Владислава Григорьевна Биличенко
Нисшедший в ад
Глава 22. …и в Иерусалиме
Утренняя весенняя прохлада будила радость во всем теле, пьянила голову, пробуждала в человеке неведомые силы и бодрость. Ученики легко шли теперь в Иерусалим и молодыми очами жадно вбирали они окружающую их молодость природы. Даже серые камни выглядели веселее. Впереди виднелась Елеонская гора, нарядно одетая в какой-то нежный зеленый дым, как невеста в свадебное платье. Утро обещало солнечный безоблачный день и первый в этом году теплый, мягкий вечер.
Дороги, ведущие в Иерусалим, сейчас были многолюдны: по ним шло много народа к празднику пасхи, поэтому Иисус и ученики Его не торопились, медленно продвигаясь к Иерусалиму в людском потоке. Иуда заметил Иуду Иаковлева, прозванного Фаддеем, и Иакова Алфеева, о которых говорили, что они братья Иисуса по плоти, хотя Иуда ничего общего у них с Иисусом не находил. Теперь они шли рядом по обочине дороги и что-то бурно обсуждали. Иуда припомнил, как они о чем-то спорили всю последнюю ночь в Вифании, мешая всем спать. Иногда им делал замечание какой-нибудь разбуженный ими ученик, они затихали на минуту и снова продолжали шептаться. Из всех их переговоров в сознание полуспящего Иуды врезались слова «великий обман». Эти слова накануне вечером говорили и Андрей с Филиппом, и они настолько занозились в мозг Иуды, что и во сне он видел какую-то птицу, говорившую эти слова, эти же слова говорили камни и ручей, протекавший меж этих камней. И деревья им вторили: «великий обман», «великий обман». Утром Иуда проснулся со словами: «Но почему обязательно «великий обман», а не просто «обман»? Что они под этим понимают? Они сговорились все, что ли?» Иуда сейчас это вспомнил и, чтобы развлечь себя в дороге, он решил вмешаться в их разговор.
Оба они были из «младших» учеников (теперь Иакову было двадцать лет, а Фаддею – девятнадцать), были неразговорчивы, причем всегда настолько заняты, что толком Иуда их до сих пор не узнал. Иуда знал только, что Иаков Алфеев – сын Марии Клеоповой, то ли двоюродной, то ли названной сестры земной матери Иисуса Марии, и ее мужа Алфея или Клеопы, мальчик небольшого роста с шикарными вьющими темными волосами, обладал неимоверно красивым голосом, пел, как Ангел, знал очень много народных песен и псалмов, умел играть на нескольких музыкальных инструментах, серьезно относясь к этому делу, и что Иисус очень любил его слушать. Своего тезку – Иуду Иаковлева Фаддея – он знал еще меньше. Светловолосая высокая фигура Фаддея мелькала где-то на последнем плане перед глазами Иуды. Вместе со всей молодежью Фаддей шалил, смеялся, играл, а на вечерах был молчалив, внимателен и прилежен, с более старшими учениками в споры не вступал и к их мнению прислушивался, сам же, казалось Иуде, яркими талантами не обладал; в последнем, впрочем, Иуда ошибался. Бесспорно, все ученики Иисуса обладали теми или иными талантами, по крайней мере, все они были религиозно одарены, легко поддавались науке и очень многое могли понять из тайных знаний, для чего требовались врожденный аналитический ум, восприимчивая душа и богатое воображение, то есть, говоря языком более позднего времени, требовалось иметь неплохие математические способности. Иуда же по-прежнему, несмотря на недавние увещевания Вефиля, недооценивал многих учеников Иисуса и многого в них не мог понять.
И вот Иуда решил вмешаться в разговор братьев Иисусовых. Он догнал их и сказал, перебивая при этом говорившего что-то Фаддея:
– Вы оба всю ночь не давали никому отдохнуть. Вы можете сказать Иуде, о чем вы спорите?
Фаддей и Иаков Алфеев обменялись удивленными взглядами. За два года, в течение которых Искариот был учеником, он и двух слов им не сказал, презирая их за младость лет, если не считать одного давнего случая, когда Иуда поинтересовался у Иакова Алфеева, укладывавшего в суму самодельную небольшую четырехструнную наблу, на которой тот только что играл, умеет ли он играть также на арфе, как царь Давид.
Теперь Иуда их мог рассмотреть получше. Фаддей оказался очень красивым юношей с правильными чертами лица и пушистыми, волнистыми светлыми волосами. Изогнутые дугой брови над огромными голубыми глазами делали его взгляд мечтательным и мягким, что вызывало в собеседнике горячую симпатию к Фаддею. Его двоюродный брат Иаков Алфеев был в другом роде. Небольшого роста, быстрый, с живым характером, он, хотя и не имел правильных черт лица, был очень симпатичным.
– Мы не спорили, – сказал Фаддей, – просто говорили.
– Хорошо, просто говорили, – согласился Иуда, – но вы все время повторяли слова «великий обман». Что это? Почему «великий»?
Иуда вопросительно посмотрел на обоих братьев. Иаков Алфеев уже хотел ответить, но его опередил Фаддей:
– Великий обман – это обман, в котором человек так запутан, настолько человек с ним часто сталкивается и настолько этот обман для человека привычен, что правда кажется невероятной, невозможной.
– Я не понял, – сказал Иуда.
– Возьмем такие вещи, – пояснил Иаков Алфеев, – с которыми человек сталкивается каждый день, например, старость как дряхлость и немощь плоти и смерть…
– Так как наша плоть осквернена… – вставил Фаддей.
– Погоди, – попросил его Иаков Алфеев. – Итак, старость как дряхлость и немощь плоти и смерть – это великие обманы, тогда как правда – вечная молодость плоти, а старость как многолетний опыт и вытекающая из него мудрость, и вознесение на небо с преображением нашей плоти соответственно. Об этом раньше очень много говорил Учитель, дня не проходило, чтобы Он нам этого не разъяснял.
– А теперь уже год и шесть месяцев прошло, как Он нам ничего такого не говорит, – сказал и Фаддей.
– Да, а до восхождения на гору Фавор Он нам об этом говорил каждый день, – сказал Иаков Алфеев.
– Погодите, – сказал Иуда. – Я уже понял, что вы друг друга разумеете с полуслова, но я-то ничего не могу понять. Я и сам помню, что когда-то говорил Иисус, Он только не говорил слов: «великий обман»… Вот Андрей говорит, что смерть – великий обман, Филипп утверждает, что ненависть – великий обман, хотя именно ложь считает корнем зла, а Нафанаил наибольшим злом считает боль… Я запутался. Тем более, вы оба одновременно говорите. Вот ты, тезка, объясни мне что-нибудь.
– Филипп прав, говоря, что ложь – корень зла, – сказал Фаддей. – Мир осквернен, наша плоть осквернена великими обманами, исходящими от отца лжи, князя тьмы. Великих обманов в оскверненном мире множество, куда ни взгляни, мы их находим. Рассматривая любую вещь, любое явление в нашем пока оскверненном мире, надо задаваться вопросом – перед нами великий обман или правда. Боль, болезни, старость как дряхлость и немощь плоти, смерть, ложь во спасение, гнев и многое другое – это великие обманы, которые нам кажутся неотъемлемыми от жизни, обычными, привычными нам законами жизни.
– Но как стали возможны такие великие обманы? – спросил Иуда.
– Потому что наша плоть осквернена дьявольским семенем. Действуя через это семя, князь тьмы осквернил весь мир, – пояснил Фаддей. – Мы должны обличать великие обманы со страхом, гнушаясь даже одеждою, которая осквернена плотью.
– Это я уже уразумел, – сказал Иуда. – Но ты упомянул также гнев и ложь во спасение; что-то о последнем я уже у Филиппа слышал.
– Всякий человек должен быть скор на слышание, – сказал и Иаков Алфеев, – медлен на слова, медлен на гнев, ибо гнев человека не творит правды Божией, и быть не слышателем только слова, но исполнителем его, вникая в закон совершенный, закон свободы: чистое и непорочное благочестие перед Богом и Отцом есть то, чтобы заботиться о сиротах и вдовах в их скорбях и хранить себя неоскверненным, свободным от мира.
– О скорбях, – сказал Иуда. – Мать потеряла сына, его убили, но правда ее убьет, потому что у нее сердце слабое, не выдержит такой правды, тут-то и приходит на помощь ложь во спасение, пусть думает, что он жив и к ней вернется, или я что-то не так говорю и понимаю?
– Ложь во спасение – это тоже великий обман, – сказал Иаков Алфеев, – ибо ложь и спасение – противные понятия. Не может смоковница приносить маслины или виноградная лоза смоквы, также и один источник не может изливать сладкую и горькую воду. Правда во спасение, а ложь убивает. Сколько людей, которым солгали якобы во спасение, потом сокрушались и сетовали на то, что им солгали, и они прожили во лжи. Ни один не был благодарен за то, что его обманули. Матери лучше знать, что ее сын живет теперь на небесах и они когда-нибудь встретятся вновь, чем думать то, что не есть правда, и жить, надеясь на то, чего нет.
– Вы говорите, что на всякую вещь нужно смотреть – обман это или правда, на всякое явление. Тогда как вы разумеете искушения? – спросил Иуда. – Хорошо это или плохо? Вот Бог решил проверить человека, – ведь может такое быть? – и послал искушение…
– Блажен человек, который переносит искушение, – сказал Иаков Алфеев, – потому что, быв испытан, он получает венец жизни, который обещал Господь любящим Его; но нельзя говорить: «Бог меня искушает», потому что Бог не искушается злом и Сам не искушает никого, но каждый искушается, увлекаясь и обольщаясь собственной похотью. [Похоть – здесь: любое сильное желание. – В.Б.] Похоть же, зачавши, рождает грех, а сделанный грех рождает смерть. Не следует обманывать самого себя: всякое даяние доброе и всякий дар совершенный нисходит свыше, от Отца светов, у Которого нет изменения и ни тени перемены. Восхотев, родил Он нас Словом Истины, чтобы нам быть некоторым начатком Его созданий.
– И ты с ним согласен? – повернулся Иуда к Фаддею.
– А как с этим можно не согласиться? – ответил тот.
– И я согласен, – кивнул Иуда. – Как с этим можно не согласиться? Но вот что скажите мне: теперь, когда существует старость как немощь плоти, ясно и когда наступает смерть. Плоть наша изнашивается, как одежда на плоти нашей, и когда она становится никуда не годна, наступает смерть. А когда существует вечная молодость и здоровье плоти, как же определить ту минуту, что уже пора и вознестись, нечего делать в этом мире?
– Вечная молодость и здоровье плоти возможны лишь тогда, когда наша плоть станет неоскверненной, совершенной, без дьявольского семени, – сказал Фаддей. – Тогда и мир будет неоскверненный и совершенен, ибо изменит наш Учитель законы на земле, о чем Он говорил до горы Фавор каждый день. Старость тогда будет мыслиться как богатый накопленный опыт и мудрость Божия, черпаемая из совершенного мира. Каждый учитель знает, когда ученик его прошел обучение, и может ему сказать, что ученик со своими знаниями может идти в мир, так и Бог даст нам знать, когда мы будем готовы вознестись на небо.
– А до этого времени, – добавил Иаков Алфеев, – всякий человек должен иметь терпение, имеющее совершенствующее действие, и если не хватает мудрости, попросить у Бога, дающего всем просто и без упрека, – и дастся ему.
В это время ученики услышали голос Вефиля, звавшего их. Они обернулись и увидели, что Иисус очень отстал от них, идет ссутулившись и видимо устал.
– Как же это мы Учителя забыли? – удивились они.
Иисус присел на придорожный камень. Ученики подошли к Нему.
– Что-то силы покинули Меня, – сказал Он ученикам, виновато улыбаясь.
Тогда сыны Зеведеевы, заметив среди народа мужчину, идущего рядом со своей повозкой, к которой сзади были привязаны осел и ослица, подошли к нему и попросили его, чтобы он дал осла для их Учителя, так как Он очень устал. Мужчина посмотрел на Иисуса и, не проронив ни слова и не отрывая своего взгляда от Иисуса, он отвязал от своей повозки осла и отдал его братьям. Иаков и Иоанн подвели осла к Иисусу, Петр скинул свой плащ и набросил его на спину животному.
– Все это было, – сказал Иисус, усаживаясь на осла, – и сбудется реченное через пророка, который говорит: «Скажите дщери Сионовой, се, Царь твой грядет к тебе кроткий, сидя на ослице и молодом осле, сыне подъяремной».
Вефиль оказался прямо перед Иудой. Он глазами показывал куда-то вдаль и улыбался. Иуда повернул голову в том направлении, куда указывал Вефиль, и увидел, что мужчина, давший для Иисуса осла, остановил свою повозку и смотрит на Иисуса.
– Видишь, Иуда, – сказал Вефиль, – он почувствовал Бога.
Иуда, сощурившись, поглядел на Вефиля, но ничего не сказал.
Снова вышли на дорогу, ведущую в Иерусалим через Кедронскую долину мимо Елеонской горы, на которой у двух могучих кедров уже раскинула свои пестрые шатры веселая предпраздничная ярмарка. Из города доносились шум и музыка. Кедронская долина и Гефсиманский сад были в этот час полны людей, вышедших из каменного города в эти оазисы бушующей весенней зелени. Многие люди из Вифании пришли в Иерусалим раньше Иисуса, так что Его уже ожидали у ворот с пальмовыми ветвями, и, когда Иисус въехал на осле в город, они закричали, приветствуя Его: «Осанна! Благословен Царь, грядущий во имя Господне!» К ним присоединились в этом славословии жители Виффагии, паломники, любившие Иисуса, и те немногие из иерусалимян, которые любили Иисуса. Восторженные ученики тоже кричали эти слова.
И вдруг из толпы несколько голосов вскрикнули:
– Запрети кричать им.
Иисус обернулся на эти голоса и сказал с грустью:
– Если они умолкнут, то камни возопиют. – Затем Он поглядел на каменные стены города, на улицу впереди Себя и сказал тихо: – О, если бы и ты хотя бы в этот твой день, Иерусалим, узнал, что служит миру твоему!.. Но это сокрыто ныне от глаз твоих, ибо придут на тебя дни, когда враги твои обложат тебя окопами, и окружат тебя, и стеснят тебя отовсюду. Разорят тебя и побьют детей твоих в тебе, и не оставят в тебе камня на камне, за то, что ты не узнал времени посещения твоего.
В Иерусалиме Иисус с учениками пробыли недолго. Осел куда-то ушел и затерялся в большом городе. Ученики, видя печаль своего Учителя, и сами стали печальными. И когда возвратились все на Елеонскую гору, ученики, вспомнив Его слова в Иерусалиме, спросили Иисуса:
– Скажи нам, когда это будет?
И ответил Иисус ученикам Своим:
– Берегитесь, чтобы кто не прельстил вас, ибо многие придут под именем Моим и будут говорить «я Христос» и многих прельстят. Также услышите о войнах и военных слухах. Смотрите, не ужасайтесь, ибо надлежит всему тому быть. Но это еще не конец, ибо встанет народ на народ, и царство на царство, и будут глады, моры и землетрясения по местам. Все же это начало болезней. Тогда будут предавать вас на мучения и убивать вас, и вы будете ненавидимы всеми народами за имя Мое. И тогда соблазнятся многие, и друг друга будут предавать и возненавидят друг друга. Многие лжепророки восстанут и прельстят многих. И, по причине умножения беззакония, во многих охладеет любовь. Претерпевший же до конца спасется. И проповедано будет это Евангелие Царствия по всей земле, во свидетельство всем народам, и тогда придет конец. Итак, когда увидите мерзость запустения, стоящую на святом месте, тогда все бегут в горы, и кто на кровле, тот не сходит взять что-нибудь из дома своего, и кто в поле, тот не обратится назад взять одежды свои. Горе же беременным и питающим сосцами в те дни! И если бы не сократились те дни, то не спаслась бы никакая плоть, но ради избранных сократятся те дни. Тогда, если кто скажет вам: «вот здесь Христос», или «там» – не верьте. Ибо восстанут лжехристы и лжепророки и дадут великие знамения и чудеса, чтобы прельстить, если возможно, и избранных. Вот, Я наперед сказал вам. Итак, если скажут вам: «Вот, Он в пустыне», – не выходите; «Вот, Он в потаенных комнатах», – не верьте. Как молния исходит от востока и видна бывает даже до запада, так будет пришествие Сына Человеческого. После скорби тех дней, солнце померкнет, и луна не даст света своего, и силы небесные поколеблются, тогда явится знамение Сына Человеческого на небе; и тогда восплачут все племена земные и увидят Сына Человеческого, грядущего на облаках небесных с силою и славою великою. И пошлет Ангелов Своих с трубою громогласною, и соберут избранных Его от четырех ветров, от края небес до края их.
Небо и земля прейдут, но слова Мои не прейдут. О дне же том и часе никто не знает, даже Ангелы небесные, а только Отец Мой один. Итак, бодрствуйте, потому что не знаете, в который час Господь ваш придет.
***
Несмотря на то, что Анна всё устроил и обдумал, первосвященник Иосиф Каиафа, все время беспокоящийся и несдержанный в своих порывах и поступках, предпринимал новые и новые попытки изобличить Иисуса и предать Его суду. Анна старался сдерживать его, говоря ему, что скоро «и так всё разрешится» и намекнул ему о том, что уже предприняты весьма серьезные шаги, так что мараться в этом деле первосвященнику не стоит. И все же, когда Иисус вновь пришел в Храм, – а в Храм Он теперь приходил учить каждый день, – к Нему снова приступили фарисеи и книжники.
– Учитель! – говорили они. – Мы знаем, что Ты правдиво говоришь и учишь, и не смотришь на лицо, но истинно пути Божьему учишь. Скажи, позволительно ли нам давать подать кесарю или нет?
Иисус ответил:
– Покажите Мне динарий: чье на нем изображение и надпись?
– Кесаревы, – ответили они.
– Итак, отдайте кесарю кесарево, а Божие Богу.
И саддукеи, не веровавшие в воскресение, подошли к Нему:
– Учитель! Моисей написал нам, что, если у кого умрет брат, имевший жену, и умрет бездетным, то брат его должен взять его жену и восстановить семя брату своему. Было семь братьев: первый взяв жену, умер бездетным. Взял ее второй и тоже умер бездетным. И так все семь братьев, взяв ее, умерли бездетными. После всех умерла и жена. Итак, в воскресении, которого из них будет она женою, так как все семеро ее имели женою?
– Чада века этого женятся и выходят замуж, – ответил им Иисус. – А в веке воскресения из мертвых ни женятся, ни замуж не выходят. И умереть уже не могут, ибо равны Ангелам и суть дети Божьи, будучи детьми воскресения. А что мертвые воскреснут, Моисей показал при купине, когда назвал Господа Богом Авраама, Богом Исаака и Богом Иакова. Бог же не есть Бог мертвых, но живых, ибо у Него все живы…
Только на Елеонской горе да еще в Гефсимании и Виффагии среди смоковниц Иисус немного отдыхал и продолжал учить людей и Своих учеников притчами. Постоянные нападки фарисеев, саддукеев и книжников подтачали Его силы. Иисус осунулся, часто сутулился и жаловался ученикам на усталость. По ночам Он не спал и молился. Грусть и печаль были в Его очах, так как Он знал, что уже страшный час близок и Ему оставалось всего несколько дней, чтобы дать последние напутствия Своим ученикам. Но они все же огорчили Его. Они вдруг невозможно и даже неприлично перебранились прямо на Его глазах, вовсе не стесняясь Его и не взирая на то, что Он нуждался сейчас именно в душевном отдыхе. А ученики продолжали спорить и браниться, исчисляли свои заслуги, даже пальцы загибали перед носом друг у друга. Спорили лучшие из лучших о первенстве. В этой перебранке не принимали участие только Андрей – он задумчиво лишь окинул спорящих взглядом и вышел из дома на улицу, Фома, который стоял у стены, прислонясь к ней плечом, и рассматривал спорящих, внимательно вслушиваясь в то, что они говорят, Нафанаил по прозвищу Варфоломей, не любивший предположений и загадываний на будущее и ищущий основательного и очевидного, и Иуда Искариот. Филиппа и Марии Магдалины в ту пору совсем не было в доме.
Петр гремел громче всех и как-то смешно обижался. Щеки и уши всех учеников пылали. Разгоряченные спором «сыны громовы» вдруг шагнули к Иисусу. Он поднял на них усталые очи, в которых были сейчас и страдание и великая скорбь. Сердце Иуды больно сжалось от Его взгляда, но в то же время он наслаждался каким-то странным, щекочущим торжеством. «Так, так, Иисус, погляди на Своих учеников, погляди на тех, кто считает себя первыми и любимыми учениками Твоими».
– Что вы хотите? – спросил Он их.
– Учитель, – заговорил Иоанн, – скажи, чтобы мы, сыны Зеведеевы, сели у Тебя один по правую сторону, а другой по левую в Царствии твоем.
– Не знаете, о чем просите, – с грустью сказал Иисус. – Можете ли пить чашу, которую Я буду пить, или креститься крещением, которым Я крещусь?
– Можем, – не задумываясь, ответили братья в один голос.
Иисус поглядел на них таким взглядом, каким обычно взрослый человек смотрит на глупо нашалившего ребенка-несмышленыша. И сколько же любви было в Его взгляде! Иуду передернуло: «Как – им?», и он нахмурился.
– Чашу Мою будете пить, и крещением, которым Я крещусь, будете креститься. Но дать сесть у Меня по правую сторону и по левую – не от Меня зависит, но кому уготовано Отцом Моим.
После этих слов братья устыдились, и они отошли в сторону. Но так как не любят, не терпят люди свой грех, прегрешения или проступки в других людях, то остальные ученики, участвовавшие в споре, возмутились поступком братьев и вознегодовали на них, хотя и сами думали до этого просить Иисуса о подобном же.
– Как так можно было просить? – гремел возмущенный Петр и пожимал плечами. Его поддерживали остальные.
– Поверьте, нам очень стыдно, – сказал Иоанн. Иаков молчал и прятал глаза.
Нафанаил вдруг заплакал, и все, зная его впечатлительность и ранимость, бросились его утешать.
Все же остальные ученики в душе порадовались тому, что они не пошли к Иисусу с такой просьбой.
А мрачный Иуда вышел из дома и побрел из Виффагии в Иерусалим. В этот же вечер он еще раз посетил бывшего первосвященника Анну. Иуду снова долго не принимали, а когда приняли, то встретили очень недружелюбно.
– Зачем ты снова пришел? – хмуро и надменно спросил у него Анна. – Я сказал тебе, чтобы я больше тебя не видел. Тебе заплатили деньги, вот ступай и выполни, что от тебя требуется.
Иуда улыбался и кланялся. Чем больше оскорблял его Анна, тем ниже он кланялся. Он, всегда гордый и независимый, сам с первого взгляда возненавидел Анну, но Иисуса он ненавидел больше.
– Прости, Анна. Но Иуда так любит деньги, что ослепленный их блеском и оглушенный их звоном я забыл у тебя тогда спросить самое главное.
– Что? – коротко спросил Анна.
– Когда? – так же коротко спросил Иуда.
– Что «когда»? – недоуменно и с отвращением разглядывал Анна предателя.
Иуда еще шире улыбнулся, и Анне вдруг захотелось пнуть его ногой прямо в улыбающееся лицо.
А Иуда молчал и улыбался.
Анна повернулся к Иуде спиной и схватил со стола какой-то пергамент, видимо первый попавшийся и совсем ему в данную минуту не нужный.
– Я сказал тебе, что не получишь больше ничего. Ни обола сверху, – процедил Анна сквозь истлевшие зубы.
– А Иуда разве сказал что-либо о деньгах? Иуда все понял. Но в какой день?
Анна наконец понял, чего добивался Иуда. «До чего он все-таки ненавидит Его!» – мелькнула вдруг мысль в голове бывшего первосвященника.
Тут у Анны был свой расчет. Его зять, Иосиф Каиафа, торопился и не раз говорил о том, что Иисуса должно убить до праздника. Дело в том, что он опасался, как бы в день праздника пасхи, в который принято миловать одного из преступников, таким помилованным преступником не оказался Иисус. Анна же знал, что у римлян назначены ближайшие казни в день пятницы, а после заката солнца уже начиналась суббота, праздник пасхи. Об этом знал и Каиафа, поэтому и предлагал убить Иисуса тайно и не доводить Его дело до суда у Пилата. Но Анна на этот счет был спокоен. В пятницу римляне собирались казнить троих преступников. Двое из них убили нескольких римских солдат, поэтому помилованными они быть не могут. А вот Иисус Варавва мог быть помилован. Если Иуда выполнит то, что обещает, то Иисус Галилеянин будет обвинен в государственном заговоре и, следовательно, из двух Иисусов выберут для помилования Варавву. Это во-первых. Во-вторых, римляне добивают обычно приговоренных к казни, если казнь приходилась в какой-нибудь иудейский праздник, или если они могли остаться до субботы. Анне очень хотелось поскорее убить Иисуса, ибо он знал, что на кресте иногда умирали и по три дня. А вдруг кто-нибудь ночью снимет Иисуса с креста и вылечит Его? Иисус молод, силен, здоров, может долго прожить на кресте, а поклонников у Него много, даже из богатых людей. По расчету Анны, казнить Иисуса нужно только в канун праздника. Ведь накануне праздника и в самый праздник синедрион не имел права присудить к смерти кого-нибудь. Значит, Иисус будет судим римлянами. Это уже в-третьих.
– В четверг вечером, – сухо сказал Анна. – И не при народе. Можно даже и ночью, но не позже…
…Иисус сказал вечером Своим ученикам:
– Вы знаете, что князья народов господствуют над ними, и вельможи властвуют ими. Но между вами да не будет так. А кто хочет между вами быть большим, да будет вам слугою, и кто хочет между вами быть первым да будет вам рабом. Так как Сын Человеческий не для того пришел, чтобы Ему служили, но чтобы послужить и отдать жизнь Свою для искупления многих.
Спорящие днем ученики теперь всё поняли и устыдились самих себя.
Иисус каждый день приходил в Храм, а в среду, двенадцатого нисана, Он, уже выходя из Храма, вдруг задержался и некоторое время наблюдал людей, клавших в сокровищницу свои дары. Он обратился к ученикам и указал им рукой на одну бедную вдову, положившую в сокровищницу всего две лепты.
– Видите. Истинно говорю вам, что эта бедная вдова больше всех положила. Ибо все те от избытка своего положили в дар Богу, а она от скудости своей положила всё пропитание свое, какое имела.
Но Иуда не вытерпел и сказал:
– Вон какими камнями, золотом и вкладами украшен Храм. Что можно сделать за две лепты?
Иисус и теперь не повернулся к Иуде, а, обращаясь ко всем, сказал задумчиво и печально:
– Повторяю, что придут дни, в которые из того, что вы здесь видите, не останется камня на камне. Всё будет разрушено.
