Сергей Викторович Паршуткин
Снега моей души
Ты далеко
Вечер…
Опять наступает вечер. Вспыхивают фонари над проспектами и улицами. Он любил это время суток. В оранжевых сумерках вечера, в неоне витрин и желтых пятнах светящихся окон как-то нивелируются лица людей, идущих по тротуарам с ним рядом или встречающихся ему по дороге. Исчезают детали лиц, фигур, одежды. Уже не надо бросать взгляды на встречных, подсознательно ища знакомые лица. Взгляд скользит поверхностно, рассеянно, не останавливаясь ни на чём…
Весь день его не покидало ощущение счастья. Он шумно подшучивал над практиканткой, сыпал комплименты, весёлым бесом подмигивал ей, чем не раз вгонял девочку в краску. И когда он, ни с того ни с сего, обнял секретаря отдела, старенькую Нину Семёновну и чмокнул её в макушку, все удивлённо уставились на него. Он засмеялся. Ему было приятно чувствовать удивление этих милых людей, видеть их растерянные, слегка озадаченные взгляды.
А в душе шевелился маленький пушистый комочек счастья…
Рабочий автобус скрипнул тормозами и остановился прямо напротив его дома. Попрощавшись с коллегами, он выскочил из салона и, сняв шапку, медленно пошел к подъезду. Тихо падал снег. Задрав голову, он поймал несколько снежинок ртом, ощутив при этом приятные уколы холода на языке. Сделал это и улыбнулся.
«Взрослый, степенный дядя, а что-то ещё сохранилось в глубине его сердца от того пацана, который навсегда остался там, в детстве, на светлых берегах реки». Почему-то вспомнилась его первая попытка переплыть ту реку.
«А сатиновые трусы у меня были роскошные. Самые моднячие…»
И снова тёплый пушистый комочек напомнил о себе…
Пользоваться лифтом он не стал, а начал медленно подниматься пешком по лестнице к себе на четвёртый этаж. Ему навстречу и мимо него, оживленно щебеча, буквально проскакали две соседские девчонки.
– Здрасте, дядя Серёж… – и поскакали дальше
«Вот чертята, пронеслись, как ветерок, даже ответить не успел», – думал он, открывая дверь квартиры. Войдя в прихожую, он включил свет и сразу же услышал мяуканье, а затем увидел желтые глазищи своей любимицы, черной, как ночь, кошки по кличке Пуня. Она подскочила к нему и стала тереться о его ноги.
– Извини, старушка, не успел покормить тебя утром…– виновато пробормотал он.
Лёг он вчера поздно, уже под утро, и ещё долго ворочался на диване. И поэтому, в суматохе утренних сборов, совершенно забыл о кошке. Он бросил кошке кусок мяса, а себе налил черного, как дёготь, кофе. Но не выпил его. Просидел около часа, задумавшись, тихонько постукивая при этом ладонью о поверхность стола.
Впереди его ждало очень важное дело. Необычность происходящего волновала сердце. Нет, скорее не необычность, а радость. Да, именно так – радость. Подумав об этом, он даже кивнул головой. Когда он думал о предстоящем, то что-то обрывалось в его душе, и горячая волна обдавала лицо. Он гнал от себя крамольные мысли, которые возникали в его уме, но сердце снова и снова отстукивало давно позабытый им ритм, внемля которому его разум отказывался воспринимать любые доводы.
«Несерьёзно, старик! Ты ведь понимаешь, что это просто несерьёзно. Ладно, не хочешь так, давай начнём с другого конца. Это просто нелогично, иррационально, наконец! Ты что творишь?! Ты ведь даже не видел её ни разу!!! Ну, нельзя же так вот, одним махом – и в пропасть, честное слово…»
Скоро перестал слышаться шум лифта и хлопанье дверей в подъезде. Дом засыпал. За окном затихли автобусы, опустела остановка. Лишь одинокое такси, что стояло у магазина, слабо мерцало в ночной темноте своими желтыми «шашечками».
Он вошел в темную комнату. На столе матово отсвечивал черный экран монитора. Устроившись в кресле, закурил и включил компьютер. Черные, ломаные тени всплеснулись в углах комнаты и умерли, растворившись в мягком зелёном свете. Было так тихо, что ему слышался тонкий-тонкий звон в ушах и гулкие удары пульсирующего сердца.
Казалось, что весь мир затаился в ожидании.
Он положил руки на клавиатуру компьютера: «Здравствуй! Ты далеко…»
Нѐжить
Они собирались на охоту давно.
Они – это четверо старых друзей, знающих друг друга ещё с детских лет. Это сейчас они заматерели, головы их покрылись сединой, речь стала продуманной, а походка – степенной. А раньше, в студенческие годы, их жизнелюбие граничило порою с безрассудством. Дерзкие розыгрыши преподавателей, хождение по карнизам и балконам, сплав по неизвестным рекам без лоций…
Один из них, Иван, будучи большим начальником, взялся организовать для поездки на охоту транспорт. По одному его звонку в подсобном хозяйстве золотодобывающего прииска, коим он заправлял, срочно подготовили четырёх лошадей. Сами друзья начали собираться ещё с обеда, благо, что была суббота. К утру воскресенья всё было готово. Несколько обязательных слов перед дорогой, и небольшой караван медленно двинулся из посёлка к дальним распадкам.
Стояла чудесная осень. Есть такая пауза в осенних погодах, когда лето уже ушло, а небесные хляби ещё не разверзлись. Это то время, когда на ветвях рыжих лиственниц колышется паутинка августа, и солнце ещё греет кожу лица, но затылок уже холодит легкий ветерок, а воздух становится прозрачным, и далёкие дали выглядят выпуклыми, как будто лежащими под большим увеличительным стеклом, чистым и голубым.
Цепочка лошадей с наездниками свернула с дороги и втянулась в зелёные дебри глухого распадка. По мере продвижения вглубь его, тайга становилась всё гуще. Бурелом, небольшие болотца и россыпи камней на густых, глубоких мшаниках сильно затрудняли движение каравана. Но он упорно шёл вперёд.
Так они двигались до вечера. И пора бы остановиться, но Иван, большой знаток этих мест, не хотел этого.
– Скоро будет избушка. Она старенькая, но поместимся все! – подбадривал он друзей. Друзья хмурились и молчали.
Но всё имеет своё окончание – впереди неожиданно показалась потемневшая крыша строения.
«На сегодня достаточно», – Иван соскочил с лошади. Все спешились и привязали лошадей к лиственницам, метрах в пяти от избушки. Каждый из друзей знал свои обязанности, такая практика сложилась за многие годы. Кто-то разжигал костёр, кто-то пошёл на поиски воды, кто-то рубил дрова. Иван всегда начинал подготовку к ночевке с того, что чисто выметал пол избы. Он любил спать в спальном мешке, расположившись на полу у двери. И поэтому, первым делом наломал веток и связал веник. Распахнув дверь избы, он, по-хозяйски подбоченясь, оглядел помещение.
Изба как изба. Подслеповатое оконце, нары по обе стороны и стол между ними. Справа от двери стояла печка, изготовленная из старой металлической бочки. Бочка лежала на боку и была обложена камнями – так дольше отдавалось в помещение тепло. Иван заглянул под нары, но ничего не увидел: на улице смеркалось, а свет в окошко почти не проникал, так как ветви лиственниц закрыли его, плотно обступив дальнюю стену избы, в которой это окошко было прорублено.
– Из-под нар выметать не буду, – подумал он и начал мести от стола в сторону печки. Работу он делал не спеша, растягивая удовольствие, которое получал от этих нехитрых движений. Изредка бросая взгляд на раскрытую дверь, он постепенно двигал веником растущую кучку мусора к печи. Сумерки неслышно подкрадывались к лагерю, вытекая сизой пеленой из тайги, которая всё плотнее обступала место их лагеря. Темнота незаметно заполнила углы избушки и сгустилась под нарами до черноты. И только пляшущее пламя костра освещало мерцающим красным светом порог и часть пола перед ним.
Кучка мусора всё ближе и ближе продвигалась к печке. Обметая пол вокруг печки, Иван подошел к углу за ней и наклонился, чтобы лучше достать веником.
И вдруг…
Перед его глазами неожиданно возникло омерзительное, маленькое сморщенное личико! И глаза! Налитые кровью глаза! Личико отвратительно кривилось, неуловимо быстро меняясь, превращаясь в жуткую, неестественную какую-то, рыхлую маску. Ряды кривых, торчащих в разные стороны, острых и желтых зубов издали отвратительный скрежет, и волна зловония ударила в лицо Ивана.
Он дико закричал и отскочил в сторону. И в тот же миг мимо его ног шмыгнул мышью маленький, не более полуметра, человечек! Он был одет в какое-то тряпьё, на голове его криво сидела поношенная зимняя шапка с оторванным ухом. Прихрамывая, он подбежал к нарам, резко обернулся, проскрежетал зубами и шмыгнул в темноту…
В избу ворвались друзья с ружьями наперевес! Иван выхватил ближайшее ружьё и выстрелил дуплетом в черноту теней под нары, в ту сторону, куда заскочил человечек. Вспыхнули ручные фонари, и их голубые в пороховом дыму лучи разом рассеяли темноту. Под нарами никого не было…
В ту ночь никто не заснул. Дверь избы они подперли колом и сторожко просидели у костра, тихо перебрасываясь словами и напряженно вслушиваясь в шорохи ночи.
Рано утром, не убирая кола от двери и заколотив окно, они подожгли избу с четырёх сторон.
Когда маленький караван отдалился от полыхающей избы шагов на двести, раздался тоскливый гортанный крик.
Друзья втянули головы в плечи и, не оборачиваясь, пришпорили коней…
Сестре Наталье с любовью.
Автор
Ручей Лающей Собаки (Суурэн Ытэрэр)
Пролог
Течение реки подхватило резиновую надувную лодку и, немного покрутив её на вьюне водоворота, понесло в наступающую темноту.
Моргающий огонёк горящего барака, его дробное, оранжево вихляющееся отражение в черных водах реки тянули на себя взгляд Сергея, усиливая черноту ночи и сужая окружающее пространство до размеров точки.
Уносимый незримым потоком в темноту ночи, он долго смотрел в сторону старого посёлка, все ещё не веря, что наступил конец всему этому кошмару, и что он жив-здоров, что впереди ещё много дел и лет, пусть трудных, но уже не опасных, не отдающих грязью и мертвечиной, и что жить он будет долго и, если сильно постарается в ближайшем будущем, счастливо.
Откинувшись на холодный, тугой баллон борта лодки, Сергей перевёл взгляд на горы, окружающие долину реки. Их строгие, почти альпийские, профили, еле видные на фоне сгущающегося фиолета ночного неба, за прошедший день покрылись свежевыпавшим, первым в этом году снегом, как будто поседели.
Поседели, увидев со своей высоты все те события, которые разворачивались в этой тихой, по-домашнему уютной долине, где нет ни болот, ни буреломов, а вокруг чистая, светлая тайга, и бежит весёлая, прозрачная до последнего камушка, река.
Красивейшее место…
I
Машина остановилась на развилке.
– Всё, парень, дальше ты пешком. Может, передумаешь? Почти сто километров тебе идти. Хоть и по дороге, но заброшено всё там. И два брода впереди: дождь пойдёт – не перейдёшь речки. Одному в тайге, сам понимаешь. Мало ли что… – водитель говорил это, облокотившись о крыло автомобиля, встревожено глядя на пассажира. Он только сейчас понял, что его попутчик, этот смешливый мужчина, которого он подхватил в посёлке Эльдикан, всю дорогу развлекавший его анекдотами и байками из жизни геологов и туристов, вовсе не шутил, говоря о том, что ему надо на заброшенный прииск. Мол, там прошло его детство и юность, и он давно мечтал побывать на родном пепелище: вспомнить, поклониться, помянуть…
– Мало ли что, мало ли что… Николай! Не дети ведь давным-давно! Да и местный я. Что со мной может статься?.. – попутчик говорил это, нагнувшись над рюкзаком и не спеша развязывая его горловину. – А может…Может по рюмахе намахнём на дорожку-то, а? – спросил он, поднимая голову.
– Ты для себя побереги водку-то. Месяц, наверное, ходить тут будешь? А впрочем, гаишников тут нет. Можно и намахнуть… – Николай довольно улыбнулся.
– Славно! А вот и она, родимая! – попутчик потряс в воздухе фляжкой, которую быстро извлёк из черноты распахнутой горловины рюкзака, как фокусник.
Расстелив на капоте машины замызганное, когда-то белое вафельное полотенце, водитель положил на него кусок заветренного, всего в хлебных крошках, желтоватого сала, обломанную краюху хлеба и пару луковиц. Достав нож, нарезал сало и хлеб большими кусками, а луковицы очистил и положил целыми. Затем, собрав хлебные крошки и шелуху от луковиц в ладонь, высыпал их на обочину дороги.
– Лесным всяким человечкам, может, кто и найдёт. Мышки всякие… – отряхнул ладони и, взяв протянутую ему фляжку, вопросительно посмотрел на попутчика. – На дорожку, значит? Ну, давай, удачи тебе, Сергей! – сказал и, запрокинув голову, сделал два больших глотка.
Сергей, так звали попутчика, с любопытством смотрел на водителя, после того, как тот, аккуратно поставив фляжку на капот, и не закусывая, закурил сигарету, которую, не торопясь, достал из помятой пачки.
– Николай! Это же чистый спирт! Однако, силён… – Сергей удовлетворённо кивнул головой и потянулся к фляжке.
По-первому, разговор как-то не клеился. То ли сказывалась дорога – без малого двести километров оттряслись по ней, то ли спирт ещё не начал свою работу.
Немного погодя, они ещё раз приложились к фляжке. Лица у обоих порозовели, глаза заискрились. Вот и воротники курток уже расстегнули – тепло от алкоголя просилось наружу.
– Ты там, Сергей, вообще-то, долго планируешь? – очищая сало от желтизны, спросил Николай.
– Планирую что? – пытавшийся разжевать кусок сала, Сергей прищурил глаза.
– Ну, на прииске быть? Это тебе туда пяток дней топать, а там… Там-то сколько планируешь? И обратно ещё пять, ну, с устатку набросим ещё пару дней, – семь. Это я к чему? Могу и встретить здесь, если хочешь. Всё равно груз ждать в посёлке, а я сюда приеду, подождать могу – вон там рыбалка хорошая. А заночую в палатке, мы тут с мужиками бывало… – Николай хмыкнул и кивнул в сторону кустов, за которыми булькала маленькая, метров в десять шириной, речка.
–Ну, ты точно всё рассчитал! Туда-сюда я так и планировал. А там… Дней пять побуду. Ну, неделю, может быть… – немного подумав, ответил Сергей.
– Вот как! Целую неделю?! Да что же там делать-то будешь?! Ничего ведь не осталось, ни-че-го! – водитель удивлённо распахнул глаза. – Не вру! Один барак старый-престарый стоит, на бугре. Там ещё контора геологоразведки была, крыша больно приметная – синей краской её умники геологические покрасили. Издали было видно. Кстати, там можешь жить, правда, окон нет, пол весь разобрали, но уголок сухой найти можно. Там кельдымов всяких – тьма… – уже по-деловому советовал Николай.
«Кельдымами» он назвал маленькие, зачастую, тёмные комнатушки, которыми изобиловали разного рода бараки, построенные специально под всевозможные конторы прииска.
– А народ часто там бывает? Ну, охотники там, рыбаки? Старатели туда заходили? Мне говорили, что они все старые посёлки своими гидромониторами смывают «в ноль» – золото важнее, а дома сначала сжигают или разбирают. Правда? – спросил Сергей.
– Народ… Туда? Хе! – Николай прищурился и внимательно посмотрел на Сергея. – У кого машины есть… Таких у нас мало осталось. Да и едут они в другие места – рыбы и зверя везде много, а пешком на прииск… Пешком туда – себе дороже.
– Что значит «дороже»? Тяжело или долго?
–Плохо там. И туда плохо – дорога узкая, тайгой всё заросло, особенно после перевала, а уж там… Там совсем никуда не годится. – Николай вздохнул и закурил.
– Не понял. Что там плохо? Посёлок-то нормально стоял, болот нет, тайга чистая, река рядом, горы вокруг. Красивейшее место… – недоумение Сергея было явным и неподдельным.
– Да всё там плохо! Домов нет – развалины одни и кучи мусора с шифером вместо них, заросло всё тайгой и травой, ямы всякие кругом, шурфы брошенные – не ровен час, шею сломаешь. Пропастина, а не место! Вертепы! А уж когда там геолог пропал… – Николай сплюнул и потянулся к фляжке.
– Та-а-а-к…– протянул Сергей. – Ничего себе! А подробнее можно?
– Да я и сам толком ничего не знаю. Говорили, что ушёл туда, на прииск, зачем-то. То ли золото искать пошёл, или что ещё… А может, так же, как тебя… тьфу-тьфу, на родину потянуло взглянуть. Сам-то он из посёлка был. Зародний его фамилия, ещё главным геологом там был. Может, помнишь?.. – Николай говорил это как-то странно – скороговоркой, избегая взгляда собеседника.
Сергей сразу же вспомнил того, о ком сейчас шла речь. Рудольф Владимирович Зародний. Высокий, немного сутулый, приятной наружности, седой мужчина. Они – семья Зародних, жили в соседнем с ними коттедже, а сам глава работал геологом в управлении прииска. Сергей прекрасно помнил всю эту семью, а с его, Зароднего, дочкой Ириной, учился в школе. Она была на год младше его, прекрасно пела, да и вообще, была очень недурна собой. Он даже приударил за ней в десятом классе, но получил полную отставку….
– Стоп, стоп! Так ведь уехали они из посёлка! Раньше нашей семьи уехали, когда всё разваливаться стало! Ничего не понимаю! Он-то как опять здесь оказался? – Сергей закурил, возбуждённо вышагивая около машины.
– Э-э! Ничего-то ты не знаешь! Когда плохо всё стало, когда стали нас закрывать эти суки ельцинские, многие вернулись с материка. Сильно в этих местах золотодобыча самопальная, артельная, полыхнула. Мужики толковые, те, кто кумекал в этом деле, стали собирать всех, кто не сдох от водки, в кучки. Начали оформляться кое-как в артели, участки брать для добычи. А кто поумнее – те позвали сюда зубров, типа Зароднего. У того в голове все планы и всякие карты маркшейдерские кишмя кишели. Денег-то ему хорошо положили в артели, вот он и приехал. Один был, семья осталась то ли в Пензе, то ли в Томске… – Николай вопросительно посмотрел на Сергея и, увидев его кивок, опять потянулся к фляжке.
– В Омске. Я говорю, что в Омске семья его живёт. – Сергей поправил рассказчика.
– Ага, в Омске значит. Ну, так вот, артель стояла в Солнечном, там и контора их была, и склады, и технику они там ремонтировали. Но мыли золото в районе прииска – зимой заползали по зимнику, старые дома разбирали, и бараки на участках строили, вскрышу пород делали. А Зародний главным геологом у них был – точно показывал, куда и где, чем и как. Да так точно, что первыми они стали по добыче золота, и слухи о Зароднем-то и поползли. Мол, классный спец есть в артели, фартовый дядька. Молодого якута-геолога из Якутска ему прислали для обучения, но тому он ничего не показал, ничего не раскрыл – говорил, что глупый пацан был. Расфуфыренный, но глупый. Сопляк современный уехал, как приехал… Якутские начальники, после этого, на геолога сильно обиделись. Говорил тот, что все карты и схемы у него в голове, что сам лично всегда ходил и ходить будет, и разведку, говорил, тоже сам проводить намерен. И что старых карт у него сроду не было. Может и не врал…– Николай курил и, говоря это, внимательно рассматривал ногти на пальцах, что держали сигарету.
– А как пропал-то? Искали? И давно это было? – Сергей был само внимание, слушал, не перебивая, хотя вопросов в голове крутилось множество.
– Давно… Почти четыре месяца, как исчез. Ну, в аккурат май был, как сейчас помню. Его мой напарник Димон вон до той скалы довёз. Выпили они ещё… – рассказчик как-то встрепенулся, и ошалело посмотрел на Сергея. – Вот, э-э-э, как сейчас мы с тобой…
– Ладно, ладно! Не каркай… – Сергею почему-то было трудно произнести эти слова ровным голосом…
–Ага, ну, он и пошёл, геолог-то. Ещё машина вот досюда не доехала, а он уже за поворотом скрылся – быстро так пошёл… Не вру! Он рукой Димону помахал перед скалой. Вот так помахал… – Николай резко дёрнул рукой вверх, показывая этот жест прощания.
– Ну, ну… – торопил рассказчика Сергей.
– Что «ну»? Его не сразу хватились – он и раньше на месяц один спокойно уходил, на разведки всякие там, пробно мыл, потом те участки его артель арендовала, или карты рисовал, черт его поймет. Дорисовался… А потом Димона затаскали менты, когда геолог-то пропал. Шесть раз допрашивали, что да как, было ли оружие у геолога, как ехали, что говорили, как прощались… Еле отбился наш Димон – шили мокруху, по всему… А геолога там искали, и вертушка там летала – глухо. Месяц, как прекратили. С тех пор Димон никого и никуда не подвозит. «Ссыть» ещё раз влететь вот так, по-дурному. Да, а у тебя ствол-то хоть есть? – Николай в упор, не мигая, смотрел на Сергея.
– Да, помпа двенадцатого калибра, четырёхзарядная. Картечь и пули почти бетонобойные – Дуплекс. А что?… – Сергею не понравился этот вопрос.
– А что не видать-то? Вроде и мешок у тебя небольшой, смотрю.
– Короткий ствол, да и пополам разобранный. А что? – снова переспросил Сергей.
– И славно! Я, грешным делом, подумал, что у тебя нет ничего. Нечего там делать без ствола-то. И посматривай там, головой крути на все триста шестьдесят градусов и уши разуй… – Николай вплотную приблизился к Сергею и напряжённо говорил ему это почти в лицо, обдавая острым запахом перегара, лука и табака.
– Где это «там»? – Сергею уже совсем не нравился тон водителя.