Ре Ди
Иное утро
– Тогда как ты можешь просить меня о чем-то? – Тимия с силой сжимала телефон в надежде не сойти с ума. – Если больше нет ответов зачем нам все это делать?
– А у тебя есть выбор? – ответил Макс улыбаясь. – Это жизнь. И в ней мы пытаемся хоть что-то сделать чтобы жить. Да – логики больше нет, да – нет возможности говорить что будет завтра, и да – нет никакой надежды на лучшее будущее. Ты это хотела услышать? – Макс застянулся и выпустил в напряженное от тишины пространство дымный кружок. – Вот тебе мой вопрос. Что нам делать? Но знаешь я сам на него отвечу – пытаться. Вы с Арфо волна, подземные толчки, бурления и шторма на поверхности псевдореальности. И я тоже. Откуда я могу знать что он должен стать богом? Потому-что это единственный вариант существования нашего мира таким каким он был.
– Тогда почему он должен умереть? – сказала Тимия то чего не хотела говорить, но тут же продолжила. – Мы же люди. Мы не звери, Макс, мы не звери! И жертвоприношения давно в прошлом!
Макс удивленно поднял брови и хмыкнул.
– Это лишь одна из трактовок смысла, – сказал он.
– Марк, мой брат, мой мертвый брат, говорил про то что я должна его убить.
– Значит должна… понятно. И что еще?
– В смысле “что еще”?
– Неважно, – сказал он и встал с кровати. – Мне надо заняться делами с Виктором, я пойду, а ты позвони маме. Ты должна ей позвонить.
Макс на выходе еще раз обернулся и посмотрел на Тимию непривычно грустными глазами.
И Тимия была зла, очень зла. Макс опять ничего не ответил по существу, а все сказанные им слова были на поверхности. Тимия ждала ответов по существу от “Пророка мира сего”, а получила обыкновенную гнилую воду в разбитом кувшине. И он ушел оставляя ее смотреть как эта вода утекает.
Она осталась одна, в пустой палате, смотрела на подгнившие с краев доски пола и пыталась собраться с силами. Она никогда не была “сильной девочкой”, вся ее жизнь шла в течении, спокойно и без излишеств, сила попросту не требовалась. И даже происшествие с Марком, хоть и сильно ударило по ее психике, но не смогло склонить лодку ее будущего в какую-то пагубную сторону. Ей нравился интернет, ей нравилась техника, еще больше ей нравились их устройства, поэтому то с детства она и увлекалась тем что в будущем перерастет в работу.
Однако рядом всегда была женщина которую однозначно можно было назвать “сильной”. А также стервозной, надменной, приторной и докучливой… но Мамой. Эта женщина с самого детства строила весь их быт по той концепции которая была в ее голове. И у нее это отлично получалось. Захудалый домик доставшийся от родителей был продан, деньги переданы другу инвестору который в свою очередь оказался честным, а самое главное – умным человеком. Состояние росло, Мама радовалась и развивала свои связи в индустрии музыки. Потом в филармонию приехал оперный певец и сердце матери растаяло от его голоса. Дочь, сын, смерть сына, алкоголизм отца, и вновь Мама вернулась к своей неприступной крепости изо льда.
Тимия вспоминая редкие моменты материнской любви не могла нажать на кнопку вызова, просто смотрела на экран, а когда тот потухал то опять кликала на кнопку и продолжала ждать прихода сил. Пальцы, как и ноги, начинали понемногу онемевать и она отошла к своей кровати, села на нее и скрип пружин вернул хоть какое-то понимание реальности.
Каждое действие имеет за собой последствия. Иногда видимые, иногда нет. Но они всегда есть. И Макс утверждает что звонок матери поможет их плану по восстановлению миру, что хорошо. Что плохо так то что он не объяснил какую именно цель поддерживает ее звонок матери. Хотя, скорее всего, он этого и не может сделать. Он Пророк, его так назвали люди, этим людям он доказал свое существо и свои умения, был в сером мире, но он продолжает быть все таким же человеком как Арфо или Тимия, просто немного измененным, и у него, как и у каждого человека, есть право на незнание.
Вопрос Тимии состоит в том что если у каждого действия есть его последствия, то какое будет если она все таки не последует совету Макса?
Ответ был послан моментально из самых недр мозга.
– Будет плохо, – сказала она и нажала на кнопку вызова.
Ч2.
Окна никто и никогда не просил вычищать, и, исходя из этого, казалось что самим воспитателям претила одна только мысль о том чтобы солнечный свет попадал на этот грязный, черный и сырой чердак. Чердак – есть чердак, и он как склад, только наверху, подальше от любопытных глаз хранил реликвии прошлого. Прошлое которое не было интересно в отличии от этого нынешнего окна.
Окно не чистилось, а попросту занавешивалось коричневой шторкой. И с улицы не заметно, и душе спокойней. Хотя, в целом, весь приют был грязным и обшарпанным, но именно это окно вызывало у маленького Арфо странные и противоречивые чувства. Будто бы оно было каким-то старым изваянием, древней окаменелостью, чем-то похожим и полностью показывающим это место, но спрятанное за коричневой шторкой.
Мальчик в зеленых шортах, белой майке с ведром наперевес в одной руке и истрепанной губкой в другой, смотрел на него как на что-то что досталось ему в наследство от таких же неугодных режиму ребят как он сам. Смотрел и понимал что это его будущее. Всегда он будет находиться в темном и пыльном чердаке пока взрослые поручают ему его отмывать, но не трогать свой единственный взгляд на солнце. В душе взыграли крики злобы смешанные с отчаянием.
Он драил это окно казалось целую вечность, вода превращалась в подобие чернушней нефти, губка рвалась и застревала в трещинах между стеклом и створками, створками и рамой, рамой и всем остальным домом.
Тер и через час только понял свою основную ошибку – стекло было тонированным под серый. Оно блестело под светом фонарика, скрипело от прикосновения пальца, но все так же не пропускало большую часть света. Арфо опустил руки, выронил губку, и сел спиной оперевшись о витраж.
Ч3.
Первое попадание было восхвалено с овациями двумя солдатами которые помогали общими советами, но общие советы не помогали и вступили внутренние. А именно попасть в мишень помог нарисованный баллончиком краски крест. Пуля прошла в верхнюю линию, а на общепринятой системе – в пятую секцию. Что очень и очень было хорошим знаком для Арфо. Он и сам не мог поверить своим успехам, но успех этот был на глаза. Еще дня два, как говорил Август, и он начнет попадать в третью, не часто и не много, но начнет. Хотя и с теми условиями про про которые сообщал Пророк этого уже было достаточно. Но и это стоило было закрепить.
Новый выстрел – новое попадание. Седьмая секция. Шестая. Вновь седьмая. Десятая. Промах.
– Почему? – возревел Арфо. – Я же все делаю ровно так же.
– Бывает, – ответил Август. – Я по началу тоже не особо хорошо целился.
– Но я же… – Арфо выдохнул, навел ствол и вновь нажал курок. Опять промах. – Черт!
Солдаты только усмехнулись и увидев суровый взгляд Августа сразу же развернулись ко входу продолжать блюсти свой дозор.
– А это вообще сработает на то… то что там? – сказал Арфо и опустил пистолет. – У нас ведь по сути нет никакой уверенности убьет ли это их. Так зачем я пытаюсь?
Август вопросительно поднял бровь.
– А в чем в жизни ты вообще уверен? – сказал он.
– Что?
– Ну вот ты не доверяешь Пророку, это понятно, вы знакомы пару дней, но я вообще в целом тебя спрашиваю. Допустим, вот несколько вопросов. Как ты живешь? Во что веришь? Чего хочешь?
– Живу? Обычно, как и все. Не во что не верю, кроме себя. Хочу просто жить наслаждаясь этой жизнью. Хочу рисовать, хочу получать за это деньги. Хоть небольшие, но так хотя бы знал что это хоть кому-то нравиться.
– Тоесть ты хочешь чтобы тебя оценили? Ты хочешь обычного признания.
– А кто этого не хочет? – Арфо повернулся в Августу лицом. – Вот ты разве не пошел на службу только из-за отца?
Август удивленно поднял брови, а после улыбнулся и продолжил выполнять свою задачу.
– Быть может и из-за него…
– Но ты рад тому что ты делаешь? – продолжил фразу Арфо.
– Арфо, ты..
– Ты смирился и начал наслаждаться выбранным тебе путем, – говорил Арфо как-то странно смотря и на Августа и мимо него опустошенным взглядом. – В мире все детерминировано и в нем нет места свободе воли. Твои вопросы ложны в своей сути, – к горлу стал подходить ком и Арфо начинал запинаться, – мы, наш мир, все, люди…предтеча бога или его… желаний? Кто упр…
Изо рта Арфо вырвалась струя рвоты, он упал на колени извергая из себя остатки вчерашнего ужина и перекуса перед тренировкой. Рыжая морковь сливалась с красным мясом в бульоне из переваренных яиц с пережованными макаронами образуя бело-желтую смесь молнией растекшуюся по асфальту. Ошейник замигал красным и начал впрыскивать успокоительные в смеси со снотворными, но он продолжал что-то лепетать, только теперь несвязно.
– Море ограничено берегами, Лаплас ограничен материей, серая воля нево… – были последними его словами перед тем как отключится.
Ч4.
Мама ничего толком не сказала. Просто спрашивала как живется, куда пропала, и хорошо ли Тимия ест. Но ее голос был в этот раз совсем другим, и казалось от сильной женщины осталась только сильная мать. Слова грели душу девушки, и возвращали в те моменты ее жизни когда все было хорошо и все было предельно ясно.
Сейчас же ясным ничего не было. Вот она ей позвонила, и?
Тимия сидела и просто смотрела в пол пытаясь избавиться от уже докучевших мыслей. Мысли, однако, уходить не хотели.
Были сны которые Макс окрестил “реальными” и если он прав то все куда хуже чем могло было показаться, но и объясняло почему именно она должна пойти с Арфо в серый мир. Ей нужно было его убить. Хотя бы это было четче некуда. Мысль сияла светлым нимбов в ее голове мрака. Вот есть человек, вот у него ствол в руке, вот она уже видит как перехватывает его и нажимает на курок. Точно целиться не надо – парень будет в упор, и бегать он тоже не станет. Это его задача, это его роль, это его судьба и его решение. И разделили их только для того чтобы Макс рассказал ей это. Обходными путями, но рассказал.
И само действие представлялось таким простым, таким легким, что поверить в его осуществление было невозможно. Тимия не глупая девочка, Тимия знает как работает мир. Но так же Тимия знает что мир больше не работает так как нужно. Но и не так как не думается. Теперь существует только хаос без последствий. Выстрел не обязан убить, пуля не обязана выходить из ствола пистолета, порох может отказаться зажигаться. Поэтому простое действие сулило множество неопределенностей.
Тимия сидела, крутила в пальцах завихренный шнур телефона в котором уже не было голоса матери, а оставался только протяжный гудок и тупо смотрела в пол, на его изгнившие до основания доски через которые уже проглядывалась проплесневевшая земля и думала. Много и усердно думала как ей стоит поступить.
Решений не было. Тимия обладала талантом к механике с самого своего рождения, она любила и хотела познавать мир таким какой он есть. Но мир отказался быть таким каким он был. И отказывался быть любым.
Часы висевшие на резном столбе в центре показывали без пятнадцати двенадцать, почти-то обед, и когда Тимия определила это – в животе забурлило.
Голод, вот то последнее против чего здравомыслящий человек не сможет пойти. И всякий раз человек говорит – “Я хочу”, проявляет свое желание, показывает свое проявление свободы – ведь он может отказаться от нее. Вот только всякий кто хотя бы раз в жизни испытывал голод скажет что голодный человек подобен зверю. Так что можно ли говорить что это твое желание? И что вообще есть “твое”? Голод – биология, любовь – химия, злость – физика. И где же в этих постулатах благоразумности затесалась разумность? Определения определяют себя, понятия не понимают тебя.
Есть монахи которые морили себя голодом до самой смерти. Так они думали достичь просветления, достичь высшей формы своего человеческого – отказываясь от звериного. Но так ли это было в сущности и чего они добились? Достигли ли они Нирваны или попросту умерли в деревянной коробке?
Объективно – эти люди убивали себя и были сумасшедшими, а все их рассказы о “высшем” – были просто бредом умирающего. Все прожившее человеком – сливалось воедино.
Большой рот Бена Аффлека протикал/пропел/прохрипел двенадцать раз, Тимия опустила трубку в приемник, развернулась вон и отошла к двери еще раз окинув палатку суровым взглядом, а после нажала на ручку и открыла дверь.
Это был… третий или четвертый день? Сложно было определить когда тебя вырубают по щелчку пальцев из ошейника и когда солнце навечно застыло в зените. Хотя оно уже и не грело, и не создавало света. Оно просто весело в высоте и смотрело на человеческим мир одним огромным огненным шаром-глазом. Между куцых березок гулял легкий ветерок, а птички неизменно болтали между собой на своем, на птичьем, и не думали ни о чем кроме как о своей болтовне. Быть может и у них был свой Макс aka Пророк и Тимия aka убийца бога, и обсуждали они все целесообразность собственных действия. Просто непонятных, нам, людям.
Тимия шла прямо по дорожке до столба от которого расходилось еще три дороги. Дорога прямо вела в стрельбища, влево – в казармы, а слева находилось то место куда ее вели ноги. Или желудок? Вопрос не важен, урчание дало ответ.
Кухня/столовая/ресторан представляла из себя шестигранное каменное здание некогда служившее то ли водозаборной будкой, то ли складским помещением, то ли транзисторной будкой. Но скорей всего все таки первое так как тут было довольно сыро, а в углах проступала плесень. Впрочем особого уюта солдафоны не требовали – они исполняли свой долг. Долг также отдавали и повара нанятые из гражданского населения. Готовили в основном каши, лишь изредка балуя мясом, и еще реже – сладким. Время изменилось, но люди продолжали верить и надеяться на лучшее глотая моментально остывшую похлебку из только что остывшего котла. Как только еда была доведена до готовности – сразу же переставала быть горячей.
Свет в помещениях так же стал вести себя неестественно. Солнце находилось в зените, вверху, но лучи падающие из-за окон клонились под углом погружая столовую в теплетски-желтую обстановку ностальгических чувств. И как ностальгия является лучшим наркотиком для масс, так и тут она работала во всю свою силу преображая вкус каши. Когда люди съедали свою последнюю/крайнюю ложку, выходили, и занимали свои посты, то в их воображении и ртах появлялась та сладость розовых очков, отчетливая мягкость и теплота родного места. Которого, впрочем, могло и не быть.
В помещении сегодня было относительно мало народу. Все столы почти что не были заняты, а один так вообще пустовал и манил к себе Тимию. Ей хотелось побыть одной, но одной в обществе, среди людей, чтобы хоть какой-то звук разгонял ее плохие мысли. И одинокий стол давал ей эту возможность.
Она села за скамейку и стала ожидать. Через минуту к ней подошел молодой, и низкорослый, рядовой в медицинской маске на пол лица.
– Что будете? – сказал он вытащив из-за пояса блокнот.
– То же что и вчера, то же что и завтра, – ответила Тимия.
– Будет сделано, – сказал Мальчик чиркнув пару строк на листке и ушел.
Маска не единственное что смотрелось на нем неестественно. Всё это обмундирование из множества заполненных карманчиков на липучках, огроменный рюкзак, и автомат побитый годами второй мировой на поясе через спину редко сочетались с ободранным блокнотом из дешевого магазина и перьевой ручкой. Но закон был законом и в это время. Обязывалось исполнять свой долг официанта как обычному человеку, так и военному.
Через минут пять солдафон вернулся и поставил на стол две жестяные миски. В одной была каша, в другой – вода. Еще через минуту подоспели алюминиевые ложки с вилками и кружечкой кофе. Растворимого кофе. Вот что-то, но Тимия не могла вытерпеть в сложившейся ситуации так это этот кофе. Мерзкая, грязная, вонючая вода из под крана.
– Полностью с тобой согласен, – ответил из неоткуда взявшийся Макс.
– Что? – сказала Тимия.
– По твоему лицу все понятно. Я присяду? – Макс опять не стал дожидаться ответа на риторический вопрос и вправду присел напротив. – Кофе мерзкий. Одно только слово от “Кофе” и никакого смысла.
– У него вкус как и всего растворимого кофе. Ничего необычного.
– В точку! Именно! Ты вслушайся в то что сказала! “Вкус растворимого кофе” – это гениально! – Макс стал кидаться руками в разные стороны. – Это растворимый кофе и каждому кто его попробует это становиться ясно.
– Пасмурно, – съязвила Тимия глотая очередную ложку безвкусной каши.
– Может быть и пасмурно, – Макс улыбнулся, – а может и нет. Больше нельзя определить погоду, верно?
– Хуерно.
Улыбка с лица Макса как-то быстро сошла.
– Как-то разговор не задался, – сказал он и вышел из-за стола, – впрочем я был занят.
– И пришел сюда.
– Поддержать тебя.
– Пока ты мне ясно не ответишь что мне надо делать – не будет никакого разговора.
– Пасмурно, – буркнул только Пророк.
Тимия смотрела в сторону уходящего Макса, но наблюдала не за ним, а за тем что творится на улице через раскрытую дверь. На площади собирались люди, и не только военные, но и гражданские которых походу решили выпустить из собственных клоповников.
Ч5.
Он опять сидел у дверцы духового шкафа. Только теперь кухня стала больше, шире, длиннее, и по потолку, по крыше, стучал мелковатый дождь. Да и сама дверца изменила свои очертания и выросла под стать его росту, больше даже походила на дверь, но все так же открывалась вниз.
Сегодня был его второй день наказания, и четвертый для всей группы. Два мальчика перед ним, Юлий и Гарнт, были хорошими друзьями, были хорошими детьми, и в целом были хорошими людьми, но и у них изменился взгляд после наказания. Появилось в их глазах что-то неописуемо-страшное, что-то темное и что-то трагичное.
По вечерам в приюте проходили чтения одной из религиозных книжек. Какой из? Арфо уже не помнил. Помнил только про то что там говорилось про спасение, про любовь к ближнему, и прочие и прочие житейские смыслы жизни. Все эти книжки были в свой сути одинаковы.
Только вот те кто их читали, те кто проповедовали Их слова – не были хорошими людьми в полноте этого слова. Воспитатели – воспитывали, учителя – учили, а повара – поварили. И каждый из них был человеком со своими минусами и плюсами, когда дом оставался таким же грязным на чердаке.
Арфо сидел и смотрел на две большие красные лампочки под почти-что сгнившими и провалившимися сами-в-себя балками и думал как бы повернуть ручки так чтобы отсюда уйти. Ведь дверь открывалась, а это значило что можно уйти. Можно то можно, вот только кому он там нужен? Лампочки горели как два глаза и напоминали ему о смертности в купе с бессмысленностью этой смертности.
Он опустил глаза и увидел что на некогда площадке для игр/выгула детей стояла автобусная станция и взад-вперед то и дело мельтешили люди, а по бокам ездили серые автомобили, впрочем через эту тонировку – все выглядело серым. Арфо прикоснулся ладонью к стеклу, подошел ближе и заметил как на поверхности появилось небольшое пятнышко испарения вокруг руки. Люди сновали туда-сюда, а он был заперт на чердаке с ведром грязной воды и изрубленной губкой.
Вдруг раздался гудок автомобиля, звук тормозящих шин и оглушительный женский крик.
Пьяный водитель проехал на красный свет и врезался в автобусную остановку сбив при этом троих людей. Двое скончались на месте, одна выжила.
Ее звали Евгения, с фамилией Бойко, и без пятнадцати три она вышла из своего дома без какой-либо мысли о дальнейших пагубных событиях. Зашла в любимую закусочную, купила там любимый бутерброд с ветчиной, жареным беконом и ломтиками салата. Перемолов в голове несколько мыслей она докупила газировку и вышла наружу. Жаль что именно эта задержка и вызвала последние события в ее жизни. Она вышла из закусочной, прошла двадцать метров и стала ожидать общественную карету. Дождалась частную собственность по ребрам, ногам, правой кисти и внутреннему кровотечению в печень.
А вот Уильям Андерсон ехал за очередной дозой кустарного кокаина в Одинадцатый. Последняя неделя которого на работе была сплошной проблемой. Его начальник, человек преклонных лет, но сумевший заработать на безбедную старость обманом, через сына, начал замечать фальсификации никудышного бухгалтера и Уильяму в кратчайшие сроки пришлось подтирать следы своего обсера. Неудачно. Никудышный клерк забыл отстегнуть купюр секретарше Наташе и та не стала скрывать секрет от привлекательного сына начальника. Уильям напился, обнюхался, напился еще сильней, а нюхать что – закончилось. Без тридцати минут третьего он сел в автомобиль.
Арфо стоял и смотрел как красная лужа крови растекается по черному асфальту. Густая и темная она больше напоминала собой растекшуюся краску. Но краска лилась не из банки, а из головы старушки по имени Надежда Яковлевна. Голубые глаза которой медленно наполнялись мутью, в глазах которой медленно пропадала жизнь. А рядом, в пустоте между скамей и стенкой остановки, лежал официант Грег Томпсон только что закончивший ночную смену в баре “86”. Его же глаза заплыли кровью и выпучились наружу, а сломанная челюсть вывернутая наизнанку растеряла все коренные зубы.
– Помоги… – прошептала Евгения смотря на Арфо.
Парень лишь лениво повернул голову и проснулся.
