полная версия

Владислава Григорьевна Биличенко
Нисшедший в ад

Глава 23. Тайная Вечеря

В ту же среду вечером Иисус поведал ученикам Своим о многих народах и племенах, говорил, что всякий народ выполняет на земле свою миссию, которая благословенна от Бога, Отца Его. Он им рассказал о великом народе, живущем на востоке, где путешествовал Иисус до Своего тридцатилетия, народе, который сумел своею духовною силой и верой искупить и выкупить грехи многих и многих; также поведал им о тех людях, великих мудрецах, высоких духом, которых встретил там. Он многое рассказал им и о Своем друге Патанджали. Затем поведал и о других великих народах, которые когда-то были или будут в будущем.

Иуда не мог этого слышать, так как для него был один-единственный великий народ всех времен – иудейский, и он ушел в ночную Гефсиманию. «Какой же Ты – Царь Иудейский? – думал он, шагая по дорожкам Гефсиманского сада, украшенным кружевом из теней и лунного света. – Зачем Ты заставляешь страдать меня, зачем Ты заставил возненавидеть Тебя, зачем я, одинокий, теперь шатаюсь по этому темному саду, где лежит плата за Кровь Твою?» Иуда даже заплакал от досады. Выплакавшись, он заночевал прямо в саду, но спал беспокойно, часто просыпался от холода и мучивших его мыслей. Завтра он должен совершить то, что изменит и его судьбу, и судьбы всех живших, живущих и тех, кто будет жить. Это он помнил все время, это врывалось в его беспорядочные, отрывочные сны, и представлялось ему то кошмаром, то его, Иуды, триумфом.

Ранним утром Иуда проснулся и почувствовал, что уснуть уже не сможет. Великий день наступил. Но Иуде было тошно. Молочно-белый туман стелился над землей, медленно, неустанно, упрямо, с тихим равнодушием укутывал он землю, и не видно сквозь него ни земли, ни домов, ни деревьев, ни людей, ни зверей, ни птиц, ни неба, ни восходящего солнца. И стоит Иуда один, укутанный этим липким и влажным туманом. Он бьет его руками, топчет ногами, кричит, надрываясь, и срывается в хрип, но туман сильнее, он непоколебим, и руки Иуды не могут его ухватить, и никто не слышит Иуду, ибо этот туман породил он сам, выбрал его и обрек себя на одиночество и отчаяние.

Так взошел он на Елеонскую гору и сел на росистую траву. Сначала у него совсем мыслей не было, до того он устал за последние дни, но потом он стал припоминать что-то важное, что-то странное, что-то такое, что накануне поразило его. Но припомнить он так и не смог, как ни старался. Был уже полдень, когда Иуда вернулся в Виффагию под тени смоковниц. Он вошел во двор дома, где они остановились, и прежде всех, раньше всех он увидел Иисуса. Он стоял к Иуде спиной и говорил Петру и Иоанну:

– Пойдите, приготовьте нам есть Пасху.

Иуда подумал, что он ослышался, всё еще оглушен и своими снами, и мечтами, и мыслями, и тем липким воздухом, который утром был вокруг него. Дотронувшись к своему лбу, он понял, что весь горит. Видимо, он простудился ночью в саду, если теперь у него жар. За последние два с половиной года, которые ученики были с Иисусом, они и сами ни разу не ели ни мяса, ни рыбы, ни какой-нибудь другой живности, но не видели, чтобы ел такую пищу Иисус. Две предыдущие пасхи они провели в молитве, в помощи другим людям, слушали учение Иисуса, ели хлеб и пили вино. Были в недоумении и Петр с Иоанном.

– Где велишь нам приготовить?

– При входе вашем в город, встретится с вами человек, несущий кувшин воды. Последуйте за ним в дом, в который он войдет. Скажите хозяину дома: «Учитель говорит тебе: где комната, в которой бы Мне есть Пасху с учениками Моими». И он покажет вам горницу большую устланную. Там приготовьте хлеб, виноградное вино, соль…

Иуда дальше не слушал. Он чувствовал себя плохо, поэтому прошел в дом, дошел до ложа и потерял сознание…

Был четверг, тринадцатое нисана. Вечером следующего дня по всей Иудее будут происходить другие казни, миллионы казней, на которые не приходили зрители, которые оглашались шумом предпраздничной суеты и предсмертными криками приговоренных к казни. Их тела, которые совсем недавно были наполнены жизнью, ее радостями и являли собою чудо Божественного творения, превращались в запеченные куски мяса, превращались в праздничную пищу для людей. И ослепленные люди не замечали этих ужасов. Ведь сказано в Законе, в этот день нужно приготовить пасху – запечь на огне обескровленного в Храме или синагоге, то есть в святом месте, козленка или ягненка. Вечером и ночью едят мясо всей семьей, предварительно обмазав кровью жертвы притолоку, косяки двери и порог дома, и до восхода солнца выставляют остатки пасхи за дверь, чтобы Бог Иегова видел те дома, где живут истинные иудеи. Но при этом люди забывали, что в Первой же книге Торы, в Первой главе Бытия Моисей так записал Откровение, данное ему: «Вот, Я дал вам всякую траву, сеющую семя, какая есть на всей земле, и всякое дерево, у которого плод древесный, сеющий семя: вам сие будет в пищу. А всем зверям земным, и всем птицам небесным, и всякому пресмыкающемуся по земле, в котором душа живая, дал Я всю зелень травную в пищу. И стало так».

Иуда очнулся, когда небо видневшееся в окне, горело закатом. Чувствовал себя он уже неплохо, жар прошел. Припомнилось ему, как Иисус послал Петра и Иоанна приготовить пасху. Неужели сегодня можно будет есть мясо? Ему очень вдруг захотелось запеченного ягненка. Но другая мысль испугала его. Вздрогнув, он со стремительностью вскочил с ложа и выбежал на улицу. Во дворе он увидел учеников и Иисуса. Значит, он не опоздал и о нем не забыли. А может, опоздал? Может, он был в бессознательном состоянии несколько дней?

Фома крикнул Иуде, заметив его:

– Искариот, поторопись. Мы все идем в город есть Пасху.

У Иуды отлегло на сердце. Значит, не опоздал, и значит…

Они пошли в город через Гефсиманский сад. Иисус показал на смоковницу и сказал:

– Это дерево засохнет и не принесет впредь плода вовек.

Ученики спросили Иисуса: почему.

– Потому что место это станет местом огромной скорби.

Ученики не поняли, что сказал Иисус. Но подумали, что если Он не разъяснил им, то вскоре они сами всё поймут и узнают. Наступила ночь, когда они вошли в ту комнату, которую добрый хозяин приготовил для Иисуса и Его учеников. В комнате горели огни. В центре ее стояли накрытый большой длинный стол, на котором были кувшины с вином и много хлебов, и две такие же длинные скамьи по обе его стороны; в углу комнаты стояла большая посудина с водой, а рядом на лаве, прижатой к стене, лежало большое полотенце. Всё было приготовлено так, как и указал Иисус.

Иуда тут же отметил, что мяса на столе не было. Что же тогда Пасха? И тут он вспомнил то, что мучительно пытался вспомнить утром и не мог. Его мучила эта мысль с понедельника, когда Анна назначил предательство и арест на вечер четверга, вернее, в ночь пятницы, а в ночь субботы Иисус должен быть уже мертвым, то есть именно в то время, когда верные иудеи едят пасху – мясо ягненка. Его тогда поразило это совпадение. Ведь Анна не задумывался в самом деле ни о каких символах и намеках, он действовал только из политических соображений. Но Иуде тогда показалось это совпадение забавным.

Все сели за стол по семь человек на каждую скамью, друг против друга. Так, по одну сторону стола в середине сел Иисус, по Его правую руку сел Иоанн, рядом с ним Петр, а рядом с Петром – Филипп, по левую руку Иисуса села Мария Магдалина, с ней рядом – Андрей, рядом с Андреем – Иаков Зеведеев; по другую сторону стола сели: напротив Филиппа – Матфей, далее – Иуда Искариот, Фома, Нафанаил по прозвищу Варфоломей, Симон из Каны, Иаков Алфеев и Иуда Иаковлев Фаддей. Таким образом, Иуда Искариот оказался сидящим напротив Петра, и ему хорошо был виден Иисус.

– Я желаю есть с вами эту Пасху прежде Моего страдания, – заговорил Иисус. – Ибо говорю вам, что уже не буду есть ее, пока не совершится в Царствии Божьем. – Иисус взял большую чашу, наполнил ее красным виноградным вином. – Примите ее и разделите между собой. Говорю вам, что не буду пить от плода виноградного, доколе не придет Царствие Божие. – Иисус взял один из хлебов, преломил его и подал ученикам. – Это есть Тело Мое, которое за вас предается. Так творите в Мое воспоминание. А чаша это есть Новый Завет в Моей Крови, которая за вас проливается.

Затем Иисус встал, снял с Себя верхнюю одежду и, взяв полотенце, препоясался. Взяв кувшин, Он наполнил его водой из посудины и влил воду в умывальницу.

– Теперь Я, как служащий вам, умою вам ноги, – сказал Иисус.

Он умывал ноги ученикам, подходящим к Нему для этой процедуры, вытирал ноги ученикам полотенцем, которым был препоясан. Но, когда подошла очередь Петра, тот возмутился:

– Господи, Тебе ли умывать мне ноги мои?

– Что Я делаю, теперь ты не знаешь, но поймешь после.

– Нет, вовек не умоешь ног моих, – сказал Петр.

– Если не умою тебе, не будешь иметь части со Мной.

Петр понял, что снова он не прав, как и тогда, когда обвинял Иуду в воровстве, что снова он чего-то не уразумел, и воскликнул:

– Господи! Не только умой ноги мои, но и руки мои, и голову мою.

Иисус пояснил:

– Омытому нужно только ноги умыть, потому что он чист весь; и вы чисты, но не все.

Иуда насторожился и тревога закралась в его сердце, но тут же отпустила.

Иисус всем ученикам умыл ноги, затем одел верхнюю одежду Свою. Все сели на свои места.

– Знаете, что Я сделал вам?

Ученики слушали, Иисус продолжал:

– Вы называете Меня Учителем и Господом, и правильно говорите. Итак, Я, Господь и Учитель, умыл ноги вам, то и вы должны умывать ноги друг другу. Я дал вам пример, чтобы и вы делали то же, что Я сделал вам. Раб не больше своего господина, и посланник не больше пославшего его. Если это знаете, то блаженны вы, когда исполняете. Не о всех говорю, так как один из вас предаст Меня.

Наступившее молчание было таким, что тишина зазвенела в ушах учеников. Эти последние слова Иисуса прогремели для них, словно гром, настолько они были неожиданными. Сначала ученики боялись даже пошевелиться, лишь испуганными глазами взглядывали друг на друга. У Марии потекли слезы по щекам: неужели в одного из ее братьев или в нее самое войдет сатана, чтобы совершить такой ужас. Кто-кто, а она знает, что значит, когда чужеродная, враждебная миру сила вторгается в человека, лишая его разума и воли.

Петр, сидевший рядом с Иоанном, тронул его за локоть:

– Спроси, кто это?

Иуда, сидевший напротив Петра, слышал, что шепнул Петр Иоанну. Слова Иисуса поразили Иуду, хотя знал же он, что от Иисуса ничего нельзя скрыть, ведь недаром Он в последнее время ни разу не взглянул на Иуду. И все же слова Иисуса были для него, словно неожиданный удар по голове. Он побледнел и незаметная для других дрожь стала сотрясать его тело.

– Да, в самом деле: кто? – произнес Иуда, но голос ему изменил и дрогнул. Правда, никто этого не заметил. Кроме Иисуса.

Тем временем Иоанн задал этот вопрос Иисусу, потому что страх и ужас учеников, что это, может быть, именно он, уже стали нестерпимы.

– Сейчас Я дам вам Причастие Свое, но тот, кто почувствует соль, тот и предаст Меня. Но горе тому человеку, которым Сын Человеческий предается, лучше было бы этому человеку не родиться. А теперь Мое Причастие вам: хлеб – это Тело Мое, а вино – Кровь Моя.

Иисус преломил еще один хлеб и каждому из учеников дал кусок, предварительно обмакнув его в вине. И каждый из учеников, ощущая, что кусок его не солон, радовался, что не он – предатель Учителя. Никто из учеников даже и не заметил, когда Иисус опустил кусок в блюдце с солью. Даже Иуда, усиленно следивший за руками Иисуса, понял все лишь тогда, когда кусок уже был во рту его, и соль обожгла ему губы и язык, а сердце его стукнуло так, что чуть ребра не выломало. Только тогда бледный, серый, как соль на блюдце, Иуда широко раскрытыми испуганными глазами взглянул на Иисуса. Впервые за последние дни взгляды их встретились. Это была самая страшная минута в жизни Иуды. Взгляд Иисуса был спокоен, но полон печали. Они смотрели в глаза друг другу всего несколько секунд. Но словно время остановилось между ними, стало иным, и бестелесная сущность Иуды предстала перед Иисусом.

– Почему Ты не остановил меня? Ведь Ты же все знаешь! Почему Ты не выдал меня Своим ученикам?

– Ты сам должен сделать выбор. У тебя еще есть выбор: Я умыл тебе ноги, и ты имеешь часть со Мной, – был ответ.

– Выбор? Предать или не предать Тебя? Ты знаешь, что я ненавижу Тебя. Я давно сделал свой выбор. Моя ненависть сделала этот выбор за меня.

– Но ты сам должен сделать выбор, – снова прозвучал ответ.

– Мною уже руководит ненависть. Она слилась со мной, и я не могу понять, где моя ненависть и где я сам. Я иду предать Тебя Твоим мучителям. Уже сделаны гвозди, которые войдут в Твое Тело, они лежат и ждут своего часа, уже существует дерево, из которого сделают крест для Тебя. Останови меня, если посмеешь! Ты ведь знаешь, за что я Тебя ненавижу.

– Я не могу остановить тебя, ты прав, все зависит только от тебя. Ты сам должен сделать выбор, – в третий раз прозвучал ответ, и в нем уже была безнадежность и боль.

– Я иду предать Тебя! Я это твердо решил.

И снова время потекло своим порядком.

– Что делаешь, делай скорее, – сказал Иисус Иуде.

Тот быстро встал и вышел. И никто из учеников не понял этого. Решили, что Иисус послал Иуду либо что-то купить к столу, либо подать кому-нибудь милостыню в честь праздника. Еще ученики дожевывали Причастие, ибо повторяю, что взгляды Иисуса и Иуды встретились лишь на несколько секунд.

Когда Иуда вышел, Иисус снова заговорил, давая ученикам Своим последние наставления.

– Дети! Не долго уже быть Мне с вами: будете искать Меня и, как сказал Я иудеям, что куда Я иду вы не можете прийти, так и вам говорю теперь. Я дал вам заповедь новую: любите друг друга, как Я возлюбил вас. По тому узнают все, что вы Мои ученики, если будете иметь любовь между собою. Веруйте в Бога и в Меня веруйте. В доме Отца Моего обителей много. Я приду опять и возьму вас к Себе, чтобы и вы были там, где Я. А куда Я иду, вы знаете и путь знаете.

– Господи! – сказал Фома. – Мы не знаем, куда Ты идешь. И как мы можем знать путь?

– Я есть Путь, Истина и Жизнь. Никто не приходит к Отцу, как только через Меня. Если вы знаете Меня, то знаете и Отца Моего. Отныне вы знаете Его и видели Его.

– Господи! – сказал Филипп. – Покажи нам Отца, и довольно для нас.

– Филипп, ты столько времени со Мной, и не знаешь Меня? Видевший Меня видел Отца. Как же ты говоришь: «Покажи нам Отца»? Разве ты не веришь, что Я в Отце, и Отец во Мне? Слова, которые говорю Я вам, говорю не от Себя; Отец, пребывающий во Мне, Он творит дела. Верующий в Меня, дела, которые творю Я, и он сотворит, и больше того сотворит. Потому что Я к Отцу Моему иду. Если что попросите у Отца во имя Мое, то сделаю и прославится Отец в Сыне. Если что попросите во имя Мое, Я то сделаю. Если любите Меня, соблюдите Мои заповеди. И Я умолю Отца, и Он даст вам другого утешителя, да пребудет с вами вовек, духа истины, которого мир не может принять, потому что не видит его и не знает его. Но вы знаете его, ибо он с вами и пребывает и в вас будет. Не оставлю вас сиротами и приду к вам. Мир уже не увидит Меня, а вы увидите Меня, и где Я буду жить, там и вы будете жить. Утешитель же, которого пошлет Отец во имя Мое, научит вас всему и напомнит вам все, что Я говорил вам. Не смутиться же сердце ваше и не устрашиться. Если мир вас ненавидит, знайте, что Меня прежде вас возненавидел. Изгонят вас из синагог, и даже наступит время, когда всякий, убивающий вас, будет думать, что он тем служит Богу, но они не познали ни Отца, ни Меня. Но помните, Отец пошлет вам утешителя. И ваша печаль в радость перейдет. Я вскоре приду к вам, друзья Мои. Многое Я могу вам еще поведать, но нет времени, ибо идет князь мира этого, и во Мне не имеет ничего. Но еще несколько слов скажу вам. Остальное узнаете от духа-утешителя. Петр, Я молился за тебя, чтобы укрепилась вера твоя и не оскудела. Ты останешься в Иерусалиме, а затем пойдешь на запад к язычникам. Ты, Андрей, ученик Мой Первозванный, станешь учителем и старшим братом великому северному народу, которого еще нет, но который скоро будет и воспримет от тебя и силу духа, и ум, и знания, и твою всепрощающую любовь. Где поставишь знак свой, там и будет начало земли этого народа, у которого большое будущее и великая миссия. Смотри же, чтобы не возгордились они, как иудеи, и не засохла смоковница их веры. Ты, Иоанн, тоже пойдешь на запад. Славу обретешь ты на одном из островов, великие тайны будут открыты тебе. Матфей, ты будешь учителем многих и многих на долгие годы и времена. А ты, Филипп, из Иерусалима пойдешь в южные страны. А на восток пойдет Фома. Будете там, где вы нужны. Я оставляю вам мир Мой, не так, как мир дает, Я даю вам. В мире вы будете иметь скорбь. Но мужайтесь: Я победил мир. По воскресении же Моем жду вас в Галилее.

– Но куда теперь идешь Ты, Господи? – спросил Петр. – Нельзя ли мне с Тобою? Ведь я за Тебя готов и в темницу, и на смерть идти. Жизнь свою за Тебя положу.

– Ты, Петр, говоришь, что ты жизнь за Меня положишь? Но истинно тебе говорю, не пропоет петух сегодня, как ты трижды от Меня отречешься.

– Никогда от Тебя не отрекусь! – твердо и пламенно сказал Петр.

Глава 24. Сад Гефсиманский

Простившись с Марией Магдалиной (она ушла в селение по просьбе Иисуса), Иисус и ученики вошли в Гефсиманский сад. Была ночь, и манила к себе взгляды золотая полная луна, пленяла душу, словно загадку загадывала. В сон клонило учеников, но они шли за Учителем. У смоковницы, которой Он предсказал незавидную судьбу, Иисус остановился и сказал ученикам:

– Когда Я посылал вас без мешка, без сумы и без обуви, имели ли вы в чем недостаток?

– Ни в чем, – ответили ученики.

– Но теперь, кто имеет мешок, тот возьми его, также и суму, а у кого нет, продай одежду свою и купи меч.

– Господи! – сказал Петр. – Здесь два меча.

– Довольно, – сказал Иисус, помолчав.

И никто из учеников не заметил в последнем слове Иисуса боль и горькую иронию. Разве не довольно двух мечей для войны, вражды, слез и крови?

Филипп подошел к Петру и спросил шепотом:

– Где ты достал их? Покажи.

– Если хочешь, возьми один. Они одинаковые. Я их нашел.

– Как «нашел»? – удивился Филипп, разглядывая один из мечей при свете луны.

– Так, они лежали у городской стены. Там были убитые – три римских солдата. Но третьего меча не было. Я смотрел.

– А зачем ты их взял? – удивился снова Филипп. – Зачем нам оружие?

– Так взял. Сам не знаю, почему, а видишь, пригодились.

– Останьтесь тут, – сказал Иисус, – и бодрствуйте. Молитесь, чтобы не впасть вам в искушение.

Иисус удалился.

Ученики подходили и рассматривали мечи.

– Это римские мечи? – спросил Фома, возлегая на траве рядом с Петром. – Зачем ты их взял, Петр? Разве ты умеешь с мечом обращаться? Ну зачем? Меч убивает.

– Не меч, Фома, убивает, – назидательно заметил Иоанн, зевая. Он тоже был рядом с ними. – Люди убивают. Люди и придумали мечи для этого.

– Но я не понимаю, зачем? – допрашивал Фома Петра.

– Но мечом можно и защитить себя и тех, кого ты любишь, кто тебе дорог, – сказал Петр.

– Разве эти мечи защитили тех римских солдат? – спросил Фома. – И их ли не убили два разбойника, которых завтра казнят на Голгофе? Я слышал. Мечи защищают до времени, пока обладатель меча убивает других. А разве нам не говорил Иисус: любите врагов своих, ибо какая вам заслуга, если вы любите только тех, кто любит вас?

– Вот я и посмотрю, Фома, как ты своих врагов любить будешь, – засмеялся сквозь дрему Петр. – Думаешь, легко, когда он тебе в лицо плюет?

– Никто и не говорит, что легко. Но вспомни, Петр, сколько нас гнали и ругали, – дальше продолжал Фома. – Иисус нас учит любви.

– Но Сам Иисус сказал взять меч, – не понял Петр и, перевернувшись на бок, засопел.

– Это притча. Неужели ты не понял, Петр? – продолжал Фома. – А ты понял все буквально. Нужно спросить Учителя, что же она означает.

– Всё, – сказал сонным голосом Филипп. – У меня всегда при полной луне глаза слипаются. А тут еще Фома сон нагоняет своей дотошностью. Ты, Фома, когда почти спишь, очень сообразительным становишься. А днем над каждым словом три часа ду… – Он не договорил, сон одолел его.

Фома сказал зевая:

– А как же помоли… – Но веки его сами сомкнулись, и он не заметил, как из Гефсиманского ночного сада он перенесся в солнечную Галилею.

– Вы и часа не смогли пободрствовать со Мной. Встаньте и молитесь, – послышался печальный голос Иисуса со стороны моря Киннереф.

Шум и рокот донесся в ответ, подобный или шуму морского прибоя, или могучему согласному храпу. Но веки были тяжелы, словно их сделали из тяжелого металла, и не было сил разомкнуть их.

– Сейчас, Господи, мы встанем, – ответил в своем сне Фома. – И помолимся.

Но наяву не произнес ни слова. Иисус слышал лишь храп и сопение вокруг. Он вновь отошел и молился горячо и со слезами. Через час Он вернулся и вновь повторил слова Свои:

– Бодрствуйте и молитесь. Знайте, дух бодр, а плоть немощна.

Но молодой сон владел немощной плотью учеников, он был крепок.

И в третий раз отошел Иисус. Черный исполин темной воздушной тенью предстал перед Иисусом.

– Ну что, оставили Тебя Твои ученики? Оставил Тебя и Отец Твой? Страшишься смерти? Как видишь, мне всё удалось: я оборвал Твою Миссию. Мое семя останется в людях, и этот мир моим пребудет всегда.

– Я не звал тебя, – сказал Иисус. – Уйди, сатана.

И черный исполин растаял, утонул в ночной тьме, недоступной лунному сиянию.

Иисус возвел вновь очи к небу и стал горячо молиться:

– Отче Мой! Я молил Тебя пронести эту Чашу мимо Меня, ибо душа Моя скорбит смертельно о любимых Моих, перед которыми Я не могу исполнить Свой долг, об этом несчастном мире. Но если не может Чаша сия миновать Меня, чтобы Мне не пить ее, то пришел час. Прославь Сына Твоего, и освяти тех, кого послал Я в мир, истиною Твоею, ибо Слово Твое есть Истина. Да будет Твоя Воля, Сила и Слава во веки веков.

И явился к плачущему Иисусу Ангел с небес и скорбно сказал Ему:

– Ты знаешь, Господи, что наши силы над Израилем истощены, так что не удастся его спасти и на земле. Силы планетарного демона теснят нас отовсюду, ему помогают великие демоны Вселенной и сам Люцифер, но Отец прославлял Тебя и будет прославлять. Остается только Чаша, иначе вся планета погибнет: очень велики натиски демонов из глубин Вселенной. Чаша спасет Землю и слава Твоя возвеличится. Другого выхода нет.

– Благодарю тебя, друг Мой. Я видел только что планетарного демона. Люцифер вдохнул в него огромную силу. Но Я выпью эту Чашу ради Земли, ради вас всех, друзья Мои. Я обещал Отцу, что ни одного из данных Им Мне, Я не погублю. – И тихо сказал: – Многого Я еще не сказал, и как мало сейчас Я могу сделать.

Ангел заплакал и исчез в замкнувшемся небе. А Иисус вышел к спящим под смоковницей ученикам. Он был бледен, но внешне спокоен.

– Вы всё еще спите и почиваете. Приблизился час, и Сын Человеческий предается в руки грешников. Встаньте.

Ученики один за другим вскакивали на ноги. Они ничего не могли понять спросонок, и свет факелов слепил им глаза. Они были растеряны и недоуменно щурились. Слышалось громкое бряцание доспехов и мечей. Учеников охватил страх.

– Нас пришли убить? – спросил кто-то из учеников. От волнения и смятения голос говорившего стал неузнаваем.

Иисус выступил вперед.

– Кого вы ищете? – спросил Иисус.

Но никто Ему не ответил. Слышно было лишь потрескивание факелов и чей-то торопливый, едва слышный шепот. Это Иуда шепнул начальнику римской кентурии: «Кого поцелую, того и берите. Но без шума, не то не избежать кровопролития».

– Кого вы ищете? – снова спросил Иисус.

Вперед выступил Иуда Искариот. Ученики вдруг с ужасом увидели его, не веря глазам своим. Они ведь еще минуту назад думали, что он вернулся оттуда, куда его послал Иисус, и находится среди них, еще минуту назад считали его братом своим. Так вот кому достался соленый хлеб! В душе многих учеников вспыхнула ненависть к предателю. Фома же не знал, что и думать, и с недоумением следил за происходящим. Нафанаил не мог поверить, что Иуда предатель. В возбужденном разуме своем он подыскивал объяснение тому, как Иуда оказался среди римлян.

Иуда не видел, он чувствовал всем своим телом острые взгляды на себе, чувствовал их силу и ненависть к нему. Он видел только тонкую высокую фигуру Иисуса и Его глаза. Когда Иуда представлял себе эту минуту, он думал, что все будет гораздо проще, но теперь каждый шаг ему давался с трудом, словно воздух стал плотнее, словно стеной пытался стать перед Иудой на его пути. Остался последний шаг. Но что в глазах Иисуса? Почему Он так смотрит? Иуда сделал этот шаг и оказался лицом к лицу с Иисусом. И больше никого не осталось во всей Вселенной. Иисус и Иуда – больше никого. Они смотрели в глаза друг другу, и свет Божественных очей пересекался с глубокой, страшной тьмой в глазах Иуды, а вокруг была вечность – безмолвная, строгая, мудрая.

– Радуйся, Равви! – прозвучал в этой вечности глухой дрожащий голос.

И эту минуту представлял себе Иуда. «Радуйся, Равви!» – скажет он спокойным, гордым и грозным голосом слова обычного приветствия, и кровь застынет в жилах учеников от этих слов. И он рассмеется прямо в лицо Иисусу. Это будет великая месть Ему, Богу, за поруганную веру Иуды, за годы ожидания Его, за мечту Иуды, которую так бережно и мучительно вынашивал он и которую разрушил Своим вочеловечеванием Иисус. Да, он поцелует Его, как того требует приветствие, и этот поцелуй будет хуже плевка, этот поцелуй – издевка, этот поцелуй – предательство, этот поцелуй – приговор. И содрогнется Иисус от этого поцелуя и поймет, как смертельно Он оскорбил Иуду. Любите врагов ваших? Благословляйте ненавидящих вас? Молитесь за обижающих вас и гонящих вас? Вот Тебе за это поцелуй от врага Твоего!..

Но Иуда не узнал и даже испугался своего голоса. Он был тихим, хриплым, слабым. За два года Иуда ни разу не подходил так близко к Иисусу, потому как никогда не приветствовал Учителя поцелуем, как это делали другие ученики. Иуда понимал, что он просто боится подойти к Нему, и сам держался всегда в стороне. Один раз, правда, после обвинения его в воровстве, Иуда сидел рядом с Иисусом, да еще сегодня вечером Иисус умывал ему ноги, а он сидел выпрямившись, боясь пошевелиться, и сердце его бешено стучало в ту минуту и он остро ощущал каждое прикосновение рук Иисуса к его ногам. Но так близко Иуда подошел к Иисусу впервые. Иуда задыхался. Все тело было словно чужое, и Иуда чувствовал, что плохо владеет им. Теперь поцелуй. И Иуда вдруг понял, что сейчас, именно в эту минуту, он не может ненавидеть Иисуса. Иуда подался к Иисусу. Он слышал Его легкое, нежное дыхание, слышал ровное биение Его сердца. Иуда поцеловал Иисуса так бережно – он едва коснулся губами своими Его теплой, нежной, как шелк, щеки – и понял, что этот поцелуй был не плевок, как мечталось ему, а признанием в той сильной любви, которую пронес он через всю свою жизнь и которая запылала сильнее, когда Иуда увидел Иисуса два года тому назад.

Их взгляды снова встретились, и что-то невероятное случилось: бесконечное пространство поплыло и взволновалось, как поверхность моря под властью ветра, и звезды сошли со своих орбит, вечность обратилась в линию и беззвучно выгнулась, выпустив из себя одну минуту – минуту между поцелуем Иуды и словами Иисуса, угрожающую расшириться в жестокую и неумолимую вечность. Между Иисусом и Иудой происходило что-то, что должно было быть понятным только им двоим, но Иуда пока ничего не понимал, он ощущал только темный леденящий страх, сковывающий его разбитое сознание.

– Целованием ли предаешь Меня, Иуда? – прозвучал далекий и страшно близкий голос из бурлящей беззвучно вечности.

И действительный мир вдруг обезумел и взорвался шумом, и этот шум безжалостно залил уши Иуды. Запрыгало вокруг пламя факелов, слышался лязг оружия и чьи-то крики. Иуда видел, словно во сне, как Петр выхватил меч и, сильно размахнувшись, вяло и слабо опустил его на кого-то, и тот вскрикнул от боли. Иисуса уже не было рядом с Иудой.

– Уберите мечи, – прозвучал Его умиротворяющий далекий голос.

Иуда видел, как Иисус лечил ухо служителю Храма Малху, которое повредил меч Петра, как схватили затем Иисуса, как бежали испуганные римскими мечами ученики, как какая-то светлая голая фигура большими прыжками скакала по склону небольшого холма, спасаясь от римлян. Факелы стали удаляться, и лунный свет овладел Гефсиманским садом.

И остался Иуда один – слабый, потерянный, беспомощный, оглушенный своим внезапным сиротством, к которому он сам так стремился. Он стоял долго: шли минуты, а он все не шевелился и глядел в темноту опустевшего сада… Наконец ноги его ослабели, и он рухнул на колени, упал ниц в ту траву, на которой несколько минут тому назад стоял Иисус. Горячие слезы брызнули из его глаз, он с жадностью целовал эту траву и взвывал, как плакальщица на похоронах, затем мял траву и гладил ее нежно руками. Он затих. Он лежал на траве навзничь и, не мигая, глядел на луну, на темное пятно на ее светлом лике. Потом он привстал и сел на земле. Медленная, мстительная усмешка искривила его тонкие губы. Он поднялся на ноги и шагнул в лунную ночь…

…И не было больше покоя в душе Иуды, и тени его не осталось. Вся она шевелилась, звенела и гудела, стонала и выла, как раненый смертельно зверь. Не может быть теперь у него ни радости, ни счастья, ни друга, ни дома. Все стало враждебно Иуде. Воздух, которым он дышал, раздирал его грудь, деревья пресекали ему путь, земля то уходила из-под его ног, то поднималась перед ним, как стена. И луна, светившая сверху и сбоку, проклинала его и надсмехалась над ним, бешено танцуя какой-то безумный танец. Всеми проклятый, всеми брошенный одинокий Иуда направлялся в Иерусалим. Но внезапно он остановился. Ужас сжал ему горло, а прохладная ночь обдала его жаром. Он понял, что было во взгляде Иисуса, когда к Нему приближался предатель. В очах Иисуса была жалость к Иуде, прощение ему Его мучений, прощение его предательства и еще любовь, Его Божественная любовь. Нет, нет, только не это: лучше ненависть, негодование, возмущение, – да что угодно, – но это оскорбительно.

Иуда заскрежетал зубами, но тут же насторожился. Где-то в стороне, но совсем рядом от него хрустнула ветка под чьей-то ногой. «Может, зверь какой?» – подумал Иуда. Хрустнула другая ветка, третья. И в эту минуту он увидел две человеческие, облитые луной фигуры. Одна была ниже и шире в плечах, другая – чуть повыше и стройнее. Они прошли совсем близко от Иуды и, уйдя в тень, исчезли с глаз его. Они прошли так близко, что Иуда узнал их. То были Петр и Иоанн. Они шли молча и очень торопились, потому и не заметили за деревом Иуды. Он еще немного постоял, подумал и пошел за ними, стараясь ступать как можно осторожнее, чтобы хруст веток не выдал его: ведь в саду могли оказаться и другие ученики…