Ре Ди
Иное утро
Ч4.
С самого нашего детства нас учат испытывать вину, но способна ли вина существовать отдельно от общества? Допустим, мы, помещаем человека в вакуумную среду, отделенную от других людей, от истории, от физических факторов, от культуры, так сможет, станет, и нужна ли ему будет эта вина?
Ответ – нет. И он всегда был –“нет”. Ведь чувства это осознанные эмоции, ведь чувства придуманы обществом, или им созданы вне желаний общества. А также этому эксперименту мешает то что вину невозможно испытывать в отдельности от понятий добра и зла, которые созданы человеком или обществом. Выбирайте сами.
Эксперимент неудачен так как имеет в своих условиях нарочитые ошибки. Человек, вне социума, совершивший плохой поступок не может считать его “проступком” или “ошибкой”. Также ошибкой будет являться и конечный вывод из эксперимента. Ведь вывод способны будут составить лишь те кто его устроил, а значит те кто состоят в обществе и им являются.
Природа вины была создана вне желаний людей ее создавать, она была попросту выгодной для развития человека. Вина стала ограничителем в сознании людей от поступков нежелательных для общей (читай как “благой”) цели.
Общей целью, в доисторические времена, в племенных общинах, было их выживание. Индивид совершивший преступление против общины наказывался, а страх перед наказанием превращался в вину. Природа вины эволюционно закрепилась за страхом. Страх лишения, страх изгнания, страх смерти – это основные столбы наказания, они ультимативны и не могут быть изменены.
Меняется только наше нагромождение понятий, видов и разделений статей в законе, их различной трактовки и степеней наказания, а это привело к дырам через которые умный человек способен пройти не испачкавшись. Или испачкавшись, но в рамках собственной морали, в рамках дозволенной грязи.
И исчезла общность заменив собой общество в котором эгоизм сроден богу, но бог забыт, а симулякр вины остался как пастух для беспечного стада.
И родился ребенок в это ужасное время от матери-нарцисса, от той что любила больше себя, та что любила тусовки, хорошо выпить и перепихнуться на стороне. Леди что выпив стакан любимого пойла не заметила как в поверхности поднимались едкие пузырьки яда, в ее случае – снотворного. И все было бы хорошо, да вот только две полоски, девять месяцев тяжб и рождение сына, которого она воспитать не смогла и со всеми подручными эволюцией рычагами, оборвали ее печальную жизнь.
Вглядываясь в прошлое Арфо понимал как был тяжек его поступок и вся возможная их жизнь вместе, перед глазами бога, выглядела не такой уж и плохой, точнее – то что было после их жизни.
Она должна была умереть в возрасте тридцати двух от рака, а за пять лет до этого Арфо должны были забрать социальные службы в детский дом. Не тот же что в реальности, другой и в разы лучше реального. А там он должен был встретить Ангелину в возрасте пятнадцати лет и выйти из заключения вместе с ней. Она бы его не предала и не бросила ради никудышного, но лучшего друга, и была бы с ним… до этого возраста. Он все еще был человеком, еще не перешел черту дозволенного и не мог видеть все возможные варианты, а видел только самый лучший. Да и то не лучший, но возможный. Были конечно варианты построения собственной жизни до нынешней отметки с возможностью абсолютного блага, с рождением в премиальной семье, но… Но то было невозможным, слишком много исправлять, слишком долго строить и был ли он самим собой или уже другим?
И он продолжал ходить между бесконечными обелисками с именами людей живущих, уже мертвых и еще не родившихся. До последних он был не в силах дотронуться, это было запрещено, а страх всезнания подкатывал комом несуществующей пищи к горлу всякий раз помысления, но все остальное было можно.
И он опять был в том дне его второго побега. Июль сидел на полу прислонившись спиной к кровати, а Сентябрь повис на подоконнике. Все было так реально что можно было почувствовать запах металла и пластмассы от обогревателя на тумбе в углу. Это был конец осени, а именно тот хаотичный период природы когда холода то неожиданно наступают, то так же неожиданно солнце греет во всю свою силу. Этот день был одним из холодных и Арфо скинув ноги со второго этажа кровати грел их под обжигающим ветром научного прогресса.
– Нас накажут, – сказал он вполшепота, – нас накажут если мы сбежим.
– Как то тебя не особо наказали в прошлый раз, – сказал Сентябрь.
– Его пожалели потому что он спас ту девушку, – ответил Июль.
– Его нашли потому что он ее спас.
В комнате повисла тишина. Арфо не считал что он кого-то “спас”, скорее оказался не в том месте не в то время, да и девушка в итоге погибла в реанимации спустя два часа. Еще спустя два его забрали обратно и круговорот кормления собственной ущербности возобновился с утроенной силой. Ее невозможно было спасти, но слово “спасти” для двенадцатилетнего мальчишки было столь же непостижимым как и “смерть”. Он должен был что-то сделать в тот момент и он сделал. Его нарекли героем в новостях лишь за то что он вообще полез туда, но для него имела ценность только ее жизнь, ее крики и ее просьбы о помощи. Помощи он оказать не смог, но стал “героем”. И как все герои был тот час забыт в гнилом здании.
Однако дом был гнилой только в верхушке и внизу, а по середине, там где находилась комнатка четырех мальчишек, было даже вполне себе уютно. Уютно потому-что тут были его друзья или потому-что тут было тепло, а две двухъярусные кровати дарили мягкость сна? Вопрос настоящего мальчика прошлого не волновал, он находился все еще в том моменте горящего страха, криков, и разрушенных жизней. По его вине.
– Мы не должны быть тут, – сказал Июль, – просто не должны. Мы не заслужили такой жизни!
– Почему? – спросил Сентябрь.
– Да потому что! – Июль вскочил с кровати в центр комнаты. – Нам просто не повезло родиться в плохих семьях, поэтому надо взять удачу в свои руки и не ждать спасения от взрослых.
– Февраль так делал до своего совершеннолетия. И слышал как он закончил?
– Да плевал я на него! Он дурак и алкоголик.
– Негоже так говорить о мертвых.
– И на это я тоже плевал!
– Нас накажут, – сказал Арфо из-под одеяла на втором этаже. – Нет смысла бежать, там ничего нет.
Сентябрь оторвался от окна и посмотрел на разговаривающую кровать.
– Ты этого не знаешь, – сказал он изменив голос на предельно серьезный. – И как бы я не был не согласен с Июлем, но мы ведь не дураки как Февраль. Мы способны держаться друг за друга.
– Помню я как вы меня обзывали когда меня на чердак отправили.
– Ну не распускай нюни, Арфо! – сказал Июль. – Мы же извинились. Да и помогали тебе.
– Февраль мертв из-за таких идиотов как вы! – взревел Арфо. – Он послушал таких как вы и сбежал, вот только их вернули, а он сдох в канаве…
– В подвале, – перебил Сентябрь.
– Неважно, – Арфо откинулся на спину, перевернулся и закутался в одеяло. – Делайте что хотите. Я пас.
Июль плюхнулся на пол к кровати и достал игральные карты, Сентябрь вернулся к разгадыванию кроссворда, а Арфо побрел в следующее воспоминание. В то где он поддался уговорам и пустым мечтам о пустом мире.
Это случилось спустя два года, в период когда у мальчиков работает менее мозг, чем другой орган. И поддался он более не уговорам Сентября и Июля, а Венериным поцелуям и желанием свободы их получения. Начало весны. Побег в старую, не заделанную и скрытую от посторонних глаз дыру в заборе. Через него сбегали старшие, и эти же старшие показали ему где она, и он после сбегал порисовать вместе с ними, днем, и возвращались они под вечер. Но в этот раз сбежал вместе со своими. И не вернулся. Что было запрещено.
Первую неделю их одолевал страх и за каждым телефонным столбом скрывался воспитатель, а в каждом человеке виднелся полицейский в штатском. Косые взгляды на четверых грязных подростков внушали людям правильные мысли, они понимали кто перед ними идет распевая песни во всю глотку после бутылки скисшего пива, но они закрывали глаза. У них были, свои, взрослые проблемы и пока шальные детишки не доставляли неудобств – их терпели.
Только вот неудобства они причиняли самим себе и Арфо это четко стал понимать на второй неделе.
Они нашли пустующую дачу с небольшими запасами консерв, и съев их подчистую появилась потребность продолжения жизнедеятельности. Сентябрь предложил обокрасть местный ларек ночью, Июль согласился, а Арфо с Венерой насыщались собственными телами. Они забывались друг в друге и Он забыл о Них.
Вылазка прошла успешно. Несколько пачек макарон, крупы всех видов, две бутылки масла, майонез и с десяток литров алкоголя. Крепкого алкоголя, вроде водки, которая и взыграла свою последнюю ноту в их приключении.
– Какого… – взревел Арфо увидев добычу друзей.
– Не кипишуй, – ответил Сентябрь оттолкнув друга в сторону от двери, – дай пройти.
– Нет, – ответил Арфо загородивший путь, – что вы наделали?
Сентябрь поднял глаза и они встретились взглядом. Он был уже пьян и где-то за его порядочностью бушевал монстр агрессии, его огонек отражался на нервных окончаниях кулаков, на потягивающейся брови, в уголке рта, на сухих глазницах. Еще секунда и его бы фитиль перегорел взорвавшись на никудышного любовника.
– Дай пройти, – сказал он ровным тоном.
Арфо смотрел на него и уже понимал к чему может привести их разговор. Сентябрь хоть и меньше, но абсолютно не умел себя контролировать в порывах злости, и если он ввяжется с ним в драку то оба скорей всего выйдут проигравшими. Поэтому он перевел взгляд на Июля который переминался с ноги на ногу, смотрел вниз и тискал в руках набытые сокровища.
– И ты? – сказал Арфо.
– Отвали уже! – взревел Сетябрь и воспользовавшись моментом оттолкнул друга и ворвался в дом. – Сам полезешь жрать как приспичит!
Арфо смотрел вслед и как только хотел что-то сказать его заткнул прошедший мимо Июль.
Тьма ночи, тьма дома без света, тьма их беспечного поведения. Арфо смотрел в эту тьму и хотел в нее вернуться.
– Зачем ты здесь?
– Вспомнить чего лишился, – ответил Арфо. – Понять как мне надо перестроить мир.
– Чтобы всем было хорошо?
– Чтобы…да. Чтобы всем было хорошо.
– Но как ты определишь значимость их счастья если не будет антипода?
Арфо смотрел на тусклый огонек сигареты в окне кухни. Он поднимался вверх, светился сильней, потом опускался и из рта курившего вылетало густое облако дыма-пара. Он помнил вкус тех сигарет. Без фильтра они казались обычной сухой травой, сеном в перемешку со смолой, но… Но что-то в них было притягательное в тот момент. Тяжелый затяг обжигал горло, давал почувствовать боль, давал понять что он жив.
– Видишь? Даже в этом тебе нужно страдание, – сказал человек и развернулся прочь. – Арфо, подожди немного, не совершай глупостей.
– Глупость понятие относительное. Историю пишут победители.
Под серебряным диском луны, во тьме ночи, вдалеке, в последний свой раз, чирикнула кукушка отмечая и предвещая дальнейшие события. Идеальная пустота поглотила воспоминания и открыла Арфо истинную реальность.
Он стоял на коленях перед обелиском. Имена написанные столь мелким шрифтом, со всеми тонкостями человеческих жизней и множества их вариаций, сливались в общем обилии информации и поверхность монумента казалась похожей на шелк, но в разы и разы глаже. Идеальней. Касаясь Арфо понимал почему людям так сложно было их исследовать.
Обелиски были буйками ограждающие человечество от полноводных рек бывшего бога. Того кто в последнем своем сне держал все сущее в своем единстве, и того кого разбудили, но он уже не был способен на существование в реальности.
Арфо повернул голову в сторону и посмотрел на сияющую мумию на черном троне, и, отвернулся не в силах терпеть слепоту.
Тунсцентс смотрел на него пустыми глазницами, и ждал, а за его троном пространство в спирали искажалось в чернеющее ничто.
Ч5.
Человеческий разум не так сложен как его привыкли воспринимать большинство людей. Да, мы сложны, но это совсем не подтверждает то что мы высшие существа. Мы доминирующий вид на планете, но не какие-то творцы реальности. Наш мозг это физико-химическая структура, а наши мысли, всего навсего – электрохимический сигнал между нервными клетками. Просто нам повезло больше чем какой-то кошке или рыбе. Мы смогли мутировать, эволюционировать, вырасти как общество соперничая каждую секунду со случайностью, но случайностью порожденные. Нам повезло то что в нашем мозгу могут существовать одновременно несколько компьютеров которые друг с другом соперничают и опосредованно создают новые нейронные связи. Клубок обрастает новыми нитями, ветвится, меняется, ломается, сгорает, возникает вновь и… и вот уже перед тобой стоит “человек”. Человек который думает что он думает, человек определяющий сознание, человек, как кучка атомов, рассуждающий о природе этих атомов, сознания и мыслей. Хотя ответ уже был дан.
Дан, да вот нет. Это как в истории с падающим яблоком. Ответ вроде бы как и есть уже, вроде бы его и можно использовать для изучения самого факта ответа, но вопросов появилось еще больше. Яблоко не упало просто так, и наш мозг не работает “просто так”, он куда и куда сложней. Но не так сложен как люди его привыкли воспринимать.
С каждым днем мы проваливаемся все глубже в кроличью нору, и все больше забываем про свет из которого мы пришли, мы падаем в надежде найти свет по “ту сторону”. Но на той стороне света нет, там лишь серость и смешение всех красок мира.
И как на каждый нынче цвет у нас есть определенный для него маркер, так и на каждый аспект существа у нас появились узкоспециализированные эксперты. Но по другому и нельзя было. Открывая все новые двери, мы выходили все к новым дверям. А как говорится: “В одну реку не войдешь дважды”. И ведь даже в этой пословице говориться про реку. Люди всегда знали по какому пути они идут, знали и забывали. Специально забывали. Как Виктор подсознательно понимал суть обелисков, так его и гнал от своего ума подальше. В планшете были расчеты не имеющие логического смысла и в этом заключалась истина. Истина которую люди на пороге смерти бога принимать не захотели.
И винили себя в том что сами ее не достигли. Уподоблялись зверям. И продолжали себя винить. Раз за разом, раз за разом. Пока не стали той бестелесной массой из собственого сочеленения кошмаров. Только если вина имеет за собой природу предтечи страха, то в мире где нарушен смысловой порядок времени – люди обращались в самих себя до начала самих себя. Только вот некоторые, и недолго, держались. На чем?
Явно не на надежде о которой “прежде” говорил, а точнее намеренно врал, Максим Юрьевич. Он врал и при этом говорил предельно точную истину.
Арфо, как будущий бог, ходил между воспоминаниями-реальностью людей и смотрел на них, смотрел и не давал на них не смотреть им же самим. Был ограничителем и наблюдателем, но потом “сломался”. Только вот не он сломался, а Тунсцентс проснулся и ждал, опять таки, в мире без времени.
И наш разум не способен понять “спал” он или “бодрствовал”, мы его “сны” или же он в наших “воспоминаниях”, мы не можем этого понять ведь мы мыслим критериями времени, рамками заключающие все в прошедшее и будущее. Рамки которые были придуманы людьми.
И невозможно выйти из цикла непонимания абстракции бога. Легче закрыть глаза. Не думать. Подождать.
Как это сделал Макс.
И ошибся.
Пророк забыл почему был наречен “Пророком” ведь его так никто не называл.
Ошибся он и в том что не понимал концепции Тимии в представлении Тунсцентса, ее роли, ее телоса. Он не думал ведь он думал что знал.
И ошибся распавшись по серому миру туманной дымкой над озером. Ставши тенью собственного себя. Превратившись в блеклое воспоминание о цвете. Забыв как это “думать о сложности”.
Глава 15.
Ч1.
Серый мир представляет из себя слияние всего сущего, забытого и будуще созданного и люди вошедшие в мир отсутствия логики эту субстанцию логики привносят в себе, разбавляют серость звуком, цветом, мыслями, и самим временем. Реальный же мир, в их отсутствие, продолжал действовать по своим законам. Только там уже больше нет наблюдателей и миру больше не надо было притворяться красками. То место которое Арфо с Тимией могли назвать “домом” – стало серым миром. Вопрос в том чем они теперь различаются.
И чем отличается вырванная в воспоминания Тимия от пустоты.
В том что “Тимия” – это Тимия, а “пустота” – это пустота. Это два разных термина, два разных значения, два разных смысла и желания. Проблема в отделении одного от другого и в том чтобы не коснуться слова “смерть”, так любезно расставленное маленьким мальчиком на каждом шагу.
“Я мыслю, следовательно, я существую. Пустота не способна мыслить, – думала Тимия. – Просто… просто нужно придать этому форму. Я способна… Ну же, Тимия, давай”.
У нее был талант к инжинерному делу. Шестеренки, схемы, винтики, платы, все это было ее и в ее мозгу благоразумной девочки. Только вот мозга не было. И головы. И тела.
“Плевала я на это! Мое тело – мое дело! Мы не так уж и сложно устроены”.
В чем правда – в том правда. Человек по разумению ученого устроен не сложно. Просто открывая новые двери мы понимали как ошибались.
“Мы в море…Тише, Тимия, тише. Мы в море бесконечного человеческого разума. Мне не нужно знать как точно устроено тело. Можно просто взять информацию из моря. Просто закрой глаз, Тимия, просто…Давай же!”
Тимия закрыла оба глаза. Мир приобрел слегка красноватую субстанцию с маленькими, мельтешившими точками.
“Хорошо-хорошо, теперь рука”.
Она сжала руку до такой степени что ногти впились острой болью в ладонь, а сухожилия содрогнулись давлением.
“Теперь ноги…”
И как только она почувствовала пальцы ступней, как только она двинула большим, то упала и от неожиданности, и от инстинкта, открыла глаза.
Серый мир встретил ее полутора метрами высоты, но одним только ушибом, и содранной кожей с коленки.
Тимия тяжело дышала, держалась за ногу и смотрела на свою красную кровь.
– Получилось, – сказала она в пустоту.
– П-п-получилось, – ответила ей пустота.
Тимия подняла голову и вновь увидела перед собой Имитатора. Но в сердце почему-то не было страха как в прошлый раз, ни один нерв не дрогнул и ни одна мысль о побеге не пробежала в голове.
– Чего тебе? – сказала она сухим тоном. – Один хрен ты меня тут не убьешь.
– У-у-убью…
– Да-да, тверди себе что угодно, – сказала она и вернулась к ободранной коленке.
Один из бутонов-ртов поднялся и приблизился к Тимии.
– Я х-х-хочу по-помочь, – сказал он ее же голосом.
Тимия подняла глаза, посмотрела на зубастый цветок и отбросила рукой в сторону.
– Чем же? – сказала она.
Поднялся и приблизился новый бутон.
– Этим, – сказал он голосом Макса и бант на шее чудовища развязался. Кожа ветвилась на тонкие полоски-волокна пока полностью не раскрылся во все стороны обнажив истинный рот монстра, а из него, из глубин маслянистой плоти, поднялся уже знакомый ей окровавленный прут. – Ты должна его убить.
Тимия улыбнулась.
– Отвали, – сказала она и еще раз отбросила бутон в сторону.
– Ты до…
– Должны детишки кредиты платить, а мне плевать что ты там хочешь. Кто ты? Макс? Август? Мама? – Тимия сделала паузу чтобы монстр ответил, но он молчал и она продолжила. – Хотя мне плевать. Честно. Мне плевать кто ты и что ты там из себя символизируешь. Насрать абсолютно, – Тимия поднялась, нога ответила болью, но она продолжала пристально смотреть на монстра который вроде как уменьшится в размерах с их последней встречи. – Я. НЕ. БУДУ. УБИВАТЬ. БРАТА. – сказала она максимально четко выговаривая каждую букву.
Существо с секунд десять помедлило с реакцией, а после обратно закрылось и завязалось.
– Вот и отлично, – сказала Тимия. – Теперь вали от меня подальше.
– Ты-ты-ты…
– Не тыкай мне, – ответила Тимия тоном матери. – Мы с вами на брудершафт не пили чтобы на “ты” переходить, – продолжила она одной из присказок матери.
– Не смей использовать мои же словечки против меня, – сказало существо голосом мамы, – вы ле…
–..те.
– Что “те”?
Тимия развернулась, осмотрелась и поняв что по существу надо продолжать идти к Цитадели прикинула путь по максимально разрушенным зданиям.
– Не смейТЕ, – сказала она напоследок и двинула в путь.
– Тимия, прошу, не ёрничай, – ответил монстр в спину, но не двигался. Поднялася новый бутон, на этот раз на правом сочелинении. – Тим, милая, мы все что о-о-осталось от твоих зна-а-акомых, – сказал он.
Тимия услышав голос отца остановилась.
– Пап, я все понимаю. Просто мне, честно, плевать что вы там думаете.
– Если ты его не у-у-убьешь мы все по-о-о-о-о-гибнем, – сказал отец.
– Прими ответственность, – сказал Макс.
– Помоги нам, – сказал Джон.
– Тимия, ты обязана это сделать, – сказала мама.
Тимия опустила голову и со стороны монстра могло показаться что она либо думает, либо грустит от принятого решения, но она улыбалась.
– А что же никто из вас не сказал принять собственное решение? – сказала она. – Почему вы все мне что-то обязуете? Я уже вроде точно и прямо вам ответила – мне плевать. Мы лишь круги на воде.
– Тогда весь мир утонет, – сказал Винсент Росс, – Тунсцентс уже не в силах сдерживать море, а Арфо не способен отказаться от человеческого начала сам. Он займет трон и сделает нас всех…
– Замолкни! – взревела Тимия. – Просто заткнись! Ты жалкий книжный червь и не способен решать судьбу мира. И я не способна. Если Арфо, как бог, решит что миру пришел конец… Пусть оно будет так.
– Это не Арфо, милая, – говорило эхо матери, – это твой брат. А он мертв. Да, мне тоже жаль, но прошлое – есть прошлое. Убей в нем…
– НЕТ! – перебила криком Тимия. – Убить в нем человека? Идите все к черту. Просто идите к черту.
– Он бог, – сказал Макс. – В нем не должно быть чего-то человеческого.
– Ага, как скажешь, – сказала Тимия и пошла прямо, – пообщайтесь между собой тут. Может чего придумаете.
– А что будешь делать ты? – крикнуло в след эхо Матери.
Тимия не ответила ибо не знала что ответить. Она была без единой мысли что же делать когда она дойдет до Арфо. Если дойдет.
