Ярослава А
Партизанка, или Как достать начальство
Петерман даже бровью не повел.
– Чем-чем. Боюсь, у Глеба Игнатьевича случился бы удар раньше времени.
– Раньше времени? – непонимающе переспросила я.
– Совершенно верно, – не менее загадочно подтвердил он.
Несколько мгновений совершенно неприличным образом рассматривала мужчину. Он сегодня был в джинсах и черной футболке. Вихры на голове снова топорщились, но не сильно. Как-то не вязался его мальчишеский вид с выражением лица. Холодное, непроницаемое, будто совершенно не способное на яркие эмоции. Еще и подшучивает с такой миной. Интересно, что в нем такого нашла миллионерша Эльза? На что польстилась? Внешность у него обычная. Я бы даже сказала немного отталкивающая. Из-за этих вечно колючих глаз. Судя по тому, что рассказывала Ленка, человек он неплохой. Многие его поступки мне близки и понятны. Но мало ли таких кружилось возле немецкой богачки? Почему она не вышла замуж за человека своего круга? И тут я себя одернула. Стоп. Что-то меня не в ту степь понесло. Любопытство – страшная вещь….
Вмиг смутившись, отвела взгляд и стала прибирать на столе документы. В пылу наших с Глебом Игнатьевичем дебатов я раскидала всё как зря.
– С вашего позволения, займу кабинет Луганского, – сказал перед уходом немец. – И, если не сложно, как будет свободное время, загляните. Хочу переговорить с вами с глазу на глаз.
Дверь снова тихо скрипнула, и мой пульс стал биться где-то в районе горла. Я некоторое время смотрела на нее совершенно ошалелым взглядом, а потом принялась заново перекладывать документы. На этот раз в другую стопку. Нервишки что-то совсем расшатались. Подумаешь, что я с директорами с глазу на глаз не общалась? Вон Луганского хотя бы взять?
– Ага, – пробормотала себе под нос, – и чем все это закончилось?
Чего хотел от меня Петерман, даже подумать было страшно. Гипотезы возникали одна страшнее другой. Не то что бы я его побаивалась. Просто, ввиду последних событий, от моего поведения зависело слишком много, чтобы допустить ошибку.
С таким неоднозначным настроением я уткнулась в ноутбук, чтобы хоть как-то разгрести свою текущую работу. Начала, как обычно, с почты. Там весь ящик завалили, причем по самым разным вопросам. От технических до экономических. Словно кроме меня в колхозе ответить некому. Хотя да! О чём это я? Ленка сейчас в амурных облаках витает – не до работы ей. Василич с агрономом не знают, с какой стороны к компьютеру подойти. Баклажанихе лень. А про Луганского вообще молчу….
Кровожадно поскребла ноготками по крышке стола. Вот пускай только эта морда козлиная вечером ко мне заявится. За все ответит. И за транспортер, и за зерномет, и за солярку. Кстати, о ней! Пока Глеб Игнатьевич в «благодушном» настроении после тесного общения с нашим господином немцем, нужно скинуть еще заявочку. Что-то мне подсказывает – он ее подпишет даже не глядя. Все-таки выгодный этот Петерман. С такими лучше дружить, а не воевать.
Провозилась до самого обеда. Оторвалась от монитора, устало потерла глаза и вздохнула, всеми силами отгоняя наваждение в виде огромного гамбургера, что последние полчаса маячил перед глазами между строк печатного текста. Война войной, а обед по расписанию. Должен быть…наверное.
И вот ни одна сволочь не придет и не скажет: «Женечка, ты так уработалась, бедненькая, пойдем я тебя котлетками покормлю».
Будто услышав молчаливые мольбы моего желудка, дверь приотворилась, и на пороге появился Андрюха. Весь такой из себя. В новенькой рубахе, светло-голубых джинсах. Даже постригся по-новому. «Моя школа», – самодовольно подумала я.
– Привет, – улыбнулся он. – Чего делаешь?
Состроила скорбную мордашку.
– Страдаю муками голода, – и с надеждой заглянула ему в глаза. – Ты же покормишь меня? Наверняка притащил на обед что-нибудь вкусненькое.
Судя по виноватому лицу Андрюхи, ни вкусненького, ни даже просто съестного у него не было.
– Прости, Жень, мы с Ленуськой уже пообедали.
Вот так вот! Получите, распишитесь. Стараешься для них, грудью можно сказать от злых немцев отбиваешь, а они сами, небось, в кафешку смотались и даже пирожка мне не привезли. Жадины.
– Что с вами делать? Прощу на первый раз, – устало выдохнула я. – Одна беда: фее-крестной без допинга ни фига не работается.
– Кофе с шоколадкой? – с надеждой спросил парень.
– Пошли. Всё же лучше, чем ничего.
Пока Андрей налаживал кофеварку, я сходила в бухгалтерию за Еленой Васильевной. Была у меня одна меркантильная мысль провести время с двойной пользой. И кофе попить и вытрясти из этих двоих максимум информации.
Я уселась на стул напротив моих голубочков и, обняв обеими руками чашечку с бодрящим напитком, обратилась к Андрюхе:
– Ну что, касатик мой, давай делись ценной информацией. Ты в курсе, что Ленкин дядюшка решил нас продать со всеми потрохами?
Юрист застыл, не донеся ручку возлюбленной до губ, что в тот момент собирался облобызать и нахмурился. Лена тоже на мгновение замерла, переваривая мои слова, и растерянно посмотрела на парня.
– Это правда? – пробормотала она.
Я согласно кивнула и отпила крохотный глоток из чашки.
– Давай колись, Андрюха. Договор, скорее всего, ты готовишь.
Молодой человек сначала затравленно посмотрел в мою сторону, потом перевел взгляд на Лену, которая сложила руки на груди с обеспокоенным видом, и застонал от досады:
– Меня Петерман прибьет, если узнает.
– Зато мы с Ленчиком прикопаем тебя под коровником, если не поделишься подробностями. Правда, Ленчик?
Судя по сурово поджатым губам главбухши, она была со мной солидарна в этом вопросе. Лену видимо сильно задело, что Андрюха не поставил ее в известность.
– Да нечего рассказывать, – совсем без боя сдался он. – Собрался. Приказал готовить договор и проводить подготовительные работы. Пока что занимаюсь межеванием некоторых земель, что были недооформлены до конца. Привожу в соответствие правоустанавливающие на склады.
– Почему? Почему он решил продать этот бизнес? – глухо произнесла Лена.
– Не знаю я, – честно ответил ей Андрей. – Знаю только, что он заблаговременно выкупил долю Луганского во избежание неприятных инцидентов.
Я поперхнулась кофе.
– Как? Уже выкупил? Да когда же он успел?
Андрей удивленно покосился в мою сторону.
– Ты и об этом знаешь? Хотя чему я удивляюсь. Вы с Луганским в последнее время так близки.
Это был явно камень в мой огород. Но я мужественно его проигнорировала. Не время ссориться по пустякам.
– Подслушала однажды ваш разговор, – пояснила я, – Он тогда тебе чуть шею не намылил за этот договор.
– И ничего он не мылил, – обиженно посопел молодой человек. – Подписал твой Луганский всё еще вчера вечером. Завтра повезу в город на регистрацию.
Не ожидала. Честно, не ожидала я от Васька такой подставы. Я, конечно, ему не указ, но всё же хотелось верить, что моё мнение хоть как-то учитывается. А оно вот как, оказывается. Отломила кусочек шоколадки, чтобы хоть как-то подсластить горечь от разочарования.
– И что теперь будет? – чуть слышно прошептала Лена.
– А ничего хорошего, – буркнула я.
Она, верно поняв мое подавленное настроение, выразительно уставилась на Андрюху, требуя объяснений. Тот в очередной раз страдальчески вздохнул и поведал, собственно, всё то, что я уже знала.
– Будущий хозяин собирается тут пивоварню построить. Засеет тысячи три гектар элитного ячменя и всё у него будет в шоколаде.
– А как же мы? – полузадушенно пискнула Лена.
Юрист лишь пожал плечами.
– А что с нами сделается? Ты, Ленчик, вернешься под крылышко к папе. Женька без работы не останется. А я постараюсь, чтобы Петерман меня не выпер и, глядишь, переберусь к тебе поближе – в город.
Он замолчал и кабинет, где так недавно не прекращалось дружеское подтрунивание, погрузился в тишину. Каждый из нас думал о своем. Переживал по-своему. Кто-то больше. Кто-то меньше. Лично я была спокойна как никогда. Перекипело, видимо. Андрей мрачно поглядывал исподобья то на меня, то на Ленку. А последняя, чуть не рыдая, разорвала затянувшуюся паузу негромким:
– Я в это никак не могу поверить. Только-только все стало налаживаться. Наконец-то сработались. И коллектив с Женькиным приходом приободрился. Все зашевелились, повеселели. Даже баклажаниха. И Васек поспокойнее стал.
Это да! У него просто сейчас нет сил, чтобы с кем-то скандалить. И все благодаря кому? Мне любимой.
Но сейчас не об этом. Был один вопрос, который меня безумно беспокоил. Поэтому не стала откладывать на потом.
– Андрю-ю-х? – протянула я.
– А? – как ужаленный подпрыгнул он.
– Ты же расскажешь нам, кто решился выкупить земли?
– Да, – поддакнула Ленчик. – Ты же расскажешь?
Это был удар ниже пояса. Андрюха поохал, пострадал и полез в стол в поисках каких-то документов. Порылся и выудил ксерокопию паспорта.
– Держи, – он сунул мне два листа бумаги.
Я жадно всматривалась в фото на бумаге и кривилась. На нем была изображена дама даже не пенсионного возраста. Это была древняя старушка в белом платочке и с полубезумным взглядом.
– Это кто? – невольно вырвалось у меня.
– Марфа Васильевна, – совершенно серьезно ответил Андрюха. – Будущая владелица всех заводов, яхт и прочей колхозной недвижимости.
И взгляд у него такой сделался. Мол, не тупи, Женька. Ленчик нетерпеливо выхватила у меня из рук листок, и тут-то на меня снизошло озарение.
– Глава?
Андрюха кивнул, и мы с Ленкой одновременно выругались:
– Твою мать…
В кабинет Луганского шла на негнущихся ногах. В голове было одновременно и шумно и пусто. Шумно от того, что голова раскалывалась и пульс долбил по черепушке с такой силой, что, похоже, глаз левый начал дергаться, а пусто из-за того, что я абсолютно не знала, как быть. А разговор, состоявшийся в кабинете юриста несколькими часами ранее, всё еще больше запутал. Одно дело, когда на горизонте появляется некий мифический покупатель, который ни сном, ни духом про наши тут дрязги и совсем другое, когда этот некто – глава района, под которым живет и существует всё в округе.
Стало понятно поведение Луганского. Он наверняка уже обо всем знает и заранее пытается занять более выгодную для себя позицию. Конечно же, это не снимает, на мой взгляд, с него определенный груз ответственности, но рыцарская благородность – это удел любовных романов. И как бы я ни пыталась в своих заоблачных мечтах возвести его на пьедестал добродетели, он навсегда останется себялюбивым эгоистом.
Сомневаюсь, что мнение Петермана сыграло для него решающую роль. Ведь настроение Васька резко поменялось именно в тот вечер, когда на банкете присутствовал глава. Немец сегодня здесь, а завтра укатил в свою Германию. А глава был, есть и будет. И нажить такого врага Васек себе точно не может позволить.
Из всей этой ситуации мне было непонятно только одно – цена контракта. Она была просто недопустимо низкой. Будто бы Петерман решился продать не земли с вполне действующим, хоть и не сильно процветающим бизнесом, а помойку.
Я наконец добралась до приемной и окинула просторную комнату рассеянным взглядом.
– Евгения Николаевна! – обрадовалась мне, как родной, Тамара Сергеевна.
От неожиданности даже про головную боль на мгновение забыла. Что это с ней?
– Евгения Николаевна, у нас беда случилась!
И улыбочка до ушей у нее такая, что я стала подозревать у себя проблемы со слухом.
– Беда? – растерянно отозвалась я. – Какая?
– Зав. током полчаса назад рассчиталась. Пришла ко мне и давай причитать: ноги не ходят, артрит, диабет, остеохондроз. Сил у нее нету больше работать, – с огромным энтузиазмом сообщила мне секретарша.
– И?
– Ну, я ее и уволила!
Вот тут-то мне разом поплохело и я:
– Без отработки?
Баклажаниха весело покивала, а я схватилась за голову. И это в самом начале сезона. Думала, что у меня еще будет время заставить агронома подобрать ей замену. Она женщина хоть и пожилая была, но очень толковая. Весь ток на ней держался. И что теперь?
– И кто на ее место пойдет? – устало спросила я. – Вы оклад видели? Где мы так быстро человека найдем?
Тамара Сергеевна подвинулась ко мне поближе и, перейдя на доверительный шепот, произнесла то, что я меньше всего ожидала услышать:
– Я пойду.
Видимо настолько у меня было шокированное лицо, что баклажаниха поспешила объяснить ситуацию:
– Тут такое дело, Евгения Николаевна. Я с Коленькой своим год как развелась. Сгоряча выгнала мужика ни за что на улицу. А остыла когда и осознала – он назад не захотел. Уперся рогом и всё. Будто и не жили столько лет. Говорят, молодуху себе завел, – на этом месте она почти всплакнула.
Я сложила руки на груди и уставилась на секретаршу испытывающим взглядом, полагая, что она надо мной издевается.
– Ничего не поняла. А какое это имеет отношение к должности зав. током?
– Коленька уже почти месяц как на ГАЗоне баранку крутит. Водитель на току он. Вот и надеюсь, если будем поближе друг к другу, может, одумается. Сейчас я в кабинете сижу и не вижу его вовсе.
Пока прифигевше осмысливала ситуацию, Тамара Сергеевна мечтательно прикрыла глаза и продолжила:
– А там каждый день. И завтрак принесу, и обедом накормлю, и почаевничаем вечерком. Романтика…
– Писец…, – чуть слышно пробормотала я.
– Что-что? – переспросила баклажаниха, вынырнув из сладостного дурмана, где они с Коленькой чаи с плюшками распивают. – Евгения Николаевна, я не подведу. Работа мне эта знакомая.
Я прочистила горло от зародившегося где-то в глубине смешка. Вот кто бы мог подумать? Баклажаниха сама идет на поклон! Ко мне! Вот, что любовь с людьми делает.
– Тамара Сергеевна, давайте мы вернемся к этому разговору, когда Василий Михайлович будет на месте. Всё же вы ему подчиняетесь. Я не могу принимать такие решения.
– Конечно-конечно, – закивала она. – Могу я попросить вас повлиять на Василия Михайловича, чтобы он был…немного полояльнее.
– А с чего вы решили, что я могу на него повлиять? – возмутилась я.
Тамара Сергеевна ехидно улыбнулась и просто ответила:
– К вам он всегда прислушивается.
Дожила, блин! Еще вчера баклажаниха спала и видела, как выжить меня с колхоза и пристроить свою кровиночку поближе к неженатому начальнику, а теперь такое… Сегодня, наверное, мир сошел с ума.
Пока я размышляла о вселенской справедливости, дверь директорского кабинета приотворилась и в приемную вышел Петерман. Он несколько недовольно окинул меня пристальным взглядом и произнес:
– Вы решили исключить из своего расписания встречу со мной?
– Ни в коем случае, – я с трудом выдавила улыбку. – Просто, я сегодня как горячие пирожки – нарасхват.
Думала, что хоть улыбнется этой маленькой шутке. А он только зловеще посмотрел и кивком головы пригласил последовать в кабинет. Ей богу, шла как на допрос. В голове гудит, коленки трясутся. Я мысленно дала себе подзатыльник. Соберись, тряпка!
– Присаживайтесь, – любезно предложил он таким тоном, будто в последний путь меня провожает.
Интересно, кто ему сегодня хвост прищемил?
Осторожно присела на указанный стул, исподтишка наблюдая за Петерманом. Он вольготно расположился напротив в Васьковом кресле. Стол он также облюбовал. Теперь на нем стоял черный блестящий ноутбук, несколько папок, которых я прежде у своего директора не наблюдала. Среди документов заметила свои распечатки, которые готовила для презентации. Стало безумно жаль свои напрасные труды. Столько было проделано работы и всё зря.
Петерман, словно прочитав мои мысли, прикоснулся открытой ладонью к прозрачному скоросшивателю, в которой были мои почившие труды и произнес:
– Я впечатлен.
Поймав мой недоуменный взгляд, усмехнулся и продолжил:
– Я имею в виду колоссальность проделанной вами работы.
Если он надеялся, что мне польстит его похвала, то напрасно. Я самодостаточный специалист и прекрасно знаю цену тому, что лежит под его ладонью и к словесным поощрениям не имеет никакого отношения.
– Благодарю, – довольно сухо отозвалась я. – Василий Михайлович уже выписал мне премию в размере оклада.
Очень надеюсь, что лицо мое в этот момент оставалось бесстрастным, потому что не дай бог немцу узреть на нем то, что творится сейчас в душе. Меня буквально колбасило от накатившей внезапно ненависти к человеку, в чьих руках не только мой несостоявшийся проект, но и судьба всего колхоза. Умом я всё понимала. Быть может, даже если была на его месте, то поступила бы точно так же, но ничего не могла с собой поделать.
Петерман откинулся на спинку кресла и, сложив руки на груди, стал рассматривать меня, словно я была диковинной зверушкой. И это начало бесить еще больше. Спокойствие…Только спокойствие…
– А знаете, мы с вами в чем-то похожи, – неожиданно сказал он.
– И чем же? – не удержалась от язвительного тона я.
– Я в молодости, так же как и вы, был полон энтузиазма. Многое давалось очень легко, в том числе и принятие решений.
Я скептически посмотрела, услышав это его «я в молодости».
– Что-то не похожи вы на старика.
Он дежурно улыбнулся на завуалированный комплимент. И вправду похожи. Я так же реагирую, когда нахваливают мою «неземную» красоту.
– У меня к вам предложение, – продолжил выводить меня из себя проклятый немец.
Я тут же нахохлилась, как ощипанный воробей, чем вызвала у Петермана улыбку, но уже искреннюю.
– Деловое, – добавил он.
Но напряжение не спало. Слишком сильны были негативные эмоции по отношению к человеку, которого мое буйное подсознание окрестило не иначе как «враг».
– Я вся во внимании, – процедила я, тоже скрещивая руки на груди, будто стараясь отгородиться.
– Вы очень талантливы, Евгения, и я с удовольствие возьму вас на стажировку в свою команду. Поработаете, освоитесь. Если приживетесь, то возглавите сельскохозяйственное направление.
Из всех этих слов я услышала только одно.
– Сельскохозяйственное направление? Разве в компании «Статус» есть еще сельхозпредприятия?
– Пока нет, но будет. Я хочу создать что-то наподобие этого, – он погладил всё тот же скоросшиватель.
– Здесь? – сипло выдавила я.
– Нет, что вы. Это будет гораздо ближе к городу. Всё по последнему слову техники. Прямые поставки на заводы. Это большая возможность для вас раскрыть себя как специалиста и…
Больше слушать я не могла, потому что в голове было только три слова, и они к цензурным отношения не имели. Это что же получается: он решил продать старый зачуханный колхоз, чтобы построить новый и современный близ города. И где логика? Либо у немцев, вопреки расхожему мнению, она отсутствует вовсе, или я чего-то не догоняю.
– Кто ж работать-то на ферму пойдет близ города? – брякнула я.
– Построим общежития для узбеков. Оформим всё легально. Это выйдет гораздо дешевле и проще.
Ага, найми дешевых узбеков, а свои в глухой деревне пускай мыкаются по всему району в поисках работы. Хотя о чем это я?! Каким боком русские для этого капиталистического нелюдя свои? Для него люди – это просто средство для достижения поставленных задач.
– Нет, – решительно заявила я и поднялась со стула.
С физиономии Петермана съехала приклеенная улыбочка.
– Почему? Вы подумайте, прежде чем отвечать так категорично. Поймите, от чего отказываетесь.
Я встретилась полным ярости взглядом с опешившим немцем, и всё… меня понесло.
– Я всё прекрасно осознаю, господин Петерман. Что мне делать в вашей команде? Строить козни, ябедничать, трястись в ожидании, что меня подставят, очернят и выгонят. Надолго ли ваши новые сотрудники приживаются, пока их не съест ваш костяк? Я немало успела поработать в больших компаниях, чтобы понять одну простую истину – не лезь и целее будешь.
– Тогда почему же вы тут лезете?! – в тон мне задал вопрос Петерман.
И так это двусмысленно позвучало, что запал мой поубавился.
– Потому что это место стало мне очень дорого, и я буду бороться до последнего за его благополучие, – совершенно серьезно ответила я.
Немец скривил свою и без того не сильно красивую рожу.
– Говорите как актриса из дешевой мелодрамы. Это, – он развел руками, – просто бизнес.
– А вы говорите – похожи, – горько усмехнулась я. – Для вас это просто бизнес, а для меня это гораздо большее. Не всё измеряется в долларах, господин Петерман.
Он смотрел такими глазами, словно у меня на голове рога выросли. Я же застыла посреди комнаты в напряженной позе. Знаю, после возможно пожалею, что была вспыльчива и прямолинейна, но уже поздно.
Петерман фыркнул, будто смешком подавился, и, поерзав на кресле, наконец сказал:
– Не уверен, что ваши слова продиктованы разумом. Но если таково ваше решение – настаивать не собираюсь. Не смею вас больше задерживать.
Меня накрыло чувство неправильности всего происходящего, словно я совершаю огромную ошибку. Хотела сказать в ответ что-то вежливое, дабы сгладить ситуацию, но язык во рту почему-то отказался повиноваться.
Молча вышла из кабинета, с чувством неприятного осадка. Бросила взгляд на баклажаниху – та на радостях решила навести кофейку. Хоть у кого-то настроение хорошее. Несмотря на весь мой поганый характерец, зла на секретаршу я больше не держала. Она, конечно, стерва еще та, но если подумать, а чем я лучше. С благодарностью приняла чашечку кофе с молоком, и желудок тут же сжался от голода.
Время неумолимо подкатилось к концу рабочего дня. Нужно двигать домой. Когда закрывала кабинет, о той куче работы, что завалила мой стол, старалась не думать. Всё же трудоголизм – это страшно.
