Павел Сергеевич Бутяев
Племя
Все подбежали к дверям гаража. За ними громовыми раскатами гремели перевернутые шкафы, трещали деревянные обломки, звенел металл – настоящая граница ада, полная воинственной канонады. За этой стеной расположен совсем иной мир, там велась борьба за будущее, будущее без человечества.
Вцепившись в ручку двери и крепко сожмав в руке пистолет, Шон начал медленно открывать дверь, которая издала громкий звонкий скрип. От мощного удара Родригеса отбросило на несколько метров назад. Зверь набросился на дверь, чуть не сорвав ее с петель. Издав хриплый вопль, мутант бросился на своих жертв. Шон пытался нащупать в темноте улицы свое оружие, он нервно водил руками по холодному асфальту, но пистолет точно испарился, ладони онемели, глаза совсем залились безжизненной тьмою и лишь звуки помогали осознать реальность. Мутант сделал два больших шага, оттолкнулся ногами от земли и упал прямо перед Розой, взмахнув гигантской лапой пред ее лицом. Раздался крик. Пронзительный стон. Родригес видел все лишь краем глаза. Наконец, в его руке оказалось оружие, он направил его в сторону зверя, дрожа от ужаса, молясь о том, что все это ему лишь кажется. Выстрел. Драугр пошатнулся и выпустил из своей хватки девушку, которая сразу же рухнула на землю. Шон выстрелил еще, руки его дрожали, но почти каждый выстрел поражал цель. Опустошив магазин в уже падающего мутанта, Родригес отбросил пистолет в сторону и подбежал к лежащей на земле Розе.
Столь милое, прелестное создание… И как же смеет жизнь так жестоко с нею обходиться? Шон приложил ледяную руку к ее бледному лицу, гладил растрепанные волосы, так сильно сжимал эти маленькие ладони. Он смотрел в ее глаза, пустые глаза. Нет, не может быть, это же все еще она, это ее серые, красивые глаза, но почему же в них больше нет той искры, куда исчезла жизнь в их глубинах? Истекая кровью, со лба и до груди спускалась смертельная рана. Коготь зверя сотворил страшное: он не просто убил человека, он сумел еще и истязать живую душу. Шон все еще держал ее ладони, прижимал ее окровавленную голову к себе, целуя и все пытаясь увидеть в ней жизнь. Но все было тщетно.
– Шон, – тихо позвал его Кирилл, дотронувшись до плеча. Шон молчал. Он словно и не слышал больше никого, он пытался уловить стук любимого сердца. – Шон. Она умерла.
– Нет! – воскликнул Родригес и принялся еще горячее обнимать Розу. – Нет! Ей нужно помочь! Ей… ей нужно… – Шон упал лицом на ее истерзанную грудь и зарыдал. Слезы лились по его щекам, смешиваясь с молодой кровью. Луна мягким, еле заметным светом освещала ее лицо, по-прежнему такое красивое и светлое. Она навечно осталась собой, она умерла собой, она – Роза.
Глава 10
Ее похоронили на рассвете. Бледно-розовые лучи солнца падали на молодое, мертвенно-бледное тело в тот момент, когда его укрывали в толстое одеяло и опускали в холодную, твердую землю. Шон с трудом воткнул хлипкий деревянный крест в замерший грунт и снова упал на колени. Больше не было сил кричать, плакать и говорить. Больше не было желания двигаться вперед, искать счастливое будущее. Больше не было света, жизнь погрузилась во мрак. Больше не было и самой жизни, осталось лишь гнилое,, унылое существование.
С неба, кружась в причудливом танце, сыпались снежинки, покрывая собою все вокруг. Шон поднял голову к небу, и его лицо защекотали мягкие белые хлопья. “Первый снег. А ее нет, – измученно шептал внутренний голос. – У нее скоро день рождения. Я больше ее не поздравлю, я больше ее не увижу”.
Весь оставшийся день Шон пролежал в кровати, справляясь с жаром и головокружением. Каждая конечность, каждая часть его тела точно омертвела, он не чувствовал ничего. Но стоило ему закрыть глаза на секунду, и являлась она, с полным счастья лицом, с той улыбкой, в которой было столько веры и надежды на будущее. Не выдержав, Родригес поднялся с постели и, хромая из-за онемевших ног, подошел к окну, как делал каждый день. Полные улицы снега, огромные сугробы, ледяные горы. Ночь покрывала город, охватывала его своими черными крыльями. Шон присел на стул возле окна, подперев руками голову, и просто смотрел в пустоту улиц, на снег, на дома, на небо – куда-угодно, лишь бы не закрывать глаза, лишь бы не видеть потерянного.
Уже светало. Шон все не сводил влажных глаз своих с окна. Ему вспомнились каждые секунды, прожитые вместе, каждый их шаг. Почему же все случилось так? Пройдя такой долгий и сложный путь, преодолев все, она вдруг ушла, навсегда.
В дверь постучали и Родригес открыл, даже не посмотрев в глазок. Кирилл неуверенно вошел в квартиру, разделся и сел в кресло напротив Шона. Он пытался рассмотреть Родригеса, увидеть, насколько все плохо, но его взгляд был так пуст, что невозможно понять его чувства, о них можно лишь догадываться.
– Ты как? – спросил Кирилл с сочувствующим видом.
– Нормально, – пробормотал Шон, не переводя взгляда.
– Прости, я, наверное, не вовремя с этим, но… Я сделал приемник, о котором ты просил. В общем, он действительно поймал хороший сигнал, у меня даже получилось определить его источник, – Кирилл достал из кармана свернутую карту, – вот, где-то здесь, – указал он пальцем на населенный пункт, отмеченный жирной точкой.
Шон взял карту и осмотрел ее. И прежние мысли все не могли его покинуть, даже сейчас. Он осматривал все эти места: города, деревни, дороги – и все вспоминал о том, через что он прошел вместе с Розой, чего только не было на их сложном пути, и они сумели преодолеть все. Приглядевшись к карте, Родригес понял, что отмеченное Кириллом место очень сильно похоже на то, откуда Шон с Розой прибыли в Светлоград. Да, не было сомнений, это именно тот самый город, его окрестности. Но разве это что-нибудь дает? Чтобы узнать хоть что-то, нужно отправляться в путь, только так откроется эта тайна, только так она позволит взглянуть на себя. Но есть ли смысл во всем этом? Есть ли смысл бороться за жизнь, если эта жизнь без нее? Есть. Ведь она хотела бы именно этого. Она следовала все это время за Шоном, помогала ему, переживала и радовалась вместе с ним, и нельзя убить все плоды их совместных стараний, особенно после случившегося.
– Спасибо, – ответил Шон. – Я зайду к тебе позже.
Кирилл спешно покинул квартиру, оставив Родригеса в одиночестве. Одиночество. Как же много и мало в этом слове. Пустота и в то же время богатство, но самое омерзительное богатство, какое можно себе представить.
Послышался стук в окно. Частые удары, от которых дребезжали стекла, порой приостанавливались, а затем разрастались с еще большим жаром. Крохотная желтогрудая синица маленькими, но шустрыми шажками перемещалась под окном. Уже через мгновение это милейшее создание, раскрыв маленькие крылья, улетело. Каким прекрасным оно было и как быстро оно ушло. Почему все снова так?
Пробравшись через душные, переполненные людьми, запахом пота и перегара коридоры, Шон попал в кабинет Вадима, плотно, но осторожно закрыв дверь за собой. Вадим, который, кажется, был в курсе всего произошедшего, принял Шона на удивление хорошо, даже по-дружески, встретив его теплым, сочувствующим взглядом. А казалось, будто его глаза вовсе и не могут быть такими. Родригес бросил на стол толстый блокнот и пустым, совершенно бесцветным голосом начал:
– Вот все открытия. Получилось даже больше, чем предполагалось.
– Признаться, – отвечал Вадим, пролистывая страницу за страницей, лишь мельком пробегая по ним взглядом, – я удивлен. Уверен, здесь есть что-то стоящее.
– Иначе я сюда бы не приходил.
– Да, зная ваше упорство, я охотно верю в это. Ну что же, – Вадим поднялся с кресла, протянув Шону руку, – поздравляю вас с новой должностью. Я надеюсь, мы больше не будем держать зла друг на друга?
– Надеюсь.
Вадиму становилось слегка не по себе, когда он слушал такую безэмоциональную речь Родригеса. Он ожидал, что потеря Розы станет для Шона большим испытанием, горем, но не настолько.
– Сразу перейду к делу, – заполнил неловкую тишину Шон. – Мне нужен поезд. Он сможет отвезти меня туда, откуда привез?
– Что? – удивился и даже немного сконфузился от такого странного и неожиданного вопроса Вадим. – Может, но я не понимаю… Ты хочешь уехать туда? Зачем?
Шон кратко изложил свои опыты, в особенности те, что были связаны с радиочастотами, показал карту с, предположительно, источником этих сигналов и вновь повторил свою просьбу.
– Ну… я не могу возразить, свое слово приходится держать. И когда ты хочешь отправиться туда?
– Как можно быстрее, при первой же возможности. Хоть сегодня.
– Я думаю, если так нужно, то мы отправим поезд и сегодня. Да, Шон, у меня еще один вопрос: мне оповестить сотрудников центра об их увольнении?
– Нет, – ответил Родригес и поймал на себе озадаченный взгляд Вадима, – нет, все равно им недолго меня терпеть.
– Даже так, – задумчиво пробормотал глава поселения, несколько изменившись в лице.
Шон пожал ему руку и только дотронулся до двери, как Вадим неожиданно позвал его:
– Шон, – его сочувствующие глаза встретились с пустым и безжизненным взором Родригеса, – соболезную.
Ничего не ответив, Родригес вышел из кабинета, направившись к Кириллу.
В квартире пахло пряностями, жареным мясом и какой-то необычной фруктовой приправой, которой так много на местном рынке. Кирилл поставил две полные тарелки на стол и присел напротив Шона. Пока Кирилл с аппетитом бросал в рот куски жесткого мяса, Родригес уныло посматривал на еду, дотрагиваясь кончиками пальцев до вилки. Заметив состояние своего друга, Кирилл потянулся к верхнему шкафу на кухне, открывающемуся с некоторым усилием, и достал оттуда небольшую стеклянную бутылку и два стакана. Поставив один из них перед Шоном, он до краев наполнил его прозрачной жидкостью.
– Должно помочь, – посоветовал Кирилл, вновь усаживаясь за стол.
Родригес косо поглядывал на стакан, который точно надоедливое насекомое мешался перед глазами. Что-то внутри, какой-то тихий голос или даже, скорее, инстинкт подталкивали взять стакан в руки и сделать один горячий глоток. Но другой голос, голос сознания, оказался полон решимости.
– Нет, – ответил Шон, который не привык запивать каждую проблему, ища выход из ситуации под кривым, нездоровым взглядом. Да и Роза была бы против. За то она и полюбила Шона, что тот не был таким, как все остальные, он не пытался сбежать от проблем, а встречал их гордо и открыто.
– Так значит, выезжаем уже сегодня? – опустошив рюмку, спрашивал Кирилл.
– Да, поезд уходит вечером. С нами поедет еще один солдат и ученый.
– Ясно, – Кирилл отвечал просто и старался не задавать Шону вопросов, слыша его мрачный голос. В таком состоянии его могут погубить даже слова, сказанные не так, как следует, потому лучше оставить его в покое, дать ему уединиться со своими мыслями, с самим собой.
Шон медленно шагал по засыпанной снегом тропе городского парка. Ледяные частицы заполняли воздух, порхали в нем, словно птицы, и медленно падали на землю. Обнаженные деревья окружали дорогу, прикрывали ее заснеженными ветвями. Родригес смахнул снег с деревянной скамейки и присел на влажную поверхность. Холод щекотал его лицо, покалывал за голые ладони. А он сидел неподвижно, позабыв о боли и холоде. Он сидел там, где пару дней назад был согрет теплом, там, где, казалось, его счастье только начиналось, только стало переливаться новыми красками, ярким цветом надежды. Он слышал ее голос, она шептала ему:
– Осталось немного, – голос ее вновь звучал так ласково, играл звенящими, ласкающими слух нотками, – потерпи, пожалуйста.
– Как? – воскликнул он. – Я потерял все, что было у меня! Потеряв тебя, я лишился не только любви, душевной близости, я стал бессилен. Все, что я сумел сделать, все благодаря тебе. Понимаешь, кто-то умеет быть таким самостоятельным, добиваться всего единолично, а я – полная противоположность, и не знаю, хорошо это или плохо. Я никто без тебя. Я стал никчемным и потерянным.
– Нет, ты по-прежнему остаешься собой, и лишь печаль хочет осквернить тебя, но ты должен собраться с собой.
Она замолчала. А она ли это была? Этот голос, звучащий в голове, пытающийся воскресить надежду, он принадлежит ей?
– Ты справишься, – сказала она напоследок, испарившись в чертогах разума. И Шон вновь остался один. И лишь колючий мороз касался его лица, крепко обнимал его за плечи.
Коридоры больницы опустели. Давящие белые стены сводили с ума. Лишь из некоторых палат раздавались тихие стоны или похрапывания. Шон открыл дверь той самой комнаты для отдыха. Стол, на котором по-прежнему стояли несколько пустых кружек, чуть дальше от него – диван и кресло, расположенное прямо возле окна, где она, как часто это бывало, сидела и рассматривала все, на что падал взгляд из окна. А теперь там никого. Но нет, Шон видел ее так ясно, как и всегда. Вот же она, сидит, скрестив ноги, и глаза ее, точно две серые жемчужины, слегка поблескивали, а лицо приобретало такой милый и задумчивый взгляд – столь ярка эта женственная красота, идеал, коего еще не приходилось встречать. И вот она поворачивает свою голову, а локоны ее светло-серых волос непослушно падали ей на лицо. Роза смотрела на Шона, так ласково и заботливо. Тот взгляд, который он так ценил, вновь открылся ему и, возможно, был даже краше прежнего.
– Лишь ты способен на такие великие поступки, – звучал тихий любимый голос, – и ты не должен останавливаться. Даже когда ситуация будет казаться безвыходной, когда тебя окружит голодная толпа врагов, когда все твои силы будут на исходе, ты все равно найдешь выход, пускай и не тот, который хотел.
– Я… я просто хочу вернуться назад, – шептал Шон слабым голосом, еле различимым даже в полной тишине.
– С кем ты разговариваешь? – послышался молодой женский голос. Родригес испуганно обернулся и увидел незаметно вошедшую в комнату Веронику. Собрав руки в замок и поглядывая зеленоватыми глазами на Шона, она смущенно стояла возле двери, изредка дотрагиваясь рукой до своего веснушчатого лица.
– Да так… – бормотал Родригес, вновь взглянув на кресло, пустое, где никто уже не сидел, не глядел так мило и улыбчиво, где рассеялись очередные частицы воспоминаний, – ни с кем.
Вероника подошла к Шону и с дружеским сочувствием положила легкую руку на его плечо.
– Мне правда жаль, Шон. Если тебе что-нибудь нужно, можешь обращаться ко мне, я всегда помогу.
– Спасибо, – кивнул Родригес и, попрощавшись, вышел на улицу, где солнце уже пряталось за горизонт.
На вокзале собрались люди. Радостно и с восхищением осматривали они поезд, который вот-вот отправится. Никто из них не знает, куда он держит свой путь, да и мало кого это интересует. Некоторые, заприметив в кабине машиниста, улыбчиво махали ему руками, а кто-то даже принялся завывать всякие песни. Люди смотрят на жизнь с огромною надеждой, принимают ее, благодарят, и потому они счастливы. И пусть некоторым из них пришлось нелегко, но они принимают беду и делают все возможное, чтобы продолжать жить. Так они и добиваются этих улыбок, которые между тем кажутся Шону такими неуместными. Он смотрел на эти лица и даже обижался, он не мог понять, как они могут смеяться, петь песни, когда все такое мрачное, когда жизнь потеряла последнюю каплю счастья. Но эти жизни совершенно другие, их счастье другое, у кого-то оно еще живет, у других погибло давным-давно, а иные и вовсе его никогда не видели. И бывает иногда так, что последним в этой жизни бывает куда проще.
Шон уселся за стол в одном из вагонов, напротив расположился Кирилл. Поезд начал трогаться, издавать рев и свист, застучали колеса, загрохотали металлические конструкции. Город медленно скрывался во тьме, уходя куда-то вдаль, и одни только желтоватые уличные фонари озаряли его. И как же приятно здесь жилось. Как много здесь было счастья, как много обид, зла, споров, дружбы, любви и надежд. Здесь была жизнь, самая настоящая, она так сильно старалась быть похожей на ту, что люди потеряли. Шон, рассматривая уходящий в ночь город, наконец улыбнулся, а в голове крутилось одно лишь слово: “Спасибо”. Кто знает, кому оно было адресовано, может быть городу, может его жителям, может Розе, а может кому-то еще, чему-то несуществующему или какой-то сверхъестественной силе, которая шептала где-то в голове: “Больше ты не вернешься сюда”.
Потирая глаза после сна, Шон поднялся с сиденья и направился к выходу. Поезд остановился в небольшом лесу с огромными сугробами, в которых утопали ноги. Миновав худые заснеженные березы, Родригес вместе со своей командой вышли на холм, с которого открывался хороший вид на ближайшие поселения. Довольно далеко раскинулся город. То самое место, где Шон с Розой убегали от собак в школе, где искали они подсказки из стиха и встретились с Орловым. Немного дальше виднелся лес, в котором на них напали рыбы, когда они перебирались через реку, а подальше – деревни, маленькие и многочисленные.
Кирилл достал из сумки прибор, выполнил целую комбинацию из нажатий по различным кнопкам, и устройство заработало, издавая электрический гул и треск. Расположенный в центре дисплей замигал и отображал всякие числовые значения, не говорившие Шону ровным счетом ничего. Родригес взглянул на Кирилла, как бы спрашивая о работе прибора.
– Уже недалеко, нужно идти в том направлении, – ответил он, указывая рукой в сторону маленькой деревушки, расположенной от них буквально в нескольких сотнях метров.
Снег хрустел под ногами, ноги утопали в безграничном ледяном океане, проваливались порой так глубоко, что пришлось чуть ли не плавать по снегу.
– Что там может быть? – спросил Кирилл, надеясь получить хоть какой-нибудь ответ.
– Не знаю, но, я уверен, там именно то, что я ищу все это время.
– Надеюсь, – отчаянно прозвучал голос Кирилла, и тот, опустив голову, продолжил пробираться через сугробы.
Где-то через час они достигли своей цели. Находясь перед огромным двухэтажным домом, прибор бешено затарахтел, шипел и вдруг неожиданно отключился. Кирилл попытался вновь включить его, бил кулаком по корпусу, но тот не поддавался.
– Все, – подытожил он, – сдох. Но, я думаю, нам сюда.
Шон повернулся к сопровождавшим их солдату и учеными. Испуганными глазами смотрели они то на Родригеса, то на потрепанный дом, от одного вида которого внутри все сжималось, словно он был олицетворением всего земного ужаса.
– Оставайтесь здесь, – скомандовал Шон, заряжая пистолет.
Щелкнул предохранитель, палец мягко лег на спусковой крючок, а рука потянулась к двери, с трудом открыв ее, ибо та совсем утонула в снегу.
И снова этот запах, такой отвратительный, но знакомый. Может, так пахнет смерть, страх или страдания. Темные доски трещали под ногами, озвучивая каждый шаг, точно предупреждая своих хозяев о незваных гостях. В каждой комнате горели свечи. Воск капал на пол, моментально застывая на нем. Но пустота. Никого. Шон поднялся на второй этаж и медленно приоткрыл одну из дверей с нарисованным на ней символом причудливой буквы “П”, который уже приходилось видеть ранее, направляя туда дуло своего оружия.
– Мы снова встретились, – зазвучал глубокий голос. Величественно расположившись в кресле, постукивал пальцами по коленям Орлов. Снова эти большие, круглые глаза, толстые, пухлые губы, растянутые в хитрой, надменной улыбке. – Знаешь, я не разочаровался в тебе. Ты доказал всем свою силу, свой ум. Я прекрасно знал, что ты найдешь меня, я даже знал, когда ты это сделаешь. Потому как, Шон, ты хоть и умный человек, но я – я не человек, я нечто большее, я всегда на несколько шагов впереди. Ведь ты же помнишь?
– Я помню лишь то, что ты чокнутый, больной на всю голову. Почему я снова вижу тебя перед своими глазами?
– Фу, как невежливо с твоей стороны. За время нашего отсутствия ты так и не научился хорошим манерам. Шон, пойми же ты, сейчас как раз самый удобный момент, чтобы признать мою власть, и это не будет постыдно. Да и в целом, признать мое превосходство – это не стыдно. Если бы я был простым сумасшедшим, каким ты меня и считаешь, я бы не смог превратить твою жизнь в такую захватывающую историю, управлять твоей судьбой, подсовывать тебе испытания, чтобы в конце концов привести сюда. Я правитель у тысяч, миллионов, миллиардов сущностей, я владыка этого мира, создатель новой расы. И ты, Шон, уже очень скоро окажешься в моем подчинении.
– Да что ты такое несешь? – злобно прошипел Родригес.
– Хм… А как ты себя чувствуешь, Шон? Ничего не болит? Не чувствуешь приступы головокружения, жар, не теряешь сознание? Ты уже заражен, Шон. Я не знаю, когда ты поймал мой вирус, но я чувствую его в тебе, ты виден мне насквозь.
– Я никогда не буду в твоей власти! – кричал Шон.
– Что ж, уже хорошо, что ты осознаешь хотя бы наличие моей власти, но с принятием факта моего управления тобой пока что проблемы. А как же она, Шон?
– Кто? – монотонно спросил Родригес.
– Она. Роза. Как же она, Шон? Ты мог принять мое тогдашнее предложение, и она была бы жива, и ты был бы богом, как и она.
– Не смей говорить о ней! – яростно закричал Шон, пригрозив пистолетом.
– Ты хочешь убить меня? Убивай! Ты мерзкий, Шон! Мерзкий до ужаса, полный эгоист. Как я смею говорить о ней? Да я хотя бы помню о ней! А что касаемо тебя? Ты уже вовсе не помнишь о моей жене, не вспоминаешь ее ни секунды, хотя сам и виноват в ее смерти!
– О чем ты? – недоумевал Шон, а в голове всплывал отчетливый образ Орловой.
– Не ты ли вместе со своим дружком убили ее?
– Это был несчастный случай! В тот день мы все нарушили правила, но раствор попал именно на нее!
– А-а-а-р-р! Я не хочу ничего слышать! Они уже рядом, – медленно проговаривал Орлов, доставая из кармана маленький синий камень, похожий на бриллиант. Он переливался то голубым, то фиолетовым цветом, иногда даже пульсируя белыми отблесками, такими красивыми, пронизывающими минерал, точно сосуды. – Какая же красота… Как же чудно, что все они, все мое племя подчиняется этому камню. А ты, Шон… Ты упустил свой шанс, теперь ты просто умрешь.
– Я бы не спешил с выводами, – Шон выстрелил. Пуля точно поразила лоб Орлова и тот, казалось, даже не изменился в лице, он просто застыл, точно превратившись в памятник, и кровь медленно стекала с его лба.
Подобрав камень, Родригес спустился на первый этаж, где его встретил испуганный выстрелом Кирилл.
– Что у тебя там происходит? – нервно спросил он.
– Некогда! Пошли отсюда.
Как только они выбежали на улицу, их встретили тревожные лица их спутников. Их взгляды были полны отчаяния и жалости. Задыхаясь от страха, они указали на приближающуюся с огромной скоростью толпу мутантов. Они окружали дом со всех сторон, были настолько быстры и сильны, что даже не замечали снега под своими мощными лапами. Шон смотрел на них и не слышал ни единого слова, ни единого крика, издаваемого его друзьями. Сейчас он был один, и не было для него больше никого. Только он, Драугры и камень. Он посмотрел на светящийся минерал, который с каждой секундой пульсировал все сильнее. Крепко схватив его, Шон развернулся к дому и со всей силы бросил камень в стену. Он разлетелся на тысячу стеклянных осколков, и огромная, ослепительная вспышка озарила всех. Родригес кричал, жалобно и дико. Он сгорал, он чувствовал, как сгорает заживо, как расплавляется каждый орган его и даже сознание.
И не осталось больше ничего. Все начинается заново.