Павел Сергеевич Бутяев
Племя
Дверь в квартиру Розы отворилась почти сразу после стука. Вероятно, она, так же как и Шон, ждала этого с самого утра. На пороге появилась хозяйка, окинула взглядом стоявших перед ней и сразу вышла из квартиры, закрыв дверь на ключ. Парень пересказал ей то же самое, что и Родригесу пару минут тому назад, после чего все вышли на улицу и направились куда-то в ту сторону, где находилось депо.
Людей на улице стало чуть больше, чем ночью. Большинство куда-то спешило, что было видно по их взгляду и быстрой походке. Но ночью все же этот город казался краше из-за многочисленных огней. Роза шла с абсолютно спокойным видом, словно вовсе ни о чем не думала. Обратив внимание на ее одежду и в особенности обувь, Шон понял, чем она занималась, пока ожидала “гостей”. Ее серые кроссовки теперь стали по-настоящему серые, к тому же пропала и грязь с пальто и штанов. В связи с этим Родригес ощущал себя рядом с ней немного неловко, замечая краем глаза свои рваные, коричневые от грязи штаны. Похоже, Шон нашел себе занятие на следующие дни.
– У тебя свет был? – шепнула Роза, слегка наклонив голову в сторону Шона.
– Не-а. У тебя, я так понимаю, тоже? – в ответ девушка одобрительно кивнула. – Надо будет сегодня уточнить по этому поводу.
Идущий спереди парень, похоже, либо не слышал их разговора, либо не хотел это как-то комментировать, он продолжал идти прямо, совершенно не оборачиваясь по сторонам. Наконец спустя минут десять они пришли к двухэтажному зданию. Стены были обклеены различными плакатами, объявлениями и прочими листовками. Сквозь окна можно было заметить, как по коридорам туда-сюда ходят люди, словно муравьи. Шон уже догадался, что это здание – подобие администрации, мэрии или парламента, все зависит от того, как себя называют жители и правительство: поселением, городом или государством?
Раскрыв темные деревянные двери, все оказались в широком коридоре. Двери кабинетов постоянно хлопали, из них то выходили, то входили самые разные люди. С виду это были и простые рабочие, и одетые в более деловую одежду люди, и даже несколько мужчин с толстыми подсумками и винтовкой за спиной, которые, судя по всему, являются военными. Сразу вспомнились охотники из Новоземелья, и снова то маленькое поселение не идет ни в какое сравнение с масштабами развития этого города. У Шона складывалось ощущение, что город этот очень даже густонаселенный. “Пройдемте, – парень оторвал стоявшего на месте Шона от своих размышлений. – Вам туда, – он указал на закрытую дверь в самом конце коридора, – а я пойду, у меня еще дел много”. После чего он почти что моментально скрылся за дверью одного из кабинетов.
Проходя по коридору, Роза осматривала лицо каждого проходящего рядом человека, каждую вывеску, на которых красовались имена с должностями; даже доска объявлений имелась в этом месте. Шон первый подошел к двери, два раза постучался и приоткрыл ее.
– Войдите! – раздался чей-то знакомый голос. – А! Это вы! – воскликнул Вадим, сидевший за огромным письменным столом с какими-то бумагами в руках. Он осторожно постучал ими по столу, выпрямляя их в одну стопку, и положил возле себя. – Присаживайтесь, – Вадим указал пальцем на два кресла, стоявшие рядом с окном. – Как вам наш город? Как ваши квартиры?
– Хорошо, да, все очень даже хорошо, – пробубнил скороговоркой Шон, даже позабыв о проблемах с электричеством. Что-то в Вадиме было такое, что сбивало с толку, но сложно понять, что именно вызывало такое чувство.
– Я рад! Ну что же… Думаю, приступим к делу, – он взглянул на новых жителей, слегка улыбнувшись. Шону наконец-то удалось разглядеть его лицо получше, чем ночью. Это оказался худой человек, но лицо его было даже скорее упитанное. Глаза смотрели всегда так жутко и неестественно, точно взгляд бездушного робота. Рядом на столе лежала мятая черная шляпа, которую он носит постоянно, в любую погоду и время года. – Я позвал вас сюда для процедуры, которую проходит каждый наш новый гражданин. Я просил бы вас заполнить вот эти анкеты, – он положил на край стола два тонких листа желтой бумаги, где осторожным почерком карандашом были написаны несколько вопросов, и два длинных карандаша.
Шон нерасторопно подобрал анкеты со стола, передавая одну из них Розе.
“Анкета для трудоустройства и организации жизненного пути в городе Светлоград. Просим вас ответить на каждый вопрос честно, от этого будет зависеть ваша дальнейшая занятость.
Ваша работа/образование в прошлом:
Ваш возраст:
Ваш пол:
Есть ли проблемы со здоровьем:
Ваши увлечения:”
Шону показались эти вопросы немного странными, по большей части из-за того, что задать их можно и устно, не тратя при этом бумагу. Проблемы у Родригеса начались при заполнении графы “Ваши увлечения”. Всю свою жизнь, сколько помнил, Шон только и делал, что работал, практически не отдыхая, так что он решил ответить банально и, отчасти, правдиво – “чтение”.
У Розы же возникли проблемы уже на первом пункте. По образованию она была журналисткой, но зарабатывала на писательстве, что и было ее основным увлечением и работой. Она крайне сомневалась, что Светлоград так нуждается в писателе. Но выдумать она ничего не смогла, потому и написала, как есть. “Будь, что будет”, – подумала она, глубоко вздохнув.
– Так-с, – шепнул Вадим, изучая написанное в анкетах, – вас, сударь, мы устроим в больницу. Как раз нам нужен хороший врач, ибо наша медсестра уже не справляется. А вас, – он взглянул на Розу улыбчивым взглядом, но все равно казавшимся таким страшным. Очень неловко было под этим прицелом, потому Роза отклонила голову в сторону, как бы осматривая кабинет, – хм… Можно попробовать поговорить с Котовым, Львом Ильичом. Когда пойдете обратно домой, зайдите в дом с красной крышей, там еще вывеску увидите “Открытие уже скоро”. Скажете, что я вас прислал, – Роза в ответ кивала, лишь изредка посматривая ему в глаза. Ей не хотелось спрашивать о том, кто такой Котов, она просто хотела как можно быстрее уйти. – Вас, Шон, я устрою уже сегодня, а с послезавтра вы начнете работать, наша медсестра введет вас в курс дела чуть позже. Ах да! Точно, чуть не забыл! По поводу валюты, – Родригес вопросительно взглянул на Вадима, – да, вы не ослышались, у нас имеется своя валюта. Чтобы не создавать распри из-за товаров при бартере, мы решили печатать вот такие деньги, – он достал из шкафа одну тонкую бумажку с всякими печатями, символами и ценностью, обозначенной в десять неизвестных единиц. – Это светлы – наша валюта. В среднем у нас люди зарабатывают по пятьдесят светлов, но есть, как вы понимаете, профессии тяжелее, есть проще.
– А если кто-то начнет заниматься печатанием фальшивых купюр? – возразил Родригес. – Учитывая, что все написано карандашом на обычной бумаге, это не составит трудностей.
– Ох! Мой милый друг, это невозможно. Взгляните на то, сколько здесь печатей и подписей. Подделать это просто невозможно! Печатью занимается только наш парламент.
“Ага, – воскликнул Шон в голове, – Вот, как они себя называют!”
– Так что можете не беспокоиться.
– А если сам парламент начнет выпускать фальшивые деньги в свои карманы? – парировал Шон. Вадим серьезным взглядом посмотрел на него, точно пожирая своими глазами, затем глубоко вздохнул и монотонно ответил.
– Я доверяю своим людям.
“Разве этого достаточно?” – усмехнулся в голове Шон, но на самом деле лишь одобрительно кивнул, слегка улыбнувшись.
– Еще один вопрос, – Шон осмелился и, кажется, даже вошел во вкус в этом разговоре, – почему в наших квартирах нет света? У других, насколько я понял, он есть.
– Ах… Да, возможно, мы отключили ваши квартиры от электросети из-за отсутствия в них жителей, – он улыбнулся, но глаза остались как бы по-прежнему серьезными, – я непременно поручу решить этот вопрос. А теперь, – он опустил свой взгляд в бумаги, наконец выпустив Шона и Розу из крепкого хвата этих глаз, – можете идти, займитесь поиском своих дел.
Роза почти молниеносно встала со стула, из-за чего вновь ощутила на себе пристальный взгляд Вадима, но девушка даже не повернулась, лишь шепнула прощание и вышла из кабинета. Шон встал и уже подошел к двери, как вдруг сзади его окликнул Никонов.
– Она весьма странна, Шон, – на выдохе проговорил он. – Тебе бы следовало быть с ней поосторожнее.
– Она в порядке, – совершенно спокойно ответил Шон, не повернув головы в сторону собеседника, – всего лишь нервничает.
– Нервы нужно лечить. Слышишь? Ле-чи-ть, – сказал он длинными паузами.
Шон ухмыльнулся, так и продолжая смотреть на дверь, а затем вышел, не сказав ни слова. Эти последние слова почти что вывели его из себя, он хотел было ответить Вадиму, возможно, даже накричать, но вовремя пришло осознание, что лучше не спорить, иначе он вместе с Розой вылетит отсюда на корм мутантам уже завтра.
На улице уже вовсю светило солнце, было значительно теплее, чем в прошлые дни. Шон обратил внимание на выходящий из труб некоторых зданий темный дым, медленно поднимающийся ввысь. Сами эти здания были похожи на заводы, но что в них могли делать, было большой загадкой. Да и в общем этот город – одна сплошная загадка. До сих пор в голове не укладывались все эти масштабы, возможности и… удобства. Но что было важнее всего, здесь ты чувствуешь себя с людьми, оставалось лишь понять ,насколько эти люди приятны. Пока что все представление о них складывалось из радостных встреч поезда и поведения Вадима, а это как раз две крайности. Не было ясно, со всеми ли Никонов так себя ведет или только издевки над Шоном и Розой приносят ему такое удовольствие? Вспомнились слова того парня, который, без преувеличения, восхвалял, даже обожествлял Вадима, называя его исключительно вежливо, с отчеством.
До дома оставалось не больше пятидесяти шагов, когда Роза вдруг дотронулась до плеча Шона, привлекая его внимание, и указала пальцем на массивное здание с красной черепичной, разрушенной в некоторых местах крышей, с большими, чистыми, вымытыми до блеска стеклами и огромной вывеской “Открытие уже скоро”.
– Ты собираешься зайти туда? – спросил Шон как-то недоверчиво, особенно после последних сказанных Вадимом слов. – Будешь слушаться его совету?
– А что остается делать?
“Здесь и не поспоришь”, – подумал Родригес.
– Ты пойдешь со мной? Или я одна?
– Пошли, – вздохнул Шон.
Отворив толстые металлические двери, пара оказалась в огромном помещении, напоминавшем театр. В левой стороне возвышался огромный зал с многочисленными креслами; в другой – помещение, вероятнее всего, принадлежавшее персоналу, и высокая сцена, окруженная рваными красными шторами. Возле сцены на кресле сидел пожилой человек высокого роста, но на порядок худощав. Своей бледной костлявой рукой он осторожно перелистывал страницы тетради, всматриваясь в написанное мелкими задумчивыми глазами с крайне спокойным взглядом, которые смотрелись несколько даже неправильно на его узком лице. Тонкие, словно карандашные наброски, губы иногда двигались, как бы произнося что-то. На коленях у него лежала темная круглая шляпа, которая, похоже, должна закрывать его седую, уже лысеющую голову. Оторвав свой взгляд от тетради, он посмотрел на своих посетителей сначала как-то недоверчиво, даже угрюмо, но потом, похоже, узнал их, и взгляд снова переменился на спокойно-задумчивый. Старик отложил тетрадь в сторону, осторожно встал, поправляя длинное темное пальто, и приблизился к гостям.
– День добрый, – прохрипел он, после чего немного прокашлялся. – Если я не ошибаюсь, вы вчера приехали? – он слегка улыбнулся, осматривая сначала Шона, а потом Розу, как музейные экспонаты, словно оценивая их. – Прошу вас, – он указал на два кресла для зрителей на первом ряду. Все медленно присели и мужчина продолжил. – Прошу простить, я не представился. Меня зовут Котов Лев Ильич. Ваши имена мне известны. Вчера, извиняюсь за некую грубость в этих словах, о вас говорил весь город. Ну что уж здесь удивляться? Сплетни были, есть и будут. Такова мерзость человеческой натуры. – Розу крайне поражало умение Льва говорить так грамотно, даже не останавливаясь, чтобы подыскать нужное слово, точно проговаривая заученный наизусть текст. – Так какова же цель вашего визита ко мне?
– Это у вас здесь театр или что-то вроде? – спросил Шон, осматривая зал.
– “Или что-то вроде”. Разве может быть у нас театр? Вы оглянитесь вокруг. Вот, – он словно указал на входную дверь здания, – прямо напротив у нас, знаете что? Бар, и каждый будет ходить туда, даже после открытия этого “театра”. Да и об актерах я уж не смею говорить. Думаете, у нас так много желающих? Дети в основном. Одно это хоть радует, что дети пытаются себя оздоровить культурой вместо табака и спирта. Оттого-то мы и оказались в таком мире, все винили других, политиков, военных, а сами вовсе не лучше. Это кара за все наши деяния, если более религиозно говорить. Заслужили мы нашими пороками каждое наказание. Теперь останется только доживать последние дни в ожидании Суда. А время и есть судья, сами поглядите. Простите, что-то заговорился я. Так с какой вы целью?
– Вадим (извините, забыла как по отчеству) сказал мне подойти к вам по поводу работы, – глаза у Льва будто бы загорелись, сам он как-то даже повеселел.
– Значит, вы человек культуры? Чем вы живете? Увлекаетесь?
– Я писала, довольно много. И романы, и стихи.
– Это просто замечательно! – чуть ли не воскликнул Лев. – Я тотчас же найду вам работу. Да что там искать? Вы сумеете написать пьесы? Или восстановить работы других писателей? Да что это я, конечно, сможете! – он остановился и точно замечтался на пару секунд. – Секунду, вы же иностранка? Я не ошибаюсь?
– Я англичанка, – тихо, сквозь улыбку, вызванную такой реакцией Льва, ответила Роза.
– Замечательно, вы же наверняка сможете перевести какие-то ваши театральные выступления и произведения. А может, вы сможете и обучить многих языку. Да, – протянул он, – вы точно поможете мне с оздоровлением общества. Вас точно сам ангел ко мне послал, – Лев снова подскочил с кресла, на этот раз куда активнее и живее, чем ранее, он начал расхаживать взад-вперед. Наконец остановившись, он вновь заговорил, хоть и голос его постепенно начал садиться. – Я приглашаю вас сегодня вечером ко мне домой. Вас тоже, господин. Поговорим по поводу вас, поскольку я в вас увидел гораздо большее, чем просто пара новых голодных ртов и рабочих рук. А теперь не смею вас более задерживать, – он пожал руки с таким жаром, что чуть не сломал ладони своей тощей, холодной рукой, дал свой адрес, назначил время и вновь сел просматривать тетрадь с еще более воодушевленным видом.
Выйдя на улицу, Роза обсудила с Шоном поведение, манеру речи и интересы Льва, при этом назвав его “странным гением”. Возможно, это описание идеально подходит Котову. При всей своей образованности, даже неком добродушии, он ведет себя так, как не свойственно простому адекватному человеку.
Зайдя в подъезд, Шон краем глаза заметил выходящую из квартиры сбоку от него темноволосую женщину, несущую в руках два больших пластмассовых ведра. На вид ей было лет тридцать-сорок, смотрелась она просто, даже казалось, будто сейчас ее мысли ничто не тревожит. Взглянув большими глазами на Шона, она поздоровалась, слегка кивнув головой, и спешно вышла из подъезда, громыхнув дверью. Родригесу в конце концов пришло в голову, что она шла за водой, которую, вероятно, добывают где-то неподалеку. Задумавшись над всем этим, он даже не заметил, как Роза взяла его за руку и затащила в свою квартиру.
Пахло здесь, на удивление, гораздо приятнее, чем в других местах. Аромат духов и старой мебели так дивно смешался, создав совершенно новый оттенок запаха. Нельзя сказать, что Шону этот аромат безумно понравился (возможно, даже наоборот), но почему-то хотелось вдыхать его снова и снова. Это влечение к странному всегда преследует человека. Постоянно хочется ощущать что-либо необычное: хоть приятное, хоть скверное; главное – чтобы это нечто заставляло тебя испытать это еще раз. А со временем такие запахи и вкусы перерастают в воспоминания, и когда в следующий раз снова придется столкнуться с ними, они перенесут тебя на года в прошлое, на километры в другие места, где не бывал уже так долго.
Да и на саму Розу Шон обратил внимание только сейчас. Перед тем как снова войти в подъезд с улицы, Родригес простоял на заднем дворе где-то полчаса, пока Роза чем-то занималась у себя. Сейчас перед ним стояла как будто другая девушка: ее светлые волосы приобрели еще более яркий, серый оттенок, но влажность все еще покрывала ее локоны, грязь с рук и лица полностью исчезла, и Шон наконец-то смог лицезреть ее гладкую, бледно-розовую, как ранний рассвет, кожу. Приоделась она в свою обыденную одежду, за исключением того, что ее пальто аккуратно висело на спинке кухонного стула, а не надето на Розе, как обычно. Сейчас она укуталась в черную толстовку с рисунком городского пейзажа на спине, которая прикрывала ее руки так, что лишь тоненькие пальцы слегка проглядывались из-за мешковатых рукавов. Пахло от нее, кажется, мятой. Шон догадался, что это запах мыла, небольшой кусочек которого лежит и в его квартире.
Девушка присела на кресло в гостиной, усадив Шона напротив. Родригес осмотрелся: эта комната была побольше, чем у него, да и выглядела новее. “Как несправедливо!” – посмеялся он в голове, а улыбка так и проявилась на его лице, но Роза не обратила на это внимание, а все пыталась открыть заевший шкафчик в столике, находившийся между креслами. Наконец, когда тугой замок поддался, девушка достала из шкафчика шахматную доску из светлого дерева. Роза хитро улыбнулась, помахав доской прямо перед Шоном, отчего фигуры внутри сильно загромыхали.
– Сыграем? – спросила девушка. – Ты умеешь?
– Да, вроде бы, – не успел еще ответить Родригес, как Роза уже раскрыла доску и стала поочередно размещать фигуры. – А я нашел у себя карты.
– Готова поспорить, все, что ты можешь с ними сделать – построить парочку пирамидок, – рассмеялась девушка, словно зная, чем Шон занимался утром.
Родригес знал правила шахмат, одно время пытался научиться в них играть. Конечно, о том, чтобы стать настоящим гроссмейстером, он и не мог мечтать, но побеждать простых любителей ему хотелось. Но именно сейчас, почему-то, Шон точно забыл правила этой игры, забылось все, что он учил несколько лет назад, словно это было во сне. В голове крутились всякие громкие названия, вроде “Берлинской защиты” или “Английского начала”, но что означает все это? “Хоть бы не забыть, как ходят фигуры”, – надеялся на одно Шон.
Предчувствуя, что играет против соперника ниже классом, Роза развернула доску белыми фигурами к Родригесу.
– Ходи, – тихо сказала она, заглянув Шону в глаза, после чего тот неловко передвинул пешку.
– У тебя есть вода? – спросил Родригес, ожидая хода Розы. – Я вижу, ты совсем чистая, да и одежда…
– Одежду я вымыла еще ночью из своей бутылки с водой, – перебила Роза, не отрывая глаз от доски. – А за водой можно сходить в соседнее здание. Ее там раздают. А ты разве не в курсе? – удивленно спросила девушка. Шон лишь покачал головой и ввел в бой своего коня.
– Я не знаю, чего ожидать от этого всего, от города, от жителей. Ты пойдешь сегодня ко Льву?
– Я думала, МЫ пойдем сегодня к нему, – ответила Роза, твердо поставив слона в центр доски. – Он нормальный человек, тем более образованный. Почему нет?
– И не ты ли называла его странным?
– Гением! Я сказала, что он странный гений.
Шон посмеялся, в очередной раз бессмысленно передвинув фигуру. Он пытался делать вид, что контролирует ситуацию и действует по своему четко запланированному плану, но получалось у него это не очень. Роза схватила двумя руками короля и ладью, вдруг поменяв их местами. Шон посмотрел на нее вопросительно, даже отчасти возмущенно, словно прямо сейчас она его оскорбила или нарушила правила игры, а может, сказала некий полный абсурд. Роза поймала на себя этот взгляд и совершенно спокойно, даже слегка ухмыляясь, ответила:
– Рокировка.
– Эх… – вздохнул Шон. – Я уже совсем все позабыл, – и вновь переставил фигуру, совсем не понимая смысла. Роза кончиками пальцев взяла ферзя и поставила прямо перед королем Шона, объявив мат.
– Все. Ты проиграл, – улыбнулась она.
– Неудивительно, – посмеялся в ответ Шон. – Ладно, игрок в шахматы из меня никакой.
Роза рассмеялась, убирая гремящую фигурками доску в шкафчик. Родригес обратил внимание на огромную вазу, стоящую в углу гостиной. Его накрыли воспоминания о первом дне в этих местах, о его встрече с Розой.
– Помню я одну вазу, – проговорил с широкой, оголяющей зубы улыбкой Шон, указывая на вазу. Роза сначала не поняла, о чем идет речь, а потом закрыла глаза и так же залилась смехом.
Так, в воспоминаниях о прошлом, как радостных, так и не очень, прошел весь день, пока солнце полностью не скрылось за горизонтом. Нужно было идти ко Льву, а жил он всего в сотне метров отсюда.
В числе прочих воспоминаний и тем для разговоров был также вопрос неудачного поиска коллеги Шона. Сам Родригес казался очень потерянным, когда речь заходила об этом. В первые секунды обнаружения Орлова мысли были только о нем – такой вот он странный человек, даже жуткий, ему удалось точно проникнуть в разум. Шон никогда не забудет это чувство, когда по всему телу волной разливается холод, перед глазами легкой дымкой встает туман, а в голове только мысли о спасении. Но, как отметил сам Родригес, отчаяние так же быстро покинуло его, как и появилось. Скорее всего, повлияло на то их прибытие в этот город. Светлоград должен стать для них новым домом, хотя бы из-за того, что больше им идти некуда.
Свернув с основной дороги на узкую самодельную тропу, по краям которой проходил небольшой ров, о предназначении которого оставалось только догадываться, в глаза сразу же бросился двухэтажный дом, огражденный высоким каменным забором с парой фонарей на каждом углу. Тропа обрывалась прямо перед широкими железными воротами, слегка приоткрытыми так, что сквозь них слегка просачивался свет еще одного уличного фонаря. Сам двор оказался не очень богатым: к дому вела редкая каменная дорожка, сзади виднелась небольшая пристройка, вроде сарая, а по обеим сторонам росли пару берез, длинные ветви которых касались крыши еще не осыпавшейся до конца листвой. Дом был сделан из коричневого и белого кирпича, с высокой черепичной крышей. Фундамент оказался довольно высоким, так что спереди к дому вела лестница с узкими, испачканными в грязь ступеньками.
Приоткрыв тяжелую дверь, в дом сначала вошла Роза, а сразу же за ней, чтобы не впускать холод, в помещение занырнул Шон. Лица сразу же загорелись от тепла, онемевшие пальцы наполнились кровью, отчего их движения стали такими плавными. Из дальней комнаты, которую отделял от прихожей длинный коридор, доносился треск камина. Преодолев темный коридор, Роза увидела Льва, мирно сидящего за книгой прямо возле камина. Увидав своих гостей, он слегка улыбнулся, отложив книгу на край стола, и медленно приподнялся.
– Рад, что вы соизволили прийти, – медленно проговорил он, слегка кивая головой в сторону каждого. – Прошу, присаживайтесь. – кресла в его доме оказались настолько мягкими, что, сев в них, тело мгновенно утопало. – Как вам город? Освоились?
– Еще нет, но нам уже все нравится – моментально ответила Роза, подперев голову своей рукой.
– А с Вадимом-то Александровичем уже познакомились? – спросил Лев, и в его голосе в этот момент слышалась капля иронии или даже презрения.
– Да, – тихо и медленно говорила Роза, растерявшись из-за такого голоса Льва.
– И каким вам показался этот человек?
– Странный и жуткий – ответил Шон, всматриваясь в горящие палки в камине. – От одного его взгляда плохо становится. А как заговорит о чем, так всегда таким голосом, словно смертный приговор назначает.
– Вы его презираете?
– Нет, конечно, нет! – вскрикнула Роза, сильно переживая насчет их репутаций в городе.
– Да, – твёрдо сказал Шон, из-за чего почувствовал на себе уже второй недовольный взгляд Розы за сутки. – То есть я имею в виду, нет. Ну, вообще, он мне не нравится, но я его не сказать, что презираю. Я, скорее… хотел сказать… Эх, – вздохнул он, запутавшись в речи, – к черту!
– Вам не стоит бояться правды. Смело можете говорить правду о нем. Я сам, хочу вам сказать, не люблю этого человека. С некоторых пор он даже стал мне противен. Но я не думаю, что вам будет интересно слушать это.
– Я бы с удовольствием послушал, – возразил Родригес и, как бы извинившись, взглянул на Розу.
– До начала этого конца света большая часть нашего города жила в санатории, что километрах в десяти отсюда. Как все началось, эти люди во главе с Вадимом отправились в город. "Ну да пусть, – думал тогда я, – для многих из них этот город и есть родной дом". Да жаль, что не так все обернулось. Тех, кто жил здесь, поперли из своих же домов. Как собак на улицу выгнали. Представляете? Кого на станцию устроили ток вырабатывать, кого военными устроили, да если бы военными были – то еще неплохо, а то на деле мясо пушечное, не более, чтобы мародеров подавлять с мутантами. Мне повезло еще, что я в своем доме остался. Он-то, Вадим, думает, я ему благодарен за это, что жизнь отдам за него. Ни за каким чертом он мне не сдался! Пусть забирает хоть дом, хоть копейку последнюю! Мне осталось и так немного, болею я, а он своими словами мне ещё больнее делает. Говорит, мол, занятия мои "неблагодарные", что все, видите ли, работают, а я бездельничаю. Культура для него – безделье! Фу! – воскликнул Лев, повернув голову к камину. – Мерзость! Оттого нам и дано все вот это, что разучились мы жить, так надо бы нас уничтожить… Ну вы можете себе представить, Роза, Шон! Эта гнида делает все возможное, чтобы все мои старания, которые я приложил еще смолоду, канули в небытие! Он уничтожит все воспоминания об этом, сделает из людей безмозглую рабочую силу. До чего же это все глупо!
– А разве этот театр открывается не на полученные от Вадима средства? – поинтересовался Шон, слегка наклонив голову набок. – Да и новых рабочих, извините, актеров он вам тоже приглашает. Как-то непохоже, что он уничтожает вас.
– Да, скорое открытие театра – его заслуга, но моя инициатива. Хочу, тем не менее, рассказать вам то, что до сего момента держал в себе, как тайну. Я не знаю, почему Никонов не стал отбирать у меня дом и такую работу, когда он со своей бандой заявились сюда, но прекрасно знаю, что в скором времени он собирается это сделать. Его мнение таково, что работой считается только то, что материально обеспечивает человека, потому-то, если вы обратите внимание, в душе Вадим совершенно пустой. Что же касаемо театра: этим он хочет лишь испортить мою репутацию, окончательно уничтожить доверие людей ко мне. Вы посудите сами: стройматериалы шли в театр, рабочие туда же, куча времени, и вдруг на выходе ноль отдачи! Люди же сразу меня возненавидят за такое. А то, как сделать нулевую отдачу, Вадим понял сразу, на всякие хитрости он умен. Любого, кто захочет стать актером в театре, а таковых были единицы, Никонов заставлял работать в другом месте. Вот так и произошло, что на открытие театра в нем не будет никого, кроме меня и пары детей. Ох, извините, и вас, Роза, если вы захотите устроиться ко мне. Вот только это для меня такая же загадка: для чего он вдруг решил послать вас? Неужели он хочет вам как-то насолить? В любом случае будьте осторожны.
Как только речь Льва закончилась, в комнате стало очень тихо, только камин слегка потрескивал. Роза сидела с очень озадаченным лицом, она боялась соглашаться с мнением Льва, опасаясь того, что он может оказаться “шпионом” от Вадима, и в то же время ей было неприятно молчать, ведь в душе она была полностью согласна со всем сказанным. Но больше этого девушку охватывал страх снова оказаться на улице, в холоде и перед мутантами, особенно после того, как им выпал такой шанс сохранить свои жизни. Шон не мог сказать ни слова, и даже не из-за того, что был шокирован речью Льва, а, скорее, потому что нечего было говорить. Он так же, как и Роза, сомневался в своем доверии. Заметив такие лица гостей, Лев прокашлялся и сказал:
– Вы мне вовсе не известны, но я вам рассказал уже слишком много. Мне не знать ваших намерений, я вполне могу предположить, что сам Вадим послал вас, чтобы собрать неопровержимые доказательства моей измены Светлограду. Но мне уже не страшно. Во-первых, я готов принять судьбу, терять больше нечего. А во-вторых, вы показались мне другими, и я подумал, что вам можно доверять. Может быть, я ошибся, это уже только вам самим знать, – когда Лев снова замолчал, Шон отвернул голову и незаметно ухмыльнулся.
– Допустим, – начал Родригес, продолжая еле заметно улыбаться, – мы вам верим и вас поддерживаем, Лев Ильич. Но как отнесется к этому Никонов, если вдруг узнает? Вы что-то говорили об “измене”.
– Видите ли, Шон, Вадим устроил здесь самое настоящее государство, в современных, конечно, масштабах, и не мог оставить свою страну без свода законов. А законодатель из него, честно скажу, посредственный. Вот один из пунктов его – “Государственная измена”. Вы люди умные, вам, думаю, не стоит объяснять смысл этих слов. А наказание у него простое – казнь.
Родригес вспомнил момент казни одного из жителей Новоземелья, о вине которого ему не было ничего известно, но, скорее всего, то было какое-то настоящее преступление. Да и Новоземелье всегда находилось в надежных руках. Изначально они были под надежной опекой сильного лидера – Федора, а потом перешли в руки молодого, но мудрого Березина.
– Да и пускай! Знаете, может, скоро ни нас, ни его не будет, – внезапно продолжил Лев. – Что суждено, то и свершится. О всем судят только там, – он указал взглядом наверх.
– Вы говорите, как священник какой-то, – заметил Шон. – А тут религия, случаем, не под запретом? Я ничему бы не удивился.
– Тут и ответить не могу ничего. Вот посмотрите, – Лев указал рукой на дальнюю стену, на которой висел толстый деревянный крест и несколько икон, покрытых мутным стеклом. – Вроде бы мне никто не запрещает это у себя держать. Но это с одной стороны. А с другой, – он подошел к большой, заполненной книгами полке, достал оттуда тонкую книжонку, больше походившую на брошюру, и передал Родригесу. – Это писал я. Вернее, писалось это моими руками со слов Вадима. Прочтите вот здесь.
“Главное, что дал нам Бог, – есть труд, возможность трудиться, которая из обыкновенной нужды превратилась в настоящий досуг и счастье. Ведь одна из главных заповедей христианства гласит: “Трудись – и будешь услышан Богом, а коли забудешь труд – сам будешь забыт”. Это и есть главная заповедь, соблюдая которую, вас не будет поглощать грех…”