Светлана Нина
Алая дорога
Глава 11
С самого дня безобразной ссоры с отцом Елена выходила из дома всего несколько раз, да и то под присмотром. Уже проносился июль, светский сезон закончился. Елена всем существом рвалась то в Степаново, то на квартиру к Алексею. Её тяготила неопределённость, она не могла вынести мысли, что он разочарован.
Аркадий Петрович не оставлял попыток помириться с Адой, поэтому и слышать не желал об отъезде. Наталья Орлова проявила завидное упорство и силу воли, не позволив дочери кинуться в омут брака, ставшего теперь нежеланным. Она, в отличие от Адочки, поверила каждому слову, озвученному Еленой. Елена же, не думая уже о благе подруги, надеялась, что они с отцом всё-таки поженятся, а она обретёт желанное. Аркадий Петрович день ото дня становился суровее и обращался к дочери только в крайних случаях, не забывая оцарапать. Он не желал извлекать из своего доблестного сердца такую слабость, как прощение.
Теперь Елене чудилось, что отец разговаривает с видом всезнающего оратора, причём безапелляционным тоном, хоть и без видимой злобы, которая могла запятнать его достоинство. При этом в обращении его с другими проскальзывало завуалированное пренебрежение и заведомое безразличие к чужому мнению. Он везде и всегда считал себя правым и ничуть не страдал из-за того, что его мнение не разделяется кем-то. Он просто жалел этих людей, хоть и яростно отстаивал свои идеалы. Больше всего Елену начал раздражать бесконтрольный снобизм, который, как она раньше свято верила исходя из книг, свойственен исключительно англичанам. Оказалось же, что и её окружению он отнюдь не чужд.
Елена, не в силах пережить мысль, что Алексей считает её пустышкой, не сдерживающей своё слово, пыталась написать ему, но письмо Алексея настигло её раньше. В этом состояла заслуга Елизаветы Петровны, не одобрявшей новый порядок в своём доме. То, что племянница заперта в своей комнате, и, если не плачет, то с отупевшим видом сидит перед пяльцами с пустой иголкой в руке, не нравилось госпоже Ваер. Елизавета намеревалась сообщить брату о том, как это отвратительно, но, воспитанная в почтении к старшим, а особенно – к мужчинам, так и не смогла, пытаясь помочь Елене более тонкими методами. Поэтому она разыскала Нестерова, условившись о том, что приведёт Елену, не вызвав подозрений. Алексей светлел на глазах, когда Елизавета, поминутно вздыхая, открывала ему истинное положение вещей. При их прощании в комнате не осталось и следа былого уныния.
***
Пылал зной, город казался обожжённым, притихшим. По пыльным улицам большей частью пробирались мещане и чиновники, рабочие и лица, происхождение которых вообще невозможно было угадать. Словом, на лето в столице остались гнить в отвратительном сером зное те, кто не считался привилегированным слоем, чьё самочувствие никого не трогало. Разношерстное общество с неудовольствием косилось на двух красиво одетых аристократок, шедших по направлению к Дворцовой площади.
– Лиза, мне так страшно. Что будет? – спрашивала молодая.
– Будет теперь то, что будет. Что бы ты ни решила, помни, что девушке свою жизнь загубить ничего не стоит, потом только назад не воротишься, под родимый кров. Понимаешь ты? – отвечала та, что была взрослее.
– Я об этом и так всё время думаю. Кто меня заставлял про отца рассказывать! Я ведь не предполагала, что так всё обернётся.
– А могла бы подумать. Не делай людям добра – не получишь зла.
– Значит, ты никогда людям добра не делала?
– Таким людям, как Ада – нет. Ни к чему это, нужно сначала о себе думать.
– А чем тебе Ада не угодила?
– Не твоего она поля ягода, родная. Слишком уж она… Жёсткая, прямая, как струна, а в глазах – власть. Не простит она тебе, что ты её судьбу разрушила.
– Ничью я судьбу не рушила! – вскрикнула Елена, на миг остановившись. Она не могла пережить такой несправедливости. – Я думала, хоть ты поняла.
Елизавета нерадостно улыбнулась.
– Напрасно ты кричишь, Ленушка. Всё я понимаю. Сердце у тебя золотое, только не на то ты его тратишь. Ада не поймёт, да и многие не поняли. Гораздо легче подумать, что ты отца хотела при себе оставить, чем то, что кого-то спасти. Люди охотнее верят в черноту.
– Сейчас я бы с удовольствием отца отдала куда угодно, лишь бы воздуха глотнуть, – с горечью ответила Елена.
В этот момент они пересекли Триумфальную арку и оказались на Дворцовой площади. Почти во всё пространство перед ними раскинул свои зелёные крылья Эрмитаж, прекрасный и холодный, как и весь его город. Возле Александрийского столпа стоял, нервно оглядываясь, высокий молодой мужчина со слегка отстранённым взглядом. Увидев подходящих к нему женщин, он замер.
– Всё, Ленушка, дальше ты сама. Найдёшь меня у Розы, это в двух кварталах отсюда, да ты уж была там. Помни, о чём я говорила тебе. Прояви твёрдость, если нужно будет!
Тетя с состраданием посмотрела на Елену, провела ладонью по щеке племянницы и подумала, как непросто делать выбор, не только непросто, но и страшно. Что может быть прекраснее любви? И что может доставлять большие муки неопытному пытливому сердцу? Сладкие, щиплющие муки из-за неведения, ответно ли твое чувство и буря негодования, ненависти и обиды, если что-то является помехой к достижению, как кажется, абсолютного счастья в лице избранника. Шаги Елизаветы Петровны быстро растворились в длинном проходе.
Елена подошла к Алексею, всё ещё неподвижно стоящему на месте. Её лицо показалось ему безжизненным.
– Елена, выход есть, вы не должны так истязать себя из-за прихоти отца! – заговорил он взволнованно. На его лице не осталось и тени обычной отрешенности.
Она только смотрела на него потухшими глазами.
– Я рада, что вы не осуждаете меня. Спасибо. Не нужно корить других за то, что им не подвластно.
– О чём вы? Елена, дело вовсе не в этом… Постойте, что вы имели в виду? – нахмурился Алексей, распыляясь. Его глаза выдавали сильное волнение, в душу ледяной змеей заползал страх.
– Я… Я не знаю… Отец теперь не даст благословения…
– Да на кой чёрт вам его благословение?! Вы – свободный человек, или хотя бы стремитесь к этому. Вся ваша суть такова – вы не рождены, чтобы всю жизнь слушать чьи-то наставления! Какая разница, что не позволяет делать вам человек, который вас совершенно не знает и не стремиться узнать?
– Он мой отец.
– И сделал всё, чтобы лишить вас жизни.
Минуту они молчали, слышно было только сбитое дыхание Алексея.
– Уезжайте со мной в Тулу, в имение моей матери. Зачем вам эта пустота здесь, если я вам могу предложить настоящую жизнь, безбедную, полную? Разве не этого вы хотели?
– Алексей, я не смогу жить, как Анна Каренина. Вдали от семьи, от всего, что было мило, не смея показаться людям на глаза. Это не жизнь, мы возненавидим друг друга. Я сначала приму ваши идеи, а потом начну думать, что они у меня счастье отняли… А вы не сможете жить бездеятельно, мы друг друга утопим.
Он смотрел на неё, не видя.
– Вам не близки мои идеи?
– Я не могу ещё принять их, порой они жестоки.
– Значит, для вас мнение света и вашего папеньки важнее, чем я? – спросил он совсем тихо.
– Алексей, послушайте! Не думайте так обо мне, прошу, я этого не выдержу! Из всех людей вашим мнением я дорожу больше всего. Нам нужно просто подумать, подождать, может быть, отец…
– Отец?! – гневно выкрикнул Алексей. – И кроме него есть люди, которые чего-то хотят и заслуживают!
– Нельзя ведь так, он меня вырастил, я разобью ему сердце.
– А почему вы не подумали о том, что он разбивает ваше сердце без всякой жалости?
– Ничего плохого он не хотел…
– Мне всё ясно, Елена Аркадьевна. Я вас больше не потревожу, спите спокойно. Ваш светский облик нисколько не пострадает из-за какого-то Нестерова. И уж тем более – ваш папенька, – выпалил Алексей, театрально поклонился и пошел по направлению к набережной.
– Алексей, постойте!
Он не обернулся. Она побежала вслед, впилась в его рукав с отчаянием человека, на которого косо глянуло солнце, скривилось и спряталось за тучи.
– Неужели ты не понимаешь, что значит для меня бросить всё ради тебя?! Ты не лишаешься ничего, а я переворачиваю всю свою жизнь с ног на голову, теряю абсолютно всё, становлюсь проклятой семьёй!
– Я понимаю только, что ошибся в вас. Я думал, что вы, наконец, откроете глаза и увидите, в каком болоте находимся все мы, что всё, что делают они – не важно, мир катится в бездну, а вы думаете о приличиях, о семье, которая вас не ценит, о литературе… Это жизнь, милая!
– Как легко говорить так, когда вы не на моём месте!
– Прекрасно, что я не на вашем месте избалованной барыньки. Прощайте, Елена Аркадьевна. Нам, видно, идти в разные стороны. Доживайте свой беспутный век в компании почитателей старого режима.
Он развернулся и понёсся к мостовой. Елена оглушено стояла на месте и чувствовала, как всё её существо разрывается пополам. На шее через прозрачную кожу бешено пульсировала вена. Через несколько минут, пролетевших долго и мучительно, она повернулась к арке и медленно побрела по широкому тёмному проходу. В голове у Елены не проносилось никаких мыслей, тело плохо слушалось. На плечи навалилась усталость, будто она не спала месяц. Она только и думала: «Всё, всё, всё…» Палящее солнце, минуту назад казавшееся приветливым, с такой жестокостью светило в глаза, что на них выступили слёзы. Узкое платье сдавливало тело, причиняя боль.
Глава 12
По грузно-серому небу устало плелись тёмные, едва заметные облака, и только у далёкой линии горизонта размазанной линией блестел бледно-синий кусочек неба. Кое-где, там, где солнечные лучи пытались пробиться сквозь завесу туч, серебрились облака. Свирепый ветер, точно ненавидящий жизнь пёс, с треском бросался в окна, как будто надеясь навредить тем, кто прятался за ними в тепле и неге, но с неспокойным сердцем. Елена с отчётливым безразличием представляла, что природа, как-то откликнувшись на её состояние, полощет стекло дождевыми каплями ей в утешение. Но, помечтав немного у окна, сквозь щели которого прорывались ослабевшие, но ещё лютые, струйки ветра, она вспомнила, что уже конец октября, и фыркнула. Что она возомнила о себе? Разве может царица всего сущего – природа тратить силы на ничтожного человечка с его смехотворными в размере вселенной страстями?
– Что же вы, Елена Аркадьевна, стоите у окна с таким потерянным видом? Садитесь к нам, поиграем в карты.
Эти слова сладким голосом произнесла коротенькая пухлая женщина с приятным, но слишком жеманным лицом, что делало её похожей на переигрывающую свою роль актрису. Мать Александра Жалова, Ирина Владимировна, стала частым гостем в новом доме Грушевских. Аркадий Петрович, поругавшись всё-таки с сестрой, снял другую квартиру.
Приступ раздражения против дочери и желания покарать её прошёл у него сразу, как стало известно, что Алексей Нестеров покинул столицу и уехал в неизвестном направлении. Теперь Аркадий Петрович, так и не помирившийся с Орловыми, вел себя тише и внимательнее по отношению к дочери, но той было всё равно. Что-то ушло из её жизни, какая-то важная составляющая души раскололась вдребезги, и на мир Елена взирала с всё возрастающей апатией.
– О, – рассеянно пробормотала она, – я думаю, вы и без меня неплохо справитесь.
– Ну же, Елена! С вами нам будет куда веселей! – звучным голосом пропел Александр Жалов.
Иногда Елена ловила себя на сверлящей мысли, что возможность стать одной семьёй с Жаловыми как никогда близка к исполнению. Слишком уж частыми стали их визиты друг к другу. Правда, они не злили Елену, а наоборот умиляли. Было приятно, что кто-то заботится о ней и проявляет участие. При более близком знакомстве Александр оказался человеком, не лишённым души. Он истинно любил Россию, восхищался её мощью, но при этом был нагловат и не считал, что обязан жить ради других. Это слегка шокировало Елену, хотя в последнее время она часто размышляла о своей роли в обществе и признавала, что сбита с толку. Думая о том, что всех дворян воспитывают в почтении к традициям, оборачивающимся ханжеством, запрещающим говорить, но отнюдь не думать о колких темах, она самопроизвольно приходила к выводу, что это только порождает лицемерие и злость. Общество не обсуждало кого-то открыто, но всегда косилось и шепталось за стеной. Супружеские пары задумывались о разводе в крайних случаях и боялись оскандалиться, но частенько заводили при живых спутниках любовников. Раздвоение во взглядах и реальных делах касалось всех сторон жизни.
– Вы сегодня слишком молчаливы, ещё больше, чем обычно, – сказал Жалов, подходя к ней.
Елена устало улыбнулась.
– День такой пасмурный, на душе тяжело.
– Понимаю. Осенняя меланхолия. Матушка тоже болезненно переносит это время.
Елена инстинктивно перевела взгляд на хохочущую Ирину Жалову с бокалом красного вина в полной руке и сама невольно засмеялась. Она согревалась в этот неприглядный день благодаря присутствию людей. Гостиная, освещённая яркими бликами искусственного света, дополнилась лучом её улыбки.
Александр посмотрел на Елену, как котёнок, не знающий, пнут его сейчас или принятся тискать. Второе было предпочтительнее. В глазах его читалась странная смесь страха, надежды и готовности оправдываться при первом же промахе. В последнее время он вёл себя не так разгульно, как вошло уже у него в привычку, и от этого казался взрослее и даже трогательнее. А, когда Александр выжидательно смотрел на Елену, поблёскивая белками глаз, казалось, что он недалек от того, чтобы, наконец, позволить Амуру проткнуть себя стрелой. Елена казалась такой слабой и потерянной, что в нем неожиданно проснулся надёжный и заботливый мужчина. «Неужели она так убивается по этому Нестеровому?» – удивлённо заползла к нему в голову сомневающаяся догадка, побыла там немного и ушла в небытие, как и многие его мысли проиграв штампам. Всё чаще, глядя на эту грустную девушку, Александр Жалов вспоминал тихий шепот своей матушки: «Породниться бы нам с Грушевскими». Такая мысль в последнее время пленяла его воображение не меньше матушкиного. Было что-то возвышенное, геройское в том, чтобы спасти потерянную красавицу от несчастливой жизни, монастыря или чего ещё похуже… Конечно, это все были лишь думы. На деле Александр, как и прежде, не признавал за собой право создавать семью.
– Как вы рассказываете, Елена Аркадьевна, я чуть со стула не упала! – воскликнула Ирина Владимировна, утирая слезы.
Проделала она это в ответ на рассказ Елены о своей бывшей гувернантке, прятавшей под перину кусочки хлеба, поскольку была уверена, что Грушевские скоро разорятся и ей нечего будет есть. Открывая это сборищу интересующейся ее болтовней, Елена, не испытывающая поначалу эйфории от этой вопиющей, как ей казалось, истории, начала потихоньку посмеиваться и к концу вечера не помнила уже, что вначале казалась мрачнее тучи. Собственный тон в конце концов рассмешил её, и она вопреки всем правилам рассказывающих анекдот самолично посмеялась над собственной шуткой.
– Матушка, – укоризненно покосился на неё Александр, – что вы такое…
– А что?! – с жаром выкрикнула Ирина Владимировна. – Я не могу в компании друзей упасть со стула?!
Раздался хохот, сотрясающий, казалось, даже кружева на туалетах дам. Ирина Владимировна сидела одновременно со смущённым и счастливым видом человека, которому удалось рассмешить окружающих. Даже Аркадий Петрович, не одобряющий обычно «коллективный гогот», улыбнулся, поглядев на дочь. Та отвела глаза. Елена всё с большим трудом переносила его общество. Каким-то краем сознания она понимала, что вырваться из цепких когтей Аркадия Петровича она сможет только замужеством, других путей не существовало, или она не знала о них. Она не раз хотела поступить на высшие женские курсы, но разубеждалась в своих идеях после проповеди родных. Теперь она жалела, что не поступила так, как хотела. Впрочем, ей становилось всё равно.
Не признаваясь себе, она всё ещё надеялась, что Алексей вернётся. Поймёт всё и вернётся. Поначалу она могла думать только о нём, хоть и отговаривала себя казниться прошлым, так жестоко обманувшим ее чаяния. Но прошло уже пять месяцев, а он и духу не казал в Петербург, и даже Петр не мог с уверенностью сказать, где обитает его друг.
– Последнее письмо он прислал мне три недели назад. На конверте был волжский адрес, – только и смог он сказать на мягкие, но настойчивые расспросы Елены.
«А что ты потеряешь, если пойдёшь за Александра? Многим не везло так, как тебе. Выдавали за стариков или сумасбродов. Алексей не вернётся, так нельзя же свою жизнь погубить из-за человека, который так легко забыл тебя!» – говорил Елене её разум, и она была слишком честна, чтобы спорить с ним. К тому же, похоже, ей нравилась романтическая идея выскочить замуж назло первой любви. И… ведь тётя права… Ничего хорошего из этой партии всё равно бы не вышло…
– Елена, – снова вытащил её из болота голос Александра, – матушка приглашает вас в наш дом в пятницу. Будут некоторые интересные люди.
Елена улыбнулась почти так же тепло, как раньше, и позволила Александру принести себе вина.
Глава 13
Алексей Нестеров привык ждать от жизни только испытания. Не веря ни в старый мир, ни во что, что в нём почиталось, он, тем не менее, надеялся на будущее и с надеждой смотрел в него.
Поступок Елены, когда она отказалась бросить всё ради него, был встречен им даже со злорадством. Не в первых думах, не в осязаемых, а где-то в нехоженой глубине человеческих мыслей, оправдались его подозрения против всего дворянского сословия, убеждения, что аристократия России больше не может произвести на свет никого, достойного внимания.
Класс, сделавший его детство и юность беспросветными, посягнул и на нечто новое, то, что ещё не успело стать в глазах Алексея Нестерова таким же выжатым и жалким, как всё прошлое. И этот удар, сумевший ранить того, кто уже привык к плевкам жизни, разжёг в нём старую жажду не только ждать перемен, но и участвовать в них. Когда ничего не предпринимаешь, но обладаешь редкостной деятельностью, испытываешь неудовлетворённость происходящим, и, если это длится и длится, становишься безразличным ко всему. И он окунулся в биение настоящей русской жизни, тесно сойдясь с простым людом.
Чем больше Алексей включался в идейное течение, тем чаще ловил себя на мысли, что сделал что-то неверно, и это что-то режет лицо, как ледяные капли отскакивающей от скал воды. Алексей не испытывал должной радости от подпольных собраний, от печатанья агитирующих листовок и вдохновенных речей большевистских ораторов. День ото дня он всё больше тяготился каким-то грызущим чувством несправедливости со своей стороны. И это было мучительно. Ведь несправедливость – главное зло, с которым он собирался бороться всей своей незаурядной натурой. И однажды, вспоминая белоснежную шею, словно вырезанную из мрамора античным скульптором, Алексей, наконец, понял, что подтачивает его. Вина – невыносимое чувство для тех, в ком живёт совесть.
***
О помолвке бравого Александра Жалова, баловня судьбы и щёголя, о котором вздыхали многие неискушенные девицы, и миловидной Елены Грушевской, мишени охотников за благами путём женитьбы на наследнице, знали все. Сам факт, как водится, держался «в строжайшем секрете» для большего эффекта на оглашении, но это отнюдь не мешало кумушкам всласть сплетничать обо всех аспектах будущей жизни молодых. Назывались возможные препятствия перед браком, некстати вспоминались бывшие увлечения пары (видное место среди них занимало имя Нестерова, и язычки ломали голову, почему Елена так скоро утешилась), но в целом свет был благодушен и приветлив. Такое блестящее соединение двух богатых родов, двух известных фамилий и просто красивых молодых людей было как нельзя кстати. От этого брака исходила нерушимость традиций, единение разламывающегося дворянства, прелестная легенда о благополучии и достатке. Словом, общество умилилось и застыло в сладком предвкушении празднества, на которое была приглашена половина Петербурга – все наперечёт богатые и счастливые.
Елена не успела опомниться, как оказалось обрученной. Не то чтобы она не хотела этого, но, как обычно происходит, то, о чем она много раз думала без всякого благоговения и вздохов, совершилось неожиданностью. Чувство чего-то неприятного, неправильного преследовало её долго после фееричного события.
В тот вечер Елена вместе с Аркадием Петровичем проводила в огромной квартире Жаловых, заражаясь их хвастовством и перебрасываясь умиленными взглядами с Александром. Елене было крайне весело, она готова была плясать, неудержимо смеяться и петь, что и продемонстрировала, исполнив дуэтом с кузиной Жалова «Утро туманное». Это был не только ее любимый романс, самый терпкий, пронзительный и «русский» из всех, несмотря даже на то, что в нем ни слова не заходило о валенках, добрых молодцах и самоварах. От него веяло чем-то полным и очень печальным, словно сама предопределенность несчастливой, тоскливой любви передалась Российской Империи. Пока Елена, как могла высоко, тянула пронзительную мелодию, глаза присутствующих дам не раз заблестели больше обычного, да и сама сударыня Грушевская готова была поклясться, что сердце ее свербело от неподдельной боли. Впрочем, этому действительно была причина, хоть она и присыпалась чем-то отвлеченным – ощущением, что все предрешено и недальновидно надеяться на счастье.
Перед прибытием гостей Александр, прямой, как струна (возможно, чтобы компенсировать свой не слишком большой рост) глубокомысленно стоял перед зеркалом и ждал, чтобы производимое им впечатление похвалил шныряющий неподалеку лакей. Но тот и не посмотрел в сторону хозяина, занимаясь прямыми обязанностями – высматривая, нет ли брешей в полу. Александр оскорбился и рад был излить свое недовольство работой прислуги подоспевшей матери.
– Да-да, ты прав, мой дорогой, – рассеянно ответила Ирина Владимировна, трогая бровь пальцами и по привычке отпячивая губу. – Но ты скажи мне другое. Что за слухи идут о твоей связи с Марицкой? Слишком рьяно она преследует тебя.
– Ох, мама! – воскликнул Александр, впервые переводя взгляд с себя на мать, благоуханно пристроившуюся за его стройной обнадеживающей фигурой. – Не первый год ты вращаешься, да как еще вращаешься, в свете, и не научилась не верить сплетням!
– Так это домыслы, ложь? – не скрывая облегчения, спросила Ирина Жалова, встретившись внимательным, любящим и вместе с тем повелительным взглядом с отражением Сашеньки.
– Разумеется! – с жаром подтвердил ее сын. – Что ж, я по-твоему так глуп, чтобы спутаться с девицей? Это же скандал, мама! Мне только этого не хватало для продвижения по службе.
– Ты «путаться», как ты выражаешься (что за вульгарное слово!), не можешь ни с кем. Хотя ты, вероятно, придерживаешься другого мнения. Не пристало тебе составлять партию, не достойную тебя.
– А кто ж достоин меня? – засмеявшись, ответил Александр. Поразмыслив и стерев с лица довольную улыбку, он добавил. – Нет, мама, я не намерен жениться.
– Пора, радость моя. Тебе давно уже не двадцать лет. Тем более, как я поняла, в свете тебя вовсю сватают за эту отвратительную Марицкую.
– Что ж, коли это неправда.
– Упорные слухи ходят о свадьбе, уж не возьму в толк, кто распускает их. Не знаю теперь, как ты собираешься выкручиваться. Ты скомпрометировал себя, мой дорогой. Говорила же я, не морочь голову девушкам, если не имеешь намерений. А ты снова за свое.
– И что мне делать? – с начинающей пробиваться сквозь ровное вымытое лицо озабоченностью спросил Александр. – Уехать, быть может?
Ирина Владимировна несколько лет пыталась пристроить сына, потому как не могла контролировать его всецело и надеялась, что будущая невестка пособит ей в этом. Елена Грушевская едва ли не первая из всех кандидаток, появляющаяся в непосредственной близости к сыну, не вызывала у нее ревности. Воображение Ирины Владимировны, дамы весьма образованной и цепкой, рисовало спокойную девушку, смыслом жизни которой станет слежка за мужем и вытягивание его из очередных неприятностей. Вдобавок Ирина понимала, что начинает стареть, и как никогда захотела увидеть рядом с собой маленькое существо, плоть от плоти своей.
– Женись на Елене, – просто ответила она, инстинктивно следя за реакцией сына.
Он сначала прыснул, потом лицо его стало серьезно. Александр повернулся к матери и спросил:
– Ты всерьез думаешь, что мне пора остепениться? Я надеялся, это все шуточки. Родители обожают сватать детей, даже если не хотят, чтобы те ускользали от них.
– Конечно, мой дорогой! Образ твоей безалаберной жизни ничуть не импонирует мне. Женившись, ты поневоле станешь более ответственным.
Как и многие женщины, Ирина Владимировна лелеяла смутную мечту, что дорогой ей человек способен измениться к лучшему.
– Зачем же? – удивился Александр. – Мне вполне нравится моя жизнь.
– Ты прекрасно знаешь, что мне она не нравится.
– Я не верю в брак. Особенно после твоей размолвки с отцом…
– Сашенька, это другое. Мы прожили вместе столько лет и смертельно надоели друг другу. Если мы имеем возможность не жить вместе, но сохранять при этом видимость семьи, в этом нет греха. Так для всех лучше. И ты тоже сможешь сделать так, если захочешь, если станет невмоготу, – ответила она на безмолвное воззвание сына.
– Зачем же соединяться, чтобы потом разъехаться? – гнул свое Александр, но по мягкости своей уже начинал принимать мнение матери.
– А твоя репутация? Ты обретешь безопасность, женившись, пойми. Никто не будет в силах заставить тебя выполнить долг. Уж сколько я вытерпела в прошлый раз, хватит! – прибегла она к последнему, ключевому, аргументу.
Ирина Владимировна после некоторых усилий поймала, наконец, веский довод и могла теперь козырять им. Александр опустил голову, в которую обильно ударила кровь. До сих пор он испытывал неподдельную жалость к той девушке. Мать напомнила ему об инциденте с беременностью незамужней мещанки. Ее отец метал громы, молнии и прочие грозные устрашения, и Ирине пришлось вынуть из ларца все свое влияние и дипломатический талант, чтобы уладить дело, заплатив солидный выкуп и пристроив дочь мещанина за какого-то… Она уже и не помнила, за кого. Спустя время она помнила только обиду на сына и отвращение за всю нечистоплотность истории. Именно с того момента она возымела желание окрутить сына и обустроить для него безопасность от подобных притязаний. Кстати пришлись и все прошлые соображения относительно продолжения рода и прочих приятных вещах.
– Что ж я должен делать? – сдался Александр, что незамедлительно почувствовала его матушка.
– Сделай предложения, уж здесь не мне учить тебя. Ты в обольщении кого хочешь заткнешь за пояс.
– А если она откажет?
– Найдешь другую.
– Нет уж, – воспротивился Александр, крутя пуговицу на кителе. – Уж если это необходимо, пусть Елена.
– Так она же отвечает тебе взаимностью, чего ты опасаешься?
– Да, – замялся Жалов. – Но это не совсем то, чего я ожидал. По правде говоря, она слишком сдержанна.
– Не бери в голову. Она просто прекрасно воспитана и не бросается на тебе при удобном случае. Этим она, кстати сказать, и нравится мне.
«А ведь матушка, должно быть, права… Мы подходим друг другу, оба красивы и богаты, востребованы, семьи этого хотят, тем более мне пора жениться, а то заманит кто-нибудь другой. Как маменька все рассчитала», – бесхитростно, с восхищением и благодарностью размышлял Жалов, пока Елена в красках расписывала его круглолицей двоюродной сестре, как Пронька с царским видом расхаживает по их имению и отдаёт приказания.
Во время гулянья Александр выждал момент, когда медлительная Елена, он знал ее привычку выходить из комнаты последней, чтобы в некоторой степени оказаться незамеченной, осталась в гостиной опустить крышку фортепьяно. Во время выполнения этого важного дела она задумалась о том, как все в отлаженной правильной жизни пошло сложно, стоило только пустить в нее мужчин.
Остальные гости, толпясь и беспрерывно острословя, прошли в столовую полюбоваться экзотическим цветком госпожи Жаловой. Молодой сын хозяйки медленно семенил к Елене, по пути весело болтая о пустяках – вечере, наряде гостей, их пристрастиях. Поведывая все это, он склонился к Грушевской так низко, как только мог, и, почти касаясь аккуратно подровненными усами ее кожи, зная, что комплементы – ключ к ответному обожанию и владея этой наукой в совершенстве, прошептал:
– Вы так хороши, что у меня иногда захватывает дух и становится страшно – не растворитесь ли вы во мраке ночи, увижу ли я вас завтра? Не так просто казниться этой мыслью, – эти обманчивые в какой-то степени слова показались ему весьма милыми, приятными и свежими. И он преисполнился отрадного чувства собственной значимости и права так обращаться со сливками общества, к которым принадлежал сам.
Елена рассмеялась, борясь с ощущением, что то, что они делают, не очень прилично. Впрочем, у нее были дела важнее, чем казнить себя за пустяки.
– Думаю, вам не стоит думать, что я исчезну, – с неизвестно откуда взявшейся смелостью и игривостью ответила Елена, внутренне дрожа.
В тот самый момент, когда Александр, окрыленный успехом и подмываемый безотчетным инстинктом охотника, собирался запечатлеть права победителя поцелуем, в пустую комнату вошел Аркадий Петрович. Ирина Владимировна настоятельно рекомендовала ему вернуться и проследить, чтобы дети не наделали глупостей, разбавляя неуклюжесть слов многозначительной улыбкой. Аркадий, находясь не в лучшем расположении духа из-за охладившихся отношений с дочерью, улыбнулся в ответ и позаботился о том, чтобы застать их в самый интересный момент.
– Что здесь происходит? – грозно спросил Аркадий, для надежности сжимая кулак. Во второй руке он держал дымящую сигару. – Молодой человек, потрудитесь объясниться!
– Аркадий Петрович, – не смутившись, подхватил Александр. – Я лишь пытался выразить Елене Аркадьевне свое восхищение ее добродетелью и надежду, что могу надеяться на то, что она согласиться стать моей женой.
– О! – воскликнул Аркадий Петрович, сразу смягчаясь и делаясь невероятно милым, как это на него находило во время лучших собраний в благородном обществе. – Так это прекрасно, дети мои! Благословляю.
– Только вот Елена Аркадьевна пока что не изволила дать согласия, – пролепетал Жалов, хитро косясь на Елену.
– Как же так, Елена? Столь блестящий кавалер… Впрочем, дадимте ей время, Александр Антонович. Это свалилось на нее неожиданно, и девица в подобных вопросах…
– Я согласна, – тихо промолвила Елена, не поднимая разгоряченного лица.
– Вот и чудно! Поздравляю, дети мои! – восхитился Аркадий Петрович и, поочередно облобызав новоиспеченную пару, скрылся в дверях, имея целью раструбить о внезапно свалившемся счастье кому ни попадя. Елене его поведение показалось наигранным и манерным, и стало противно.
