Сергей Викторович Паршуткин
Снега моей души
Гора
Уже почти третий день они качаются в седлах. Ранним утром их лошади прошли по тихим улочкам посёлка. Все ещё спали. Стояла какая-то невозможная тишина: даже петухи не орали. Лишь в окне крайнего барака белым пятном мелькнуло за застиранной занавеской женское лицо. Мелькнуло и тут же исчезло. А когда они стали спускаться к реке, Виктор оглянулся.
У калитки молча стояли двое: мужчина и женщина. Женщина была в ночной рубахе до земли и зябко куталась в платок.
«Мария со своим мужем Григорием. Как узнали-то?! Сын у них из-за Горы не вернулся. Один тогда ушёл. Мальчишка был совсем», – Виктор мотнул головой, отгоняя дурные мысли.
Вскоре они переправились через шипящий песчинками водный поток реки и, преодолев огромное прибрежное болото, углубились в чахлую лиственничную тайгу. Мимо Виктора медленно проплывали стволы деревьев, впереди мерно покачивался кавалерийский карабин на спине Гаврилыча. Маленькие, лохматые якутские лошадки были привычны к такой дороге. Лошади шли не спеша. Они осторожно поднимали копыта над упавшими стволами деревьев, обходили ямы и вывороченные корчи. Ездоку не было нужды соскакивать с лошади и проводить их через завалы, кусты и прочие препятствия. Такой, весьма неторопливый, темп движения располагал к лирическим размышлениям и созерцанию окружающего ландшафта. А ландшафт постепенно менялся. Как-то сами собою исчезли комары, ежесекундно докучающие путникам. Преобразилась растительность. Постепенно высота деревьев стала уменьшаться, а тайга – редеть. И вскоре вместо лиственниц по краям тропы раскачивались лохматые ветви кедрового стланика. Склоны гор стали круче, покрылись каменистыми россыпями, и на них появились пятна снежников.
«Гольцовая зона. А костёр-то как тут разжигать? А вот воды – навалом!» – подумал Виктор, наблюдая, как лошадь Гаврилыча идёт по тропе, залитой водой.
И в этот момент Гаврилыч обернулся:
– Здесь кушаем. Потом долго отдыхаем. Дальше – один камень.
Опасения Виктора об отсутствии дров были напрасны. Их оказалось в изобилии под каждым кустом стланика. Пусть веточки были тоненькие, но набрал он их огромную кучу. Смолистые, они горели порохом. И вскоре вода в котелке закипела.
Прихлёбывая ароматный чай, Виктор вспомнил, о чем он хотел спросить Гаврилыча:
– Гаврилыч, а что ты говорил про какой-то, ну, как его…. Урчах? Скажи, забыл я.
И поперхнулся, увидев белые, как от невыносимой боли, глаза напарника: – Ты, паря, того. Не время сейчас. Одно слушай – место это нам идти. Пройдем – всё расскажу. Если пройдём…. Долина это. Совсем небольшая. Ырчах её зовут. За Горой она, сразу за Горой. Ты увидишь. И сразу её узнаешь. Ночуем сегодня здесь. Утром будет долина. В ночь её идти нельзя. А ночевать рядом с долиною… Не надо рядом ночевать. А сейчас нас с тобою Гора закрывает.
Гаврилыч взял кусок сала, расслабленно откинулся на мох, и уставился в небо, медленно жуя.
–Закрывает от кого? – спросил Виктор.
Ответа не последовало.
Они ещё несколько раз ставили котелок с чаем, плотно ужиная. Утром некогда будет – так сказал Гаврилыч.
Сумерки постепенно брали в плен горы. Все дали подёрнулись лёгким муаром вечернего тумана. Звон ручейка в провале ущелья исчезал, звук его струй становился всё глуше и глуше.
– С верхоты звук идёт. Эт-хорошо. Утречком тумана быть не должно. Нам он ни к чему, туман-то, – Гаврилыч скупо улыбнулся и потянулся за чаем. Виктор закурил.
– Э, опять ты за соску? Что дымишь? А ведь на прошлой охоте обещал бросить!
Хмыкнув, Виктор швырнул папироску в угли костра:
– Придём домой, – брошу совсем!
Гаврилыч от этих слов подпрыгнул:
– Ты что такое говоришь, гаденыш! Сколько тебе сказано – не торопи судьбу! Тьфу, ты, пропастина!
Это слово являлось самым страшным ругательством в его устах. Было видно, что он расстроен и чем-то обеспокоен.
Кряхтя, он встал и направился от костра, в темноту. Отсутствовал он долго. И Виктор, обеспокоенный этим, пошёл в ту же сторону. Гаврилыч стоял на склоне и смотрел на вершину Горы, которая была рядом. Снега исполина полыхали пурпуром заката. Казалось, что с вершины стекает алый поток. Виктор вспомнил, с каким трепетом он смотрел на Гору в бинокль с веранды своего дома. Смотрел каждый вечер. А теперь он здесь. И она рядом с ним.
– Красиво! Скажи, Гаврилыч!
Не услышав ответа, он посмотрел на него. Лицо Гаврилыча было спокойно, а глаза… Глаза, наполненные слезами, смотрели на вершину с мукой.
–Хозяюшка! Защити и оборони! От встреч лютых, ненужных, смертных! Пройти позволь, отвороти… Малого пожалей…– это шептали его губы.
Затем он тряхнул головой, крякнул и, повернувшись к Виктору, сказал:
– Слышь, зря я это затеял. Назад надо идти. Молод ты ещё. Молод и глуп. А я старый дурак.
Виктор оторопело смотрел на Гаврилыча и ничего не понимал: «Ну, ладно, я глуп. Но ты объясни. Спокойно расскажи. Можно утром. Сам ведь, сам говорил – утро вечера…».
Он говорил эти фразы уже вдогонку. Гаврилыч уходил к лагерю. Виктор закурил («Черт подери, ведь унюхает!») и присел на камень. Алые потоки света засыпали. Как будто подслушав их разговор, Гора неслышно уходила в матовую синеву подкрадывающейся ночи, унося с собою нечаянную радость пурпура. Ещё раз взглянув на тускнеющую окрась вершины, он пошёл в лагерь. К его удивлению, Гаврилыч уже лежал под тентом, закутавшись в брезентовый плащ.
– Что шляешься? Отдыхай. Завтра рано выходим.
Помолчал и добавил тише:
–Дальше пойдём.
Долина
Собираться в дорогу они начали ещё по темноте. Быстро, но без суеты переупаковали вещи, сделав вьючные табора (мешки, по-якутски) более компактными. Вьюки были распределены таким образом, чтобы не мешали всаднику мгновенно спрыгнуть или вскочить на лошадь. Тщательно перемотали портянки, сняли длинные плащи, оставшись в лёгких безрукавках. Гаврилыч заставил Виктора снять шляпу, а голову обвязать обычным платком, который он достал из вьюка. Цвет платка был черный. Сам он проделал то же самое и стал похож на какого-то пирата с картинок. И чем дальше Виктор выполняя эти непонятные для него манипуляции, тем тревожнее становилось на сердце.
Но виду он не подавал.
– Ну, потихонечку теперь. И, ни в коем, не торопимся, – с этими словами Гаврилыч вскочил в седло.
Лошадки медленно двигались по каменистому склону, пересекая его наискосок.
«Странно, должен быть туман. Сыро-то как. Вон и мох весь в утренней росе. Да и тепло. Самое время туману» – подумал Виктор.
Тумана не было.
Виктор озирался по сторонам, пытаясь разобраться в нагромождении скал, увидеть хотя бы намёк на тропу. Но неглубокий мох, ягель, был девственно чист. Ни малейшего следа. Ни людского, ни звериного.
Звуки движения каравана тонули в плотной мшаной подушке, и казалось, что они плывут над поверхностью склона. Вскоре уклон стал выполаживаться. Впереди угадывалась огромная пустота, как это бывает в горах, когда выходишь на перевал. Но увидеть всю картину мешал огромный утёс, закрывающий обзор.
Размеренность движения расслабила Виктора. Мысли его витали вокруг его отношений с Гаврилычем, затем он переключился на воспоминания о семье. Перед глазами четко возникло лицо жены, маленький сынишка… Он улыбнулся и… чуть не вылетел из седла. Тревожно вскинув голову, он увидел, что его лошадь почти уткнулась мордой в круп впереди идущей.
– Слазь, – Гаврилыч соскочил сам, снял с плеча карабин и достал патронташ. – Возьми патронташ. Выбери патроны с полуоболочкой. На свинцовых головках пуль глубокий крест ножом сделай. Разрывными будут. «Винтарь» заряди на весь магазин. Патрон – в ствол. На предохранитель не ставь. Ствол держи на коленях. Да, и ремень с винтовки сними – вредным он там может оказаться. Остальные патроны пересыпь в карман – так быстрее достанешь. Впрочем… Спускаться сейчас начнём, сразу за утёсом она…
Гаврилыч критически смотрел на приготовления Виктора и, видимо, остался доволен его действиями.
Их движение продолжилось. И вскоре крутой склон утёса медленно отошёл вправо и назад. Ещё несколько сотен метров они проехали по густым зарослям стланика. И тут Виктор увидел долину.
Огромное, уходящее к дальним горам желто-серое пятно, всё утыканное засохшими лиственницами. Их перекрученные, потрескавшиеся стволы тянулись к небу, как руки скелетов. И ни одного живого дерева!
– Стоп, паря. А теперь слушай меня очень внимательно, – Гаврилыч говорил это, не оборачиваясь к Виктору. Он привстал в стременах и, наклонившись вперёд, смотрел на долину.
– Слушать меня беспрекословно. При любом раскладе! А расклады могут быть разные. Едем очень медленно и совсем тихо. Теперь главное: всю долину мы сразу не едем. Вода тут только в одном месте. Коней попоим. Изба там есть. Ну, увидишь её. Первым не входи – моё это. «Коников» привяжем к коновязи крепко, но так, чтобы сразу развязать, если… э-э-э, что случится. Дверь оставим полуоткрытой, чтобы, это, – лошадок видеть. «Винтарь» рядом держи. От окошка держись подальше и в него не смотри. И ещё. Чтобы ты ни увидел, – не бойся. Главное – не бойся. Ну, вроде всё, Витя. С богом, эх-х-х…
Взгляд
Вот уже почти два часа, как они едут по долине. «Едут» – слишком сильное слово для описания того темпа, с которым двигался их караван. Гаврилыч выбирал странную линию движения. Его лошадь то еле тянулась, то резво бежала, то замирала на одну–две минуты, чтобы затем повернуть чуть ли не обратно.
«Никак не пойму, что это он? Ведь впереди всё видно, лес-то «убитый», почти нет леса-то», – Виктор искренне недоумевал. Но, внимательно присмотревшись, он вдруг всё понял: Гаврилыч избегал пересекать открытые места.
В груди возник холодок предчувствия беды. Лоб покрыла испарина. Виктор напрягся и его руки сильно сжали винтовку. Слух мгновенно обострился – теперь каждый звук казался подозрительным. И сразу его поразило то, что совсем не было слышно птичьих голосов. Лес был воистину мёртвым. И каким-то зловещим. Виктору вдруг показалось, что на него кто-то смотрит. Он почти физически ощутил тяжесть этого недоброго взгляда.
И в этот момент Гаврилыч остановился и поднял левую руку вверх. Это означало, что надо подъехать к нему. Когда Виктор поравнялся с ним, Гаврилыч наклонился к нему и тихо прошептал:
–Чуешь взгляд? Здесь это. Но нас ещё не видно. Далеко ещё, метров двести – триста. А я думал, – пронесёт…
Затем он резко развернул лошадь влево и они двинулись вдоль огромной поляны, не выезжая из леса. Вдруг боковым зрением Виктор уловил движение на противоположном краю опушки. Резко повернув голову, он увидел, что высокая лиственница накренилась и стала падать. Лошадь под ним рванулась в сторону, и он, чтобы не упасть, натянул поводья. Гаврилыч мгновенно перекинул карабин вправо. Сверкнул огонёк и хлёстко ударил выстрел!
ТУП-ААААХ-Х…
От падающего ствола полетели куски древесины. Дерево начало падать и прямо в падении раскололось пополам. Виктор тоже вскинул винтовку. Глаза его рыскали в поисках цели. Но поляна была пуста, лишь в воздухе медленно оседало облачко мшаной пыльцы, поднятой падением дерева.
Вдали, за Горой, проворчал гром.
– Всё, мы «шумнули». Постоим, подождём. К нам, наверное, идут… –Гаврилыч был бледнее мела. Он дозарядил карабин и спешился.
– Слезай. Лошадок поставим бок о бок, а сами встанем по обе стороны. Смотри влево и назад, а я буду глядеть право и вперёд. Страшного ничего не будет. На нас только посмотрят. Я очень надеюсь – только посмотрят… И ничего не бойся. Сердце подскажет, когда курок давить. Если будет в кого…
Потянулись томительные минуты ожидания…
«Что так запотел ствол-то? Не слышно ни звука. Ноги какие-то ватные. Присесть бы сейчас… Второй патрон… Капсюль у него затёкший. Старый капсюль. Дерево мешает вперёд смотреть. Кора у дерева необычная, как замша. Влево забываю смотреть. Капсюль… Опять лошадка воздух выпустила. Тепло от бочины лошадки. Влево. Синеет небо-то… Влево смотреть боюсь. Почему лошади спокойны?… Пальцы покалывает. Влево. Появись, хоть кто!!! Влево…» – мысли Виктора метались, как мыши. А время, как ему казалось, остановилось.
И снова, уже ближе, пророкотал гром.
Из-за Горы появилась огромная снежно-белая туча. Она стремглав стекла со склона вершины – почти упала в долину. Подул теплый ветер и хлынул дождь. Его первые капли не принесли облегчения – они были почти горячими. Постепенно струи становились прохладнее. Виктор почувствовал, что у него затихает стук в висках, дыхание стало равномерным, не так «частит», и почти перестали трястись руки. Он даже переступил с ноги на ногу, чувствуя при этом, как стремительно распространилось «покалывание» тока крови по затёкшим ступням. Взглянув за лошадь в сторону Гаврилыча, он увидел ствол карабина, поднятый вверх. А затем и самого Гаврилыча.
Тот улыбался.
– Чё, паря? «Трухнул» малость? Да не ты один…. А Гора-то, скажи! Умница ты моя! Снова выручила. Теперь всё! Вроде, всё…– с этими словами он как-то лихо, с особым форсом вскочил в седло.
– Догоняй, Вить! Застоялись, понимаешь. До избы мигом дойдём! Кушать охота.
Виктор сел в седло. Поводья немного запутались, и он замешкался, пока распутывал их. Лошадь нетерпеливо переступала на месте, крутясь. Наконец поводья были приведены им в порядок. Он поднял от упряжи голову. Взгляд скользнул по редкой опушке дальнего леса. И снова это свинцовое прикосновение…
Виктор поспешил вслед за Гаврилычем.
Встреча
Изба стояла на берегу совсем маленького озерца. Небольшая, покрытая замшелой корой, она производила жалкое впечатление. Единственное оконце, которое смотрело на дальнее болото, было затянуто промасленной бумагой или чем-то в этом роде. Вокруг, на сотни метров во все стороны, не было ни одного дерева. Было видно, что это строение люди не посещали лет сто. Всё вокруг заросло густой, сочной травой – сказывалась близость воды.
Гаврилыч спешился, отдал поводья Виктору, строго взглянул на него и пошёл к избе. Подойдя к двери, он прислушался. Не присмотрелся, а именно прислушался. Так он стоял минуты две-три, затем скользнул к избе и начал осматривать деревяшку, которой была подперта дверь. Потом выпрямился и пинком сбил этот колышек. Трухлявый, тот рассыпался в пыль. Не выпуская карабин из левой руки, правой Гаврилыч потянул дверь на себя, оставаясь чуть в стороне от открывающегося черного проёма. Сначала трава стойко сопротивлялась его усилиям, но постепенно стала поддаваться мощным рывкам и, наконец, слегла. Дверь распахнулась. Виктор перехватил винтовку удобнее…
Сначала путники ничего не видели со света в темноте помещения. Подслеповатое оконце почти не пропускало лучи солнца во внутреннее пространство избы, а выглядело небольшим светло-коричневым пятном на стене. Гаврилыч шагнул через порог. Виктор непроизвольно закрыл глаза…
Но ничего не произошло. Было слышно, как Гаврилыч ходит внутри, кряхтит, видимо, заглядывая под нары и шаря по углам, знакомясь с обстановкой. Вскоре он вышел, хмуро поглядел на Виктора, будто видя его впервые и не узнавая. Затем неожиданно широко улыбнулся: «Всё. Отдыхаем немного. Кушаем. До вечера надо выскочить вон к тому гольцу. За ним речка бежит. Юдома». Они оба, как по команде, стали быстро готовить еду себе и лошадкам, которые стояли крепко привязанными к коновязи. Вскоре всё было готово.
Солнце опять выползло из-за обрывков туч и жгло своими лучами. Над долиной нависло липкое марево. Казалось, что вершины далёких гор пляшут в розоватом свете испарений.
Решено было пообедать в избе: в ней было не так жарко. Зачерпнув воды из озерца, Виктор посмотрел вокруг и неспешно пошёл к избе, поправляя ремень винтовки на плече. Лошади мирно ели овёс из торб, что висели у них на мордах. Наклонившись, он вошёл в избу, поставил винтовку у стола, налил в кружки воды и сел напротив двери. Дверь была чуть приоткрыта. Ему были видны лошади, фрагмент панорамы далёких гор и примятая трава у двери.
Гаврилыч сидел за столом и ел холодную тушенку, накалывая куски мяса на кончик ножа.
– Жир из банки выкинь. Только желе и мясо кушай. От жира пить охота – спасу нет. Воды дальше не будет. До ночи. Сейчас полотенца и чистое исподнее сильно намочим и завернем в рюкзаки. По дороге пригодится водица-то. Главное лошадей напоить сейчас крепко. Им нас нести.
Виктор ел и кивал головой. Эти приёмы были ему знакомы. Гаврилыч, наверное, забыл, что он уже учил его этому.
– Гаврилыч! Скажи мне, чего мы так беспокоились на поляне-то? Медведь ведь не так смотрит, да и людей здесь…
И тут неожиданно он ощутил, что какая-то тень мелькнула в мутном, светло-коричневом пятне окна. И тут же услышал хриплый, на выдох, шепот Гаврилыча:
– Сидеть!
Виктор с испугом взглянул на него. Тот тупо смотрел прямо перед собой в стол. Нож с наколотым на него куском мяса застыл над банкой. Всё лицо Гаврилыча было покрыто крупными каплями пота. За дверью всхрапнули лошади…
Медленно, как во сне, Виктор потянул руку к винтовке. Лицо его онемело, он чувствовал, как по коже пробегает лёгкое покалывание. Прошла вечность, пока его ладонь ощутила холод металла винтовки. Ещё несколько мгновений он собирался с духом.
«На предохранителе не стоит. Значит, первым успею… Ну!»
И он бросил себя в светлый проем двери!
ТУП-АХ! ТУП-АХ! АХ!
Виктор стрелял, мгновенно передёргивая затвор. Кричал, метался вокруг избы, боясь каждого своего поворота за угол. И снова стрелял. Эжектор выбрасывал гильзы, они кувыркались в воздухе, и на их латуни вспыхивало, отражаясь, солнце. Вскоре затвор клацнул впустую. Он расстрелял всю обойму. Ладонь хватала пустой патронташ…
Никого…
Его взгляд ещё раз обежал весь горизонт. Никого! Крайняя лошадь испуганно косилась на него своим коричневым глазом, перебирая копытами.
Он обернулся и увидел в проеме двери Гаврилыча. Тот хмуро, но с каким-то интересом смотрел на него.
– Что палить-то удумал? Сказано ж было… Но, вообще-то молодец. Силён, бродяга. Я тоже тогда начал, да вишь, как всё сложилось…
И он вскользь коснулся пальцами шрама.
–А ты ничего, будет толк. Будет. И это, ну. Спасибо тебе…