Ре Ди
Иное утро
Ч2.
Прекрасный зимний вечер сопровождался чистым звездным небом, и только одно маленькое облочко наполовину скрывало свет луны. Сколько людей за всю историю человечества взглядывало вверх и видило этот серебрянный диск, и сколько из них понимало свою ничтожность перед тем каменным шаром в высоте? Древние люди приписывали ей мистические силы, одаряли божественной властью, поклонялись и приносили жертвы для ее благосклонности. Но теперь это обычный спутник который отражает свет от солнца на землю. И даже само название “спутник” так мило нашей душе. Луна вечный спутник Земли. Есть в этом что-то романтическое, что-то притягательное. Но и что-то страшное.
Наши предки умирали под этой луной. Наши родители. И мы сами в итоге тоже окажемся под ее неустанным взглядом горсткой пепла в кувшине или гробу. А она продолжит свой бесконечный путь на орбите не думая что кто-то Там ее любил.
Бесконечный для нас, но не для мира и не для космоса. В итоге то все погибнет. И не будет этого булыжника в небе и булыжника под ногами. Не сейчас. Через миллиарды лет солнце погибнет и заберет с собой всех своих детей. Или бросит их. Есть теории, есть предположения. Правды нет. До правды очень и очень много времени. Но истина есть одна – все умрет. Таков закон.
Максим смотрел на луну и понимал что его решение “пожить для себя” было верным. Ему уже скоро стукнет полвека, а он еще ни разу не был за границей. И не покупал автомобилей. И не ел устриц во Франции. Много чего он “не” и пока солнце светит, пусть даже и из отражения луны, у него есть время.
Изо-рта вырывались клубья пара, но Максим решил идти в такую холодрыгу пешком. Надо было освежиться после бурной ночки и минусовая температура благоприятно влияла на жизненные процессы. Да, и к слову, он ни разу в жизни, быть может только в детстве, не выбирался вот так открыто на улицу. В одном только своем синем пиджаке он чувствовал себя голым, но это было хоть что-то новенькое, что-то язвительно напоминающее ему что он человек.
Он шел по тротуару насвистывая старую песенку возникшую в глубинах разума и разглядывал витрины магазинов.
“Скидка 70% только сегодня!”, – стоит им напомнить что “сегодня” это одноразовая акция, а эта бумажка уже пожелтела от старости.
“Новый завоз в пятницу!”, – ваши завозы такие-же как и на прошлой, и позапрошлой неделе.
“Два кофе по цене одного!”, – это грязная вода, а не кофе.
“Товары для всей семьи!”, – а вот тут уже попахивает каким-то явным недопониманием. Они допускают возможность существования магазина куда НЕ пускают семьи? Макс хотел бы побывать в таком вот магазинчике только для холостяком и холостячек. Хотя, если туда допускаются разнополые индивиды, то неравен миг что они познакомятся, сблизяться и создадут новую ячейку общества, а это значило бы только одно – магазин теряет клиентов в самом же себе!
Макс что-то больно долго задержался у обычного магазина-бичевки. Понятно что район не особо богатый, понятно что эта реклама работает на низшие слоя населения, но какой смысл привлекать внимание на то что постоянно? Скидка не является скидкой если она круглосуточна. А если те маркетологи этого не понимают… надо было бы их уволить и под зад пнуть раза , эдак, три, чтобы место у параши знали.
А эти шрифты… Макс сплюнул.
Зато вот в таких культурных адах сильней сияли светила таланта.
Возле медного памятника героя из детских сказок разместил свой кейс и самого себя уличный музыкант. Парень, лет двадцати на вид, с плешивой детской бородкой и длинными волосами, играя всем известные хиты. Полукругом возле него собралась небольшая толпа поклонников то и дело похлопывая и радостно улюлюкая, а сам парень казалось совсем не замерзал в своей кожаной жилетке, свитере и красным шарфом спадающим к самим ногам.
Возле него стояли две колонки-усилители звука, но даже его заунывная баллада не могла перекричать ворвавшийся машинный гудок в уши Максима.
– Какого… – почти выругался Макс и развернулся.
Возникшая из неоткуда пробка казалась бесконечной чередой машин сбившихся в подобие громадной многоножки. И все неожиданно стали неистово жать по рулю следом за первым. Гудящий звук заполонил собой все пространство и до такой степени нагрузил его что мысли стали сливаться в одно такое-же какофоническое месиво.
Макс посмотрел в сторону всеобщей проблемы и сразу же достал телефон.
Ч3.
Новость про происшествие в шестом квартале быстро разлетелась по всем СМИ. Телевизионщики придерживались официальной версии про некий террористический акт. Газетная пресса же, в интернете и от этого быстрей, наоборот во всеуслышание твердило о полномасштабной атаке иностранных агентов. Более желтушные газетенки писали про пришествие инопланетян. Но суть оставалась там и там одной – никто и ничего не знал.
Квадратного сечения обелиск в шесть метров высотой и метром в радиусе появился ровно на пересечении улиц в густо заселенном районе. Возник он, как говорили присутствующие, из неоткуда и моментально, абсолютно перекрыл движение транспорта чем и вызвал ступор всего района. Люди особо приближенные к обелиску сообщали, так же, и о своем странном чувстве обреченности, пустоты и отчаяния. Молодой музыкант дававший интервью телеканалу чья основная идея была в теориях заговора, говорил что у него сразу после взгляда на обелиск пропало всякое желание творить, и он, буквально, бросил свою гитару на месте своего последнего концерта.
Через час прибыла военная кавалерия и оцепила район в карантинную зону. К вечеру территория радиусом в один километр была обита железными стенами, а всякого кто проживал тут, или не успел унести ноги, посадили на строжайший карантин.
Ч4.
Макс почти что сразу же понял расклад ближайших событий и смог оказаться среди второй категории увидевших, и, так же, понимал что это не особо стоит афишировать. По многочисленным камерам на светофорах или в магазинах его вскоре найдут, но до того момента стоило было обзавестись защитой в виде хорошего адвоката, позвонить своим друзьям из правительства и, быть может если получится, переждать бурю мирно попивая коктейль у себя дома.
– Дома…
И тут он вспомнил ЧТО у него твориться дома. Клининг конечно наверное постарался убрать всякие следы присутствия наркотиков, алкоголя и прочих атрибутов ночной жизни, но полиция, а точнее – их собаки это совершенно другой уровень. Его не посадят, ему не навяжут статью, не предадут его похождения огласке, нет, полиция в этой стране работает по другому – они просто-напросто выторгуют из него все его деньги и будут трясти до скончания его дней. Такого позволить было нельзя. Он только начал свою осознанную жизнь во славу самому себе, а тут такое. Вот что значит “Быть не в том месте, не в то время”. Отличная, мать его, поговорка. Макс ударил кулаком о стол, в зале кто-то испуганно ахнул.
– Мужчина? – сказала официантка которая стояла тут казалось уже нескончаемое количество времени. – С вами все…
– Стейк, пиво, чай, десерт, – выговорил он скороговоркой.
Он не поднимал глаза, не открывал меню, и не сказал что и какое ему именно нужно. Данный факт испугал молоденькую девушку и та торопливым шагом дошла до своего менеджера.
– Четырнадцатый, Бад, Сиху и югва на блюдце, – сказал он. – Он тут частый гость.
– А что с ним?
– Не суй нос не в свои дела, а работай. Иди, вон, на обслуживание четвертого столика, я сам им займусь.
Макс был в шестом, и Макс оставил след на своем телефоне от этого шестого. Фотография обелиска. Серого, мрачного, веющего всей злобой мира, но и отчаянием его, остроконечный монолит без единой царапины, потертости или сколы. Макс смотрел на фото и весь мир в его глазах замедлялся с каждым мгновением пока не остановился вовсе. В самом обычном фото, в том что могли бы сделать концептуалисты-скульпторы, а после фотографы, было нечто нечеловеческое и оторгающее всякое заявление властей про терроризм или их попытки нынче понять его природу. Карантин поставлен только с одной целью – смотреть на людей. Ведь Оно на них действует. Оно не шепчет, и не кричит, оно идеально ровное, гладкое, отшлифованное самим временем, и в голове Макса стали возникать мысли что даже маленькая пылинка попробует обойти его первозданное совершенство и приземлится на все что угодно только не на эту красоту. Обелиск пугает своим эталонистическим превосходством над всем сущим. И даже на этой смазанной, сделанной в дрожащих руках, в расфокусе фотографии он был идеален, будто бы сам телефон, сама его камера, хотели его видеть и им наслаждаться. Ровные линии ребер, преломление света на гранях, падение острой тени. И чем дольше Макс смотрел на это тем более точно понимал как мало он знает, и как мал он сам. И военные, и ученые, и безумные теоретики не в силах понять того что произошло на пересечении тех улиц в квартале с дешевой рекламой, уличным музыкантом и побитыми временем асфальтовых тротуаров. Само значение слова “Красота” явилось в мир. И в потугах понять его суть люди смотрят на людей, а не на первозданное определение.
Ч5.
Арфо спал прихрапывая на диване пока Тимия продолжала изучать хоть какие-то тольки информации. Но ничего близкого к их ситуации, кроме исследования доктора Росса, найти было невозможно. Вера вампов отголосок старой легенды рожденный во времена когда мир не был так обвит технологиями как сейчас, у них даже и в нынешнее время нет как таковой письменности, а только редкие изображения и куча деревянных идолов. И сам пересказ доктора может быть в корне неверным из-за недопонимания, из-за столкновения культур. Вся их вера, их культура, их традиции строиться на устном пересказе, и как бы Винсент не утверждал что их религия не претерпела изменений – они были. Глобальное непонимание тех монстров что населяли их пантеон. Но Тимия продолжала пытаться.
До того момента когда в шестом не произошло то что произошло. Телефон чуть не вызывался от наплыва новостей, а вся лента в мессенджере только и пестрила рассуждениями людей. Но то что случилось на перекрестке по вышедшим сведениям не было связано с ними, и сама Тимия больше склонялась к официальной точке зрения про терроризм, ведь это сильно всех напугало и взбудоражило общественность, значится – цель была исполнена. Только вот в душе оставалась маленькая капелька чего-то тягучего, чего-то мерзко-медленно спадавшего еще глубже.
А после пришло сообщение от Макса с фотографией и Тимия невольно ахнула во весь голос, Арфо тотчас проснулся.
– Что? Что, где, что… – мямлил он пытаясь понять в реальности ли находиться.
Тимия продолжала пялиться в экран и содрогаться от той мысли что данный обелиск похож на тот которому поклоняются дикари из Африки, и на то что описывал Арфо.
– Тим? Нашла что-то? – сказал Арфо.
Тимия развернула телефон к парню и его выражение лица с “тупого/только что проснувшегося” изменилось на ужас. Арфо сразу же подскочил и вырвал телефон из ее рук пристально вглядываясь в каждую деталь.
– Откуда это? Кто это сфотографировал? Он был там, они были там…
– Ар… – в горле Тимии появился тяжелый, неподнимаемый ком.
– Это… Тим, ты ведь понимаешь, да? – Арфо радовался, боялся, но радовался. – Если это кто-то сфоткал значит все нормально. Человек выжил, надо его просто найти, расспросить что нам делать и как у него самого это получилось. Может у нас…
– Это в шестом районе, в реальности, нашей, – прервала Тимия, – на перекрестке. Появилось с час назад.
– Что? Нет. Нет, нет. нет. Быть этого… – и тут Арфо понял как сильно он может ошибаться. Он обычный брошенный ребенок из сиротского приюта, художник без денег, любовник без любви. Он глупый. – Это же наш мир, да, Тим? Наш… – в голосе начала проступать зыбкость. – Когда я видел… “это” там, то я подумал нашему миру конец, что вот он… конец, а потом я вернулся. Как, Тимия, как? Ты ведь умная. Скажи. Скажи что нам делать.
– Арфо…
– Я не думал тогда, я просто смотрел на него в конце серого мира, но я видел, я чувствовал что “это” конец. Нет…
Тимия ничего не могла ответить.
– Иди присядь, – сказала только она.
Парень молчал, а холод в его теле поднимался от ног к верху, маленькие мурашки превращаться в зыбучую дрожь. Он видел как детей в приюте привязывали к кроватям, как их били палками за непослушание, знал людей который умерли в общем туалете от передозировки кустарным героином, он видел зло с самого своего детства, но продолжал верить в лучшее. Терпел, вставал, вытирал нос себе и своим друзьям, но это… это совсем другое. После первого раза он запутал себе голову чтобы не сойти с ума, хотя знал правду с самого начала, и после своего побега от громхыющего нечта соорудил коктейли молотова для защиты. Но теперь Оно тут? Что будет дальше? Тимия не ответит, никто не сможет ответить. Кроме него. Он боиться того чего видел в первый раз. Той страшной башни на горизонте в вечном разрушении, но в сути своей являющийся тем обелиском на фото. Как человек знает слово “яблоко” и соотносит его с тем красным или зеленым сладким фруктом с дерева, так и Арфо знает что этот столб в шестом являет под собой. И это не описать ни одним другим словом кроме как “Конец”. Холод пробирал сильней, зубы пошли ходуном, в глазах начали мелькать мелкие вспышки-огоньки.
– С тобой вс… – продолжение фразы Тимии он уже не запомнил и погрузился в самый из черных омутов сна своей жизни.
Ч6.
Это был все тот же старый кошмар его детства, его юношества и его взрослой жизни. Он был один на кухне и сидел перед разрывающейся от голода пасти духового шкафа. Плитка на полу двухцветная, белый идет в шахматном порядке с черным, где-то она уже давным-давно надломилась и через сколы в уголках виден серо-черный цемент. Ему всегда были интересны эти маленькие дырочки внизу и маленьким своим ноготочком он ковырял их во времена скуки, тогда когда игрушек у него не было, когда их отбирали, когда его наказывали. Но сейчас ему была интересна пасть монстра с регуляторами температуры повернутыми в сторону как зрачки некой кошки. Два переключателя было запрещено трогать, они несли за собой смерть, однако маленький мальчик до конца не понимал значения этого слова. Он пытался выговорить его, произнести по слогам, тянул гласные, оттарабанивал согласные, но идея все равно ускользала от его маленького мозга прочь по волнам ребяечского настроения и он просто улыбаясь и хохоча кричал “Смерть”. И неустанно смотрел на зрачки монстра возвышающегося над ним своей холодно-металлической крепостью. Он помнил как скрипели пружины и эхо железа отскакивало от стенок пасти. Помнил что внутри было грязно, и грязь эта была неприятной на вкус и вязка, но что его больше всего привлекало в ней – как она сверкала. Темными переливами жир заплесневел на противне и капли приобретали твердые структуры.
– Я не хотела тебя, – сказал алкогольный запах позади маленького мальчика.
Запах от дешевого вина он запомнил тоже на всю жизнь, а впоследствии, когда видел бутылку этого нектара для бездомных и нищих – воротил нос. В будущем он сам станет ничем не хуже той дамы сидящей позади него, той что курит свернутую из старой газеты самокрутку, той чей голос хочется ненавидеть. Сколько бы лет не прошло, в его сердце, в его маленьком сердце, рана никогда не заживет и голос этот будет рвать и терзать его душу. Но возненавидеть голос он его не сможет.
– Ты был ошибкой, – продолжала твердить дама пахнущая потом и бычками в разбитой пепельнице, – тебя не должно было быть.
Тогда он не понимал значений этих слов, но сами звуки, как любовные зарубки на старом причале, остались в его снах.
– Отвечай мне! – как не понимал значений слов, так он и не понимал спокойного или взъеренного тона той дамы. Она кричала много и он просто привык. В крике не было смысла, ведь так она была обычной. – Зачем ты родился?
– Я родился для того чтобы быть тем кем я являюсь.
– Ты никто. Никем был и ни кем не станешь. Твой отец грязный насильник, а ты жертва неудавшегося аборта. Я желала вырвать тебя из своей дырки еще до того момента как ты первый раз толкнулся. Ты никто и никем будешь, ты не должен был родиться.
– Я родился как твой второй шанс на искупление. Я ровно настолько был твоим как и им. Ты могла быть другой, но выбрала не быть ею.
– Я ненавижу тебя, твоего отца, и себя.
Когда дверца духового шкафа была закрыта то на ее пыльной стороне он рисовал. Он много где рисовал, но дама, что каждое утро обнимает фаянсовый трон, отбирала у него хоть что-то отдаленно напоминающее карандаш. Поэтому он рисовал пальцем по пыли. Кружки, линии, человечков, и, город в котором только линии и есть.
– Что дали твои рисунки, Арфо? Что изменилось за эти годы если ты стал моей же копией? Жалким, ничтожным, грязным оборванцем живущим в Одинадцатом.
– Ничего они и никому не дали, ты права. Но они и не должны. Ничто и никто никому и ничего не должен. Я рисую потому что мне это нравится.
Он провел пальцем по стеклу вниз, потом из линии сделал крестик, пририсовал ручки, дорисовал ножки, а голову сделал одним большим отпечатком своей руки. Человечек был безликим, а это не годилось. У каждого должно быть лицо, а на каждом лице своя улыбка. Он сделал улыбку одним большим размашистым движением, а глазки стали отпечатками его кончиков пальцев. Большой мальчик получился, с большой улыбкой, но маленькими глазками.
– Если бы тебя не было, у меня бы все было хорошо.
– У тебя бы ничего хорошего не было. Такова судьба. Ты как была алкоголичкой-проституткой, так и осталась бы ею и без меня.
– Как ты вырос, но не поумнел. Такое говорить собственной матери? Чтобы ответила благоразумная девочка?
Человечек-огуречик был один на большом полотне так зовущим его исправить и заполонить другими рисунками. Арфо принял приглашение и нарисовал в углу своего керека – жабку. Толстомордая жаба улыбалась во весь свой огромный рот, а блики в ее глазках-бусинках добавляли той живости которой не хватало этому спутнику-человеку. Жаба большая, красивая, и самое главное – добрая. Ее идею он понимал лучше слова “смерть”, ведь он ее создал, и она была его творением в своей полной мере.
– Серый мир пожрет настоящий. Ты это знаешь.
– Знаю.
– Сделай шаг, милый.
Странная особенность снов заключается в их смутной связи с реальностью, но полностью от нее отказывающеся. То что во сне имеет за собой абсолютно рациональное объяснение в реальности представляется бредом.
Так, к примеру, нарисованная жабка не умеет квакать. Она ведь нарисованная. Но она умеет. И протяженный “Кваааа” раздался в кухонной тишине. Лапки, которых Арфо не рисовал, появились из-за границы стекла в прыжке. Она перепрыгнула с одной стороны на другую и тут же приютилась в проблеске света на пыли, надула щеки и опять квакнула. Она двигалась, она была реальна. Человечек не был реальным – он не двигался.
– Меня ты уже убил, но хочешь еще больших жертв? Арфо, милый, сделай шаг тогда когда он нужен будет.
– А что же я?
– Ты? Тебя не…
Весь мир потух в вспышке черного света и его заполонила яркая, красная боль разливающееся подобно старому холоду по телу.
Глава 10.
Ч1.
Тимия хотела было отнести Арфо на диван, но они опять попали в серый мир и диван попросту исчез. Почему-то это не вызвало никаких эмоций и она обыденно приложила Арфо к глухой стене где некогда была дверь и сама села рядом.
Телевизор вновь стал цементным плоским блоком на деревянных подпорках, а тумба под ним потеряла ручки, дверцы и ящички, но оставила за собой полки и перегородки, чем то напоминающие шлакоблок, только в разы больше. Если не учитывать все эти “изменения”, то они находились во вполне нормальном здании и Тимию это успокаивало. Она смотрела в окно пытаясь понять как вообще устроен этот мир.
Ее дом, на удивление, был слишком похожим на реальный. Окна, балконы, подъезд были на месте. А вот соседние ежесекундно менялись.
Дом напротив имел за собой странность изменять, раз в несколько минут, положение существующих окон. Одни закрывались – другие открывались, одни исчезали в структуре будто-бы сливаясь с ним – другие выползали подобно прыщу, лопались строительной пылью и исчезали в туманной дымке начиная цикл заново.
Дом справа, бесшумными взрывами изнутри, разрушался по спирали вниз, а всякие его обломки исчезали в воздухе пролетая чуть больше метра.
А вот на детской площадке, куда выводила сына Мария и где они с ней изредка здоровались, нынче веселились какие-то существа. Было сложно сказать сколько их, или это вообще один монстр, ведь пробежав круг вокруг чего-то отдаленно напоминающего горку, но модельку горки без текстур, они, или каждый отдельный от него фрагмент, сливались в одно. Тимия смогла только определить за ними тенденцию что “замыкающий/вода”, когда они соединялись, был на метр дальше от своей предыдущей копии, а если брать в расчет что они двигались по кругу, то можно было заметить в этом некое подобие часового механизма где существо пробежавшее круг являло за собой пройденный час. Быть может они и отчитывают время в этом мире, быть может они и есть время. Тимия могла лишь бится в неопределенных догадках.
Однако что она точно смогла подтвердить так это то что они с Арфо, все таки, переместились сюда вместе. Даже если он находился в отрубе. А вот это уже пугало. Значиться они могли перенестись сюда и во сне? А что бы произошло если бы они были на улице?
Вряд ли такое возможно. Каждое их “перемещение” было в такую же, плюс-минус, точку в сером мире. Так что предполагать что она заснет у себя дома, а проснется в лапах монстра было глупо. Этот мир, хотел бы он того или нет, подчиняется неким правилам, быть может даже и нашим в какой-то мере. Главное понять как тут все работает, какой их принцип взаимодействия. Тут есть гравитация, тут есть кислород. Но! Единственный ветер можно было почувствовать только когда ты что-либо делал, к примеру – бежал. А звуки, либо издавались монстрами, либо людьми, но никак не сущим вокруг, и распространялись они не небольшой радиус вокруг объекта их издаваемого. Тимия проверила это отломав от “телевизора” кусок камня и побросав по комнате. Выявила что это “радиус звука” был где-то два-три метра. А бросив его в пустое окно заметила что отзвук его по ветру, в сопротивлении атмосфере, был, и, исчез через такое же расстояние, а упавши вниз не поднял ни пыли, ни пушинки, и не отлетел в сторону, а просто занял то место которое, казалось, должен был бы занять.
Через час Тимия поняла что заблуждалась в некоторых своих размышлениях. Тут все таки была погода. Небо сменило свою серость на тон пониже. А вдалеке прояснились очертания того пика о котором говорил Арфо. Раньше он был незаметен, и абсолютно сливался с окружающим фоном, а теперь предстал своей пугающей высотой и масштабностью. Если дома на горизонте можно было сравнить с ногтем, то ту башню с кулаком или, под правильным углом, с целой рукой. Оно было огромно, и то что свисало с неба не уступало ему в величине, а быть может даже было больше. Оно было похоже одновременно и на фотографию обелиска Макса и на странный монумент вампов. Но так же и отличался. Если в реальности они были структурно целыми, то тут, опять-таки, разрушались и соединялись в мельчайших деталях. И изменялись оба. Спустя еще минут десять пристальных рассматривании она заметила закономерность из разрушений. Когда один соединялся – второй разрушался, но только в мелких деталях, которые почему-то были видны. У него, как и у того существа снизу, был цикл и последовательность.
У Тимии начала болеть голова и слезиться глаза, к горлу подступал ком и отвернувшись она заметила что Арфо уже не спит, а просто смотрит в одну точку напротив.
– Арфо? – сказала она вполголоса боясь что то что было на дороге повториться. Они вместе в этой дыре, вместе в этой плачевной ситуации, и оба не понимают что делать дальше. Но отголоски чего-то в голове твердили ей что ему нельзя доверять. В принципе, она давно слышит их, и давно никому не доверяет. Проблема это воспитания, или ее личности, она никогда не знала, и попросту старалась игнорировать эту параноидальный бред внутри. Однако сейчас, и особенно после того как парень заставил весь мир трещать звуками, ее опасения уже не казались такими уж беспочвенными. Она хочет ему верить. Он хороший парень. Но… но в этом мире нет никакой уверенности. – Арфо? – повторила она.
Глаза парня блеснули и он закрылся руками. Это действие человека. И звуки слез человека.
– Что с нами будет? Я не хочу умирать, – сказал он. – Я так много не сделал. Что нам делать, Тим? Мы опять тут и…
Он замолчал, а Тимия присела рядом. Холода от сидения на чистом камне на пятом этаже в доме без окон должен был бы быть, но его не было. Пол, стены, воздух, все тут было приятно-комнатной температуры. На улице, в реальности, бушевала одна из самых холодных зим на памяти Тимии, но тут было тепло.
– Мы тут уже час третий. Вроде. Часов у меня нет, уж извини, – сказала Тимия. – А что нам делать? Я и сама долго думала что нам делать, но… но не знаю. Могу предположить, но опять таки – это опасно. Тут опасно думать и что-то предполагать. Каждый раз что-то да не так.
– Кроме этого, – Арфо ткнул палцем в окно показывая на горизонт. – Нам нужно туда.
Тимия молчала ведь эта мысль тоже была в ее голове, но она не могла ее произнести вслух. Им туда нужно было, и казалось что эти два обелиска/сталактита-сталагмита/Цитадели имеет непосредственную связь со всем что твориться.
– Тим?
– Ты прав, но нам ничего не остается кроме как ждать перехода. Дверей нет.
– Понятно. – Арфо осмотрелся вокруг. – А почему мы тут вообще?
Тимия скатилась вниз по стене.
– Без понятия. Переходы участились, и думаю если мы не пойдем к тому… зданию то останемся тут навечно.
– Ты… – Арфо замялся. – Ты тоже знаешь что-то чего не должна знать?
– Что-то вроде, – Тимия постаралась улыбнуться. – Но это больше похоже на туман позади сознания. Хотя я не психолог. И стараюсь о чем-то таком нелогичном не думать.
– Я тоже.
Прошло еще два часа за гранью до того момента пока они вновь не перешли ее. Они уже начинали понемногу засыпать, но чуть спертый и теплый воздух, с запахами привычными обычному миру въелся в ноздри. Оба открыли глаза и поняли что радоваться рано.
