Ре Ди
Иное утро
Ч6.
Первые секунды пробуждения кажуться чем-то нереальным, а атмосфера вокруг тебя наполнена теплотворной духотой. Реальность прогружается отдельными фрагментами и абстрактные формы сна еще воздействуют на логику внешнего мира. Арфо открывая глаза чувствовал себя более “там” нежеле “тут”, и все еще слышал приглушенный звук детского плача, вой сирены и повсеместную панику люда окружавшего место трагического инцидента.
К сожалению он проснулся в мире еще более ужасном и чудовищном нежели порушенные жизни отдельных индивидов.
Под деревянными сводами потолка висела большая люстра конца 18 века и собирала на своих хрустальных подвесках многолетний слой пыли, но, продолжала исполнять свою функцию и освещала спальную тусклым желтым светом. Арфо постарался приподняться на локтях и сразу же упал обратно в пуховину кровати.
– Не торопись, – сказал голос справа.
Язык у Арфо весь онемел и каждое слово что он пытался произнести превращался в набор рычащих звуков.
– Не торопитесь, Арфо, – повторил до боли знакомый мужской голос. – Может дать ему…
– Он скоро очухается, – прервал второй, хриплый голос. – Арфо, – силуэт человека сложно различался в полутьме, Арфо прищуривался, но никак не мог понять кто же это, – что ты помнишь?
“…”
– Понятно, – картинка прояснилась, глаза подпривыкли, а вторым оказался Пророк. – Твое время почти пришло.
“…”
– Не беспокойся, все будет нормально. Через два часа отправка.
“…”
– Просто иди к Цитадели, – сказал первый и в его интонации Арфо вспомнил нотки Августа. – Ты должен до туда дойти во что бы не было.
– Попрошу без лишних слов, майор. – сказал третий вдалеке. – Вы можете нарушить хрупкую структуру бога.
– Меня достали ваши пустые обещания. Я с ним уже третий месяц вожусь и ничего дельного он не может. Только рисует и ноет.
– Слова пророка неприкасаемы, майор. Помните свое место.
– Максим Юрьевич?
В комнате повисла тишина.
– Как скажите, – после этих слов Август удалился из помещения сильно хлопнув дверью.
Глава 13.
Ч1.
Она вновь бегала по бескрайним полям родного села, бегала и радовалась жизни и сну об этой жизни когда неожиданно все естество заволокло черным.
Тимия рывком вырвалась из объятий кровати и обнаружила себя в абсолютно белой и пустой комнате. Только кровать, какое-то оборудование рядом и ослепляющий хирургический прожектор на потолке представляли из себя ценность для реальности. Она тяжело дышала, руки, ноги и все тело изнывало от боли онемения и казалось что каждая молекула ее человечности кололась и изнемогала от ряби. Спустя секунды три ее разум прояснился и она увидела раскрытый ошейник у себя на коленях тускло подмигивающий зеленым огоньком на пряжке, странно что только сейчас до нее дошло как же под правильным углом он походил на свившуюся змею, клыки которой, по видимому, были воткнуты и в хвост, и в шею носимого доставляя свой яд забвения.
– Забвение… – произнесла она в пустоту и постаралась поднять руку чтобы понять тот ли это ошейник который был у нее. Это был он, а она была без него.
И тут на нее накатился прилив страха и осознания. Тимия заставила каждую клеточку своего тела функционировать, вспомнить каково это быть человеком и со всей силы рванула в сторону. Она упала на холодный кафельный пол, почувствовала боль, но обрадовалась ей. Со всей силы ударила кистью о пол и насладившись болью тихо вскрикнула.
Она не спит.
Постаралась встань. Безуспешно. Ноги отказывались слушать и она перебирая руками потащила тело к выходу из белесой комнаты.
В голове роились черви и их звук копошения мешал свободным мыслям свободно гулять по просторам черепной коробки. Мысли не развивались, не продолжались, и никак не смягчались эмоциями выводя весь конструкт в один точный, но звериный образ – все плохо. Все было максимально плохо и непонятно.
Она сидела у двери и старалась прислушаться к звукам за ней. Тишина. Попыталась вернуть ногам былую действенность ударами. Получилось – большой палец ноги дернулся согласно повелению разума, а не обычному рефлексу. Такой способ приведения в чувства плохой, крайне губительный, и самоистезательный, но у нее не было выбора и все внутри кричало что так делать Нужно.
Через минуту она смогла встать на дрожащие ноги. Открыла дверь. Осмотрела такой-же белый и абсолютно пустой коридор. Вправо он вел до поворота куда-то, влево так же. Лабиринт или отсечные отделения? Неважно. Надо идти.
Тимия ступала как можно тише, держалась о стенку и старалась практически не дышать, хотя хотелось, воздух тут был какой-то сперто-тухлый, но страх узнавания себя был куда выше.
Она шла, казалось по наитию, по какой-то старой мысли, но через минут пятнадцать смогла выйти на какую-то странно старую и темно-красную от ржавчины винтовую лестницу ведущую вверх. Решетчатый метал скрепел под шагами, ржавчина отколупывалась и падала пылью вниз, а перила дребежли тихой вибрацией.
Вверху была приоткрытая дверь наружу, а из щели пробивался дневной свет с потоками свежего воздуха. Тимия медленно оттянула дверь на себя. Скрип, сильный, въедающийся в голову противный шум лязга металла. Но она увидела солнечный свет – радость – но не такой что был обычно – грусть – а куда и куда сильней и теплей. Четыре солнца сияли в высоте своей ослепительной яркости, а голубое небо слоями было завалено серистыми, неподвижными облаками в причудливом и слоеном ветвистом узоре расходящимся во все стороны. Глаза начали болеть и она опустила взгляд вниз. На площади, где некогда выступал Пророк в их первую встречу, и в этот раз был там же. Только в деревянных колодках, на предпостке, и в петле. Возле него стоял седовласый толстый мужчина опираясь двумя руками на костыли.
– Он годами нас обманывал! – обратился он к толпе собравшихся вокруг размахивая одним костылем. – Он обещал нам спасение, а в итоге увел в дебри непознания и собственной некомпетентности! Обещал нам спасение в глупом мальчишке и посмотрите к чему нас это привело! – он окинул рукой округу и Тимии стало понятно что прошло чуть больше времени чем ей казалось. Все жилые здания за пределами стен исчезли, а те что оставались, и тот в котором она жила, наполовину были разрушены, съедены будто термитами, или муравьями. – Вот что заслужило человечество за веру в слова безумца.
– В моих словах больше смысла чем во… – не успел договорить Макс как по его лицу проехался костыль Соколова.
– Молчать, еретик! – взревел генерал. – Ты обещал нам спасение..
– Я обещал вам надежду на спасение! – крикнул в ответ Макс харкая кровью. – Ничто в мире не предопределено… – и получил очередной удар.
– Молчать! Я сказал, – Соколов яростно бил старика в колодках пока тот брыкался в петле, – я сказал молчать! Молчать! Молчать!
– Молчать! Молчать! – скандировала толпа.
– ВЫ изменник человечества! Арфо сбежал от вас. Создал новый мир. Ты его научил! Ты нас всех обрек на гибель, пророк!
– Он сделал… – Макс увидел спрятавшуюся в кустах Тимию. – Впрочем…– Соколов предпринял еще одну попытку ударить, но Макс плюнул кровью ему прямо в глаза, – Тимия Шульц убьет вашего никудышного бога и создаст из него нового! Вот ваше спасение, люди. Отпустите ее…
В этот раз его прервал сильно постаревший Август ударом кулака по челюсти.
– Она никогда и ни… – Август оборвался на полслова и обернулся туда где находилась Тимия.
Бежать – единственная мысль которая возникла в ее голове и она стремглав вырвалась из укрытия.
– Поймать ее! – взревел Август.
– Акуна матата! – прокричал солдат из толпы и в центре площади прогремел взрыв.
После начали взрываться и падать смотровые башни, отключился бесполезный свет, послышался одиночный выстрел и спусковой механизм виселицы. Макс был мертв. Дважды.
Тимия врезалась в стальные ворота перевязанные цепью с ржавым замком на обратной стороне. Сердце бешено колотилось, пути обратно не было, Тимия закрыла глаза и со всей силы толкнула вперед.
Ворота раскрылись, а шум прекратился. Благоразумная девочка уже знала что произошло.
Ч2.
Смысл слова “смысл” придумали люди, так же как они и придумали “логику”. Это метод познания мира, выведения новых правил из старых, обозначение для отображения действительности. Догматированный свод для “правильного” мышления. Логика нужна нам для корректного существования в мире, для его познания и его освоения. Но это абсолютно не значит что логика главенствует в мире, и существует ли она вне зависимости от человеческого познания.
Легче нам бы жилось и с человеком давшим на эти вопросы ответы в полной, абсолютной, мере. Но такого человека нет. Или есть? Или должен быть?
Вопрос времени когда же он появился. Да и тот тоже беспочвенный – времени ведь не существует для такого человека?
А будет ли он в такой парадигме считаться человеком ровно настолько насколько мы люди, или же предеться назвать его “богом” так как у нас просто нет для этого существа точного определения?
Река Тунсцентса разлилась образовав море и все человеческие мысли слились в одно, всем доступное, понятие или/и восприятие Бытия. Люди достигли ядра человеческого образовав при этом единый, но больной разумом мир.
– Луна – посланник Дьявола, четыре Солнца укажут путь на небеса, – сказал Август в последней речи перед последними людьми.
Четыре солнца не просто какой-то сюрреалистический бред в абстрактном мире, а самое последнее проявление человеческой воли перед концом, их отпор животному страху тьмы. Их последняя защита и их последнее наказание за собственные мысли.
Солнце должно греть. Оно большое. Оно в итоге поглотит землю. Оно умрет. Четыре правила существа небесного тела преисполнилась в одном моменте вневременья и человечество погибло.
Только вот не погибло – ведь бог есть. Неуверенный в себе, боящийся холода, любящий вандализм, и брошенный единственной любовью бог.
Знал ли он о своей конечной цели? Скорей всего да, но… хотел ли и когда он начинал “знать”?
Годами Август с Виктором промывали ему мозги. Говорили “правильные” вещи, объясняли смыслы слов которых смысла по определению не имели, обещали “новый” и “лучший” мир, заверяли в целостности его близких и о его дальнейшем подвиге.
Вот только “подвиг” имеет за собой некоторые изъяны, конечно же, которые были сокрыты и умолчены.
Глупость да и только. На море невозможно что-то скрыть. А они лишь детишки плавающие на отмели в надувных желтых кругах с уточками.
Подвиг являл за собой жертву, ведь “бог” более не “человек”. А всякий “не человек” уже и “не жив”. Зверь переходит собственную черту животности и становиться человеком. Человек перейдя черту сознания становиться богом.
Ч3.
Тимия открыла глаза и по началу не могла понять сон это или серый мир. Она стояла посреди бескрайних полей в голубом платье. Ветер мягко касался травы, поднимался вверх и щекотал кончики ее пальцев теплыми дуновениями, а солнце сходило на нет окрашивая некогда синий горизонт в нежные тона слияния пурпура и багрянца. Вдалеке черная полоса елей и сосен своим многовековым молчанием создавали черту, линию, на которой облаками природа рисовала музыку жизни, а редкие кустарники, разбросанные тут и там, все более и более становились похожими на четвертные паузы в нотной тетради реальности. Девушка же в этом мюзикле естества была слушателем, и инструментом гармсиля, столбом, проходя вокруг которого ветра сбивали силы.
Здесь было тихо и здесь было спокойно. Здесь птицы, слетевшие с заплечных гор, плыли в небесной высоте ловя добычу и лишь изредка перешептывались друг с другом. Казалось даже им не хочется нарушать царящую идиллию покоя.
Этот момент был тем которым она его помнила, но и был лучшей его версией, ведь в этот раз она была в нем сама. Она была тут реально, и все вокруг было реально. Не так как во снах. Не так как в воспоминаниях. Мир горел красками и чувствами, ясностью и предопределением этой ясности – она была тут и это была ее цель.
Тимия провела рукой по траве и почувствовала что она была куда более реальной чем в реальности. Она чувствовала каждую неровность, каждый огрех в структуре, каждую капельку влаги осевшую за этот вечер и упавшую вниз, в землю, в корни этой травинки, но оставляющую след пульсаций жизни.
Она вновь закрыла глаза и вдохнула. Чистый, и густой своей чистотой и спокойствием воздух, талый от наступающего лета и конца зимы, талый от снега что уже не видно на поверхности, но заметный в зеленистости зелени под ногами.
Тут было хорошо, тут хотелось остаться, но тут она была не одна. Сзади послышались короткие и неуверенные два шага.
– Привет, Тим, – сказал Марк.
Тимия выпрямилась, но не повернулась.
– Ты реален?
– Да.
– Хор… – к горлу ее подступил ком. – Извини меня. Я должна была тогда пойти с тобой гулять.
– Прощаю…
Глаза Тимии наполнились влагой. Слезы блестели маленькими хрусталиками в закатных лучах солнца, но она их не вытирала.
– Я должна была… Должна была, но не смогла. Марк, в этом мире мы будем вместе?
– Тим, я же, – Марк подошел ближе и постарался взять сестру за руку, но в последний момент она ее отдернула. Марк опустил взгляд. – Я же мертв.
– Разве это важно? – Тимия улыбнулась, а слезы набрали новый оборот. – Арфо станет богом, и сделает нас всех счастливыми. В этом же его цель. В этом же… он же может. Верно? Он… он даст нам поиграть вместе опять.
– Тим, повернись, пожалуйста, – сказал Марк своим непривычно серьезным тоном. Он любил так говорить когда считал свои слова правдой. Любил нарочно вздувать губы и корчить гримасы которые показывали “крутые” герои в фильмах. Но использовал этот прием только в тех моментах когда хотел чтобы его точно поняли. Это был его режим взрослого.
Тимия обернулась и увидела все того же белокурого мальчика как и всегда в прошлом, только ниже, куда ниже. Хотя это она выросла. А он остается все тем же. Сердце Тимии бешено билось наполняя симфонию барабанными отступами, воздух вырывался из груди со свистом свирели, слезы замутняли обзор последнего ключа. Но его надо было видеть. Ведь это был ее брат. Ее ЖИВОЙ брат. Поэтому она вытирала правым рукавом слезы, а в левый высморкалась. Марк улыбнулся при виде этого и отвернулся тихо посмеиваясь.
– Щего ты? – сказала шмыгающая благоразумная девочка.
– Да так, – сказал он улыбаясь во весь рот, – давно не…
Тимия присела на одно колено и обняла брата во весь его детский рост.
– Тим, остань, – Марк пытался шуточно вырваться из ее объятий, но лишь шуточно. Не дергаясь пытаясь сохранить этот момент в целостности. – Тим…
Они простояли так бесконечно долго, отстояли все те годы их разлуки, и Тимия наконец почувствовала себя собой, наконец поняла какой теплоты ей не хватало в жизни. И поняла как ее жизнь изменилась после его смерти. Тогда в ее душе что-то сломалось, что-то надломилось и затерялось в пустоте, что-то о чем она не задумывалась ведь этого уже не было и это уже заменило себя в прошлом, изменилось и подменило само себя. Половина той любви которую она могла бы дать, половина той любви которую она могла бы получить, половина ее души незаметно умерла тогда вместе с ним. Являемый отголосок во снах, галлюцинациях, параличах был обратной стороной рациональности. Той рациональности что защищает разум от неприятного. Той что замещала грустное страшным. Призраками в углах заставляющие молчать она не могла думать что чего-то лишилась.
– Ну хватит, Тим, Хватит.
Тут Марк предпринял серьезную попытку вырваться, но Тимия все так же его не отпускала.
– Я вспотел уже, Тим!
– Еще минутку, – сказала Тимия спустя минуту, – еще одну только…
– Я мертв, Тим. Мертв и ничего с этим не поделать.
– Арфо…
– Отстань уже от меня! – возревел Марк и оттолкнул Тимию. – Посмотри! Посмотри же уже на меня, Тим! Открой глаза!
Ее сердце упало вниз протяженной, долгой и тяжелой до большой октавы, дыхание остановилось, а всякие звуки прекратили свое существование оставляя место лишь ощущению дикого и бурного движения крови в венах.
Пятилетний светловолосый мальчик в синих кедах, джинсах укороченных мамой, с напульсником на правой руке был одет в, подстать глазам, зеленую футболку так им любимую в прошлом, ту футболку которую мама купила после длинной истерики в торговом центре, ту футболку которую он надевал каждый последующий день, в некоторых местах уже белесую от стирок, поцарапанную, порванную и зашитую с любовью матери, футболку с потертым от старости принтом двух мордочек жаб. Одну улыбающуюся на переднем фоне, и одну грустную – на заднем.
Ч4.
Все в нашем мире пропитано политикой. Только не в том, общепринятом нынче плане, а в другом, более масштабном. Политика есть власть, а дурными людьми надо, да, управлять. Люди могут, и будут, совершать проступки вредные другому человеку. Ведь мы эгоистичны и нарциссичны, и нам, по сути то, свобода и не нужна. Свобода одного рушит свободу другого – так и появилась политика, так и появились те кто держит власть в своих руках. Но это не панацея от проблем общества, было ею, но теперь уже нет. Да и была то ею гипотетически, но на практике…
Однако с повсеместной попыткой всеобщего контроля можно мириться и можно в ней развиваться. В прошлом тебя могли сожрать тигры – создали армию, в прошлом тебя могли убить соседи – создали полицию. Создали законы ограничивающие наши свободы, но не ливающие ее полностью. Но загребущие руки политиков протянулись очень и очень далеко и стали уже больше похожими на невидимую глазу паутину где дернув одну струну ты начинал всеобщий хор.
Так, перед предвыборной кампании, была создана партия “Молодые”. И всем было понятно что они лишь пешки в игре подставных ролей. Верху сидели люди далеко за чертой “молодости”, но говорили молодым что делать и молодые делали, а основной темой маскарадной пропаганды была помощь “той самой” молодежи. Собирались штабы в которых уже были вправду молодые люди и те уже делали то, в рамках предписанных правил, что считали нужным и действенным, а именно – организовывали открытые мероприятия без видимой “политики”. Создавали походы по уборкам улиц, устраивали концерты, и, что самое главное и важное для Арфо, делали публичные выставки фотографов и художников. На одну из таких, совершенно случайно, он и попал.
Так же как и попали некоторые его друзья-райтеры, поэтому она уже более и более становилась похожей на выставку именно что граффити культуры, лишь изредка разбавляемая работами профессиональных, но неоцененных художников-реалистов. Впрочем это было понятно, что их не оценивают в такой же мере как райтеров. Граффити появилось сравнительно недавно и увидеть такое в месте “культуры”, то что являло собой “вандализм” в общепринятом плане. Такие выставки проводили в прошлом, и в других странах, с более развитой “культурой”, но тут, а особенно в этом городе, никогда, точнее – впервые. И выставка произвела, свой маленький, но перформансный фурор.
Пока Арфо общался с другими художниками туда-сюда сновали люди в пиджаках и с бокалами увеселительного. Шел третий день выставки и организаторы так были рады событию что решили разрешить программы с алкоголем. Градус шума поднимался, а в воздухе начинал летать запах чуть скисшего вина. Впрочем Арфо это не волновало и свое предпочтение он отдавал кофемашине в углу фое. Побежав до туда четвертый раз за два часа ему встретилась солидно выглядящая девушка отдающая свое пальто в гардеробную. Ее прическа не была похожа на те что носят местные “леди”, а более походила на домашнюю завивку со спадающими локонами на лоб. Но дама все таки приоделась в роскошное полу-платье с глубоким вырезом на спине. Арфо, как художник, а не как парень, заметил как хорошо она подобрала цвета. Сочетание синего верха и красного низа давненько вышло из моды и обихода в таких тонах, но продолжало радовать глаз как и кого-то в древности, а матовая зеленая помада создавала четкий контраст между строгостью и небрежностью. Дама была на уровень выше всего остального сброда. Хотя для кого-то и могла показаться “чудной”.
Пока он завороженно смотрел на нее кофе подобралось к краю, а после пересекло черту дозволенности тем самым оставив на его тонких и нежных пальцах красные следы ожога, стаканчик в сие действие полетел вниз и превратил маленькую неприятность в атомную катастрофу на дешевых штанах из масс маркета.
Арфо запрыгал как бешеный и стал бить себя ладонями по причинным местам. Боль и крики, конечно же, усилились и на него обратил внимание охранник, гардеробщица и дама в синем.
– Все хорошо, все хорошо, – сказал он выставив руку вперед перед приближающимся охранником, – все нормально. Я просто пролил кофе.
Общий шум слегка спал и из главного зала высунулось пару голов с ехидными и злорадными ухмылками.
– Все хорошо, – сказал он и им. – Сейчас, я, схожу в уборную и все будет нормально.
В туалете было еще светлей чем во всем остальном здании. И при должном усердии можно было высмотреть каждую, и любую крапинку грязи на кафельном полу или зеркали. Все было супер чистым, но не в одной из кабинок не нашлось туалетной бумаги или влажных полотенец.
– Черт, – выругался он смотря в зеркало. – Да как же так… – и повесил голову пытаясь скрыться от позора в шуме напора воды.
Кто-то лягнул его в бок и от испуга Арфо опешив сдернулся в сторону. Это была Таня, его девушка, его любовь, его советница по делам и секретарша.
– Возьми, – сказала она непривычно спокойным тоном и протянула рулон туалетной бумаги. Ведь “обычно”, когда Арфо совершал что-то запредельно тупое, она места себе не находила лишь бы вставить едкое замечание.
– Спасибо, но что мне она теперь? Как всегда все испоганил… А я то уже думал это светское мероприятие даст мне… – Арфо не стал продолжать и только закрыл глаза возвращаясь к шуму воды.
Таня еще раз мягко легнула его по боку.
– Ничего, – сказала она. – Я примерно знала что похожее может произойти и взяла тебе спортивки на смену.
Арфо невольно улыбнулся.
– По какому такому поводу могло произойти что-то похожее?
Таня лишь пожала плечами и вытащила штаны из сумочки.
– Спасибо, – сказал Арфо вытирая руки.
– Я пойду, твою картину хотят купить. Надо об…
– Продать? – перебил ее Арфо.
– Да, – ответила только Таня и ушла.
Радость сменилась тоской за секунду. Тани никогда не была такой спокойной. Злой, бешеной, игристой, веселой, но… скучной ее никогда нельзя было назвать. И оправдание в виде полу-официальной обстановки тоже нельзя считать должным. Она творила дичь в разных местах, с разными людьми, и никто никогда не мог ее остановить или заткнуть. А теперь еще и возможная первая продажа его картины… Их общая мечта… а на ней и капли эмоций нет?
Арфо тяжело вздохнул и пообещал себе не думать об этом. Чем меньше мы думаем – тем нам легче.
В зале весь народ поделился на маленькие группки, и скорее уже обсуждали свои “серьезные” дела, нежели наслаждались произведениями искусства. Группка леволиберальных оппозиционеров обсуждали текущее положение сил перед выборами, группка бизнесменов заключали мелкие договоры непредлагаемые обсуждению извне, а группа художников общалась о чем-то своем, о великом и красивом. В силу собственной глупости и неуверенности Арфо не мог примкнуть ко кому-то, а “свои” уже и сами разбежались по разным углам, и даже Таня скрылась где-то за напудренными спинами.
Арфо смотрел на этих людей и понимал что вот он тут стоит в серых спортивках, в красной ветровке и абсолютно не подходит этому месту. Дрожащий холод извивающийся многоножкой полз по ноге все выше и выше.
Он прошел к бару и взял бокал игристого вина, сделал глоток и просто смотрел на толпу болтающих людей как его взору попалась его же картина, и дама стоящая у его же картины, та дама что он видел в фойе. Арфо посмотрел на вздымающиеся пузырьки газа в бокале и решил пойти прямо с ним прямо к ней. Зачем? На этот вопрос ответ могли дать только градусы тепла разливающиеся по его желудку от очередного глотка.
– Заинтересовала картина? – сказал он.
– Нет, абсолютно нет, – ответила она настолько тихо что ее можно было бы и не расслышать в царящем шуме.
Арфо подошел поближе.
– Жаль, ведь это я ее рисовал.
– Забавно.
– Что же?
– Я как раз хотела обсудить ее с художником, и вот вы тут.
– Вы же сказали что она вас не интересует.
– Как предмет искусства – нет, но как объект в культуре – да. Все это представление политиков мне интересно.
– Они дали нам шанс показать себя.
– Правда?
– Я так думаю.
Леди повернула голову к Арфо и скучающе на него посмотрела. Парень засмущавшись отвернулся и отпил из бокала.
– Тогда почему одна только я смотрю на вашу картину, а все остальные болтают уже о своем попутно напиваясь? – сказала она. – Хочешь сказать что они уже посмотрели, насладились и сделали свои выводы? Не соглашусь в полной мере. Выводы то они сделали, только не о картине.
– О чем же тогда?
– О самом мероприятии. Так же как и я. Просто вот, я, говорю прямо, что ваше творчество меня не интересует, а они, – леди вскинула рукой к толпе за спиной парня, – соврут.
– Хорошо, я понял намек, я ухожу, – сказал Арфо.
– Зачем же? Мне казалось у нас хороший диалог получился. Да и не все я спросила, а только отвечала на ваши вопросы.
Арфо посмотрел в пустой бокал, потом на леди, потом опять в бокал.
– Давайте я через минуту вернусь, хорошо?
Леди кивнула.
Арфо взял по наитию два бокала и оказался в выигрыше, девушка его приняла и поблагодарила.
– На чем мы закончили? – сказала она продолжая всматриваться в картину.
– На том что вам не нравиться общество вокруг.
Леди улыбнулась.
– Ты ведь граффитчик? – сказала она.
– Скорее уже стрит-художник. Это разные понятия.
Леди хмыкнула.
– Хорошо, пусть будет так. Но ты ведь рисовал на стенах?
– Смотря каких.
– Общих.
– Это называется “бомбинг”. Вы ведь про рисунки на жилых и государственных строениях?
– Да, про них. Как думаешь кто за это платит?
– Они, – Арфо окинул рукой ту же толпу что чуть ранее описывала и эта девушка.
Леди же данной шутки не оценила и с лица Арфо тотчас пропала улыбка.
– Нет. Это мы, а не они, – сказала она. – Мы с тобой и платим из своего кармана за ваши “рисунки” и за ваши “высказывания”. У “них” денег куда и куда больше нежели у нас. И в сравнении мы платим больше чем они.
– Зато нас наконец услышали.
– Услышали и посадили на поводок.
– В каком смысле?
– В том что вот ты представил свою работу тут и уже не являешься райтером, ты стал стрит-художником или паблик-артистом.
– А вы говорили что не знаете терминов.
– Самую малость, но это не так важно для понимания смысла моих слов. И вот такие ребята как ты, в спортивных штанах и промозоленных кроссовках, рисуют на улице пытаясь что-то сказать обществу, а это общество только берет их в свои когтистые лапки и липкие сети.
– Мне неважно буду я работать на умного дяденьку или жирного политика, главное я буду творить.
– Творить? – девушка улыбнулась. – Они скажут тебе как нужно это “творить”, и ты согласишься ведь ты уже не райтер, а “художник”.
– Я тут не из-за того что мне кто-то сказал нарисовать жабок. Я их нарисовал и они тут.
– А если эта картина станет популярной? Будешь ли ты продолжать рисовать их с теми же мыслями как эту?
– Мысли несущественны когда творишь. Я писал ее поддаваясь эмоциям. И я не мыслью – “я хочу стать популярным”.
– Забавно, – Леди сделала глоток, – но ты не ответил что ты будешь делать если людям понравиться то что ты рисуешь.
– Всякий художник хочет чтобы его труды оценили. Если оценят мой – я буду рад. И не важно для кого и по чей указке я буду делать, ведь у меня всегда есть право выбора.
Леди сделала еще один глоток, и посмотрев через бокал на искаженное изображение картины тяжело вздохнула.
– Я куплю эту картину.
Арфо опешил от неожиданности и отдернулся назад, но чья-то рука сзади его остановила и он обернулся. Это была Таня.
– Простите, эта картина уже продана, – сказала она максимально вежливым голосом, – но, вы можете пос…
– Нет, – оборвала девушка в красном с синем с зеленой помадой, – меня интересовала именно эта. Чтож, – леди подсунула бокал в свободную руку Арфо и направилась к выходу, – я посмотрела все что мне было интересно. Спасибо за компанию молодой человек, и за короткий дискус.
Арфо стоял ошеломленный с двумя бокалами в каждой из рук и тупо моргал глазами. Таня мягко лягнула его в бок.
– Завтра ее заберут.
– Подожди, подожди, а кто?
– Вон та девушка, – Таня указала на женщину одетую в повседневную одежду ползающую в телефоне у стойки бармена, – она немного странноватая. Как увидела твою картину то сразу же начала искать автора. Не думала что кому-то понравиться твоя мазня.
– Эй!
– Шучу, шучу, – Таня улыбнулась и Арфо вспомнил почему он любит эту девушку, а былые мысли о ее непричастности исчезли. – Это только начало, милый.
– Ага.
