Владимир Александрович Бердников
Человек неразумный
Заломов вздохнул:
– Увы, опять двадцать пять. Все эти нелепые мысли о посланиях и посланцах из иного мира с поразительной лёгкостью возникают в нашем сознании при попытке найти причину какого-нибудь редкого события, не поддающегося объяснению с помощью накопленных рациональных знаний. Сверхъестественное появляется в наших мыслях, пожалуй, не как гипотеза, а как непроизвольная реакция нашего разума, нашего мозга, на тот особый вариант страха, который мы испытываем при встрече со странным и непонятным – с ИНЫМ. Похоже, мозг наш, созданный эволюцией для первобытной жизни, пытается и сейчас при малейшей возможности навязать нам идеологию далёких кроманьонских пращуров.
Заломов решительно встал и направился к выходу из шашлычной. Он был недоволен, что испортил чудесный ужин своею дурацкой философией. Одновременно с ним от соседнего столика поднялась и направилась к выходу светловолосая девушка в тёмных очках, скрывающих половину лица. Заломов с интересом взглянул на неё, а она, улыбнувшись, приподняла очки и промолвила ангельским голоском: «Ба! Какая встреча, Владислав Евгеньич!» – Это была Альбина! Одета она была вызывающе сексуально: лёгкая розовая блузка с очень глубоким декольте и сверхкороткая юбочка, едва закрывающая трусики. Довершали характерный образ сильно накрашенные глаза и губы, предельно короткая стрижка и очень светлые, практически белые волосы.
«Проклятье! – пронеслось в голове Заломова, – Так всё-таки это была Альбина». Но вслух он довольно бодро, почти игриво воскликнул:
– Альбина?! Вот вы мне и попались!
На лице драгановской секретарши мелькнуло выражение самки, уверенной в своей силе.
– Ну, это ещё вопрос, Владислав Евгеньич, кто кому попался. Однако ж я страшно рада вас видеть, и надеюсь, у вас найдётся пара минут для разговора?
Альбина провела Заломова в маленький сквер неподалёку от железнодорожной платформы. Они сели на скамью, скрытую со всех сторон бурно разросшимися кустами олеандра, и секретарша Драганова приступила к своему рассказу:
– Владислав Евгеньич, я знаю, вы вычислили меня там, на пляже Гребешка. Я слышала, как вы звали меня, когда я тряслась от страха в кромешной тьме подземного перехода. Могу себе представить всю степень вашего непонимания столь странного моего поведения. Однако ж не спешите меня судить.
С лица Альбины слетело выражение превосходства, она слегка покраснела, и Заломову показалось, ей стало чего-то стыдно. Немного помолчав, она продолжила:
– Дело в том, Владислав Евгеньич, что я получила от Егора Петровича странное, хотя и приятное задание – обнаружить вас на Абхазском побережье. На выполнение задания мне отводилось две недели. Если б я нашла вас за это время, то в награду получила бы целую неделю безмятежного отдыха на пляжах большого Сочи. Задание было трудным, но, видно, какой-то ангел вёл меня, и довольно скоро мне удалось вас засечь. Я тут же сообщила Егору Петровичу, что вы в Старых Гаграх. Он наговорил мне массу лестных слов, а после повелел в своей обычной приказной манере тут же уезжать из Гагр и вообще южнее Адлера не появляться.
– Так отчего же вы здесь?
Альбина взглянула на Заломова умоляюще, и её бледные глаза наполнились прозрачной влагой. Теперь она снова превратилась в скромную бесцветную мышевидку.
– Дело в том, Слава, что меня подзаела совесть. Мне стало казаться, что вам грозит какая-то опасность… Мне захотелось предупредить вас о том, что весьма влиятельные люди чего-то от вас хотят. Проискав вас весь этот день и не найдя, я зашла в шашлычную, просто чтобы покушать. Так что наша сегодняшняя встреча – чистейшая случайность.
– Спасибо, Альбина, за предупреждение.
– А где Анна? – спросила Альбина и ухмыльнулась.
– В Сочи, гостит у подруги.
– Так вы тут одни?
– Аки перст.
– Владислав Евгеньич, а вам тут ещё не надоело? Ведь, насколько я понимаю, в Сибири вас ждёт какая-то страшно интересная и страшно важная работа.
– Во-первых, Альбина, купаться и загорать мне пока не надоело, а во-вторых, я должен оставаться здесь до конца отпуска. Обратный билет куплен ещё в Сибири. Я не могу изменить время вылета. Вы же знаете, с каким трудом достаются тут билеты.
– Так вы летите прямо в Новоярск, никуда по дороге не заезжая?
– Странный вопрос. И в мыслях не было, да и денег в обрез.
Эти невинные слова привели Альбину в восторг.
– О, как я рада за вас, Слава! если б вы только знали! – и она рассмеялась, как смеётся человек, неожиданно избежавший крупной неприятности.
– Что же вас так обрадовало? – удивился ничего не понимающий Заломов.
Глаза Альбины сощурились. Не сдерживая чувственную улыбку, она проворковала:
– Слава, пойдёмте на пляж.
– Ну, нет, Альбина. Сегодня я не расположен купаться.
– Хорошо, давайте проведём вечер у вас. Не бойтесь, никто ни о чём никогда не узнает, – голос Альбины стал совсем проникновенным, и её тонкая рука легла ему на бедро. Это прикосновение потрясло душу Заломова. Ему стало нестерпимо сладко, и его неудержимо потянуло прижаться губами и всем лицом к ядрёным полушариям, готовым выскочить из декольте Альбины. Собрав остатки былой воли, он заставил себя опомниться. Неожиданная притягательность измены ужаснула его. Отведя глаза от женских прелестей, Заломов просипел, с трудом двигая пересохшим языком:
– Альбина, у меня другие планы на этот вечер.
Лицо драгановской секретарши моментально стало бездушным и жёстким.
– Ну что ж, Владислав Евгеньич, желаю вам выбраться невредимым из ситуации, в которую вы влипли, – и, виляя бёдрами девственницы, она пошла в сторону железнодорожной платформы.
Придя домой, Заломов выпил стакан вина, повалился на койку и забылся сном праведника. Проснулся посреди ночи, в три часа. Спать не хотелось. Он лежал, и мозг его бессистемно перебирал недавние впечатления. Как-то незаметно мысли Заломова коснулись мёртвой улицы с домами, ставшими холмами. «Да, – вздохнул он, – всё построенное в конце концов разрушится, покоряясь неумолимому второму началу термодинамики. Всё созданное распадётся, всё упорядоченное – превратится в хаос, всё нагретое – остынет, всё живое – умрёт. Каждый из нас постигает этот закон природы, когда впервые осознаёт неотвратимость собственной смерти. Увы, сделав в юности это важнейшее «научное» открытие, мы испытываем не радость, а животный, отвратительный страх. Уже в эпосе о Гильгамеше, процарапанном более четырёх тысяч лет назад тростниковой палочкой на сырой глине, зафиксировано это гадкое чувство. Дотоле не знавший страха шумерский царь Гильгамеш теряет друга, и его охватывает ужас. До царя, наконец, доходит, что и он, такой красивый и сильный, когда-нибудь тоже умрёт, и даже вера в бессмертие души не может его утешить. А впрочем, кого могла бы порадовать перспектива вечной жизни в аду? А рая у шумеров, вроде бы, ещё не было».
– Ох, уж это мне пресловутое бессмертие души, – вздохнул Заломов и усмехнулся, вспомнив, вопросы, забавлявшие его в юности, вроде таких: как бессмертная и нетленная душа может стареть и болеть? или в каком виде попадают в загробный мир души выживших из ума стариков? Да и сейчас в свои двадцать шесть он всё ещё не мог понять, почему так много хорошо образованных людей верит, что где-то в их теле гнездится особая бестелесная и бессмертная субстанция – душа? Быть может, – предположил Заломов, – причина кроется в особенности работы нашего мозга. Ведь для мышления (как отметил Кант) крайне характерна спонтанность, независимость от воли. Будто какой-то демон перебирает в нашей голове слова, понятия и образы, нередко соединяя их в неожиданные, причудливые и даже нелепые комбинации. Однако (и снова по Канту) наш разум не может допустить существование беспричинных действий. Вот и появляется у нас представление о душе как о первопричине, порождающей в нашем сознании мудрые и нелепые, прекрасные и гадкие, непонятно откуда взявшиеся образы и мысли.
АННА ПРОТЕСТУЕТ
Анна приехала в прекрасном настроении. Выслушав её восторженный отчёт о встрече с подругой, рассказал и Заломов о своём разговоре с Альбиной (естественно, опустив некоторые детали). Поминутно хохотавшая до того Анна посерьёзнела.
– Влад, я, кажется, догадываюсь, почему твой шеф прислал её сюда.
– Ну и почему?
– Я думаю, вскоре после нашего отъезда Драганов обнаружил исчезновение краски. Он поразмыслил и решил, что ты забрал её, чтобы заинтересовать ею какого-нибудь большого человека в Москве или в Питере. А Альбину он прислал, чтобы выяснить твои ближайшие планы и, если что, заблокировать передачу краски третьим лицам.
– Анечка, я сильно сомневаюсь, что кто-то из великих людей в Европе поверил бы моему рассказу о чудесном эффекте КСК, хотя, … учитывая несомненную паранойю шефа, возможно, ты правильно просчитала его мысли. Действительно, Альбину почему-то интересовало, не заеду ли я куда-нибудь на обратном пути.
– Да точно, Влад. Поверь мне. Я их раскусила.
– Эх, Аня-Аня. Как бы я хотел, чтобы ты оказалась права. Но чужая душа – потёмки. Нам следует быть готовыми ко всему.
Желание вернуть себе состояние былой безмятежности привело их в глубину парка, в уютное кафе, окружённое старыми каштанами. Заломов взял в буфете два стакана Цинандали и плитку шоколада. Они пили вино и молчали, обратив насторожённые лица в сторону моря. Что-то менялось в природе. Ветра не было, умолкли цикады, но всё громче и глубже дышало море. Забавно, но Заломов не мог отделаться от нелепой мысли, что рядом с ним лежит колоссальных размеров живое существо. Сейчас оно спит, досматривая свои сны, но скоро гигантский зверь проснётся, и тогда лучше быть от него подальше.
Через полчаса они уже стояли на причале и, опершись на поручни, смотрели на легионы крупных медуз, плывущих строго на юг в бледно-зелёной толще воды. Матовые, голубоватые купола с фиолетовой каймой по краю медленно и ритмично сжимались и разжимались.
Заломова снова потянуло поразмышлять:
– Откуда пришли и куда направляются эти прекрасные полупрозрачные создания? – Как и мы, из ниоткуда в никуда! Кому они нужны? – Как и мы, никому! Как странно, никому не нужны миллиарды красивейших существ! А впрочем, какое дело медузам до нас и до того, соответствует ли их внешний вид нашим представлениям о прекрасном? Хотя, скорее всего, секрет красоты этих примитивных тварей кроется в поразительной симметрии их строения, в их ярко выраженной геометричности.
К причалу подошёл небольшой теплоходик, подняв много шума и суеты, но ничто не изменилось в поведении медуз.
– Мы можем рубить их хрустальную плоть лопастями корабельных винтов, губить сетями, травить, сливая в море свои отбросы, – но что бы мы ни делали, они не ощутят нашего присутствия. Эти холодные и прекрасные обитатели морей могут показаться нам надменными, но они едва ли нас видят, несмотря на многочисленные фиолетовые глазочки, размещённые вдоль краёв их полупрозрачных куполов. Впервые взглянули такие глазочки на мир во времена, когда на планете не было ни рыб, ни крабов, ни морских ежей, ни даже ракушек. Вода тех дней, как и изначальная влага первого дня Творения, «была безвидна и пуста», и лишь прекрасные парашютики первомедуз парили в безднах кембрийских морей.
Поток этих выспренных мыслей был прерван громким объявлением с пришвартовавшегося морского трамвайчика. «Товарищи отдихающие, кто хочет совершить поездку в город-курорт Пицюнда, так пусть заходит на борт нащего теплохода «Кипарыс»». – «Пошли», – решительно заявила Анна и направилась к сходням. – «Пицюнда так Пицюнда», – согласился Заломов.
На палубе было человек пятнадцать, не больше. Заработали моторы, судно отошло от причала и медленно двинулось вдоль берега, давая возможность пассажирам полюбоваться потрясающим видом курорта со стороны моря.
– Послушай, Анна, а это не Альбина? – Заломов, указал на изящную женскую фигурку на набережной возле старинного маяка.
– Может быть, и она, а что нам до неё? – с явным раздражением отозвалась Анна. Она хотела добавить что-то более резкое, но промолчала, захваченная потоком неприятных мыслей: «Почему в последнее время я недовольна Владом? Почему меня раздражает, когда он ко многим бытовым вещам подходит как к объектам научного анализа? Странно, ведь я тоже люблю науку. И я считаю её главным достижением человечества. Но можно ли допускать науку в мир чувств и морали? Особенно меня возмущает, когда он бесцеремонно и насмешливо вторгается в область веры, которая так важна, так свята для многих прекрасных людей. И тогда нередко я испытываю трудно выразимое смешанное чувство страха и вины, будто вижу безрассудного юнца, делающего ради меня стойку на руках на краю крыши восьмиэтажки. Тогда мне хочется не слышать его слов, не вникать в его аргументы, а главное, быть от него подальше, чтобы незримому Наблюдателю не показалось, что я заодно с этим безумцем. И наконец, где гарантия, что Влад не ошибается в своём абсолютном безверии?»
От многих умных и образованных женщин (и не только женщин) Анна слышала, что существование Бога нельзя опровергнуть никакими рассуждениями, а поэтому целесообразно и даже необходимо вести себя так, словно тот незримый Наблюдатель есть, словно Он при всём присутствует и всё видит. А это значит, что надо жить в соответствии с Его заповедями, и никогда (даже в глубине души своей) не богохульствовать. Анна знала, насколько популярна эта на-всякий-случай-вера среди жён партийных и советских работников. Она видела, как богобоязненно ведут себя на похоронах и поминках самые отпетые коммунисты-мужчины. Она слышала, что перед смертью многие атеисты просят поставить над своими могилами православный крест. Она знала, что нередко жёны атеистов крестят своих детей. Как было ей не знать этого, когда её саму крестили втайне от атеиста-отца. И она понимала главное: даже такая скромная, половинчатая, на-всякий-случай-вера дарует человеку (особенно слабой женщине) надежду избежать ударов непредсказуемой судьбы, или хотя бы смягчить её удары. И Анне, в душе своей, хотелось верить в существование Небесного защитника.
А тем временем их теплоходик, дойдя до южного края города, отвернул от берега и взял курс на кончик Пицундского мыса. Подул свежий ветер, и, несмотря на яркое солнце, на палубе стало совсем не жарко. И чем дальше отходил морской трамвайчик от берега, тем крепче становился ветер. Вскоре началась настоящая морская качка. Все пассажиры, включая и Анну с Заломовым, перешли в застеклённый салон. Однако музыка играла, буфет работал, и никто не паниковал. Когда через полтора часа такого сомнительного удовольствия наконец дотащились до Пицунды, капитан через мегафон объявил, что теплоход «Кипарыс» назад «отдихающих» не повезёт, и поэтому им рекомендуют вернуться домой на автобусе. Пассажиры поспешно сошли на берег, а морской трамвайчик тут же двинулся в обратный путь. Заломов некоторое время следил, как утлое судёнышко то взлетало над водой, то скрывалось за волнами и всё-таки неуклонно продвигалось вперёд. «Эх, если бы и я умел так же прямо и бесстрашно идти к своей цели», – но дальнейшее развитие этой весьма банальной мысли было оборвано призывом Анны осмотреть набережную знаменитого курорта.
Шторм усиливался прямо на глазах. Заломов шёл вдоль берега, пытаясь любоваться его архитектурным ансамблем, но не мог отделаться от нарастающего чувства тревоги. Ему пригрезилось, будто он идёт по полю предстоящей сражения. Будто море вот-вот набросится на берег, затопит его и сокрушит всё, что возвели на нём люди. И берег готовился к схватке. Высотные дома-башни угрожающе торчали из песка пляжа, как пробившиеся сквозь полярный лёд рубки гигантских атомных подлодок. Безобразные, вывернутые наизнанку чёрные тела абстрактных бронзовых скульптур будто сжались в мощные пружины в ожидании скорого падения на них тяжких волн. И громадная бронзовая Медея казалась преисполненной духа противостояния, борьбы и разрушения. Волосы колхидянки вздыблены, прекрасное юное лицо непреклонно, тяжёлая рука то ли защищает двух младенцев, то ли угрожает им. Ради любви к мужчине принесла она в жертву своего брата, а ради ненависти к тому же мужчине – их общих детей.
Бронзовая Медея всколыхнула чувства Анны:
– Влад, я не могу смотреть на эту женщину, на эту мать, собственными руками убившую своих детей. Идём в посёлок.
Они перекусили в местной столовой самообслуживания. Еда состояла из очень острого супа харчо и «мясных» биточков с нулевым содержанием мяса. Мрак, ветер и дурная пища подействовали на Анну удручающе.
– Знаешь, дорогой, мне ужасно хочется выпить.
– Стыдно признаться, но и меня гложет сходное желание, – ответил Заломов с грустной улыбкой.
– Похоже, у нас развивается привыкание к алкоголю, – буркнула Анна.
– Наверняка уже развилось. Но ты не бойся, в обстановке новоярского тотального дефицита это пройдёт.
– Ладно, дорогой, давай отложим выпивку до вечера, а сейчас пойдём и поищем автобусную станцию.
Они вышли на центральную площадь посёлка и оказались перед великолепным храмом времён ранней Византии.
И тут Заломов разволновался:
– Анечка, да ты взгляни, сколько материала пошло на постройку этого культового сооружения. Да в нём кирпича больше, чем во всех домах этого посёлка!
– Ну, знаешь ли, ты бы ещё вспомнил Исаакиевский собор в Ленинграде или собор Святого Петра в Риме. Те куда больше.
Но Заломов ничего не слышал. Он продолжал размышлять вслух:
– Никакой жилой дом не сравнится с храмом в размерах, красоте и роскоши. Столь гигантский контраст ярче всего иллюстрирует всю степень неразумности людей. Ведь, что ни говори, но дом нам жизненно необходим. Он охраняет наш сон, защищает от непогоды и от контактов с нежелательными людьми. В нём есть очаг, чтобы греться и готовить пищу. И наконец, дом – это место, где мы можем заниматься своими личными делами. А каково назначение храма? Неужто хоть кто-то из современных людей верит, что это место, куда Бог заходит во время литургий? или где Он иногда ночует?
– Естественно, нет, – процедила Анна. – Храм – это место, где люди общаются с Богом, где они ему молятся.
– Да нет же, – отстранённо ответил Заломов, глядя на Анну невидящими глазами, – постройка такого огромного, такого безумно дорогого сооружения – это просто гигантское жертвоприношение жителей побережья. Это их наивная попытка привлечь к себе внимание Бога. Мол, посмотри, Боже, как мы чтим тебя и на какие великие жертвы идём, чтобы ты заметил нас с твоих далёких небес, и услышал бы наши молитвы, и помог бы нам в этой жизни, и спас бы наши души в страшном загробном мире.
И тут в голове Заломова зазвучал фрагмент из недавно услышанной песни Владимира Высоцкого:
Купола в России кроют чистым золотом —
Чтобы чаще Господь замечал.
«Странно, неужели моя вроде бы свежая мысль о назначении пышности храма заимствована у Высоцкого?» – мелькнуло в голове изумлённого Заломова.
– Ты всё страшно упрощаешь! – с отчаянием выкрикнула Анна и, прижав кончики пальцев к вискам, опустилась на скамью перед входом в церковь.
Заломов сел рядом с нею и растерянно улыбнулся, но Анна не спешила улыбаться. Она настраивалась на отпор. Наконец она решилась:
– Влад, уже который день ты пытаешься убедить меня, что религия – величайшее людское заблуждение, что Бога вообще нет, а миллионы талантливых и образованных людей, думающих чуть иначе, – глупцы и недоумки, но… прошу прощения, а где доказательство? До сих пор я так и не услышала от тебя убедительного доказательства отсутствия Бога. Я имею в виду доказательства логического и абсолютного, как в математике. Ты говорил позавчера, что Бог – просто гипотеза, в которой якобы отпала нужда. Но ты так и не смог убедить меня в главном – что Бога и в самом деле нет.
– Ох, Анечка, опять двадцать пять. Ну, хорошо. Я согласен. Есть вещи, где чистой логике приходится трудновато. А кстати, почему тебя не смущает, что чисто логически нельзя опровергнуть существование богини любви, которой тысячи лет поклонялись миллионы жителей Европы и Ближнего Востока, да и в наши дни ей всё ещё поклоняются сотни миллионов женщин и мужчин в Индии? Или попробуй строго опровергнуть такую очевидную бредятину, что существуют черти, у которых есть рога, хвост и раздвоенные копыта, и что в аду эти странные парнокопытные причиняют душам грешников невыносимые страдания? Да и можно ли средствами одной лишь логики опровергнуть существование самого ада?
В нашем понимании ад – это нечто, вроде гигантской пыточной камеры, где грешников (видимо, специально оживлённых для принятия мук) поджаривают на сковородках, окунают с головой в зловонную жижу, обваривают кипятком, избивают бичами, пилят пилами, растягивают на дыбах, протыкают вертелами и копьями; где несчастным отсекают пальцы, уши и языки, ломают и дробят кости, и прочее и прочее в том же роде. Спрашивается, а почему в застенках ада нет гильотин, электрических стульев, электрошокеров, газовых камер и шприцев, наполненных психотропными веществами? – Ответ лежит на поверхности: хрестоматийные картины ада созданы простоватыми европейцами раннего средневековья.
Заметь, новые образы мы часто создаём простым объединением старых. Так соединяя образы человека и лошади, мы получаем кентавра. Соединяя образы человека и козла, – получаем чёрта. Наполнив средневековую пыточную камеру чертями, – получаем ад. Так что ад – это наш весьма незатейливый мыслительный продукт. Мы его сами сотворили, говоря проще, мы его выдумали. Но выдуманного явления нет в природе, стало быть, его нельзя ни наблюдать, ни исследовать экспериментально, хотя его словесное описание может быть логически безупречным.
Анна молчала, а Заломов, наоборот, вошёл в раж.
– И боги, и духи, и демоны, и ангелы – всё это выдумки людей прошлой, донаучной, эпохи. Древние мифы и сказки помогали нашим предкам, ибо снабжали инструкциями, как вести себя при встрече с непонятным. Но сейчас-то, в научную эпоху, такого рода фантазии лишь сбивают нас с толку. Ведь даже если где-то там за поворотом и явится нечто, ставящее нас в тупик, то и тогда мы никогда не найдём объяснения тому «нечто» в сказаниях и священных текстах былого. Фантазии шаманов и жрецов, не получивших даже начального образования, нам в том случае уж точно не помогут.
– А пророчества, откровения, озарения и прозрения? Похоже, о них-то ты забыл?
– Дорогая Анечка, я верю астрономам, способным с потрясающей точностью предсказывать солнечные затмения на тысячи лет вперёд. Они могут это сделать, ибо опираются на великолепно разработанную теоретическую механику. Но в нашем распоряжении нет (и я уверен, никогда не будет) теории, способной предсказать, какой в точности будет погода в этом посёлке через пару месяцев. Это невозможно сделать хотя бы потому, что нельзя, в принципе, точно рассчитать, где и когда зародятся новые атмосферные вихри – эти пресловутые циклоны и антициклоны – и какова будет их энергия.
А теперь перейдём к пророкам, предсказывающим всевозможные социальные потрясения в отдалённом будущем. Как бы сказал Аркадий Павлович, не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что и в этом деле точный прогноз исключён. Ведь ход истории зависит от массы случайных факторов, и прежде всего от появления людей-лидеров с их принципиально непредсказуемым набором генов и практически непредсказуемым ходом мыслей.
– Постой, Влад, но ты забыл про возможность путешествия во времени! Ведь из теории относительности вытекает, что в космическом корабле, летящем с околосветовой скоростью, время замедляет свой бег. Отсюда следует, что пассажир такого звездолёта, вылетев, скажем, в двухтысячном году, может вернуться на Землю, чуть постарев, в трёхтысячном. И тогда тот скромный пассажир сможет узнать в мельчайших подробностях абсолютно всё, что случилось на Земле за последнюю тысячу лет. Так вот, разве нельзя допустить, что Некто уже совершил такое путешествие в будущее и записал нашу точную будущую историю? А вдруг пророки и провидцы имеют доступ к этим записям?
– Браво, Анна! Не зря доктор Кедрин преклоняется перед твоим интеллектом. Но, не кажется ли тебе, что тот прибывший в будущее пассажир звездолёта в том будущем и застрянет. С какой скоростью ты прикажешь ему снова полетать по космосу, чтобы перенести свои предначертания назад в прошлое, во времена жизни пророков? Насколько я понимаю, из теории относительности такое не вытекает.
– Кто знает, Влад, какую ещё теорию предложат нам физики в будущем.
– И это всё, что ты можешь мне сказать?
Заломов улыбался, но Анна не желала сдаваться.
– И всё-таки я верю, что в нашей истории бывали настоящие пророки и провидцы!
– Хорошо, перейдём к «настоящим» пророкам. Как ты думаешь, можно ли доверять пророчествам Иисуса Христа? Всё-таки более миллиарда христиан считают его Богом, всезнающим и всемогущим. И почти столько же мусульман считают его выдающимся пророком.
– Думаю, что да, – очень серьёзно ответила Анна.
– В трёх первых Евангелиях приводится главное пророчество Иисуса. Он предрекал (примерно в 33-м году первого века нашей эры), что многие люди, стоящие перед ним, будут ещё живы, когда случится Его второе пришествие. И тогда наступит конец света, «солнце померкнет, луна не даст своего света, и звёзды спадут с неба». А люди будут погибать, как во времена всемирного потопа. Спасутся и будут взяты в Царство Небесное лишь счастливцы (живые и оживлённые из мёртвых), принявшие учение Иисуса. Кстати, обрати внимание, сколько поэзии и невежества в словах: «и звёзды спадут с неба». Звёзды явно представлялись Христу небольшими блестящими штучками, не слишком надёжно прикреплёнными к твёрдому небосводу. Итак, конец света намечался Иисусом самое позднее на последнее десятилетие первого века нашей эры. Но, к счастью, божество ошиблось. Впоследствии пророки и богословы около пятидесяти раз переносили обещанный Христом конец света, и пока существуют люди, верящие в пророчества, вся эта комедия будет продолжаться.
– Но, Влад! Это вовсе не комедия. Какой смысл, какая выгода пророкам предрекать конец света? Мне кажется, в этом что-то есть.
– А мне кажется, ты забываешь о людях с больной психикой. А их среди нас не так уж мало – не менее пяти процентов – и многие из них видят и слышат то, чего нет. Говорят, в психлечебницах Иерусалима чуть ли не каждый второй пациент – Машиах, что в переводе с древнееврейского на русский означает Помазанник, а в переводе на греческий – Христос. Так что конвейер по производству мессий и пророков до сих пор не заржавел.
– Ладно, Влад, – произнесла Анна негромким сухим голосом, – давай прекратим эти разговоры о религии. Честно говоря, они мне уже до чёртиков надоели.
Уже смеркалось, когда они вернулись в Гагры. И чем ближе подходил Заломов к их домику в Жоэкварском ущелье, тем сильнее разгорался в его душе охотничий азарт. Ещё утром, заметив с палубы теплоходика Альбину у маяка, он вообразил, что она их выследила.
– Готовься к неприятным сюрпризам, – буркнул Владислав.
– Уже готова, – мрачно усмехнулась Анна.
В волнении подлетели они к своему домику. Вот и дверь – замок висит, как висел, и ключ на своём месте под ковриком. Вот и шкаф, хранящий их скромный багаж. Трясущимися руками Заломов открыл свой чемодан и вывалил на койку его содержимое – ничего не пропало, и даже бюксик с поддельным красителем не пропал. Не говоря ни слова, Анна бросилась к фикусу и, порывшись в кадке, вытащила из земли флакончик с КСК. «Ну, слава богу, Влад! – радостно воскликнула она. – Её тут не было!»
– И всё-таки Альбина за нами следила, – пробурчал Заломов. – Может быть, ты объяснишь, зачем она это делала?
Анна задумалась.
– Влад, а ты проверил наши билеты?
– Нет, – ответил он и извлёк из груды вещей, вытряхнутых из чемодана, небольшую бурую папку из кожзаменителя.
– Постой! не открывай! – потребовала Анна, – дай её мне!
Она аккуратно развязала тесёмки, стягивающие плотные корочки, раскрыла папку и застыла, всматриваясь в её содержимое.
– Влад, а ты случаем в моё отсутствие сюда не заглядывал?
– Нет.
– Точно не заглядывал?
– Абсолютно.
– Тогда я могу ответственно заявить: в эту папку кто-то совал нос… и совсем недавно. Вчера рано утром, перед поездкой в Сочи я её открывала, чтобы уточнить для себя время нашего вылета. Так вот, просмотрев свой билет, я оставила его лежать сверху твоего. А теперь, можешь убедиться – сверху лежит твой билет.
– Ты в этом уверена?
– На все сто! Нет, на все двести! Похоже, Альбине было велено доказательно подтвердить, что ты летишь в Новоярск прямым беспосадочным рейсом. Вот в чём заключалось её последнее задание, и она его выполнила.
