Сергей Юрьевич Катканов
Тихая моя родина
Такое положение монастырей со временем при благоприятных условиях приведет к полному общежитию для всей братии. При этом так же желательно, чтобы за монастырями было оставлено положенное им от казны содержание, без которого, например, монастыри Спасо-Прилуцкий и Корнилиев при ограничении сборов хлебных по селениям, не имении пахотной земли и дохода от крестных хождений, что делается в большей части монастырей общежительных, поддерживать здания и содержать братию по правилам общежития не могут».
Итак, дело закончилось ничем, его замотали и утопили в словах. Монахи отстояли своё право на тунеядство. Как бы извиняясь друг перед другом вспомнили отцы настоятели и о нравственности: «Иметь строгое наблюдение за лицами, замеченными в частом и неумеренном употреблении спиртных напитков. Слабым и невоздержанным не выдавать на руки кружечных доходов. Стараться по мере возможности выводить из употребления угощение братии ввиду слабости нынешней братии и приверженности многих к злоупотреблению спиртными напитками».
Эта приписка интересна лишь тем, что здесь на официальном уровне признается: монашеское пьянство стало очень серьезной проблемой в монастырях епархии. Но все прекрасно понимали, что такого рода формальные сетования ничего не изменят и не могут изменить. Всерьез этой проблемой ни кто не собирался заниматься.
***
В монастыре всё взаимосвязано. Рушится духовный фундамент – рушатся стены. Нет средств исправить поведение братии – нет средств на ремонт монастыря. В 1897 году архимандрит Анатолий писал: «По внешнему отношению монастырь достаточно благоустроен, но по многочисленности и обширности монастырских зданий от долговременности пришел в ветхость, требуется большая затрата сумм на ремонтировку, каковых, к сожалению, монастырь в достаточном количестве не имеет».
Отец настоятель делал, что мог, но даже латание дыр давалось порою очень нелегко. Задумал в 1903 году сделать кой-какой ремонт, надо было вырубить 200 бревен на собственной лесной даче на речке Маслене. Лесничий дал разрешение, а из лесоохранительного комитета прислали бумагу откровенно издевательскую: «Рассмотрев ходатайство ваше о разрешении в текущую зиму произвести для надобности монастыря вырубку 200 бревен из лесной дачи, отведенной монастырю в вечное владение из Сухаревской казенной дачи, постановил: ходатайство ваше отклонить и разъяснить вам, что лесоохранный комитет не входит в рассмотрение ходатайств о разрешении рубки растущего леса, не имея в своём распоряжении данных, необходимых для решения этого вопроса, в виде упрощенного плана хозяйства».
Как видим, чиновники во все времена были одинаковые, бюрократия всегда владеет бесчисленным количеством способов замотать любой вопрос. Можно ли представить себе больший абсурд – монастырю не разрешили воспользоваться собственным лесом. Но дело тут не только в особенностях бюрократии. Монастырь явно не уважали. А ведь если по совести рассудить, то и уважать его было не за что.
Настоятель пожаловался на комитет в консисторию, откуда ответили: «Ввиду уклонения губернского лесоохранительного комитета от рассмотрения ходатайства с разрешении вырубки растущего леса, разрешить настоятелю заготовку 200 деревьев». Лес начали рубить. Комитет встал на дыбы. Тяжба тянулась несколько лет и закончилась полной победой монастыря.
Благодаря этим бревнам, в 1905 году удалось сделать новые тротуары, исправить старые, перестлать полы в коридоре братского корпуса, в бане и странноприимной. С Божьей помощью так же перекрыли новым железом крыши на церквях и братском корпусе. В надвратной церкви заделали на сводах трещины и покрасили её изнутри, как и теплый соборный храм. Печи где надо подправили, ограды подновили, реставрировали 12 икон и 7 клейм в алтарях. Вышло всё вместе – полторы тысячи рублей – больше, чем годовое жалование от казны. Всё-таки отец Анатолий умел работать.
Была, например, такая нечаянная радость: «Министерство путей сообщения уведомляет Вологодского губернатора o том, что необходимо вознаграждение Спасо-Прилуцкому монастырю за 12 десятин отчужденной под устройство Вологодско-Архангельской линии земли произвести за счет казны в размере 7977 рублей. Обязать управление железной дороги предоставить монастырю право пользования резервами железной дороги при переезде на луга».
А вот местные людишки монастырь обижали. В 1907 году архимандрит Анатолий пишет уездному исправнику: «Крестьяне села Прилуки Алексей Лимин и Александр Чесноков несколько уже дней производили дерзкое расхищение монастырской собственности: песку на реке Вологде напротив монастырского луга. Урядник, неизвестно мне почему, не остановил их, но ограничился только известием меня об этом и предупредил, что Лимин и Чесноков приготовляются ещё к дальнейшему и большему расхищению и разграблению монастырской собственности, устраивая для этого особые вылазки».
A ведь сам архимандрит Анатолий, несмотря на сложное финансовое положение монастыря, ни разу не попытался обратить принадлежащий монастырю речной песок в статью дохода. Впрочем, он не был совершенно бездеятелен, o чем свидетельствует следующий документ: «Архимандриту Анатолию из Вологодской духовной консистории. Рапорт ваш, при коем представляется отношение волостных правлений: Ватлановского, Боровецкого, Оларевского с приговорами жителей о желании принимать с крестным ходом святую икону Димитрия и Игнатия Прилуцких чудотворцев в свои селения и жилища, и о согласии на то местных причтов и в коем просите разрешить упомянутые крестные ходы, рассмотрен . Поставлено разрешить временно, до разрешения вопроса об изнесении икон Святейшим Синодом».
***
Петербургское и местное начальство время от времени устраивало борьбу то с одним, то с другим монастырским злом. Вот, например, какой грозный документ поступил на адрес прилуцкого настоятеля из Синода: «До Святейшего Синода многократно доходили из епархий сведения о хранении настоятелями монастырских сумм в своих кельях вместе с собственными деньгами и о бесконтрольном расходовании их на такие потребности, удовлетворение которых решительно не способствует иноческой простоте, каковы, например, украшение настоятельских келий дорогой мебелью, коврами и картинами, иногда светского содержания, покупка для настоятелей дорогих экипажей, устройство в храмовые праздники роскошных обедов с дорогими заграничными винами. Бывали случаи торговли настоятелями иконами и крестами в собственную пользу».
Трудно сказать, насколько всё перечисленное относилось к Прилуцкому монастырю, вполне возможно, что не в последнюю очередь. Настоятели свивали себе в монастырях такие уютные гнездышки, каких ни когда не имели бы в миру. Получалось, что стремление к монашескому аскетизму на практике открывало путь к роскоши. Только вот попробуйте понять, зачем рассылались подобные циркуляры? Настоятелей уведомляли о том, о чём они и так прекрасно были осведомлены, вместо того, чтобы сурово наказывать и освобождать от должностей тех, кто извратил самый смысл монастырской жизни. Может быть кто-нибудь думал, что они прочитают, как они живут, устыдятся и опомнятся? Синод просто изображал бурную деятельность по исправлению монастырской жизни, даже не пытаясь предпринять к тому ни каких реальных мер.
Вологодская консистория действовала в том же роде, рождая и рассылая такие, например, документы: «Уведомляем настоятелей монастырей епархии, что им необходимо неотложно озаботиться благоустройством братских келий и содержанием их в должной опрятности и чистоте, уделяя на расходы по сей статье хотя бы половину тех денежных затрат, которые производятся на роскошную отделку – настоятельских помещений».
Тоже хотелось бы понять: все ли до единого настоятели монастырей епархии тратили на содержание братских помещений меньше половины тех средств, какие употребляли на «роскошную отделку» собственных апартаментов? Если это так, значит в епархии попросту не было ни одного монастыря, и что-либо исправлять в монастырской жизни уже не было смысла. Если же это касалось лишь некоторых монастырей, тогда зачем было рассылать этот документ всем? Чтобы избежать необходимости предъявлять претензии конкретным настоятелям? И чтобы каждый настоятель имел возможность считать, что к нему это не относиться.
Всё это объяснялось просто: призывали навести порядок именно те люди, которые никогда не допустили бы реальных мер по наведению порядка. И эти же самые люди время от времени указывали на недопустимость полумер. Вот какой документ пришел из Синода вПрилуцкий монастырь: «Монашествующим предписывается пребывать в иноческом послушании в тех монастырях, где они отреклись от мира, не отходя в иные. Перемещение же из одного монастыря в другой допускается только в тех случаях, когда начальство найдет необходимым инока, известного по благочестию, перевести в другую обитель для благоустройства её».
Когда в одном монастыре скапливалось слишком много пьяниц, настоятеля призывали навести порядок и пьяниц быстро распихивали по другим монастырям, бодро рапортуя о том, что порядок наведен. Потом точно так же наводили порядок в другом монастыре. Начальство это прознало и запретило переводить монахов в другие монастыри. Вот только начальство забыло объяснить, что же тогда делать? Пьяниц, тунеядцев и дебоширов, не имевших ни малейшего призвания к монашеству, невозможно было сделать хорошими монахами. Если бы честно наводить порядок, так их в огромном количестве случаев надо было гнать обратно в мир, а свяшенноиноков лишать сана. Но этого начальство ни когда бы не позволило. Кто ж выносит сор из избы? A теперь так же запретили тихо переносить сор в другую избу. Так что же было тогда делать?
И вот архимандрит Анатолий получил едва ли не первый за полувековое служение нагоняй от начальства. Ситуация завертелась вокруг иеромонаха Нестора, которого он в 1901 году вытащил с Каменного Спаса, обменяв на иеромонаха Нила, который в пьянстве своём не знал ни какого удержу. Отца Нестора ему нахваливали, делая это, как потом выяснилось, чтобы от него избавиться. Нестор оказался не только пьяницей, но и буяном, и редкостным наглецом. Очередной этап в развитии ситуации отражает следующий документ:
«Настоятелю Спасо-Прилуцкого монастыря архимандриту Анатолию из Вологодской духовной консистории. Слушали рапорт ваш о нарушении иеромонахом Нестором благочиния во время молебна в храме и о буйстве его вне храма и резолюцию его преосвященства: «Иеромонаху Нестору воспрещается совершение богослужений». А по буйным поступкам его в стенах обители имеют суждение в консистории: заметить вам, настоятелю, что до рапорта на имя его преосвященства вы должны были, согласно неоднократным распоряжениям, сообщить о сем секретарю консистории для донесения обер-прокурору. Вместе с тем предписано вам немедленно донести консистории в чем было замечено, от каких причин зависело и не замечалось ли ранее ненормальное состояние иеромонаха Нестора. На рапорт по поводу перевода иеромонаха Нестора в другой монастырь: иеромонаха Нестора оставить пока на испытании в Спасо-Прилуцком монастыре».
Этот ответ консисторского чиновника откровенно циничен. В консистории прекрасно знали, что творится в монастырях. Знали и то, что ни один настоятель не имеет никаких возможностей изменить ситуацию. Но стоило одному из настоятелей честно доложить о том, что некий иеромонах в своём беспутстве перешёл все границы, как консистория делает удивленное лицо: «Дa как же вы такое допустили? Да почему же вы раньше не доложили?» Тут же оказывается, что настоятель, написавший рапорт, сам же во всем и виноват. Это чтобы впредь неповадно было нервировать консисторию. А иеромонаха Нестора лишь отправили в запрет, то есть отодвинули решение проблемы, и не думая её решать. «Оставить пока на испытании…» О каких ещё испытаниях тут могла идти речь?
****
Нам не дано знать, что думал по этому поводу отец Антоний, что он чувствовал? И вообще каким он был? Ни официальные документы, ни торжественные речи не дают об этом достаточного представления. Но вот сохранилось в архиве монастыря одно письмо, отчасти может быть проливающее свет на личность отца Анатолия. Ему писал настоятель Коряжевской пустыни игумен Нектарий:
«Ваше высокопреподобие, досточтимый отец архимандрит! После длительной нерешительности осмелился побеспокоить вас с тем, чтобы высказать те добрые чувства, которые я испытываю к вам, своему отцу духовному. 10 лет назад вам угодно было избрать смиренного иеромонаха Нектария из Заоникиевской пустыни в помощь себе в должности казначея Прилуцкого монастыря. Шесть лет, проведенные мною в этом звании всегда будут достопамятными в моей жизни по той сердечности и участию, которые вы, досточтимый, любезный отец Анатолий, обнаружили ко мне, недостойному, а неколебимое миролюбие ваше к насельникам Димитриевой обители будет до оконца дней моих примером назидания. Заведывание хозяйством обители и неоднократное временное управление монастырем, которое по соизволению вашему было возлагаемо на меня в случае ваших отъездов при постоянном духовном мире укрепили навсегда наши братские отношения. Помните, как несколько лет назад волею преосвященного владыки указано было мне послушание – устроение дальней и бедной Коряжевской обители в должности настоятеля. Со скорбью покидал я приютивший меня Прилуцкий монастырь и его доброго, миролюбивого настоятеля, со скорбью и страхом ехал на место нового служения на северной окраине епархии, но по милости Божией служение моё на новом месте пошло благополучно. Назначенный волею высшей власти при участии вашем на место моего служения в Заоникиевской обители, я по приезду в Вологду нашёл тот братский прием со стороны вашего высокопреподобия, за который и поныне вам благодарен. Что делал бы я без ваших ближайших указаний первых действия по управлению монастырем?..»
Здесь заметна некоторая преувеличенность комплиментов, которая часто бывает свойственна обращениям к наставникам, но тон письма очень теплый и, видимо, искренний. Игумен Нектарий пишет с любовью, которую не каждому бывшему начальнику суждено на себе испытать. Кроме того, в письме есть несколько слов, которых игумен никогда не употребил бы, если бы они не были правдой: сердечность, участие, доброта, миролюбие. Таким, видимо, и был добрейший отец Анатолий.
***
В декабре 1905 года в Димитриевой обители торжественно отмечали пятидесятилетие служения в священном сане архимандрита Анатолия. Божественную литургию совершил преосвященный владыка Алексий, епископ Вологодский и Тотемский в сослужении архимадритов Павла, Платона, Афанасия, игуменов Нектария, Димитрия, Феофана, вологодских городских протоиереев Н. Якубова, В. Сиземского, А. Мальцева и священника И. Белкова. На молебен явились инспектор Вологодской духовной семинарии священник – А. Лебедев, протоиерей Спасо-Всеградского собора В. Карпов, местные иеромонахи и несколько священников и диаконов из знакомых и родных юбиляра. Храм, не смотря на будний день, был почти полон молящихся.
Богослужение совершалось в теплом нижнем храме Спасского собора. После службы игумен Нектарий поднес отцу Анатолию икону Спасителя, копию Вологодской Спасо-Всеградской иконы, одна за другой произносились речи в честь юбиляра.
Епископ Алексий: «Что же пожелать тебе, смиренный инок? Ты, может быть, готов теперь, оставив все, провести остаток дней твоих в полном покое, приготовляясь к мирной христианской кончине? Ho это было бы слишком эгоистично. Служение инока, кроме забот о личном спасении, налагает на него великие обязанности и по отношению к ближним. Кроме служения Богу так сказать внутреннего, он должен нести ещё и внешнее служение, служение миру. Твоя жизнь так и сложилась. Мы молитвенно пожелаем тебе того, что по словам псалмопевца является уделом живущего в помощи Вышнего, под Его кровом, как поётся в псалме: «Прославлю его, долготою дней исполню его и явлю ему спасение Мое». Первое дано тебе: ты прославлен и почтен высоким званием в должной степени. Второе тоже сбылось над тобой: ты живешь восьмой десяток лет. Остается пожелать, чтобы и последние слова псалма оправдались над тобою, и милосердный Господь даровал тебе то, к чему ты, как инок, более всего стремишься, то есть, чтобы явил тебе спасение Своё».
«Вологодская постоянная церковно-археологическая комиссия любителей истории приветствует ваше высокопреподобие в сей знаменательный день, памятуя ваше сочувственное отношение к задачам комиссии и пожертвование от вверенной вашему управлению обители в заведываемое комиссией древлехранилище множества историко-археологических документов ХVII века».
Архимандрит Платон: «Ваше служение было преисполнено многоразличных лишений. Окончив поприще воспитания и образования, вы вступили первоначально в мир и вели за собой по пути к вечному спасению с величайшим терпением и смирением не малое стадо словесных овец. Замечая холодность и равнодушие к вере, а иногда и нарушения закона Божия, обличая разные пороки и беззакония, вы, без сомнения, не избежали огорчений. Это водительство ваше продолжалось, можно сказать, не особенно долго (13 лет). Засим, по внушению и велению Премудрого Промысла, вы оставили мир с его прелестями и вступили на лучший путь – иноческого служения. Здесь, по указанию того же Божественного Промысла, вели за собой немалое число иноков и прочих насельников святых обителей. В это же время Господу Богу угодно было возложить на вас звание ближайшего начальника и некоторых других обитателей. Высоко было ваше служение!..»
Tyr прерву отца Платона, суть уже ясна. И ещё добавлю, что за несколько месяцев до юбилея отец Анатолий – написал прошение об освобождении его от должности благочинного, сославшись на здоровье. Прошение сразу же удовлетворили. Как и всегда в таких случаях трудно сказать, что за этим стояло. Может быть и правда устал старик, сам решил оставить одну из должностей, а, может быть, ему намекнули, а то и прямо сказали: «Всё, хватит, пиши прошение…»
В любом случае, поздравительные речи звучат очень фальшиво. Ещё немного, и они начали бы походить на материалы для канонизации. Ни какого живого отношения к живому человеку в них нет. Эти речи имеют для нас значение, потому что и они тоже – факт истории. Фальшь – тоже факт. Каковы же были настоящие чувства тех, кто участвовал в этом торжестве в окончательно разложившемся монастыре, который и монастырем было уже затруднительно считать? Неужели они и правда думали, что всё y них хорошо, и все они тут достойные всяческого уважения пастыри? Они сидели в уютном монастыре за хорошим столом, а в России тогда бушевала первая русская революция. Уже прозвучал первый звонок, возвещавший о начале того спектакля, в котором им нe отведут ролей.
А отец Анатолий? Неужели он и правда думал, что ему, руководителю группы пьяниц и тунеядцев, которую лишь по привычке именуют монастырем, есть что праздновать? Некоторый свет на эти вопросы проливают слова священника-краеведа Сергия Непеина, который описывал это торжество: «Хочется ещё отметить одну особенность настоящего юбилея. Здесь в юбиляре всецело сказался инок. Отец Анатолий, конечно, глубоко взволнованный всем перечувствованным в знаменательный день, по внешности остался совершенно как бы беспристрастным к этому общему его чествованию, как и подобает истинному иноку. Каждый видел, что честолюбие чуждо этому смиренному и кроткому старцу, давно уже ни чего не ждущему от жизни и не высказавшему других желаний, кроме одного: разрешиться от уз плоти и со Христом быти».
За правильными и надлежащими словами вдруг явственно проступает то, что отец Анатолий внутренне не участвовал в празднике, ни как не реагировал на восхваления его персоны. Может быть, они даже терзали его душу своим несоответствием тому, что есть на самом деле. И вот тут вдруг чувствуешь, что архимандрит Анатолий – фигура трагическая. Он – жертва той системы лицемерия, частью которой он был и изменить которую он не имел ни малейшей возможности. Кажется, он от этого страдал. Во всяком случае, в это хотелось бы верить.
***
День 23 марта 1908 года прошёл в обители незаметно, хотя вновь был юбилейным. Двадцатилетие служения настоятеля в этой должности не праздновалось, потому что отец Анатолий болел. В постель его уложил большой пожар, случившийся в обители. K трудам своим он больше не возвращался, с постели не вставал и через несколько дней скончался.
***
Стоял июнь 1898 года. Недавно состоялся пятый выпуск воспитанниц, Вологодского епархиального женского училища. Выпускницы на следующий день после окончания экзаменов посетили Спасо-Прилуцкий монастырь, о чем написала одна из них: «Выслушав вечерню в верхней церкви, мы спустились в нижнюю, где пели молебен при гробницах преподобных Димитрия и Игнатия Прилуцких. Затем иеромонах, служивший молебен, показал нам в церкви места, освященные памятью святых угодников, между прочим, место келии преподобного Димитрия в левой части алтаря. Из церкви пошли в часовню, где поклонились деревянному кресту, воздвигнутому преподобным Димитрием.
По выходе из часовни все рассеялись в разные стороны: кто в сад, кто к пруду, а кто на кладбище, где в числе прочих находится могила поэта Батюшкова, вологодского уроженца.
Осмотрев местоположение монастыря, мы все собрались в сад, где под тенью вековых ветвистых лип пили чай, предложенный радушнымнастоятелем обители».
II. Отец Неофит – хранитель сокровищ, (1908-1913)
Прилуцкому монастырю Бог судил внекоторые времена жизни Отечествавыполнять назначение быть крепостью длязащиты от врагов и хранителем родныхсокровищ. Теперь нет под древними стенамобители врагов, святыни на местах. Теперьнаше призвание бороться с иными врагами– внутренними, подтачивающими целостьгосударства, хранить родные сокровища:
Православие, – преданность Самодержцу,
любовь к Родине.
Архимандрит Неофит. 1913 г.
«Выняты накаты в сгоревшем Алсксандро-Невском приделе и сделаны новые, кирпичные. Устроен вместо сгоревшего, деревянного, новый цементный пол, стены оштукатурены. Устроен вместо сгоревшего иконостас, написаны для монастыря новые иконы», – отчитывался в 1908 году об устранении последствий пожара новый настоятель монастыря иеромонах Неофит.
На его голову сразу же свалилось множество хозяйственных забот. Кроме неотложных восстановительных работ необходимо было принимать имущество от настоятеля Свято-Духова монастыря архимандрита Антония, который временно, после кончины отца Анатолия, курировал Прилупкую обитель. A с имуществом далеко не всё обстояло благополучно.
При проверке оказалось, что нет на месте некоторых икон, облачений, нотных книг и других вещей. Стали разбираться и выяснили, что отец Анатолий раздаривал имущество монастыря направо и налево (Не хочется всё-таки думать, что он попросту приторговывал монастырской собственностью). Серебряный архиерейский жезл был передан настоятелем епископу Иоаникию, отбывавшему во вновь созданное Великоустюжское викариатство. Древняя пергаметная рукопись отошла петербургскому профессору Пономареву, а не менее древние крюковские ноты оказались в московском синодальном училище церковного пения.
Полностью ликвидировать последствия настоятельской щедрости было, разумеется, невозможно. Иеромонаху Неофиту было лишь предписано: «Спросить управление Великоустюжского Архангельского монастыря, находятся ли в монастыре вещи, взятые ецископом Иоаникием для ризницы преосвященного викария. И не могут ли они, в частности серебряный жезл, быть возвращены в ризницу Спасо-Прилуцкого монастыря».
***
Несмотря на важность перечисленных забот, отец Неофит призван был к настоятельскому служению с целями куда более значительными. Недавно назначенный епископ Вологодский и Тотемский Никон был, по сравнению со своим предшественником, архипастырем совершенного иного склада. Один из крупнейших церковных деятелей того времени, он стал широко известен, когда в бытность свою архимандритом и наместником Свято-Троицкой Сергиевой лавры, учредил лаврскую типографию, начал печатать «Троицкие листки» и другую духовную литературу. Он, кстати, первым издал книгу Сергия Нилуса «Близ есть при дверях».
Владыка Никон хорошо понимал, что без немедленного очищения и укрепления церковных структур всё может рухнуть в несколько лет, это был архипастырь большого ума, железной воли и твердых монархических убеждений. Он видел, что враги Отечества крепнут, время полумер в борьбе с ними прошло, а без духовного возрождения, прежде всего возрождения монастырского, империи не устоять.
В «Вологодских епархиальных ведомостях» появилась большая статья архипастыря «Нужды современного русского монашества», Епископы вообще не баловали это почтенное издание своими личными выступлениями, и уже в силу этого статья была событием, но главным в ней было то, что она, перешагнув узкие границы ведомственных инструкций и секретных циркуляров, открыто, на всю епархию, возвестила о страшных болезнях, поразивших русское иночество. Уже по одному этому можно было судить о том, что владыка Никон шутить не намерен.
«Со глубокой скорбью приходится наблюдать, что монашество наше в духовном отношении всё более и более опускается. Духовная жизнь гаснет, а без неё самое монашество теряет смысл… Кому не известно, например, что самый гибельный, наиболее распространённый порок в монастырях – пьянство. Благоприятная для него почва является главным образом в отсутствии духовного руководства, в праздности, в неумении, нежелании трудиться и отсутствии условий общего труда на пользу родной обители…
Как часто мы видим, что юноша под впечатлением чтения житий святых, добрых бесед с лицами духовными решается вступить в святую обитель, чтобы там спасать свою душу‚ но на деле не находит здесь того, чего ищет его жаждущая подвига душа. Напротив‚ он видит, что в штатном монастыре послушник предоставлен самому себе, всё время вне богослужения у него проходит праздно, соседи по кельям сходятся для празднословия, ходят на прогулки, привыкают днем спать, читают, по меньшей мере, бесполезные, а иногда и прямо вредные для монастырского обитателя книги и газеты.
Смотрит на всё это добрый юноша, скорбит, на первое время ищет, но не находит духовного руководства. Ни настоятелю, настарцам-иеромонахам, ни даже духовнику как будто до него и дела нет. И гибнет молодая душа в омуте этой праздной жизни, этих пороков. Кто даст Богу ответ за такую душу?! Не потому ли настоятели многих городских монастырей, несмотря на нужду в добрых послушниках, сами отговаривают приходящих к ним мирян поступать в их монастыри.
He страшно ли, не обидно ли за монашество наблюдать, как иногда в наших обителях многие работы исполняются наемными мирянами, не только хозяйственные, не только по двору, кухне и мастерским, но даже и в храме Божием. Нередко можно видеть, что в богатом монастыре метут и убирают храм не послушники, не монахи, а миряне. Где же находятся в это время послушники и монахи? Чем заняты? Почему им не вменяется в святое, поистине святое, послушание – наблюдать чистоту в храме Божием?
Вчерашний крестьянин, пока он мирянин, не стыдится ни какой черной работы. Но вот он надел подрясник и стал барином, по менышей мере «батюшкой» в собственных глазах. Нельзя без скорбного чувства говорить об этом… Всякое барство, всякое деление труда на черный и белый должно быть раз и навсегда изгнано из наших монастырей. Зло начинается с ослабления дисциплины. Дисциплина – душа порядка, а порядок – необходимое условие монастырского благоустройства.
Когда причина болезни установлена, надо её устранить, хотя бы это и было болезненно для организма. Иначе исцеление невозможно. Может быть, для очищения раны и потребуется удаление безнадежных к исцелению частей – над этим не следует останавливаться, ведь сии части отравляют весь организм. Может быть, на время придется некоторые обители совсем закрыть: что делать! И нужно будет закрыть, но верим, что они снова откроются, когда минует кризис…»
Очевидно, что в деле очищения и обновления монастырей епархии епископ Никон не был намерен останавливаться ни перед какими мерами, вплоть до самых радикальных. Но люди, принадлежащие к старой системе, люди со сложившимися стереотипами, привычками и устоявшимися взглядами на вещи, редко бывают способны стать реформаторами. Владыка Никон пришёл, чтобы разрушить их уютный гниющий мир. Мог ли он на них опереться? Но где ж ему было взять других людей? Их было трудно найти, но он их всё-таки находил.
***
Одним из них стал Николай Николаевич Следников, епархиальный миссионер, сын протоиерея из Вельска, молодой человек символического возраста – 33 лет. Закончив Вологодскую духовную семинарию, а затем – Казанскую духовную академию со степенью кандидата, он не стал, вопреки традиции, сразу же принимать священный сан. Из одного только этого видно, что Следников, хоть и принадлежал по рождению к духовному сословию, но поступать привык так, как считал правильным, а не так, как в этой среде было принято. Он искал свой личный духовный путь, и, очевидно, не считал пока себя достойным стоять у святого престола, не чувствовал в себе духовной зрелости. Он и не женился, и монашества не принимал, он не торопился с избранием духовного пути. В своём сословии его, наверное, считали чудаком, но вряд ли его это смущало. Десять лет после окончания духовной академии он оставался мирянином.
Это был человек удивительного романтического настроя. Эпоха, обретавшая черты переломности, рождала романтиков, потому что нуждалась в них. Разрушительныйреволюционный романтизм соседствовал в жизни с романтизмом религиозным, потому что и нападение, и защита это прежде всего борьба‚ а она невозможна без внутренней взволнованной воодушевленности. Отдав себя трудам по обращению старообрядцев епархии в православие, Следников, очевидно, чувствовал внутренне сходство этой деятельности с апостольской, что давало уникальную возможность прикоснуться к первоистокам христианства. Конечно, его это очень увлекало, и мы уже знаем, сколько сил и энергии, сколько души он вложил в своё миссионерство. Ho, очевидно, на этом поприще он уже сделал, всё что мог.
И тут появляется епископ Никон. Имея некоторое представление о психологическом складе Николая Следникова, можно представить себе, какое восхищение вызывал у него этот удивительный архипастырь. Вряд ли владыке пришлось долго уговаривать Следникова последовать по тому пути, который он предложил, хотя понятно, что для него это предложение было совершенно невероятным. Может ли мирянин за пару месяцев стать настоятелем монастыря? Неслыханно и немыслимо. Ho владыка Никон знал, что делал. Реформировать систему мог только тот, кто к этой системе никогда не принадлежал. К тому же Николай Николаевич все ступени духовного развития прошёл уже вмиру, и теперь ему предстояло получить все отличия разом.
