знала, что если у Луганского побывала я, то он орет на всех как потерпевший. Глазки ее забегали в поиске выхода из ситуации.
– Что ж делать? Конфет-то нету, – она бросила на дверь страдальческий взгляд. – Я тогда сразу в магазин. Ага?
– Да-да, – закивала я.
Шумя, как стадо слонопотамов, баклажаниха схватила из сейфа деньги и поскакала в магазин. Я злорадно потерла ручки. Сделал гадость – сердцу радость.
Вышла из приемной вслед за Тамарой Сергеевной и решила не терять времени даром, а готовиться к встрече с финансовым директором. Пришла в свой уже уютный и обжитой кабинет и опустилась в белоснежное кожаное кресло. Любовно погладила его. Всё же есть от Васька польза. Вот какое я у него кресло отжала. Андрюха обзавидовался.
И когда я уже настроилась на рабочий лад и вовсю шерстила положение об оплате труда компании «Статус», в коридоре послышался Васьков рев:
– Тамара Сергеевна!!!
Разумеется, ответом ему стала тишина. Раздался грохот его двери и всё стихло. Я снова углубилась в чтение.
Где-то минут через пятнадцать послышался топот на лестнице. Баклажаниха тащилась с магазина. Я улыбнулась и зажмурилась в предвкушении. Три. Два. Один.
– Где вы были?! – раздался громовой голос Луганского и, судя по интонации, уже в ярости.
– Я?! – пропищала удивленная баклажаниха ему в ответ.
– Ну не я же! Почему, когда вы нужны, вас вечно не бывает на рабочем месте?!
– Я в магазин ходила, – пролепетала она.
– Какой магазин?! – взревел Васек. – Быстро отправьте факс в госплемстанцию, пока я вас не оштрафовал за такие вольности.
И под занавес хлопнул своей дверью так, что у меня стол дрогнул. Жалела ли я секретаршу. Ни капельки. Это хоть и не самая достойная месть за все ее подставы. Но всё равно на душе стало легче. Я говорила, что у меня обостренное чувство справедливости?
Именно данное чувство меня и подтолкнуло на следующее утро собраться и поехать в управляющую компанию. И поскольку играть предстояло на полную катушку, решила не размениваться по мелочам и заставить финансового директора утвердить новое положение об оплате труда, которое кардинально отличалось от старого.
Над его разработкой корпела половину прошлой ночи. Васек даже стал переживать по данному поводу. Заботливый мой… Каюсь, подсела на его заботу, как кошка на валерьянку. Вот так и окольцовывают нас, молодых, красивых и свободных. Что-то не в ту степь понесло…
В итоге после вчерашнего рандеву с положением выглядела, как после похорон, причем собственных. Слава богу, есть в нашей жизни косметика. Я старательно замазала тональным кремом жуткие круги под глазами, наложила румяна и вперед и с песней.
– А помирать нам рановато, есть у нас еще дома дела-а-а, – напевала себе под нос, пока одевалась.
Я в последнее время пристрастилась к патриотическим песням. Деды часто как засядут вечерком на крылечке и начинают распевать фронтовой репертуар.
Соорудила на голове нечто вроде высокой стильной прически. Надела нежно-зеленое летящее платье с тонким золотым пояском и всё те же бежевые босоножки. Критически рассмотрела себя со всех сторон в зеркале и осталась вполне довольна результатом. Сегодня я была настоящей дамой. Завершила образ недорогой бижутерией и выскочила на улицу. Там баб Вала подметала двор.
– Какая ты сегодня красивая. На свидание либо собралась после работы? – улыбнулась старушка, не отрываясь от дела.
– Если у меня и будет свидание, то только с финансовым директором.
– Как так? – удивилась она. – А как же Васенька? Нам других зятьев не надобно.
Вот значит, как. Теперь он для них Васенькой стал. Понятное дело, с забором все прошлые выходные занимался. Для них покойный сын столько не делал, сколько Луганский во имя своей пламенной любви ко мне.
– По делу это, – поспешила успокоить я баб Валю.
– Если по делу, тогда ладно. А то смотри у меня! – старушка пригрозила своим тощеньким кулачком и принялась дальше мести.
Город встретил меня жарой, дымом от горящей мусорки и пробками. Последнее было самым неприятным. Отвыкла я от всей этой суеты за последнее время и сейчас уныло подпирала кулачком подбородок, рассматривая ничем не примечательный городской асфальт.
В пробке я стояла уже не меньше получаса. И всё благодаря двум фурам и мужику на темно-синем «Форде», что раскорячились на перекрестке самым некрасивым образом. Кто был виноват в аварии, так сразу и не разберешь. На соседней улице был крупный складской комплекс. И фуры явно ехали туда для разгрузки. Поскольку с их стороны тоже образовалась пробка, то водилы не долго думая выехали на перекресток в надежде проскочить. Но тут светофор переключился, а они так и остались на перекрестке. Не столько наглость, сколько глупость с их стороны. В итоге мужик на синем Форде, видимо, очень спешащий товарищ, не придумал ничего лучше, как проехать через небольшое пространство между фурами. В итоге встреча двух фур и Форда прошла со счетом два-ноль в пользу фур. Потому как фурам хоть бы хны, а у Форда пробиты передние стекла, с обеих сторон покорежены двери.
Я флегматично наблюдала, как хозяин Форда рвет на себе волосы и матерится, явно подсчитывая, во что ему обойдется ремонт своего авто, как подошла моя очередь. Осторожно, стараясь не оторвать все колеса, переехала через трамвайные рельсы вслед за серебристой Волгой и двинулась вперед.
Головной офис компании «Статус» находился в центре города в громадной «свечке» с пафосным названием «Престиж». Парковочные места у компании были в подвале, но я не стала рисковать. Сомневаюсь, что ради моей скромной персоны забронированы несколько лишних мест. Поэтому припарковалась за квартал от здания и быстрым шагом направилась к зданию.
Когда устраивалась на работу, еще тогда восхитилась богатству офисных интерьеров и обстановке благодушия. Сейчас же секретарь на ресепшне вызывала острое чувство неприязни. Вся такая ухоженная, зализанная, свежая. Аж противно стало.
Ослепительно улыбаясь, секретарь внимательно выслушала меня и набрала номер по внутреннему телефону. Я начинала потихоньку раздражаться. Может, характер у меня такой вредный, а может, город так действует. Только малейшее промедление неимоверно начинало злить.
И когда наконец-то, слава богу, секретарша проводила меня к кабинету Глеба Игнатьевича, нервы начали сдавать. Я с этой работой скоро на успокоительное перейду или сопьюсь.
Финансовый директор был еще страшнее, чем запомнился. С масляной улыбкой он предложил сесть и приготовился выслушать цель моего визита.
Я грациозно опустилась в кресло напротив Глеба Игнатьевича, томно улыбнулась и начала излагать:
– Глеб Игнатьевич, я хотела внести некоторые предложения, касающиеся усовершенствования оплаты труда. Работа моих предшественников оставляла желать лучшего, поэтому я взяла на себя труд и подготовила некоторые документы.
Я протянула ему флешку с положением и приказом. Мужчина не шелохнулся. Если до этого его лицо изображало легкое недоумение, смешанное с неприязнью, то теперь и вовсе стало каменным. Чует моя красивая попа, что прокололась я на первых же словах. Дипломатка, блин, недоделанная.
– Как вы уже заметили, экономист, работавший до вас, не справлялся со своими обязанностями, поэтому систему оплаты труда разрабатывал лично я. Позвольте узнать, что именно вам не понравилось?
И посмотрел так, что мне в раз поплохело. Писец! Все слова как-то сразу закончились. Это надо же так облажаться с первых минут разговора.
– Э-э-э… полностью устраивает, – я невинно захлопала глазками, – сразу видна рука мастера…
На мгновение задумалась, как дальше себя вести и ничего другого не придумала, как пофлиртовать.
– У вас такой красивый галстук, – ляпнула первое, попавшееся на ум.
Каменная физиономия начальника постепенно разгладилась. Его рука непроизвольно погладила галстук. Видимо, его любимый. Медленно тонкие губы растянулись в самодовольной ухмылке.
– У меня превосходный вкус.
– Да-да, – отчаянно закивала я, хватаясь за соломинку всеми клешнями, – я сразу это заметила. Знаете, в наше время так редко встретишь человека с таким отменным чувством стиля.
Попыталась привлечь внимание к себе. Пусть немного рассмотрит меня и заинтересуется. А я смогу обратить себе в пользу этот мимолетный интерес. Приняла красивую позу, кокетливо взглянула. А этому очкастому телепузику хоть бы хны. Даже не глянул на мои красивые коленки. Обидно стало.
– Так что там с вашим положением? – спросил он, забирая из моих рук флешку.
Видимо, комплимент про галстук его немного смягчил.
– Не сочтите за наглость, но я решила немного дополнить имеющуюся систему оплаты труда.
Угу. А еще полностью вырезать и от прежней оставить только слова «положение» и «утверждаю». Про себя, как мантру, повторяла: «только не смотри дальше третьего листа, только не смотри».
Изящным движением руки Глеб Игнатьевич воткнул флешку в разъем и защелкал мышкой. Чем сильнее хмурилась и без того страшная физиономия мужчины, тем сильнее у меня начинало колотиться сердце. И когда оно уже стучало где-то в районе горла, фин. директор оторвался от экрана компьютера и, сложив руки домиком, проникновенно произнес:
– Евгения Николаевна, – так нежно-нежно, – это что за бред сумасшедшего?
И смотрит на меня, как на овечку Долли.
– Где?
Глеб Игнатьевич не удостоил меня ответом, порылся в своих ящиках и кинул мне на стол красную папку.
– Прежде чем заниматься самодеятельностью, нужно было ознакомиться с концептуальным подходом управления нашей компании, которая разработана лучшими немецкими менеджерами. И действующая оплата труда полностью соответствует самым высоким требованиям.
Да уж, опустил ниже плинтуса. Открыла папку и поняла, что никогда не видела сего документа.
– В первый раз это вижу, – невольно вырвалось у меня.
Глеб Игнатьевич с укором посмотрел на меня.
– Стыдно. При приеме на работу вас обязаны были ознакомить. Вам же давала Тамара Сергеевна копию трудового договора?
Я покивала, покивала. И тут до меня всё дошло. Вот, стерва! Дело в том, что наша баклажаниха совмещает обязанности колхозного отдела кадров. Поэтому и инструктаж работников проводит именно она на месте.
Пока в моем мозгу лихорадочно выносился вердикт под грифом «казнь баклажанихи», Глеб Игнатьевич положил перед моим носом флешку. Отметила про себя, что держал он ее едва-едва, двумя пальцами. Урод брезгливый!
– И что, вы даже смотреть до конца не станете? – язвительно спросила я.
– Вот когда приведете к соответствию, может и посмотрю. На мой взгляд, внесение каких-либо изменений нецелесообразно. На первый раз вам простительны ошибки – специалист молодой, неопытный….
Это типа тонкий намек, что Долли по сравнению со мной вундеркинд.
– Но впредь, будьте добры, не тратьте мое время понапрасну, – сказал как отрезал.
У меня не то, что крылья за спиной отвалились, уши поникли. Опустил, как говорится, ниже плинтуса. И вот сижу я перед ним, вся из себя уверенная в себе красавица, состоявшийся специалист, и выслушиваю о себе всю правду. После такого у кого хочешь не только уши, но и руки опустятся.
Робко, сама себе удивляясь, спрятала флешку в сумку и собралась восвояси, как внезапно дверь без стука распахнулась. Пахнуло тяжелыми женскими духами, и в комнату ворвалась высокая блондинка модельной внешности с ошалелыми глазами.
– Глеб Игнатьевич, – пискнула она, – там вас в конференц-зал просят. Срочно.
Я оценивающе стрельнула глазками в сторону блонди. Уж ее-то Глебушка должен оценить. Увы…
– Какого черта вы мне работать не даете спокойно. Пошла отсюда, – как рявкнул он.
А как посмотрел! Даже у меня коленки затряслись. Девица тоже затряслась, но, как оказалось, совершенно по другой причине.
– Глеб Игнатьевич, там Петерман п-п-приехал.
Теперь уже настал черед Глеба Игнатьевича полузадушенно пискнуть:
– Как приехал?
– Только что с самолета и сразу сюда. Приказал всем явиться как…, – блонди слегка запнулась. – В своей излюбленной манере.
Похоже, манера эта мужчине была хорошо известна. Он подскочил со своего насиженного места и заметался по кабинету.
– Он же должен был прилететь только на следующей неделе. У меня ни одного отчета готового нет.
Скорбно покачала головой, всем своим видом выражая сочувствие, а сама ехидно подумала, что не меня одну сегодня опустят по самое ниже некуда.
Глеб Игнатьевич засобирался, и они вместе с девицей покинули кабинет, оставив меня одну. Похоже, про существование моей скромной персоны они забыли напрочь.
Посидела минутку. Посмотрела на облачка за окном и плотоядно покосилась на компьютер очкарика. О, да!!!
Проигрывать Ваську пари не желала совершенно, и не потому, что не хотелось его целовать. Просто из вредности. И выход у меня из этой ситуации был только один.
Быстренько выглянула в коридор. Ни души. Вот и чудненько. Села на Глебушкино место и вздрогнула от ужаса. С экрана монитора на меня смотрел никто иной, как Брэд Питт с обнаженным торсом. Фи, как вульгарно. Тут-то я и засомневалась в правильности ориентации нашего непоколебимого финансового директора.
Встряхнула головой. Нет времени на посторонние мысли. Пробежалась глазами по панели с открытыми окошками. Он даже почту не закрыл. Потерла ручки в предвкушении. Отлично!
Вставила флешку. Решительно открыла почту и стала творить сущее безобразие. Первое письмо направлялось моему любимому Василию Михайловичу.
Что?! Я сказала «любимому»? Жара на меня как-то плохо действует.
Написала, что я, то есть Глеб Игнатьевич, очень доволен проделанной работой одного молодого, но очень способного специалиста. Не могла удержаться и не похвалить себя любимую. Также написала, что он согласовывал проект положения об оплате труда и направил на утверждение директору управляющей компании. Прикрепила файлик с положением и отправила письмо.
Второе письмецо было уже более сухим и было адресовано самому Макаренко – директору управляющей компании. В нем Глеб Игнатьевич просил утвердить новое положение.
Сделав свое черное дело, быстренько замела все следы и выскользнула в коридор, тихонько прикрыв за собой дверь. Осторожно, стараясь не цокать каблуками, пошла в сторону выхода. И чем ближе он был, тем отчетливее слышались громкие голоса. Выходит, конференц-зал находится прямо напротив приемной.
Осторожно выглянула из-за угла и застонала от досады. Дверь в конференц-зал была открыта настежь, так, чтобы приемная полностью просматривалась. Видимо, секретаря позвали писать протокол совещания. И она предусмотрительно оставила дверь открытой, чтобы присматривать за приемной.
Любопытно оглядела собравшихся. Похоже на совещании собралась вся верхушка управляющей компании. Все сидели и обсуждали какие-то сметы по строительству новой торговой базы.
А вот и немец. Господин Петерман оказался темноволосым импозантным мужчиной лет сорока. Симпатичный. В дорогом светлом костюме с надменным выражением на лице. Лицо породистое, аристократическое. Здоровый такой. В плечах не меньше Васька будет.
Тут мой взгляд зацепился за субъекта, который никак не вписывался в общую композицию. Это был довольно молодой человек в старых потертых джинсах и белой футболке. Худощавый, с резкими, почти птичьими, чертами лица. Сидел он подле Петермана, развалившись на стуле и скрестив руки на груди. Светлые волосы, нет, скорее патлы, были всклокочены так, словно их кто-то усердно жевал. Он почти не слушал, что говорит докладчик, а отрешенно смотрел в окно.
Тут слово передали Глебу Игнатьевичу, и тот, бледный как смерть, начал рассказывать про свою невероятную загруженность. Судя по круглым, как блюдца, глазам секретарши, жить Глебушке осталось очень недолго. Наблюдать за его падением в глазах общественности у меня не было никакого желания. Поэтому, пока все увлеченно его слушают, нужно сматываться.
На цыпочках двинулась в сторону двери. Вот тут-то госпожа удача решила, что ее для меня одной на сегодня слишком много. Моя нога подвернулась в босоножке, и я, самым позорным образом качнувшись в сторону секретарской стойки, задела факс. Он каким-то чудом не упал, но зато упала я, распластавшись на паркете, подобно прекрасной морской звезде.
Нужно ли говорить, что грохот от моего падения вышел знатный и все головы совещающихся повернулись в мою сторону?
– Твою дивизию, – простонала я.
С трудом отодрала свои конечности от паркета и поднялась. Блин, как головой треснулась.
Вы думаете, хоть кто-то поспешил на помощь даме. Аж пятьдесят раз. Только Петерман и второй, тот, что с гнездом на голове, повскакивали со своих мест, но я категорично выставила руку в останавливающем жесте.
– Не надо. Я сама.
Мужчины удивленно переглянулись между собой, но не сели. Вот она, европейская галантность. Наши толстопузы даже не шевельнулись помочь бедной-несчастной девушке.
Быстро подобрала свою сумку, ключи от Белочки, что выпали из ладони в момент падения, и поспешила на выход. Едва за спиной закрылась дверь, я услышала нарушивший тишину мужской голос с легким акцентом:
– Кто-нибудь потрудится объяснить, что это было?
Голос был хриплым, скрипучим. Говоривший явно много курил. Про себя отметила, что немец прекрасно горит по-русски. Если бы я не знала, кто он, то ни за что не признала бы в нем иностранца. Ах да, он наполовину русский. Елена Васильевна – его племянница, по-моему, двоюродная. Теперь понятно, что могучее телосложение – это у них семейное.
– Сотрудница нашего подразделения, – сипло промямлил, судя по голосу, Глеб Игнатьевич. – Она такая рассеянная.
– Имя у сотрудницы есть?
Невольно хмыкнула. Интересно, а он по нормальному спрашивать умеет или только с издевкой.
– Женя. Женя… Яковлева.
Спалилась по полной перед высоким начальством. Это ж надо быть такой неуклюжей! Прислушалась к разговору и с облегчением убедилась, что он перетек в рабочее русло. Слава богу! Очень не хотелось, чтобы кто-то выставил меня в очень нелицеприятном виде. Глебушка может.
Тут я вспомнила, что все-таки выиграла пари. Даже если очкарик поднимет бучу по поводу положения, мне не страшно. Комп его, почта его, стиль писем тоже его. Настроение сразу улучшилось. Ай да я! Ай да молодец! Удовлетворенно вздохнула и нажала на кнопку вызова лифта.
Где-то через час по московскому времени я припарковалась возле дома своих родителей и, пикнув сигналкой, поспешила в подъезд. У подъезда заседали бабушки и, как всегда, перемывали кости всем соседям.
– Гляньте-ка, идёт, идёт королевишна, – услышала громкий шепот за своей спиной, – всё никак не набегается. Замуж уж давно пора, а она никак не нагуляется.
– Кто ж ее возьмет с таким характером?! Сожрет любого мужика.
Обычно я не обращаю внимание на сплетни и пересуды за своей спиной. А тут так противно стало, что я резко обернулась и прожгла кумушек в цветастых платочках сердитым взором.
– Вам что, заняться больше нечем?! – рыкнула я. – Сидите тут, кости перемываете всем кому не лень. Лучше б внучков нянчили да варенья варили.
Кумушки испуганно вздрогнули и притихли, невинно хлопнув глазками. Ни дать ни взять – старушки божьи одуванчики.
– Стыдно, уважаемые!
Бабки как воды в рот набрали, но стоило мне закрыть дверь подъезда, снаружи раздалось:
– Точно никто не возьмет.
– Вот-вот. Мегера.
Не стала больше слушать пенсионерок. Нервов на всех не напасешься. Вбежала по лестнице на второй этаж, где жили мои родители, и позвонила в дверь.
– Женька?! – удивленно уставился на меня папа.
– Что, не ждали?
Отец пропустил меня в крошечную прихожую, забирая сумку и коробку с печеньем, что я купила по дороге.
– Мы ждали тебя к выходным.
Тут из комнаты выплыла мама и кинулась обнимать и целовать. Меня усадили за кухонный стол и стали расспрашивать, что да как на новой работе. Рассказывала всё как на духу. Но о взаимоотношениях с директором решила умолчать. Мама такая мнительная.
– Ты так загорела. Похорошела. Уж не влюбилась ли? – заподозрила родительница.
– Мама, какая любовь, когда уборочная на носу? – фыркнула я.
И, полностью противореча моим словам, зазвонил мобильник, и на экране высветилось: «Васёк». Мама посмотрела мне через плечо.
– Кто это?
– Да так, – пожала плечами я, – начальник.
– Тогда отвечай скорее. Вдруг на работе чего случилось? – запереживал папа.
– У меня обед, – категорично отрезала я и сбросила звонок.
Потом перезвоню. Но только я взяла кружку с чаем, телефон снова завибрировал, извещая о том, что Луганский так просто не отстанет. Вздохнула и сбросила снова. Родители обменялись недоуменными взглядами, но расспрашивать не стали.
Мы пили чай, и только мой телефон нарушал наше добродушное общение. Пять сообщений, десять пропущенных, и мое терпение лопнуло. Под подозрительными взглядами предков бросила виновника нервного тика в сумку, а ее в зал на кресло. И только села за стол, как снова раздался треск. Это телефон скатился к ключам и теперь дребезжал об них. Нервы кончились. Метнулась в зал, предварительно плотно прикрыв кухонную дверь. Схватила телефон и зло выдавила:
– Да.
– Ты чего трубку не берешь? – не менее зло ответил Луганский.
– В туалете была.
– Сорок минут?! – рявкнул он. – А сбрасывала звонки зачем?
Выяснять отношения с Васьком не хотелось совершенно. Поэтому сделала три глубоких вдоха, чтобы успокоиться, и с придыханием спросила:
– Ревнуешь, дорогой?
Васек, похоже, от неожиданности выпал в астрал. И я, пользуясь моментом, продолжила свои манипуляции с больной мужской психикой:
– Не переживай, сладкий, ревновать меня совсем не к кому. Баб Валя стоит на защите моей чести и мечтает увидеть в зятьях только тебя и никого более.
– В зятьях?! – как-то сипло прозвучал его голос.
Я злорадно хрюкнула, чуть не испортив всё впечатление.
– Женечка, я… у меня тут… люди пришли. Я тебе потом наберу, – и отключился.
Ой, как он заспешил сразу. Занервничал. Сейчас баклажаниха потрусит ему в аптеку за валерьяночкой.
Я же, обрадованная, что Васек отстал на некоторое время, резко развернулась в сторону кухни, толкнула дверь. Она почему-то жалобно скрипнула и треснулась обо что-то. Раздался короткий вопль и через секунду за дверью показалась маман, с виноватым видом потиравшая лоб.
Деликатно решила промолчать и не смущать маму. Пока допивали чай, было видно, что ее так и подмывает закидать меня вопросами. Но я предупреждающе посмотрела, и мама не решилась. Кому, как не ей, знать всю глубину моего скверного характера.
Как ни странно, Луганский активизировался как-то слишком рано. Я даже не успела допить вторую кружку чая и выслушать половину семейных новостей.
На этот раз решила не искушать судьбу, взять трубку сразу, предусмотрительно уйдя в самую дальнюю комнату квартиры.
– Ты помнишь, что должна мне свидание? – услышала я, как только поднесла трубку к уху.
