Виктор Васильевич Ананишнов
Реликтовая популяция. Книга 1
– Где мы? – отрывисто спросила она. – Где Свим?
– Наконец-то, – облегченно перевёл дыхание Харан. – Клоуда, ты меня видишь?.. Клоуда!
– Вижу… Где Свим?
– Всё в порядке. Нам надо идти. Клоуда!
– А где Свим? – закапризничала женщина, она надула губы, словно готовилась заплакать.
– Мы тебе всё объясним. Ты всё узнаешь. А сейчас нам надо идти. Поднимайся, Клоуда. Нам надо отсюда уходить, – настаивал Харан, монотонно выговаривая каждое слово.
– Да, да, конечно, я сейчас. Свиму надо… У меня что-то тут болит. Я сейчас… – Клоуда вдруг замолчала и огляделась осознанным взглядом. – Что же это я? – воскликнула она. – Ведь Свим улетел на шаре! В липучке! Он же… Я помню… Харан… Малыш. Что с ним? Он же умрёт!
На глаза её навернулись слезы.
– Мы не знаем, – нехотя сознался мальчик. – Но в гондоле находился Сестерций, он тоже улетел на шаре. Мы надеемся, что он помог Свиму выбраться из липучки. А как далеко их унесло, мы можем только догадываться. На десять или на сто свиджей…
Камрату трудно давались объяснения. Он не знал как себя вести с женщиной. Харан для него, по сравнению с нею, казался куда проще и понятнее, хотя интеллект бывшего приближенного руководителя бандеки был на голову выше, чем у Клоуды.
Но она была не просто женщина, а влюбленная женщина. Камрат, конечно, ещё мало что понимал в хитросплетениях взаимоотношений полов, но чувствовал необходимость разговаривать с Клоудой как можно осторожнее, предполагая непредсказуемость её поведения после его пересказа событий и последствий, подёрнутых дымкой неизвестности. Она могла сорваться и пуститься на поиски Свима сама в одиночку или потребовать всем принять участие в его поиске, она могла покинуть их команду, поскольку здесь её ничто не держало. Она могла остаться с ними…
Она могла, оттого следовало быть начеку. Что-то должно произойти: от бессильных слёз до паники. Но Клоуда, вопреки ожиданиям мальчика, повела себя совершенно по-иному.
– Вы решили их не ждать? – спросила она тихим печальным голосом. И сколько безнадежности было в нём!
– Мы хотим лишь чуть дальше уйти от дороги, – поспешил обнадёжить её мальчик. – Там сейчас тескомовцы.
– Вы от них убежали? Со мной?
– Нет, мы не убежали. Мы их убили… Там другие тескомовцы.
– Вы… их убили? – Клоуда испуганно прикрыла рот рукой. – Всех? И… Тикера? Это ты, Харан?.. Это он тебя?
Харан осторожно прикоснулся кончиками пальцев руки к своему лицу, покачал головой.
– Да, это он меня, но его… малыш. Но ему это по делам.
– Вы что, его знали? – встрепенулась Клоуда.
– К сожалению, – отозвался Харан. – У меня с ним давние счёты были. Из-за него я ушел из Тескома. Он-то меня, наверное, и знать позабыл или не узнал, а я помню… Жаль, что не я.
– Он был пилотом-наставником, – тихо сказала Клоуда. – Моим наставником. Если бы не он, я, может быть, сегодня не была бы с вами, а летала на шаре.
Мальчик поражёнными от услышанного глазами смотрел на взрослых, ему было ещё невдомёк, что и в его жизни неоднократно будут происходить подобные неожиданные встречи при самых невероятных обстоятельствах, а кто-то, узнав всю подноготную стычки, будет удивляться так же, как и он сейчас.
Нет, ему взрослых не понять.
– Малыш, как же ты сумел?
Камрат передернул плечами. А что он мог ответить Клоуде? Сумел и сумел, и весь сказ. Не говорить же ей о хапре и своих способностях вести бой.
– Нам надо уходить! – прервал он наступившее молчании.
– А если Свим вернётся сюда?
– Тогда… Не знаю. Может быть, мы их по дороге встретим или будем сюда заглядывать время от времени. Или они сами нас найдут. Пойдут по нашему следу и найдут… Не знаю я.
– Оставь мы следы, за нами пойдут не только они, но и тескомовцы, – высказался Ф”ент, подходя к людям.
Камрат разыграл удивление.
– Мне показалось, что ты решил идти от нас отдельно, – холодно проговорил он, едва взглянув на выродка, – так что тебя не могут волновать наши заботы. Без подсказки обойдёмся. У нас здесь свой разговор. И нам самим решать, что делать дальше.
Чего не ожидал Ф”ент, так это явной отчужденности Камрата к нему и того, что его пренебрежение, проявленное к распоряжению мальчика, будет принято за отказ остаться в команде. У него ничего подобного и в мыслях не было. Так чего это они? Ну, хорошо, так считает малыш, которому он не подчинился и тем обидел его, но и взрослые люди не только не осудили предположение Камрата, но и странно повели себя. Клоуда изобразила на лице непонимание, отнюдь не возмущение или хотя бы протест, а Харан даже отвернулся, чтобы не видеть его, словно между ними не было ничего общего!
Харан же отвернулся, чтобы подавить ненужный сейчас смех, одолевающий его. Он тоже обратил внимание на поведение выродка после распределения обязанностей, произведенных мальчиком. Ему даже хотелось поинтересоваться у стехара, почему это он не идёт на разведку к дороге, но, посмотрев на то, как крутился выродок и необычно себя вёл, Харан решил повременить со своим вопросом. Потом его стала забавлять несвойственная стехару нервозность. Обычно он либо быстро поджимал хвост, вернее, то, что от него осталось, и куда-то прятался, либо, изображая хозяином положения, вёл себя развязно и заносчиво. Камрат, как заприметил Харан, демонстративно не видел выродка и никак не реагировал на его не исполнительность, так что врач ещё тогда подумал о какой-то интриге, задуманной мальчиком. Так оно и случилось. Харан не знал, выждал ли Камрат такого момента, чтобы оглушить выродка сокрушительным щелчком, или это у него получилось случайно, но как бы то ни было, всё оказалось на удивление смешным. Смешным, потому что у него мыслей об исключении стехара из команды не возникала.
У выродка отпала челюсть, язык выпал, доставая почти до земли, хвост нырнул между ног под брюхо. Ф”ент присел по-собачьи и выпучил глаза.
Вернувшийся с разведки К”ньец несколько разрядил обстановку, и назревающее выяснение отношений между мальчиком и выродком отодвинулось на более позднее время.
– Там для нас ничего хорошего нет, – доложил хопс. – Деревьев мало, растут вразброс, а кустарник мелкий. Идти трудно, земля неровная какая-то. Зато в свиджах пяти отсюда видны какие-то большие руины. Я близко не подходил. Пожалуй, это единственное место, где мы можем отсидеться, пока люди восстановят свои силы.
К”ньец посмотрел на Клоуду, она в ответ кивнула, так как чувствовала себя плохо и не могла скрывать этого перед людьми и выродками, поскольку понимала, какой она будет им помехой, когда они двинутся в путь.
– Оттуда можно просматривать подходы со всех сторон. Если Свим появится, мы его сразу заметим, – добавил К”ньец и замолчал, ожидая, что решат люди.
У людей выбора не было.
– Руины слишком заметный ориентир, – заметил вяло Харан. – Их тескомовцы в первую очередь проверят. Нет… Я не против там расположиться. Просто нам придётся подстерегать не только Свима, но и патрули Тескома.
– Что там, что здесь, – возразила Клоуда. – Руины бывают разные. Надо посмотреть. В них можно укрыться так, что нас никто не найдёт. И потом…
Она коротко глянула на Камрата и вновь прикрыла рот ладонью, словно не давая сорваться с губ ненужным словам. Когда мальчик справился с арнахами, Клоуда посчитала это чудом, но намёки Свима, что малыш в бою незауряден, ей как-то не верилось, и его слова пролетали мимо неё. И вдруг она узнаёт, что Тикера, известного бойца Тескома, убил именно Камрат. Ей было страшновато воспринимать подобное, в то же самое время, способности малыша вселяли в неё оптимизм – он будет её и всех их защищать, пока не появится Свим.
– Надеюсь, ты права, – Харан поднялся на ноги.
– Выйдем сейчас? – спросил К”ньец.
Харан выжидательно посмотрел на Камрата. Мальчик потупился и покраснел.
– Да, конечно, – не слишком уверенно проговорил он и умоляюще приподнял руки.
– Нет, малыш, – улыбнулся Харан. – Клоуда, надеюсь, того же мнения, что и я. Клоуда, – повернул он голову к женщине. Она в этот момент вставала и болезненно кривилась от боли. – Ты, думаю, не против того, чтобы Камрат пока заменил бы Свима во главе нашей команды?
– Не против. Я – за. А кому ещё? Не нам же, ох! больным.
– Слышал, малыш? Так что не стесняйся. Учись командовать. К”ньюша, ты как?
– Так же, как и вы. Пусть будет малыш.
К”ньец оглянулся, увидел выродка, сидящего, словно в онемении, и ничего не подозревая, спросил его:
– Что там делают тескомовцы?
Ф”ент дёрнулся, переступил ногами и лапинами и сжался, как будто став ниже и незаметнее.
– Ты это чего, стехар? – не дождавшись ответа, К”ньец обратился к людям. – На него тескомовцы там напали? Били?
Харан не выдержал, рассмеялся. И охнул от боли. Он стиснул зубы, а смех рвал его изнутри. Засохшие нашлёпки кравелей и сами шрамы осыпались струпьями. Глядя на него, засмеялась Клоуда, хотя причины смеха, от которого страдал врач, не знала. Улыбнулся и колокольчиком поддержал её Камрат.
Они хохотали, стоя друг перед другом. К”ньец, как практически все выродки, смеяться не умел, но людской смех рождал в нём схожие чувства, и он, подражая им, ощерился, показывая длинные острые зубы – умилился оскалом.
– Никто его не бил. Он с нами решил не идти, – отсмеявшись, пояснил Камрат. – Так что тескомовцы теперь ему не страшны. Это он тут просто так сидит, ждёт, когда мы уйдём.
Ф”ент подскочил на месте и сделал стойку.
– Да что… Да что ты такое говоришь, человек?! – пролаял он возмущенно. – Как ты мог подумать обо мне такое? Да я за вас… Я всегда с вами…
– Нет, стехар, – степенно проговорил Камрат. – Посуди сам. Что я мог подумать о тебе, если ты глух к интересам команды? Либо ты с нами и тогда живёшь заботами нашими, либо ты не с нами. А как же иначе?
– Так я это… Я же всегда за вас…
Неизменно лёгкий на язык, сейчас выродок ощутил всю его неповоротливую тяжесть, он там приклеился к нёбу и не хотел отрываться. Стехар не знал, что сказать. Слов не было: от негодования, от осознания собственной вины, от легкомысленного отношения к нему людей. Они же смеются!
До сих пор Ф”ент плохо понимал причину смеха людей, не вникал, не различал эмоциональных окрасок смеха. Незачем ему это было знать. Люди почему-то смеются, собаки повизгивают, а кошки всхрапывают по особому, мурлычут. У каждого вида разумных своё отношение к радости или нелепой ситуации и внешнее к ним проявление. Но сегодня он словно прозрел и понял: люди смеются над ним! Это он стал причиной смеха.
Странные люди! В то время, когда хочется поднять к небу личину и выразить печаль непонимания между ним и ими заунывным звуком, они смеются! Но ведь, как ему когда-то объясняли явление смеха у людей, они смеются тогда, когда им весело, им хорошо. Значит, смеются они из-за собственной выдумки, что он, якобы, решил уйти от них. И они радуются его уходу?
– Я всегда подозревал тебя, собака! Но ты умел войти в доверие всем. Изображал себя другом. – К”ньец от возмущения прижал целое ухо к голове и распушил жидкие усы. – И теперь, когда мы должны объединиться, ты нас бросаешь? А нам надо противостоять тескомовцам и тем, кто видит в нас своих врагов. И надо найти Свима и помочь ему. И Сестерций тоже наш друг…
Ф”ент даже помотал головой, чтобы прийти в себя и избавиться от обвинений, неожиданно посыпавшихся на него.
– Я не хотел…
– А разве тебя кто заставляет? – бросил реплику Харан.
– А разве нет!? – Ф”ент ухватился за соломинку, подброшенную врачом. – Почему он решил, что может командовать мной? Мной? Я ему… Что я ему?
– Командуй ты, – равнодушно посмотрел на него Камрат и стал собирать вещи, готовясь к выходу.
Остальные члены команды посмотрели на выродка. Люди не смеялись, они терпеливо ждали его команды.
Ф”ент попятился назад и недоверчиво огляделся. О, Талисман! Они уже не смеются над ним, они издеваются! Разве может он командовать людьми? Как они могли так о нём подумать? Или им всё равно, кто ими командует? Или… они и вправду решили от него избавиться! Но он же не давал тому никакого повода. Подумаешь, не захотел подглядывать за тескомовцами. Не повод, совсем не повод, чтобы так просто отказаться от него!
Людям надоело на него смотреть и ждать, что он предпримет, они отвернулись, подобрали свои мешки и, не прощаясь, пошли гуськом за К”ньецем.
Ф”ент в замешательстве покрутился на одном месте, рванулся за уходящими, остановился, опять покрутился.
Всё! Они ушли без него, а он не знал, что предпринять.
Глава 40
Незнакомая местность ночью – проклятие для путников.
Под ногами не плоская поверхность, а взрытый неизвестно кем и для чего бесконечный участок полосы препятствий. Каждый шаг идущего по такой дороге подстерегает то непредсказуемый провал в яму, то неожиданная кочка. Ни то, ни другое не доставляет ни удовольствия от ходьбы пешеходу, ни желаемой скорости передвижения. При попадании ноги в яму тело вздрагивает и падает вниз, вызывая неприятный взлёт всех внутренностей к самому горлу, сердце делает сильный толчок и словно замирает на время падения. Следом, когда нога, наконец, достигнет дна ямы, внутри живота раздается протестующий всхлип всего содержимого, что-то там ёкает, шея при этом напрягается и вздёргивает голову так сильно, что протестующе хрустят все позвонки.
Едва путник минует яму и начинает налаживать ритм ходьбы, как одна из ног цепляется за невидимый в темноте бугорок, и трава, хотя и прошлогодняя и не такая упругая, как свежая, опутывает конечность. Верхняя часть тела продолжает двигаться с прежней скоростью, в то время как нижняя его часть остановилась. Следует резкий кивок вперёд, шея опять напрягается и дёргает голову, спина напрягается от громадной нагрузки, после чего все мышцы её начинают болеть…
Свим был именно таким путником. Он в очередной раз выругался, попав ногой в выемку и избежав вывиха. Как он ни старался идти так называемым скользящим шагом, чтобы в любой момент нащупать неровность дороги и вовремя на неё отреагировать, сегодняшняя ночная гонка стоила ему уже расцарапанных в кровь при падении рук и болью в левом колене.
– Мутные звезды! – в который уже раз повторил он излюбленную фразу. – Ползти, наверное, будет быстрее и вернее. Медленнее, но зато безопаснее.
– Пять… – Чётко проговорил рядом с ним, не видимый в темноте, торн.
– Что пять? Я тебе что-нибудь говорил такого, что ты стал считать мои монологи? Когда я говорю, мне легче. Не идти, конечно, а просто так легче. Впрочем, тебе меня не понять… – Свим споткнулся, ища опоры руками перед собой.
– Еще пять свиджей осталось, – пояснил Сестерций, когда, поминая мутные звезды и збун в придачу нехорошими словами, Свим поднялся на ноги и смог продолжить движение.
– Охо-хо! Дойти бы целым и невредимым, – отозвался Свим.
Когда стемнело, и у Свима случились первые падения, торн пытался подсвечивать дорогу для него своей аурой. Но на открытом пространстве такая подсветка едва ли освещала участок на дальность руки, а то, что Свима подстерегало под ногами, не было видно совершенно. Свиму светящиеся контуры торна только мешали идти: отведя глаза от его ауры, он не мог даже разглядеть звёзды, мутно светящиеся в небе, не то чтобы дорогу перед собой.
– Выключись! – наконец, сказал он резко, в душе понимая заботу Сестерция, тот хотел хоть как-то помочь ему.
Сам торн видел в ночи значительно лучше человека. Он убрал ауру и пропал из поля видимости Свима.
– Люди!
Чтобы смягчить резко брошенное слово, Свим пояснил:
– Береги энергию. Ночь только началась, а что нас ожидает у пеленгатора, неизвестно.
– Ещё как известно. Твой мешок…
Сестерцию почему-то понравилось все время говорить о мешке Свима.
– Вот когда придём к твоему мешку… – Говорил он периодически. – Твой мешок не двигается… С твоим мешком никаких изменений… До твоего мешка осталось столько-то…
Свим смирился с его слабостью, а вначале пытался слегка сопротивляться. Смирился и сам стал думать о мешке, как об одушевлённом предмете: лежит, не идёт, не двигается…
До пресловутого мешка оставалось четыре свиджа. Свим заученно пожаловался, ни к кому не обращаясь, на неровности пути и на некоторое время замолчал, обратив всё своё внимание на решение загадки при очередном шаге, что его поджидает впереди: яма, бугор, ровное место?
Охнув, он провалился вместе с торном.
Шли бок о бок и ступили почти в одно место. Под ногами почва вдруг подалась, раздался натуженный скрип, они потеряли под собой опору, ухватились друг за друга и так полетели вниз. Падали они в какой-то колодец глубиной не меньше, чем берметов в пять.
От увечий при падении на такую глубину их спасло многое и случайное. Колодец был узким, и им вдвоём в нём было тесновато, так что падали они, цепляясь локтями и коленями, плечами и боками за все неровности вертикальных стен. Кроме того, внизу колодца лежал толстый слой рыхловатой земли, к тому же с ними рухнули вниз ветки, трава и земля, замедляющие скорость падения. Всё это закончилось небольшими ушибами и осознанием свершившегося факта – они, похоже, попали в непредвиденную и неприятную ситуацию, из которой, возможно, быстро не выбраться.
– Ты где? – первым подал голос Свим, когда в его голове прекратился шум от внезапного полёта и удара при приземлении. – Сестерций, ты где?
– Здесь я, – раздался голос торна откуда-то снизу. – Спускайся сюда.
– Если бы я знал куда, – проворчал Свим, привычно нащупывая ногой перед собой дорогу. – Нам с тобой сегодня что-то везёт на падения. Как только шею ещё не свернули…
Внизу, разгораясь, прорезалось лёгкое сияние – Сестерций окутался розоватой аурой. Здесь и такого света оказалось достаточно, давая Свиму возможность осмотреться.
Ширина колодца была не более двух третей бермета. Сверху ничего не было видно. «Там ночь, – машинально подумал Свим, – а крупных звезд сейчас над колодцем, наверное, нет». Впрочем, в своих предположениях он не был уверен. Что-то там, когда они проваливались, скрипело. Крышка какая-то? Люк?
Он стоял на довольно высокой и крутой куче земли, склон которой уводил под арочный свод какого-то помещения, где, стоя на полу, аурой светился торн.
Упираясь каблуками в податливую землю, Свим пригнул голову, чтобы не зацепиться за полусферический, чётко оформленный край кровли помещения, переходящей в колодец.
– Куда же это мы с тобой попали? – осведомился он, подходя к торну, ожидая от него того же вопроса.
– Да, местечко, – произнес торн. – Это часть какого-то туннеля. Посмотри!
Свим видел немного, но достаточно, чтобы согласиться с выводом торна: они стояли в широком коридоре. Он тянулся в одну и другую сторону, его делила куча земли, упавшая сверху через колодец. Стены и свод коридора были сделаны из серого строительного вещества, шероховатого на ощупь. Пол устлан толстым слоем пыли, на ней, похоже, никто и никогда не оставлял следов. Может быть, они когда-то и были, но так давно, что стерлись под покровом пыли, осевшей на них за многие и многие годы.
Отсутствие следов прибавило упавшим силы и спокойствия. В конце концов, могли угодить не прошеными гостями к какому-нибудь клану, проживающему в подземелье, к банде, устроившей здесь свою базу, а то и к диким.
Другое дело, что отсюда всё-таки надо будет как-то выбираться. Но спутники пока о том не хотели забивать себе голову. Надо посмотреть, где это они очутились, а уж потом решать остальное. Тем более что выход здесь на поверхность, может быть, совсем рядом. Так или примерно так подумал Свим, а что мыслилось Сестерцием, он не интересовался.
– Сюда как будто никто не забредал. Так что нам здесь можно не стесняться, да и бояться нечего, – проговорил вполголоса торн. Добавил: – Пыль веков!
Свим хмыкнул.
– Да ты лирик, уважаемый Сестерций. Не обижайся. Я к тому, что ты хорошо сказал. Только вот есть одна загвоздка, хотя бояться здесь нам некого. Это ты верно заметил. Кроме одного: как отсюда выбираться будем?
– Как забрались, так и выберемся, – хладнокровно заметил торн. – Я смогу по колодцу взобраться.
– Утешил. Спасибо! Тогда вот что, – Свим подёргал себя за щетину. – Надо бы посмотреть творение древних. Как думаешь? Если здесь никого давно не было, то можно найти много чего интересного и занятного. Времени много не займёт.
– Возможно, здесь что-то есть. Не забудь, мне нужно к свету… – бесстрастно отозвался Сестерций.
Его биологическая сущность могла поддерживать активную жизнедеятельность за счёт солнечной энергии – прямых лучей или рассеянной, а в подземелье таковой могло не оказаться. Вопреки традиции древних в коридоре не было вечных светильников, и он не освещался. Да и вообще, торн страдал, как и все биороботы его типа, клаустрофобией. Широкий коридор и высокие потолки подземелья не могли его обмануть – они уже сейчас давили на него, стесняли волю и мешали мыслить. По нервным волокнам уже потекли сбивчивые импульсы, вызывающие беспричинный страх ко всему окружающему и атавистическую потребность замереть на месте и отключить все внешние рецепторы, дабы заняться стабилизацией процессов жизнеобеспечения, тогда вокруг пусть будет темнота или теснота – они не скажутся на психике торна.
Ничего этого Свим не знал, и желание Сестерция выбраться к свету в середине ночи посчитал блажью и пропустил это мимо ушей.
– Никаких возможно! – горячо воскликнул он. – А точно! Здесь что-нибудь да есть. Та-ак! В какую сторону двинемся?
– Есть разница?
– Нет, конечно, но хотелось, чтобы ты запомнил дорогу. Если не найдём какого-то другого выхода, придётся возвращаться обратно. Не хватало нам здесь заблудиться. Не возражаешь?
Торн мигнул аурой – он не возражал.
– Тогда… Пойдём туда, где ничто нас не остановит, – Свим пренебрежительно махнул рукой в сторону завала земли. – Это обходить не будем. Пока.
Подземелье, пустое и гулкое, тянулось немногим больше ста берметов и разветвилось на три хода, а вернее, его пересекал точно такой же коридор.
Спутники остановились на перекрёстке. Куда повернуть?
– Как ты думаешь, для чего древние делали эти подземные ходы? – Свим задавал вопрос не только Сестерцию, но и себе, так как его поистине интересовало нелогичное, по его мнению, занятие древних строителей.
– Они как будто часто пользовались подземными переходами. Между зданиями или под дорогами. И сейчас в некоторых городах есть такие прямые переходы, которые минуют частные дувары, чтобы перейти из одной части города в другую. Иногда только под улицей.
– У нас в Примето такие переходы устроены для вьючных торнов, чтобы никому не мешали. Но разве над нами древний город? Не похоже. Мы когда летели на шаре, ничего подобного под нами видно не было…
– Много ты видел, – прервал его торн, – вися вниз головой, да ещё в липучке?
– Не я, так ты бы увидел, – не сдавался Свим. – Да и шли мы с тобой по незастроенной территории. И потом, если там, – он показал пальцем вверх, – когда-то и было что построено, то это, наверное, в такие далёкие времена, от которых уже ничего не осталось, кроме этого подземелья. И, обрати внимание, здесь нет следов летнего половодья. Сухо.
Торн посмотрел влево по проходу, вправо.
– Ты, дурб, прав. Но почему? Раз уж мы сюда с тобой провалились через колодец, то здесь должно быть воды под самый верх.
– Крышка колодца с секретом? Мы провалились, а вода не поступает. Но тогда… – Свим озадаченно посмотрел на торна, окутанного аурой. – Пропустит ли она нас назад?
– Чего сейчас гадать? – спокойно отозвался торн. – Будем возвращаться – узнаем. Кстати, наши следы хорошо видны, так что никаких отметин или запоминания делать не будем. А сейчас пойдём прямо?
Свиму собственные следы, оставленные в пыли, разглядеть было сложнее, пришлось положиться на торна – ему виднее, в прямом смысле,
– Давай прямо.
Коридор шагов через тридцать стал слегка поворачивать вправо. В стенах появились аккуратные ниши, в них останки каких-то странных приборов или аппаратов. Во всяком случае, они на них походили.
Некоторые выглядели как новые, только назначение их было совершенно непонятным для потомков тех, кто их когда-то сделал и поставил в ниши неизвестно для чего: для красоты, для функционального какого-то назначения, или просто так, для таких вот, как Свим и Сестерций, непонимающих, чтобы задурить им голову – пусть поломают её, проходя мимо нелепых творений. Подобно мебели на крыше тескомовского тростера.
Такое предположение высказал Свим. Мимоходом. Так как облёк в слова не своё мнение. Оно сложилось у людей еще в стародавние времена.
Обилие долговечных вещей, оставленных древними, поражало своим бесконечным разнообразием. Каждая вещь когда-то, наверняка, служила каким-то потребностям жизни тех, легендарных поколений. С потерей интереса, а затем и знаний к технологиям и самой технике, с последующей деградацией цивилизации хомо сапиенс и природы, их окружающей, несоизмеримо упростились надобности людей и других разумных. Они ещё пользовались устройствами и системами из класса вечных, поддерживающих деятельность городов и производящих самое необходимое для выживания человеческой популяции: еду, одежду, некоторое примитивное оборудование целевого назначения. Однако ни количество вновь производимых вещей, ни их набор не шёл ни в какое сравнение с тем ошеломляющим изобилием, которое могли себе позволить древние.
Но прошли тысячелетия, и подавляющее большинство того многообразия вещей потеряло свою практическую ценность. Потомки совершенно не понимали, для чего они были созданы. Так случилось, что какая-нибудь сложнейшая поделка, служившая древнему для определенной цели, теперь превращалась в игрушку, в фетиш, в талисман или ещё во что-то, только не для прямого использования.
Исподволь накопленные целой эпохой изделия, потеряв своё потребительное назначение, в мыслях людей превратились в некие мнимые, специально сделанные древними людьми лишь для одного – заморочить своих далёких потомков. Пусть, де, эти умники поломают головы над той или иной вещицей. Вот потеха-то!
– Древние всегда оставляли после себя нечто такое, что должно было ввести в заблуждение тех, кто будет жить после них, – уверенно объяснял Свим торну всем известную истину.
Сестерций в это время склонился в легком трансе от восхищения над элегантной, хотя совершенно непонятной конструкцией в виде вертикально поставленного трезубца. Средний зуб, похожий на раздвоенный язык змеи, возвышался над крайними, жала которых слегка загнулись вовнутрь, подчеркивая доминирующую роль центральной части композиции. Опора трезубца в виде многогранного стержня тончала и сходила почти на нет внизу, где вырастала из массивной чаши, до краев заполненной слежавшейся пылью. Кончики зубов несли ажурное полудужье, выполненное в виде трубки в палец толщиной.
Выслушав тираду Свима о странном развлечении древних, Сестерций не согласился с его утверждением.
– Я сомневаюсь, – проговорил он, не отрываясь от созерцания конструкции. – Подумай сам, зачем бы им такими делами заниматься? Так рассуждать, как это понимаешь ты, значит и самим делать то же самое. А я что-то не заметил у людей такой тяги к производству вещей для обмана потомков.
Торн поднял голову, посмотрел на Свима, кивнул на трезубец.
– Мы, конечно, не понимаем, зачем это здесь стоит и для чего оно предназначено. Но говорить о таком, как об обмане, непозволительно! – Сестерций вскинул голову, принимая гордо-неприступный вид, который делал его вздорным и которого так не любил Свим. – В конце концов, оно красивое. Им можно восхищаться! Какой же это обман?
Свим выслушал его с подозрительным вниманием.
– Всё?
– Всё. Но надеюсь, что я в своём кратком описании обсуждаемой темы очень удачно, кажется, показал тебе несостоятельность утверждения, непонятно почему бытующего у людей, о создании каких-либо вещей просто для обмана кого бы то ни было, тем более своих потомков. Я такого не встречал.
Сестерций высказался и гордо тряхнул головой.
– Ну да, не встречал, болтун ты эдакий! – Тирада торна задела Свима за живое. Он тоже не верил тому, что говорят, да и сказал о том Сестерцию, лишь бы не молчать в глухом подземелье, а эта подделка на человека пытается его наставлять. – Это потому, что у тебя глаза не на месте! – произнёс он с расстановкой, так, ему казалось, надо сейчас держаться перед разговорившимся биороботом. – Плохо видишь, потому не замечаешь. Ты вспомни. Мебель на крыше тростера. Для чего она?
– Да, помню… – Торн слегка поник. – Эта мебель… Может быть, ты и прав. Люди – сложные создания. Их мыслительный аппарат, возможно, совершенен, но уж очень нелогичен.
– Ты так говоришь, словно я не человек, а ты мне объясняешь, что он из себя представляет. Все эти разговоры среди разумных о людях надуманы. Сами придумывают, сами говорят. А вот наслушавшись тебя, думаю, что именно это вы, торны, больше всех о людях и придумываете. Но вы-то, все торны, сделаны по образу и подобию нашего! Руки, ноги, голова… Посмотри как-нибудь на себя со стороны… Видел? Значит, и мозги вам вставили не лучше, чем сам человек имеет, значит, и вы такие же нелогичные, как ты тут утверждаешь, что и мы.
– Ну, уж нет! – Торн вздёрнул голову и стал как будто выше. Аура его вспыхнула ярче. – Мы, торны…
– Зат-кнись! – с расстановкой приказал Свим. – Вот так! Мы сюда с тобой попали не дискутировать, – напомнил он, словно до того не сам положил начало бесцельной перепалке, возбудившей гордого торна высказаться в защиту своих соплеменников против наглых утверждений человека. – Пошли дальше!
Сестерций, наговаривая себе под нос о людях, не уважающих своих старших собратьев, зашагал за решительным Свимом.
– Наконец-то двери! – остановился дурб. – Я иду и думаю, не просто так был построен этот коридор. Должны же быть какие-то другие помещения, к которым он ведёт. И был прав!
Если здесь когда-то и была дверь и дверная рама, то изготовленные, по-видимому, из обычного, не из класса вечных, материалов, они давным-давно превратились в труху и осыпались тонким истлевающим порошком на пол. Зато проём двери четко зиял перед спутниками. За ним находилась большущая комната с фальшивыми окнами на противоположной входу стене. При большой фантазии можно было обнаружить следы какой-то меблировки или вещей, что здесь, возможно, располагались. Древние, если следовать легендам, любили украшать свои жилища и общественные помещения картинами, коврами, красивой мебелью…
Но за тысячи лет всё истлело, и комната казалась гулкой, пустой и неприветливой.
И только одна стена привлекла внимание вошедших в комнату. Она представляла собой полированную до зеркального блеска поверхность, отразившую без искажений смутные в свете ауры фигуры человека и торна.
Свим провел по полировке ладонью, ощутив холод подземелья. Стена была идеально чистой, к ней не пристала многовековая пыль, отторгнутая каким-то неизвестным свойством стены. На вид полированная сторона комнаты походила на стекло, хотя Свим сомневался в своём же предположении. Торну было проще.
