И с остальными тоже самое. Сами материалы дела достаточно убедительно доказывают, что ни какой «антисоветской группировки» не существовало. Чтобы говорить о группировке, надо было привести хотя бы косвенные свидетельства того, что обвиняемые были связаны между собой хотя бы на бытовом уровне. Но следователь даже нe пытался этого сделать.
Между тем, отцу Константину Турундаевскому отмотали срок на полную катушку – 8 лег концлагеря (B приговоре именно это слово – «концлагерь»). Иеромонаху Пучковской церкви отцу Исанну Борисову – 5 лет концлагеря (Отец Иоанн не раз заявлял, что всех коммунистов надо сжечь.Это, во всяком случае, реальное обвинение). Отец Василий Кулаков, вообще ни в чем не виноватый, что подтверждается материалами дела, отделался сравнительно легко – 3 года ссылки в Северный край. Ему всего лишь сломали жизнь. Маховик системных государственных репрессий ещё только начинал раскручиваться.
***
После освобождения Кулакову и на кирпичном заводе довелось поработать, и дрова пилить. Бывший священник из бедной семьи не боялся никакой работы. В конце концов осел рядом с деревьями и детьми, устроившись садовником с детский дом. Здесь он проработал 4 года, здесь встретил 1937 год…
«-Вы являетесь участником контрреволюционной труппы и проводили борьбу против советской власти? – Участником группы не был, показания об этом давать не буду».
Опять допросы, опять всё завертелось по новой. Кажется не случайным, что Кулаков и второй раз пошёл именно по коллективному делу. Может быть, опять его до кучи добавили, а будь он один – и дела не возникло бы? Да только где это и как человек в те годы мог оказаться один? Массовые репрессии требовали моделирования групп. Это было не трудно, был бы человек, а группа найдется.
На сей раз его подельники, а было их трое, очень сильно отличались друг от друга.
А.И. Зязин был когда-то псаломщиком. Человек, по тем временам, видимо, довольно грамотный, он устроился в колхоз счетоводом, потом был председателем ревизионной комиссии колхоза. Против него свидетельствовали: «Колхозники увели коров по дворам, и он тоже. Зязин агитировал: «Мы хозяева, возьмем и разведем скот по домам, бояться нечего, мы – власть». Под его влиянием из колхоза вышли шесть хозяйств». Это свидетельство звучит очень реалистично, но из него как раз следует, что Зязин был сторонником советской власти и даже жертвой большевистской пропаганды. Он поверил комиссарам и решил, что «народная власть» – действительно народная. А вот дальше против него показывают уже полную ахинею. «Когда работал счетоводом, делами колхозными растапливал печи, заявляя: пусть горят колхозные дела». «Зязин умышленно запутывал счетоводство, по 3-4 месяца не записывал трудодни колхозникам». Такие обвинения уже заведомо не могут иметь ни какого отношения к реальности, что следователя, конечно, не интересовало.
Степан Соколов, родом из деревни Яминово, до 1934 года был бригадиром колхоза «Дружный». Потом за что-то сел на год, из колхоза исключили. Отсидев, устроился в Шелыгинскую школу чернорабочим. В 1937 года его вновь арестовали, разом припомнив прежние грехи: «Соколов конный состав бригады вымотал до полного истощения, довел сельхозинвентарь до негодности». «Он довел колхоз до полного развала. Для того, чтобы спасти колхоз, другие колхозы оказывали ему потом длительную помощь». Если всё это и было правдой, то говорит лишь о том, что Соколов был плохим бригадиром, что скверно, но не контрреволюционно, не говоря о том, что Соколов был всего лишь бригадиром, а не председателем колхоза, а его почему-то обвиняют в развале всего колхоза.
A вот какими были его новые грехи: «Вел контрреволюционную агитацию против колхоза «Первомайский». Почему же нет примеров такой агитации? На самом деле вся «контрреволюция» заключалась в следующем: «Самолично, воровским путем, выкосил два участка, заявив: «Колхозу всё равно не выкосить, под снегом останется, да и последний год существуете». Когда колхозники потребовали возвратить сено, то ответил отказом, заявляя: «Я буду жаловаться на ваши грабительские действия. Нас теперь по новой конституции утеснять нельзя, а вам скоро конец. Я не в колхозе, а лучше вас живу». Вот это всё уже похоже на правду: и хищение колхозного сена, и агитация против колхозов. Не контрреволюция, конечно, но всё же вина перед властью.
Третий, Алексей Артамонов – кузнец. Против него свидетельствовали: «Его подковы только 2-3 дня держатся. Он говорит: «Нечего жалеть колхозные лошадей, их отобрали бесплатно. Пусть подохнут все колхозные лошади». «Колхоз «Заветы Ильича» дал вызубить Артамонову 30 штук серпов. Он сделал, а колхозникам не выдавал в течение месяца». Вот и всё, что было поставлено в вину этому «участнику контрреволюционной организации». В обвинительном заключение написано: «Вредительская ковка, задержал подготовку 30 серпов», Выражение «вредительская ковка» звучит комично, но следователь не боялся показаться смешным, потому что от общения с ним никому не было смешно. Кстати, в 40-м году один из земляков вспоминал про Артамонова: «Работал он хорошо, зарабатывал трудодней больше, чем любой рядовой колхозник». Похоже, егопросто оклеветали.
Только один из свидетелей называет их группой, и то не приводит ни одного факта совместных действий. И следователь, «разоблачивший контрреволюционную группу», даже не пытался доказать существование группы. Видимо, эти мужики, каждый сам по себе просто болтали лишнее, а, может быть, и болтовню им приписали. Все они тройкой НКВД 11 октября 1937 года, как участники группы, проводившей антисоветскую агитацию и вредительство в колхозе, осуждены были на 10 лет каждый. Их объединяет по крайней мepe то, что в прошлом все они – зажиточные крестьяне. Как же попал в эту компанию отец Василий Кулаков?
***
«Изъято при обыске у Кулакова: паспорт, евангелие, два креста серебряных, письма, фотографии», Что и говорить – полный антисоветский набор. Кулаков, и в лучшие времена державший лишь одну коровенку, работая садовником, личного хозяйства не имел вовсе. Что нужно было 64-летнему старику с исковерканной судьбой? Разве что память о прошлом, которую конфисковали при обыске. В колхозе он ни когда не состоял и вредительством, естественно, заниматься не мог. Он и по возрасту заметно отличался от тех, с кем шел на сей раз по одному делу. Как бы не относился Кулаков к советской власти, к колхозам, ни к какой организации он, конечно, не принадлежал.
Просто время от времени говорил то, что думал. Нет, он не любил болтать. Но у него иногда вырывались, видимо, фразы, которые приписывают ему свидетели: «Вы Бога забыли, Он вас за то и наказывает. Если бы вы меньше думали о колхозах, а больше молились, то не голодали бы, как сейчас». «Если бы не было колхозов, вы жили бы лучше, ни кто бы вас насильно на работу не выгонял». Да, он вполне мог это говорить.
Верить ли тому, что он агитировал в церковные праздники на работу не выходить? Но он не был агитатором по самому своему складу. Он ни кого ни в чем не стал бы убеждать. Он мог разве что проворчать: «Нехристи, что вы делаете, в Пасху работать пошли». И вот за это ему дали 10 лет.
Людей в последние годы вольной жизни Кулаков вообще сторонился, старался избегать общения с ними. Что творилось в душе у этого старика не знал никто. Вот что, к примеру, вспоминали о нем в 40-м году те, кто вместе с ним работал в детском доме: «Кулаков был очень замкнут, я не видела, чтобы он с кем-нибудь разговаривал», «Работал Кулаков хорошо. Был очень замкнут, не знаю, чтобы с кем-нибудь имел близкое знакомство. Агитации против колхоза от него не слышал».
E.B. Кулакова, его дочь, написала заявление с просьбой о помиловании отца: «Отец был, сколько я знаю, честным человеком, хорошо относился к работе и позорным вредительством никогда не занимался. Революции он не понял и был от неё далек, по впоследствии часто говорил, что советская власть сделала для народа много хорошего. Старику 67 лет, ему и так не много жить, в заключении третий год».
Заявление было рассмотрено, и 18 октября 1940 года наложена резолюция:«Решение тройки НКВД по Северной области от 11.10.37 оставить в силе».
Василий Филатарович Кулаков, конечно не вернулся оттуда, куда попал. Но то, что в 1937 году он пошёл по одному делу с колхозниками, пусть не надолго, но спасло ему жизнь. Если бы его взяли тогда вместе с другими священниками, пусть даже и бывшими, расстреляли бы вне всякого сомнения.
II Души обезглавленных
…Убиваем был всякий, кто не будет поклоняться образу зверя… И увидел я души обезглавленных за свидетельство Иисуса и за слово Божие, которые не поклонились зверю, ни образу его.
Откровение Иоанна Богослова.
Отцу Константину Турундаевскому, который проходил вместе с отцом Василием Кулаковым по первому делу, дали, напомним, самый большой срок из всех участников «контрреволюционной организации», которая была создана фантазией следователя в 1930 году – 8 лет концлагеря. Но приговор был смягчен, через несколько лет концлагерь заменили ссылкой, а в декабре 1936 года освободили. Правда, не надолго.
Когда в 1937 году его снова арестовали, на допросе он ответил коротко: «Контрреволюционной деятельности я никогда и нигде не проводил», Однако, среди арестованных вместе с ним, нашлись и более словоохотливые.
Отец Василий Швецов свидетельствует: «Турундаевский контрреволюционную работу повел неосторожно. В начале 1929 года организовал контрреволюционные сборища в своей квартире. За что был арестован и осужден. Когда возвратился из ссылки, возобновил со мною связь и в данное время работает сторожем при Вологодской поликлинике, выполняя отдельные наши поручения». Какие именно поручения, так и осталось непонятно, а вот о том, что значит «наши», отец Василий Швецов рассказывает с подробностью, порождающей множество вопросов и недоумений:
«Будучи враждебно настроен по отношению к советскому строю, я с 1929 года проводил активную подпольную работу, являясь одним из руководителей существующей монархической организации духовенства. Начало возникновения нашей организации относится к 1927 году, когда в Вологде по инициативе епископа Сильвестра Братановского был создан Вологодский епархиальный совет. Это дало легальную возможность руководства периферийными церковными приходами. В 1929 году по инициативе Богословского, Лощилова и меня под руководством прибывшего из Москвы архиепископа Амвросия Смирнова создали при епархиальном совете руководящий контрреволюционный центр для руководства и проведения практической деятельности по борьбе с советской властью. На одной из наших сходок архиепископ Амвросий говорил: «Да, коллективизация идет быстро, несомненно, это создает опасность отхода населения от Церкви и повлечет за собой закрытие храмов. Нам необходимо принять свои меры, создавать свои кадры надежных людей, взяв упор на кулацкую среду в деревне, монашество и бывших людей в городах». К концу 1929 года на периферии уже имелось 45 священников из монахов, нами подобранных и поставленных. Основная задача, которую мы перед собой ставили – установление в стране монархического строя, как единственной системы управления, покровительствующей Православной Церкви. В работе с активом поручали внедрять монархические взгляды и, используя религиозные чувства, разжигать ненависть к советской власти».
По этому делу арестовали 12 священников из Вологды, 7 – из Вологодского района. В обвинительном заключении значится, что контрреволюционные группы этой организации существовали так же в Тотемском, Сокольском, Кубено-озерском, Усть- Кубенском, Грязовецком, Чебсарским районах. Масштабы впечатляют.
Из дела видно, что стилистика НКВД по сравнению с 1930 годом заметно изменилась. Тогда, «разоблачив контрреволюционную организацию», даже не пытались доказать, что эта организация действительно существовала, ни каких фактов совместной деятельности даже и не выдумывали, а тут вон какую разветвленную структуру расписали, не поленились. Вот только всё строится на «царице улик» – личном признании, больше нет ни каких доказательств существования организации. И даже в том, насколько это признание было личным возникают большие сомнения. Похоже, что Швецов просто подписал то, что было написано сотрудником НКВД. Некоторые фрагменты его «признаний» никак не могут принадлежать священнику. Обратите внимание на то, как он цитирует слова, якобы сказанные архиепископом Амвросием. Дескать, успехи коллективизации окончательно вышибают почву из-под ног у нас, у «пережитков прошлого». Но все же знали, что коллективизация проводится настолько по-изуверски, что даже верных ленинцев способна отвратить от советской власти, так что для «пережитков прошлого» она не только не была опасна, но даже сама по себе агитировала в их пользу. Этот испуг перед успехами советской власти ни как не мог быть озвучен архиепископом, это записано под диктовку сотрудника НКВД. Настоящий контрреволюционер рекомендовал бы использовать рассказы об ужасах коллективизации в агитации против советской власти.
А самое главное – в этих показаниях нет ни одного факта контрреволюционной деятельности, что странно, если верить тому, что организация просуществовала 8 лет. Кого-то куда-то внедряют, кому-то дают какие-то поручения, где-то зачем-то расставляют свои кадры, но при этом совершенно ничего не делают для реализации поставленной задачи, и даже ни какой систематической агитации не ведут. В показаниях нет ни одного свидетельства даже того, что все эти батюшки были монархистами, их с таким же успехом можно было назвать конституционными демократами.
Швецов, конечно, понимал, что признавшись в принадлежности к такой организации, он наговорил себе на три расстрела, факты конкретной работы уже не было смысла скрывать. Если бы кто-то из священников хотя бы только восхвалял монархию, Швецов, конечно, рассказал бы об этом.
Ho ему нечего было сказать. Приводимые им факты не просто смехотворно мелки, но и вообще не имеют ни какого отношения к политике.
«B 1937 году руководитель организации Богословский организовал тайный сбор подписей от населения Вологды против решения горсовета о закрытии Богородского кладбища». Если кладбище решили отстоять, так это что, монархическая контрреволюция?
«Ушаков тайно выполнял в тех деревнях, где церкви были уже закрыты, крещение, заочное погребение.одновременно вел широкую антисоветскую пропаганду, особенно среди женщин, внушая последним о необходимости религиозного воспитания детей». От священника, очевидно, не стоило ждать, что он будет ратовать за необходимость атеистического воспитания. Если власть допускала существование священников, а священники, с разрешения властей, всего лишь выполняли свою работу, это трудно считать антисоветской пропагандой. И не понятно, как крещение и отпевание могли способствовать реставрации монархии.
Отца Алексанлра Богословского Швецов называет руководителем организации, а на допросе Богословский полностью отрицал не только руководство организацией, но и свою принадлежность к ней. В свидетельских показаниях его фамилия тоже почти не встречается. Значит, если бы Швецов не назвал фамилию Богословского… Точно так же и с Турундаевским. Против него ничего не было, кроме того, что сказал Швецов. Когда власть взялась за системное истребление духовенства, на сторожа поликлиники Турундаевского могли и внимания не обратить, но донос не позволил ему отсидеться. A поскольку его привлекли по одному делу со священниками, то приговор мог быть только один – расстрел. Все 19 обвиняемых по этому делу были расстреляны.
***
На папке под грифом «совершенно секретно» значится: «Дело по обвинению Швецова, Белкова и других в числе 19 человек». Почему названы именно эти две фамилии, а остальные – в цифре? Да потому что именно они наиболее активно оговаривали себя и других.
Отец Иоанн Белков, например, сообщал: «Моя практическая деятельность заключалась в том, что, выполняя обязанности приема и назначения новых священников, подбирал их из реакционно настроенных лиц, особенно монашества, которое активно боролось против мероприятий советской власти. Давалась установка – священникам агитировать против коллективизации, закрытия церквей».
И опять ни слова о том, в чем именно выражалась «активная борьба» против мероприятий советской власти, и придерживался ли хоть один священник «установки», которую давал Белков. Да и с чего бы иеромонахам быть «реакционее» белого духовенства? Так считали в НКВД, то есть показания Белкову просто диктовали.
Из 19-ти священников, 12 свою вину не признали, да их похоже никто к этому и не принуждал, на них уже достаточно наговорили. Об отце Константине Турундаевском, например, в обвинительном заключении сказано без лишних слов: «Достаточно изобличается показаниями Швецова». Швецова, видимо, взяли первым, и протокол его допроса во много раз длиннее других. В этом протоколе собственно и заключается всё содержание дела. Видимо, Швецова довели до такого состояния, когда у него было только одно желание – лишь бы поскорее пристрелили, ради этого он был готов говорить и подписывать что угодно. Потом взяли ещё несколько человек, от них такой подробности уже не требовалось, но и с ними пришлось попыхтеть. Потом взяли всех, кого назвали первые, а называли они просто тех, чьи имена были им известны. От этих уже ничего нe требовалось, на них не давили, наговорено было уже достаточно. Именно поэтому с восьмого по порядку следования в деле все священники свою вину отрицают.
Итак, сами материалы дела очень наглядно и совершенно неопровержимо свидетельствуют о том, что никакой церковно-монархической организации несуществовало. Ho хотя бы некоторые из расстрелянных священнослужителей вполне могли относиться к советской власти враждебно. Так, если верить свидетелю, диакон Виктор Воскресенский после ареста очередной группы священников сказал: «Арестовывать безвинных людей могут только в CCCP, а не где-либо в цивилизованном государстве. Я всю свою жизнь буду ненавидетьи проклинать советскую власть». Эти слова звучат очень реалистично, вероятнее всего, они действительно были сказаны, и так думал явно не один священнослужитель.
Ho они не боролись с советской властью. Один из «разговорчивых батюшек», отец,Евгений Лощилов, лишнего на себя всё-таки не берет: «Ни какой практической работы по осуществлению террористических актов над коммунистами нами проведено не было».
***
Что же было? На допросе отец Евгений Лощилов говорил: «В 1936 году пришли к выводу, что надо использовать сталинскую конституцию, чтобы на предстоящих выборах в Советы выдвинуть кандидатуру от духовенства». Никакой «контрреволюции» в этом замысле, конечно, нет, тут скорее заметен просоветский настрой, желание интегрироваться в структуры власти и стать полноценными членами общества.
Хотя мысль была очень наивной. Можно было не сразу понять, что сталинская конституция останется на бумаге, но неужели они не чувствовали, какая общественная атмосфера их окружает? В октябре 1937 года, когда эти священники были ещё на свободе, «Красный север» писал: «Свыше ста многолюдных митингов и собраний рабочих и колхозников, учащихся и интеллигенции проведено последнее время в Череповце и Череповецком районе. Всюду обсуждался вопрос о вреде религии и контрреволюционной деятельности поповщины». Кажется, сам воздух тогда был насквозь пропитан ненавистью к Церкви, а желание духовенства войти в советские структуры «Красный север» понимает, как нечто крайне циничное: «В некоторых сельсоветах попы пытаются превратно истолковать нашу сталинскую конституцию. Церковники вели из-под тишка агитацию, что в Советы надо обязательно выбирать священников».
Нам сейчас трудно понять советскую логику той поры. Если закон давал священникам право быть избранными в депутаты, то почему попытка этим правом воспользоваться воспринималась, как нечто возмутительное? Но ненависть всегда иррациональна, она не нуждается в логике. Вот, к примеру, ещё одна изумительная заметка из «Красного севера» той поры:
«Попы из кожи вон лезут, чтобы исправить свои развалившиеся дела и выдать себя за трудящихся. Так, например, Богословский и Кондашский попы наряду со службой в церкви подрабатывают ремонтом обуви и кладкой печей». Даже то, что батюшки имели золотые руки и не боялись ни какой работы, и то умудрялись поставить им в вину. Какое уж тут участие в выборах.
Впрочем, некоторые священники были реалистами и всё прекрасно понимали. Свидетели приводят их слова: «Конституция принята лишь под давлением Лиги Наций». «Конституция останется на бумаге». «Ни чего нового конституция не даст, да и написана она только для заграницы. Городскому духовенству участвовать в выборах не надо. Наши кандидаты не пройдут, а за коммунистов голосовать не будем». Да, они могли это говорить.
Иные священники смотрели на новую конституцию, как на предоставляющую права более скромные, но зато и более реальные: «Новая конституция разрешает не только молиться, но и совершать крестные ходы. Но вы Церковь забыли и получаете Божье наказание – неурожай. Организуйте крестный ход, и тогда лучше пойдут ваши дела».
Разумеется, и эти слова истолковали, как «контрреволюцию», хотя за ними совершенно явственно прослеживается желание жить с советской властью в мире.
***
В деле есть группа свидетельств, которые стоят особняком. Отцу Евгению Лощилову приписывают слова: «Угроза войны приближает благоприятный для нас момент. Сейчас, как никогда, необходимо создание широкой сети повстанческих групп, с тем, чтобы на момент объявления войны, они уже существовали в каждом колхозе».
Отцу Николаю Пономаревскому приписывают следующее: «Весной что-нибудь должно быть. Япония и Германия больше тянуть не будут. Они нанесут решительный удар, чтобы уничтожить Советский Союз и всю этубольшевистскую нечисть. Генерал Франко поклялся папе римскому, что не сложит оружия до тех пор, пока не уничтожит большевиков».
Отец Досифей Крылов будто бы заявлял во время подписки на заем «Оборона СССР»: «Что нам оборона, скорее бы война, нам тогда бы лучше. Германия возьмет верх, восстановит жизнь в России и наведет порядок. Тогда коммунистам наломаем шею, покажем, как строить социализм на костях человеческих».
Можно ли верить этим свидетельствам? Вообще-то люди, жизнь которых превратили в непрерывный кошмар, вполне могли возлагать надежды на внешнюю военную помощь. В 1937 году они ещё не могли знать, каким адом обернется вторая мировая, и как на практике будет выглядеть «освобождение России». Надежда на то, что война с немцами приведет к падению большевизма, выглядела довольно реалистично, тем более, что ни каких иных надежд они явно не имели.
И вот что интересно: священники, дававшие самые подробные показания, из которых и состоит почти всё дело, ни слова не говорили о своих надеждах на фашистов. Творческая мысль НКВД с самого начала трудилась над моделированием монархической организации, а потому показания о профашистком уклоне ни из кого не выколачивали. Строго говоря, эти показания были следователю совершенно не нужны. Доносы свидетелей добросовестно протоколировали, но дальнейшего хода им не давали. Значит, эти свидетельства получены без давления. Они, конечно, могут быть чистой клеветой, но вероятнее всего содержат в себе хотя бы искаженную, но правду. Во всяком случае, тогда надежда на то, что немцы прогонят большевиков, была куда более реалистичной, чем попытка собственными силами реставрировать монархию в России. Но вот именно на те доносы, которые вполне могли оказаться правдой, следствие почти не обратило внимания, предпочитая утверждать то, чего не могло быть.
***
Молчание и неизвестность понемногу опутывали тени убиенных. Трудно узнать что-либо даже от их ближайших родственников. Многие из них сами были репрессированы, как «ч.с.» – члены семьи, а другие не хотели жить там, где о них было известно, что они – родственники врага народа. После реабилитации оказалось, что на территории Вологодской области дети и внуки оправданных за немногими исключениями не проживают.
Виновность или невиновность этих людей никогда и не кого не интересовала. Их осудили только за то, что они были священниками, их реабилитировали только потому, что они были осуждены внесудебным органом – тройкой НКВД. B деле никто не пытался разобраться. Такая реабилитация не есть признание невиновности. Точно так же реабилитировали убийц и грабителей, чья вина была очевидной, только потому, что они были осуждены не судом, а тройкой. Сегодня мы не можем даже утверждать, кто из 19-и расстрелянных священников был действительно враждебен советской власти, а кто был вполне лояльным советским гражданином. Тем более, мы ни когда не узнаем, какими людьми они были.
Иногда эта завеса чуточку приоткрывается. Внучка отца Александра Котельникова, B.C. Петухова, семья которой давно уже переехала в Латвию, написала письмо в УКГБ по Вологодской области: «В настоящее время я его единственная родственница, которая считает своим моральном долгом узнать о горькой судьбе своего дедушки. У меня нет никаких сомнений в том, что причиной расправы над Александром Ивановичем была его принадлежность к духовенству. Это был честный трудолюбивый человек, отец большого семейства, живущего в нужде». Валерии Сергеевне ответили, что её дедушка реабилитирован, но что ещё могли к этому добавить?
Архивные тени мало похожи на живых людей, их судьбы непонятны, их поступки порою с трудом поддаются объяснению. Например, отец Досифей Крылов начинал свою биографию отнюдь не духовным лицом. Накануне первой мировой, когда попал на государеву службу, ему было 23 года. Несколько лет он не вылезал из окопов германского фронта, а сразу же после революции поступил в Красную Армию, был старшиной роты и демобилизовался только после «окончательного разгрома белых банд». Он проливал свою кровь за установление советской власти, и вот что с ним такое случилось, что он вдруг решил стать священником, да ещё в те годы, когда быть священником стало опаснее, чем воевать?
В 1935 года отец Досифей отсидел год за саботаж выполнения государственных обязательств. В 1937 году был арестован и расстрелян. Вину свою отрицал. Все загадки его судьбы были расстреляны вместе с ним. Так же ещё 18 уникальных и неповторимых миров, имя которым – человек.
III Нечистый пусть ещё сквернится
Неправый пусть ещё делает неправду, нечистый пусть ещё сквернится, праведный да творит правду ещё и святый да освящается ещё. Се гряду скоро и возмездие Моё со Мною.
Откровение Исанна Богослова.
Отец Моисей Полищук до революции был крестьянином, потом военная служба. Он так же решил посвятить жизнь служению Господу именно тогда, когда это пошло вразрез со всем, что творилось вокруг. В 1918 году он стал псаломщиком, позднее был рукоположен в священника и служил в Курске.
В 1931 году отец Моисей был осужден на 5 лет концлагеря за проповеди в храме. В его деле, по всей видимости, нет ложных свидетельских показаний, ему ставили в вину лишь то.что за ним и правда водилось – склонность к обличительному слову. Это слово можно было уничтожить лишь вместе с человеком. «Любо им, как молчу, да мне так не сошлось», – ворчал протопоп Аввакум.
Из лагерей отца Моисея направили в ссылку в Архангельск, но он пробыл там лишь две недели и бежал в Вологду. На допросе он объяснил это тем, что не мог в Архангельске найти работу. Непонятно правда, с чего он взял, что в Вологде с работой лучше? Возможно, за две недели в Архангельске он так успел себя проявить, что счел за благо бежать.
С 1933 по 1935 год отец Моисей скрывался, но видимо эта волчья жизнь вымотала его в конец. В декабре 1935 года он зарегистрировался, как административный ссыльный. Не трудно понять, что это был перелом, можно было бы язык-то и попридержать. Скоро конец ссылке и возвращение на родину, дома его ждали жена, четыре сына и дочь. Он поселился в Прилуках, устроился работать пастухом. Но молчать так и не научился.
Против него свидетельствовали: «Обхаживал дома колхозников, читал среди собравшихся богослужебные книги, проводил беседы. Опошлял стахановское движение, сталинскую конституцию, колхозную систему». Это, видимо, так и было, но вот следующие слова, которые ему приписывают, уже вызывают недоумение: «В Библии правильно написано, что советская власть существует последний год. Советское правительство – это правительство антихриста. В Библии указано, что 1935 год принесет гибель скоту, в 1936 году будет сильный голод людей. Родители будут есть своих детей, затем придут иностранцы, погубят всех тех, кто подписал бумагу антихриста, огнем и мечом».
Если его слова не переврали доносчики, значит он был человеком богословски безграмотным, во всяком случае – не читавшим Библии, где, конечно, нет никаких дат. Склонность к тому, чтобы пророчествовать, предрекать и вешать показывает в отце Моисее натуру экзальтированную, каковых всегда хватало в Церкви. Можно представить себе, какое впечатление производили на простодушных крестьян, например, такие его пророчества: «B 1937 году советская власть будет свергнута, а в России недолгое время будет царить анархия, но в том же 1937 году будет царь из иностранцев, а затем будет выбран президент, при котором русский народ будет жить хорошо».
Предположение, что о. Моисея оклеветали, маловероятно, заурядные клеветники не имели необходимости заниматься такими причудливыми футурологическими построениями. Он, видимо, действительно был вполне осознанным врагом советской власти и активно занимался антисоветской пропагандой. Таким людям нет необходимости приписывать то, чего они не говорили, они и сами всегда готовы столько наговорить, что всё и записывать необходимости не будет. Отца Моисея Полищука расстреляли 29 сентября 1937 года.
***
Удивительно, что дело Моисея Полищука – персональное, его не стали включать в состав контрреволюционной группы, как это тогда водилось. Это тем более удивительно, что группа в Прилуках свидетельскими показаниями изобличалась: «На квартире у Логинова Федора собираются Вахромеев, Полищук, Рукин». Все тpoe из упомянутых в доносе, кроме Полищука, проходили по одному делу.
Федор Павлович Логинов родился в 1859 году в Санкт-Петербурге, в дворянской семье. Дворянин Логинов почему-то пошёл по купеческой стезе и в деле этом преуспел – имел средства в четырех банках России, магазины в Гостином дворе. Был также старостой церковной общины в Петербурге. В этом качестве лично встречался с царем Николаем. В 1914 году вместе с царем ездил в Новгород на поклонение местным святыням. Яркая, весьма примечательная личность.