Ре Ди
Иное утро
– Хо-хо! Да, повезло тебе. А где работала? А над чем?
– Маш…
– Ох, прости, прости. Тебе наверное запрещено говорить об этом, – Мария тоже как-то изменилась. В лице чтоли? Стала более вялой, потеряла былой блеск кожи. Хоть она и пыталась вознести свою красоту домашними способами, но явно замечалось что ей не хватает прежних походов в салон. – Хорошо что вернулась, а то я уж думала… Ладно, ничего я не думала, – она хлопнула в ладоши, встала и подошла к кухонному столу. – Я собиралась ужин готовить, останешься?
– Да, нет, наверное…не знаю. Если не обременяю.
– Да ну брось. Ты вообще знаешь в каких мы тут условиях живем? Нам запрещено на лестничную площадку то выйти. А ты уже видела…Кстати, точно! А как ты вообще обратно попала? Связи?
– Что-то вроде того. Тут надо было забрать образцы для лаборатории, ну я и предложила свою кандидатуру.
Мария вопросительно посмотрела на Тимию и вернулась к нарезке капусты.
– И тебя так просто пустили?
– Не просто.
– А нас сможешь вывести?
После этого вопроса встала гробовая тишина нарушаемая только ритмичным постуком ножа о доску.
Прервал тишину вбежавший Джон с большой статуей Аку из мультфильма “Самурай Джек”.
– Смотри! Смотри! – кричал он негромко. – На! Держи!
Тимия опешила, но взяла игрушку в руки. В детстве она тоже смотрела этот мультфильм, странно что Джон вообще знает о нем, ведь и в ее время он уже казался старым. А Аку получился хорошим и качественным, удивительно как они смогли выстроить его угловатые рога в фарфоре.
– А где Филипп? – Тимия решила тактично перевести тему.
– Он у мамы. Каждый день созваниваемся.
– Вам разрешено использовать интернет? – Тимия вертела Аку и пыталась разгадать загадку его создания.
– Чего? – Мария опять вопросительно обернулась. – Да вроде нигде не запрещено. Это же наше право на свободу изъяснения, и как говорит Виктор помогает держать разум в тонусе.
Тимия постаралась не выдавать свою ложь и продолжала крутить игрушку.
– А? Ладно. Я видимо была в закрытых частях, – сказала она, – и я не особо важный специалист на самом то деле. От нас с самого начала многое скрывали.
На кухню опять вбежал Джон, но в этот раз с побитой и потрепанной коробкой монополии.
– Тим! Тим! Давай играть! – Джон потащил Тимию за руку. – Ну прошу! Мама мне поддается!
– Ничего то я не поддаюсь, – сказала Мария. – Это ты уже стал умнее мамы.
– Давай потом Джон? – сказала Тимия пытаясь удержатся на покачивающимся стуле.
– Но я хочу сейчас, – взвыл мальчик.
– “Сейчас” – понятие относительное, – сказала Мария. – Дай тете отдохнуть.
– Но…
– Иди почитай, потом поиграем.
– Потом это когда? – Глаза мальчика начали краснеть и казалось скоро он взорвется нескончаемым водопадом слез. – Ма…
Мария отошла от стола и приобняла сына.
– Позже, – сказала она. – честно, позже. Поиграем в войнушку и в монополию.
– Вместе?
– Большие дяди ведь совмещают, и мы сможем, – она поцеловала сына в лоб и развернула. – Давай, иди.
Джон еще раз посмотрел на маму, на Тимию, улыбнулся и убежал с коробкой в обнимку.
– Знаешь, – начала Мария все еще сидя на одном колене и смотря вслед сыну, – я стала мягче в последнее время. Быть может вся эта ситуация даже пошла на пользу.
– В каком смысле?
– В том что теперь я лучше понимаю сына, понимаю мужа, да и сама себя понимаю. Даже и не знаю как я раньше жила. Думала что все вокруг меня обязаны, сама на себя возлагала огромные надежды, а после того как все шло под откос – ломалась.
Мария встала, посмотрела на молчаливую подругу и вернулась к готовке.
– Ты не против? – сказала она.
– Не особо.
Мария усмехнулась.
– Нечасто тебе ноются, верно? Но позволь мне побыть немного эгоистичной. Просто… просто раньше как-то не особо хорошо можно было понять что чувствует человек. Можно было смотреть на его поведение, на мимику, на слова, но то ни другое не показывало что спрятано в глубине его души. Оно все равно оставалось недоступным. Иногда и мне самой казалось что я сама себя не понимаю. Веришь? Что-то делала, а потом спрашивала зачем я это делала. Или говорила, а потом думала. И вот мысли как-то теперь по другому стали течь. Будто бы плавней, будто бы стало легче воспринимать и понимать саму себя. А потом еще и сына. И мужа. Вот я тебе говорила что у нас с Филиппом все близилось к разводу?
– Нет.
Мария опять усмехнулась.
– Это был риторический вопрос. Я помню что не говорила. Я никому не говорила. Просто… да ничего простого там не было. Я думала что он ходит на сторону, обвиняла его за это, а он только каждый день и задерживался на работе все дольше и дольше. А знаешь чем все было? Моими страхами. Самыми обычными домыслами с ничего. Мне просто стало скучно и я начала его обвинять. Начала его пилить. А он начинал сбегать на работу, просто так, чтобы меня не слушать.
– Сожалею.
– Не ври, – Мария как-то печально усмехнулась. – Человек никогда не может сопереживать другому человеку. Это была моя проблема, у тебя же есть свои. И даже если ты была в такой-же ситуации, то слушая меня ты бы ставила себя на мое место, а это значило что ты просто жалела себя в моей ситуации. – Мария вздохнула и скинула порезанную в кастрюлю. – Не подумай, я тебя не обвиняю. Просто сообщаю что не стоит меня жалеть. Я переросла эти проблемы, – она опять усмехнулась. – Знаешь вообще в чем была проблема?
– В чем же?
– Я всегда была дома, всегда на шее у своего мужа. Со своей беременности я сидела у него на шее и думала что так и должно быть. Оказалось что мне было нужно чем-то заняться, а воспитание я не воспринимала как занятие. Понимаешь? У меня есть сын, а я думала о себе. Потом, подсознательно, я винила себя в этом и пыталась найти хоть какое-то оправдание. Говорила себе что меня не любят. Мой эгоизм завел меня же в круг моих же эгоистических порывов. А где было начало если этот эгоизм и есть начало?
Мария замолчала, закрыла глаза и нависла над плитой спиной к Тимии.
– Начала никогда и не было. Я просто родилась в этом круге. Но когда нас заперли тут, когда сказали вести себя смирно, когда нацепили ошейник, когда лишили свободы – тогда то я и поняла что свободна никогда и не была. И круг, он, ну… просто разорвался. Я поняла свои ошибки, и поняла сына который чуть не попал на орбиту “меня”. Я чуть его не погубила покупая бесполезные фигурки и не проявляя внимания. А теперь? Теперь мы живем в, практически, полном мире друг с другом. С Филей то и дело шутим на разные темы, как раньше в университете, а с Джоном вот, сама видела, играем в стрелялки. Он даже обучил меня на компьютере стрелять.
– Я рада, – ответила Тимия.
– И вот мы тут, – Мария в полоборота повернулась и улыбнулась, – в четырех стенах, но я рада. По-настоящему рада. И еще ты пришла… Понимаешь просто я хоть и радуюсь своему душевному спокойствию, но увидеть реального человека тоже рада.
– Понимаю, – и Тимия тоже по-настоящему ее понимала. Она и пришла сюда только потому-что Мария считалась в ее голове человеком которому можно было доверять. Как сложно довериться своему соседу, так же и легко после хорошего совета по употреблению бананового чизкейка. И выслушав короткий рассказ Марии Тимия поняла что она вовсе не завидовала ей как человеку, но завидовала как образу в своей же голове. Она хотела той жизни который ей казался был у Марии. Но был ли он на самом деле? Нет. Всякое счастье приправляется ложкой срани. Однако каждый счастливый человек, с закрытыми глазами, берет в рот эту зловонную субстанцию, принимает ее и идет дальше. А Тимия думала про идеализированный образ этого счастья. Счастья без боли и без страданий. Но разве они не создают тот контраст на котором больше виден свет? – Если мы все станем глупыми – умники исчезнут.
– Ты чего-то сказала? – оторвалась от дегустации бульона Мария.
– Да, так, глупости.
Ч5.
В реальном мире не существует чего-то “хорошего” или “плохого” объективно. Никто не наделяет вещи, а именно атомы в них, злым умыслом. Оружие, например пистолет в руках Арфо, способно убить человека, но способно только лишь в руках человека и по его приказу. Как и в искусстве творимым молодым райтером на пустой стене не может быть “плохого” объективного. Со стороны Арфо те рисунки были проявлением его воли, со стороны жильцов дома – его невежеством. Но, опять таки, все это было лишь в головах, и глазах смотрящего, а сам рисунок был лишь проекцией вымышленного мира на реальный. Запах краски из балончика, эмоции от возможного наказания, похвалы команды – это уже было самым что ни на есть реальным и приятным, а рисунок только мостом соединяющим это.
Да и к тому же и выкриком о помощи малоимущим слоям населения. Ну, как это говорили люди в пиджаках в муниципалитете и в отделах по делам молодежи. Граффити не появлялись сами собой – их делали люди. Простая, прописная истина, базис. Люди которым опостылело сидеть в трущобах таких как Одиннадцатый, надоело что к ним относятся как к скоту в хлевах давая только редкие подачки абсолютно не замечая глобального. Райтеры, хоть и не с осознанным желанием, бомбингом уничтожали “привычные” и “устоявшиеся” красоты, кричали что вот они тоже существуют. И смотря на очередное малеванное-нечто-нечитаемое обычный человек воспринимал это что-то грязное на чем-то чистом. Потом конечно это закрашивали. Закрывали глаза. Потом там опять рисовали. Странно вообще как работает закрашенный прямоугольник на граффити-райтеров. Баффы для них это как красный флаг для быка, и даже если под слоем краски находилось что-то даже им противное вроде рекламы наркотиков, они зарисовывали это с двойным усердием создавая только больше проблем. Таково было, плюс-минус, устоявшиеся мнение людей в пиджаках.
И не сказать что оно было ошибочным, или верным, скорее что-то посередине. Да, по началу все было именно таким, но сейчас это больше перетекло в настоящее искусство и в культуру. И если бы эти дядьки знали историю чуть лучше, то знали бы что граффити являло собой метки банд помещающихся свою территорию, нынче же – банды эти соревновались в умении, а слово заребрендили в “крю” или “команду”.
Арфо сидел опершись на пустую стену и смотрел в экран телефона боясь нажать кнопку вызова как к нему подошел Август.
– Грустишь? – сказал он.
Арфо посмотрел вверх, и за бликами солнца было видно только темное очертание солдатской формы. Прижав руку ко лбу он понял что солдатская форма ему только привиделась, Август был одет в штатское. Более-менее штатское. Оливковые штаны, черная футболка, жетон на цепочке и пистолет в кобуре.
– Думаю, – ответил он.
– Меньше думай – больше делай, – сказал Август и протянул баллончик с краской. – Ты любишь рисовать, вроде.
Арфо посмотрел на краску, рука хотела было дернуться чтобы схватить, но поймав себя на этой мысли его напитал гнев.
– С чего это? Ты что моя нянька?
Август вздохнул и отодвинулся в тень дома.
– Меня поставили тебе в охраники, так что да – я твоя нянька. И я читал твое дело, и я знаю что ты любишь рисовать.
– И на кой…
– Чтобы ты не думал. Я принес тебе это чтобы ты не думал, а делал. Пророк не сказал точные сроки вашего отбытия, но до того времени ты должен научится стрелять как рисовать. А ты много думаешь и это тебе мешает. Так что сложив два и два я получил вот это у заведующего продовольствием, – он опять протянул баллончик, – и принес тебе.
Арфо с неохотой взял балон, покрутил в руках и задумался.
– Но я не знаю…
– Просто рисуй. Это нужно для того чтобы не думать, а значиться являет за собой смысл творения без осмысления.
Арфо еще раз поглядел на баллончик.
– Но где?
– Да прям тут, – Август потыкал пальем стену. – Тут уже все принадлежит нам, а у тебя еще большие на это права.
– В смысле?
– В том что не думай, а делай. Это просто стена, простого дома, в простом городе в котором должен жить простой парень рисующий на этих стенах, а после хорошо стреляющий для защиты той кто в этом нуждается.
– А зачем тебе все это?
– На море мы все едины, и я понимаю твои страхи как свои. Собственно они и есть мои как и твои. Поэтому ты и должен найти в себе силы не грустить.
– И откуда же мне взять эти силы?
Август выхватил обратно краску, навел на стену и нажал. Появилось огромное пятно и потекло вниз.
– Вот отсюда, – сказал он. – А что оно… не такое как я видел.
Арфо встал, посмотрел на пятно и вдохнул так знакомый запах. В голове сразу же пролетели былые воспоминания.
– Чтобы не было подтеков…
Ч6.
Тимия вышла от Маши где-то через часа два, и время на телефоне показывало далеко за восемь часов вечера, но на небе все продолжало стоять зенитное солнце. Она где-то с минут пять смотрела вверх и в голове исчезали все мысли. Было что-то в этом сломанном человеческом мире такое притягательное что притягивало к себе все невзгоды и страхи. Они все равно, несомненно, существовали, но это не опускающееся солнце, при мимолетном взгляде, будто-то забирало их к себе.
Люди с начала времен боялись темноты и из-за этого у нас появился огонь, а потом появилось и электричество. Люди боялись того что в темноте и у нас появились дома, после – вырастали из земли каменные джунгли.
Люди в древности поклонялись молниям как богам, боялись штормов и приносили в жертву дождям, но то время прошло, время вампов прошло. Мы, как вид, казалось бы сильно выросли, однако страхи животные заменяются страхами человеческими. Звери не думают что будет завтра и абсолютно не знают про ипотеку. Так же как и не знают что солнце обязано садиться хотя бы раз в день. Ведь день – это день, а ночь – это ночь, и закат связывает их красной нитью на горизонте. Это понимают люди, но не понимают животные. И вот древние люди бы восприняли это как явление бога, стали бы поклоняться этому вечно не заходящему солнцу, но мы – боимся.
Только вчера еще бушевали морозы, а теперь знойное солнце так приятно печет щечки. Страха не было, осознание этого страха – было. Она знала что это не нормально, она это понимала, но… солнце так приятно грело душу, так приятно ее успокаивало и она просто стояла посреди военного городка без имени пока вокруг сновали солдаты с оружием.
– Тим, с тобо… – произнес голос сзади.
Тимия подпрыгнула, быстро вернулась в сознание и обернулась. Это был Арфо. Весь в черных пятнах краски на красной ветровке.
– Ты чего это? – сказала она.
Арфо посмотрел на себя будто забыл чего это она так волнуется. Руки, штаны, ветровка и часть лица были абсолютно измазаны в потекшей краске.
– Не поверишь, – сказал он.
– В то что тебя принудили искупаться в чане с краской? Еще как поверю.
– Не. Про то что я рисовал с военным из правительства. Кому бы сказал – не поверили бы.
– Хорошо, ты рисовал, я это поняла. А что ты себя то так…
– Они очень плохую краску покупают. Август сказал что ее используют только для пометок и не особо им нужно чтобы слои равномерно ложились друг на друга.
– А… – в Тимии взыграли какие-то странные чувства. В груди что-то поднялось, в глазах защипало, а во рту стало сухо. – Я думала…
– Я тоже думал, – сказал Афро абсолютно понимая о чем она хотела сказать. – Но Август нормальный чувак. И Виктор тоже. Вроде. Я им тоже особо не доверяю, но…
– Но нам надо что-то делать, да?
– Верно, – Арфо постарался вытрать краску с рук об худи, – только что?
– Я думала что мы больше не увидимся, – продолжала Тимия, – думала что тебя забрали.
– Ага. Я о чем-то таком тоже думал.
– И Макс сказал… – Тимия отшагнула назад.
– Чего? – Арфо вопросительно смотрел исподлобья.
Тимия закрыла глаза, собралась с мыслями, и выдохнула.
– Бреда, очень много бреда он мне нагородил, – сказала она.
– Виктор тоже. Думаешь они правы?
– Отчасти, но… – Макс хоть и не предупреждал Тимию про то что не стоит говорить окончательную цель Арфо, но она и так это понимала, – но не все. Если тут ткань пахнет аммиаком, а солнце не заходит, то как они могут быть не правы в своих суждениях? Или правы.
– Не особо понял про что ты, но я согласен. Да и мы и сами планировали идти в… Цитадель, да? Он вроде Это так называл.
– Ты про то что на горизонте?
– Про нее, да. Слушай, а тебе Пророк что-то сообщал о ней? Они же говорили что тебе все объяснят.
– Ты смеешься? Макс с катушек съехал походу. Просто говорил нам туда НАДО, и все. Когда? Почему? Зачем? НАДО.
Арфо усмехнулся.
– Сколько сейчас? – сказал он.
Тимия посмотрела на телефон.
– Без пятнадцати девять. Надо идти отдохнуть.
– По очереди?
– Так точно.
Ч7.
Сестрица луна сменила брата солнце за секунду в промежутке между десятью и одиннадцатью часами. Серебряный диск зиял в небе в таком-же зените и был такого же размера как и солнце. Только светил отражением и совсем немного. К часу ночи всю землю заполонил густой белый туман вырывающийся, кажеться, из самих недр по сантиметру вверх. К трем часам он заполонил собой все пространство и закрыл верхушки многоэтажных домов. Становилось холодно, и из мглы начинали доноситься многочисленные чавкающие звуки.
Они были только лишь звуками и солдаты давно к ним привыкли в отличии от Тимии с Арфо. Туман не попадал вовнутрь и казалось держался подальше от строений людей, но это только сильней заставляло переживать за собственный сон.
Тимии и Арфо абсолютно не хотелось спать, но их насильно вырубили через впрыскивание снотворного через ошейник. Они отрубились в период между пятью и шестью часами, и проспали без снов до следующего перехода солнца из фазы луны в час дня.
Глава 12.
Ч1.
Черноту чужой реальности разорвал кромешный, заполняющий собой все пространство, длинно-протяженный звук древнего горна. Сначала он был одной белой точкой в сознании, потом перерос в вспышку, и окончательно разбудил Арфо взрывом света.
Тимия уже сидела спустив с кровати ноги и зажимала уши руками.
– Что происходит? – прокричал Арфо.
– Без понятия, – ответила Тимия.
Стены палатки дрожали от звука, а ткань на входе колебалась из стороны в сторону показывая отрывки происходящего на улице.
Люди бегали туда обратно, кричали, и сквозь горн стали слышны короткие очереди автоматов. Арфо встал и выбежал наружу, за ним побежала Тимия.
Но на улице уже ничего не происходило.
Светило жаркое солнце, пели редкие птички, ветер завывал между листьев куцых берез.
– Что за… – сказал Арфо пытаясь отдышаться от резкого пробуждения и рывка.
Тимия посмотрела вокруг. Все было на своих местах так же как и вчера. Они были в их мире, они не переместились, и тут все было нормально. Но и ненормально одновременно. Они были ненормальными, и они оба слышали и видели то что было. В голову молнией влетела мысль найти Макса. И тот придерживаясь своего звания уже был справа от входа.
– Плохие сны? – сказал он покуривая сигарету.
– Ты… – в голове Тимии яростно ржали макаки. – Что произошло? Что это было?
– Это? – Макс посмотрел на сигарету. – Решил начать курить. Опять. Или сорвался?
– Она про звук, – сказал Арфо. – Мы слышали и видели…
– Ааа, звук, да. – Макс почесал плешивую седую бородку. – Ну, бывает, что сказать.
– Что? – сказала Тимия. – Бывает что?
– Бывает говорю, бывает. Это знаете ли страх человечества вы испытали. Страх того что мы больше не проснемся, того что наших родных сожрут монстры или мы сами ими станем и сами их сожрем, страх того что нас не защитят. Оно проявилось у вас вот так. Так что да – бывает. – Макс встал, потушил сигарету ботинком и отряхнулся. Хотя его синий пиджак можно было давным давно не отряхивать из-за его и так грязности. – По местам, ребятки. Забудьте что слышали и по местам. У вас два дня.
– Ты же говорил две недели! – В сердце Тимии защемило. – Макс, ты говорил…
– Брось, – отмахнулся Пророк, – я много чего говорю и не все обязано быть правдой. Помнишь как мы в кофейне забыли про твой день рождения? Ты весь день ходила такая угрюмая…
– Хватит нести чушь, – сказала Тимия. – Что значит два дня?
– Значит что тебя вновь обманули. И меня тоже. Знаешь ли теперь ничего нельзя сказать наверняка. Вот только в кофейне мы наверняка знали что ты обрадуешься нашему сюрпризу после обеда. А теперь не знаем, вот и все.
Холод внутри Арфо взобрался по всему телу пронесся по нему электрический ток, парень сжимал кулаки и тихо сопел.
– Что делать? – сказал он.
Макс повернулся к будущему богу.
– Учиться стрелять, – ответил он и подняв правую руку щелкнул пальцами. – Август, займись им.
Арфо и не заметил как его наставник появился сзади.
– Пошли, – сказал он и взял Арфо под руку. – Надо быстрей все делать.
Парень еще раз посмотрел назад и увидел в глазах Тимии тот же страх что и вчера.
– Я скоро! – крикнул он. – Я скоро!
– Научись стрелять, тупень! – крикнула она ему в ответ и помахала рукой. А когда тот пропал из виду, и больше не мог слышать она обратилась к Максу. – А мне что делать? Продолжишь пиздеть что он станет богом?
Макс улыбнулся.
– А что мне еще говорить? Если не хочешь слушать про окнчательную цель нашей компании, то давай объясню что тебе стоит делать в Цитадели. Но, – сказал он и достал еще одну сигарету, – позвони для начала маме и папе. Они беспокоятся, и ты беспокоишься.
– Пошел ты… – Тимия развернулась и вернулась в палатку.
Макс закурил.
Нельзя сказать что жизнь Тимии была сложной. Она была прилежной девочкой все время которое она себя помнила. Огромные тома текстов по технологии или создание чертежа в университе легко давались, а учителя твердили что у девочки талант. Хотя в слове “талант” Тимия видела какое-то высокомерие и не считала себя таковой. Она просто делала то что у нее получалось, а если этого не получалась – она училась, вот и все. И когда она выступала с данным аргументом ее часто причисляли в касту “других”. “Ты другая, тебе не понять” – говорили они. И она и вправду даже и не пыталась их понять, хотя, в свою защиту, можно было сказать что другие направления ей тяжело давались. Талант не распространялся на ту же социализацию или кулинарию. Готовила она так же плохо как и понимала намеки человека к знакомству и его, последующие отношения. Если в инженерном деле на все была четкая инструкция, были параметры и были конкретные средства, то в случае взаимодействия с людским появлялся огромный пласт хаоса непостижимого.
Непостижимо Тимии и ее чувство страха нажать на кнопку вызова на номере Мамы. Если воспринимать чувства как осознанные эмоции, то страх звонка можно было бы интерпретировать как нежелание принятия того факта что Мама и вправду в безопасности, что в крайней мере эгоистично, злобно, и трусливо. Что она будет говорить ей когда та ответит? Где пропадала эти полгода? Что делала? Почему она не в таких же мирных колониях? И самое главное – почему звонит только сейчас?
Вопросы, вопросы, все наслаивались в сознании и на экране телефона. Звонок вообще дело сложное для человека такого склада ума и характера как у Тимии. Обычно она заранее продумывает сюжет своего разговора, слова сказанные в нужное последовательности должны были донести до собеседника именно ту мысль которая была у нее в голове. Но, как и во всем человеческом, существовал, и действовал, фактор неожиданности и из-за него весь сценарий рушился из раза в раз. Она поняла это еще в свои шестнадцать когда попыталась соврать матери про свое отсутствие в филармонии, а та сразу же все поняла. Как? Скорей всего Тимию выдала тональность и тембр голоса, в распознавание которых у матери был огромный опыт, “слух” – если можно так выразиться. И ее ложь по поводу “задержки в школе” (на самом деле она просто наслаждалась весенним воздухом на улице) была вдребезги разбита пожеланием поговорить с учительницей. Тимия сказала что она в туалете, но мама продолжила спрашивать тогда почему она ответила именно сейчас, ведь благоразумные девочки не разговаривают в уборных. Потом пошли доводы о плохой слышимости, об отсутствии эха и посторонних голосов. В итоге Тим сдалась, призналась, и получила наказание. Но не за отсутствие, а за ложь. И вот опять настал тот момент когда ей надо было соврать. Прошли годы раздельной жизни. Прошли годы ссор. И прошло полгода их отсутствия в обзоре друг друга в сломавшемся мире. Рука Тимии дрожала.
– Ты ведь уже соврала Марии.
Тимия открыла глаза и увидела перед собой маленькие грязные синие кроссовки надетые на голые ступни и влажные ноги. Страх завладел всем телом моментально и она оцепенела не в силах поднять голову.
Марк стоял напротив и было видно как кровь, смешанная с грязной водой в блевотной жиже, каплями падали с его рук на пол.
– Скажи маме что все хорошо, – сказал он.
– Ты зачастил.
– Ты не отпускаешь меня, Тим.
На краешке обзора Тимии, там где находился вход в палатку, ткань, охраняющая их от внешнего мира, колыхнулась и за его просторами стали четко видны стебли рогоза.
– Позвони маме, – сказал Марк, – скажи что все хорошо.
– Я совру.
– Все хорошо, Тим, прими это. Все будет хорошо как только все закончится. Поэтому все хорошо.
– Ты всегда был таким оптимистом, – Тимия постаралась поднять голову, но как только она отодвинулась вверх на пару сантиметров Марк тоже поднялся, оставаясь все так же за пределами видимости, – ты всегда был таким оптимистом… Почему я не пош…
– Потому-что ты и не должна была с ним туда идти, – сказал неожиданно вошедший Макс.
Оцепенение Тимии сразу же прошло и она поднялась во весь рост с кровати.
– Я думала ты хоть ненадолго оставишь меня наедине, – сказала она.
– А я думал ты исправно исполняешь свои обязоности. И ты никогда не можешь быть одна нынче, это так, к слову. – сказал Макс причмокивая сухими губами. – По твоим меркам ты же совсем недавно безработная, а уже так ленишься.
– Ленюсь? – ответила Тимия кривясь. Новый Макс вызывал в ней противоречивые чувства ненависти и почтения. Ему подчинялись огромные силы, он много знал, но именно его знания выводили из себя. Он как будто бы знал больше чем говорил, а говорил он много и тем самым уводил общие мысли Тимии в сторону от нужного. Пора было с этим кончать. – Слишком много говоришь, Макс, но все не по делу.
– Как же? – Макс улыбнулся. – А вот мне кажеться я говорю все то что тебе стоит знать.
– Стоит? Мне? – Тимия подошла вплотную к нему и между ними стала видна явная разница в возрасте. Макс, что раньше был в меру упитанным и чуть мускулистым, осел в осанке, сщуплился, а его руки исхудали в конец. Его синий пиджак висел как на манекене-палочнике, а галстук попросту был развязан и болтался на шее. – Зачем мне звонить маме? Она трижды…
– Твоей маме было сообщено что ты находишься в секретном отделе по делам обелиска, – тотчас парировал Макс уже зная о чем думала Тимия. – Она пыталась выбраться сюда, но мы, конечно же, этому всячески препятствовали. Но, хочу заметить твоя мама очень упорная женщина, проникла сюда тайком “посмотреть на любимую дочь”.
Тимия была шокирована .
– Что? Что вы с ней сделали? Вы же… – Тимия не хотела продолжать свою мысль.
– За два дня до этого я приказал найти тебе двойника. Твою мать специально держали на расстоянии, но таком чтобы она видела “другую” тебя. Так что попрошу тебя довериться мне даже если я не сообщаю тебе всю имеющуюся у меня информацию. Это сложно понять, но я знаю что должно произойти далее, поэтому то я и “Пророк”. Я знал что твоя мать явится сюда, знал что и ты вернешься, но так же я и знаю что тебе нужно сейчас позвонить ей.
– А что про серый мир? Как Арфо станет богом?
– А как становятся богами? – Макс переждал секунду реторического вопроса и продолжил. – Я не знаю. Я лишь вижу, лишь чувствую, могу касаться вод реки Тунсцентса, но я никак не могу погрузиться в море с головой. Мое предположение что вы должны будите… отбыть через две недели было ошибочным в ряду тех факторов которые вы изменили своим нахождением тут. Я знал раньше что вы должны были отбыть через две недели, но теперь я знаю что вы отбудите через три дня. И если ты сейчас не позвонишь матери, то и это может измениться. Нашим миром правит упорядоченный хаос, но даже в нем есть место нашим желаниям. Мир не детерминирован, но с каждой секундой присутствия в нем бога лишь более и более его упорядочивает ведя к энтропии. НО, это лишь мое предположение, опять таки.
– Хорошо, я поняла. Я переменная. Но ты так и не ответил про Арфо. Хотя бы предположение. Что мне ожидать Там? Скажи хоть что-то осмысленное и я позвоню маме.
– Эгоистично, Тимия, очень и очень эгоистично и глупо задавать мне такие рамки, – сказал Макс и прошел вглубь палатки найдя место для своих старых костей бедра. – Он захочет. Он должен захотеть стать богом.
– И как…
– Как долго я хотел это скрывать? Ну, дай подумать…Наверное до завтра? Такой ответ тебя устроит?
– Пошел ты.
– Позвони маме.
– Иди на… – Тимия еле сдерживала свой гнев. Ей приказывали, на нее возложили ответственность которой она не достойна. – Хорошо. Ладно. Хорошо. А почему вы ему про это не сказали?
Макс открыл было рот, но сразу же его закрыл.
– Ну вот опять. Ты заставляешь меня звонить маме, обманывать ее когда она уже была обманута, врешь этим людям служащим тебе, и возлагаешь на паренька-художника бремя бога?
– Тим…
– Нет! – Закричала она. – Это ты меня послушай. Почему он? Ответь мне. Почему он? И что с ним будет после того… – Тимия выдохнула. – Расскажи мне о снах. Они хоть что-то значат?
Макс выдохнул, достал неначатую пачку сигарет, раскрыл, вытащил одну и начал вертеть ее между пальцев.
– Сны более не являются вымышленным отражением действительности, а становится ею, – сказал он, нечаянно сломал сигарету и вытащил новую. – Только зачем тебе знать такие подробности псевдореальности?
– Просто скажи мне сны реальны? Да или нет?
Макс вытащил из нагрудного кармана бензиновую зажигалку и подкурился.
– С точки зрения импульсов в твоем мозгу, что порождают сны, то да они реальнее реальности. Вопрос состоит в том какое определение мы даем “реальности” и что ты видишь в этой реальности и как она отличается ото сна. Если в прошлом все сны, и все их трактовки, признавались антинаучным бредом, то сейчас само слово “наука” приобрело окраску сил нелогичности. Твой мозг, как и мой впрочем, может думать строго по определенной траектории импульсов. Если один нейрон представлять как единицу за “да”, а второй воспринимать как ноль за “нет”, то у нас выстраивается четкий ассоциативный ряд бинарности мышления. Но, так думали давно. На самом деле все оказалось куда сложней. И на вопрос “что такое разум?” – у меня нет ответа. Есть предположения выстраиваемые из полученных данных с моря, это верно, есть знания полученных из его вод и междумирья – тоже верно, но почему же я тогда точно тебе не могу что-то сказать? Не отвечай. Я отвечу сам, прошу. Логики более нет, нет той причинно-следственной бинарности которая помогала нашему разуму существовать, и я просто не в силах строить какие-либо предположения по твоему вопросу. Твои сны, быть может, реальны, а может и нет. Вопрос заключается в твоём их восприятии.
