Павел Игоревич Коломиец
Один полевой сезон
Матвей Юрьевич наконец-то повернулся к нему и улыбнулся.
Нет, конечно. Наверное, может так показаться, но, уверяю вас, Степа, что это не так. Все идет, так как идет и по-другому уже не сложится. Я посвятил всю жизнь любимому делу сперва как студент и аспирант, затем как руководитель, а теперь как почетная реликвия, и ни капли об этом не жалею.
– Можно личный вопрос? – спросил Степан, глядя в эти мудрые и усталые голубые глаза.
– Конечно, задавайте.
– Как вы относитесь к связи Бориса и этого его благодетеля?
– Вопрос ваш несколько неожиданный, но я отвечу. Насколько я понял, Боря рассказал вам всю историю в подробностях?
– Более-менее.
– Хорошо, тогда слушайте. Боря мне как сын, которого у меня никогда не было. Второй ребенок, можно сказать. Я радуюсь его успехам и огорчаюсь неудачам. Когда он связался с этим человеком, я был расстроен. Но в то же время понимал, что он не может по-другому. Если бы я знал, что он играет, я бы вытащил его оттуда, нашел бы нужные слова, я в этом уверен. Но я узнал о его болезни уже тогда, когда все свершилось. Конечно же, мне как комок в горле был его договор с тем, кого он почему-то именует «благодетелем». Но по-другому было уже нельзя. Мне оставалось или принять это, или отвернуться от Бори. Последнего я сделать никак не мог, и мне пришлось уступить перед жадностью и невежеством того, в чьих поступках ни разу не чувствовалась благодетель.
– Вы знаете, кто он?
– Конечно, Боря устраивал мне встречу с ним, когда моя дочь Анечка попала под машину.
– Он ведь помог вам тогда?
– Да, помог, по просьбе Бори. Но я отлично помню тот разговор и этого человека. И не было в его глазах и речах ни толики сочувствия и понимания. Он вкладывал свои деньги в амбициозный для него проект, поэтому без тени сомнения помогал мне. Я его ненавижу за тот урон, который он нанес археологии, но в то же время безумно благодарен за то, что он, забрав у меня сына, вернул мне дочь.
– Я его знаю?
– Уверен, что его имя вы слышали.
– Кто-то из правительства? Губернатор?
– Я не назову вам его имени, Степ. Если хотите, можете продолжать называть его «благодетелем». Кажется, Боря приучил всех к этому титулу.
– Вы сказали, что он забрал у вас сына.
– Да, это этак.
– У вас было много учеников, но такое отношение только к Борису? Тот же Дьяков сыном, насколько я понимаю, не стал. Вообще, кто он для вас?
– Вы правы, Степа, учеников у меня было очень много, и со многими я до сих пор поддерживаю теплые дружеские отношения. Но самым близким среди них был и остается именно Боря. Я помню его еще студентом, когда он принес и положил ко мне на стол орнаментированные куски керамики, которые выкопал сам. Я настолько был ошарашен его простодушной уверенностью, что вот так запросто можно самому приехать на памятник и начать его разрабатывать, что не нашелся, что и ответить. А он стоял и с сияющими глазами ждал моей похвалы. Ни до, ни после я не видел у студентов такой безумной тяги к археологии и такого научного азарта. Олег и вполовину не был столь озабочен судьбой археологии и тем более не был искренним по отношению к науке, считая ее средством для утоления амбиций или заработка. Боря никогда не был таким. И когда этот человек стал превращать отличного парнишку в дельца от науки, он натурально забрал у меня не просто протеже, он забрал у меня сына. Но он скоро вернется ко мне.
– Вы намекаете на проверку? Думаете, Борис не пройдет ее?
– Я чувствую большую грозу, Степ. Я не знаю, как это передать и объяснить, тем более что любая эзотерика должна быть чужда ученому, но я чувствую: грядет буря, если хотите, идеальный шторм, который все сметет и в то же время очистит.
Степан смотрел на Матвея Юрьевича и не понимал, действительно ли этот человек верит в то, что говорит.
– Вы хотите, чтобы Бориса разоблачили?
– Нет, я хочу, чтобы он, наконец, очистил свою совесть, да и он сам очень хочет этого.
– Мне не показалось, что во время разговора об этих обстоятельствах Борис сильно терзался вопросами угрызения совести?
Матвей Юрьевич внимательно осмотрел лицо Степана, а потом вздохнул:
– Скажите, Степ, сколько Боря заплатил вам?
– Много, гораздо больше, нежели я рассчитывал увезти отсюда.
– Достаточно много, чтобы почувствовать себя полностью счастливым в этом лагере?
Степан задумался, а потом искренне ответил:
– Нет.
– Вот и Боре все эти деньги не помогли. Он мечется из угла в угол каждый год. Тратит огромные средства на лагерь, оплату рабочим, новые генераторы, продукты, на повара из дорогого ресторана, но все равно не чувствует себя счастливым. Как вы считаете, почему?
– Я не думаю, что он сможет остановиться. Он зашел слишком далеко.
– А я уверен, что в этом идеальном шторме Боря сможет снова обрести себя, вырваться из лап этого человека.
– Каким образом?
– Не знаю, но почему-то верю в это.
– За себя вы не переживаете?
– Нет. Все свои страхи и кошмары я уже пережил. Что бы ни произошло, я приму это с достоинством.
Степан поблагодарил Матвея Юрьевича и встал. После разговора с ним стало значительно легче на душе.
Вечером на двух автомобилях прибыла комиссия. Из белой иномарки вышла высокая крашеная блондинка в очках, лет тридцати восьми. Видно, та самая Анна Ивановна. А из отечественной «Нивы» вылезли сразу двое мужчин: крепкий молодой водитель и пожилой лысеющий мужчина приличного вида в очках. Борис встречал проверку так же, как до этого автобус с Матвеем Юрьевичем, – всем лагерем.
– Здравствуйте, Борис Сергеевич, – поздоровался мужчина, рад видеть вас.
– И вам, здравствуйте, Константин Александрович, – с улыбкой поприветствовал гостя Борис и протянул ему руку, – какими судьбами в наших краях?
– Думаю, это объяснит Анна Ивановна, – ответил гость, пожимая руку Борису.
– Анна Ивановна, голубушка, вот уж кого не ожидал здесь увидеть, – с издевающимся дружелюбием произнес Борис, – окна никак недомытые остались, приехали за студентами? Вынужден огорчить, почти все разъехались. – Борис развел руками, не спуская глаз с блондинки.
– Спасибо, Борис Сергеевич, и я рада вас видеть. Но причина нашего визита состоит в другом, хотя также связана со студентами. Поступила жалоба от Яны Андреевны Бельковой о том, что вы причинили вред здоровью ее сына, а именно облили его в ненастную погоду ледяной водой. А у мальчика слабое здоровье.
– Глупости какие. Не знаю, зачем Виктору понадобилось возводить на меня напраслину, хотя, пожалуй, догадываюсь. Он проспал дежурство и получил от меня нагоняй. Но, уверяю вас, никакого ведра воды не было и в помине. Виктор вообще отличается поразительным воображением, думаю, оно сыграло с ним злую шутку.
Борис откровенно врал, но врал, имея козыри в рукаве. Весь лагерь был предупрежден о том, что история с ведром является выдумкой Витька, а Вика позвонила и договорилась с уехавшими одногруппниками о том, что они ничего такого не помнят. Анна Ивановна, очевидно, не ожидала столкнуться с такой позицией, она опешила и не сразу нашлась, что на это ответить.
– То есть вы отрицаете факт обливания мальчика водой? – наконец, она взяла себя в руки.
– Полностью.
– Но есть же свидетели!
– Я удивлюсь, если вы найдете мне хоть одного. Впрочем, можете опросить хоть каждого участника лагеря лично.
Анна Ивановна снова замолчала. По ее представлению, их приезд должен был стать для Бориса громом среди ясного неба, но его, очевидно, кто-то предупредил. Кто-то из деканата. Мерзавец явно сумел подготовиться к проверке. Такого же мнения придерживался, судя по веселому виду, второй проверяющий. Он понимал, что Борис, откровенно говоря, издевается над сотрудницей университета и делает это мастерски хамски. Они были знакомы с Борисом достаточно давно, хотя знакомство это было по большей части поверхностным. Мужчины встречались на симпозиумах и научных конференциях, время от времени обмениваясь парой фраз. Борис как человек был ему симпатичен, впрочем, это никак не влияло на поставленную перед ним задачу – проверить археологическую экспедицию на Махаоновском городище. Что он и собирался сделать вне зависимости от того, как решится вопрос с облитым студентом. А то, что Борис облил его, у проверяющего не было и толики сомнения: это было вполне в характере Бориса.
– Я поняла вас, Борис Сергеевич, – меж тем нашлась, что сказать, Анна Ивановна, – но так или иначе ректором передо мной поставлена задача проверить ваш лагерь. Ну и заодно, раз вы сами предложили, я опрошу ваших работников по одному. Начну со студентов. Кажется, вы сказали, что уехали не все. А между тем практика у них должна была закончиться. Я надеюсь, не выяснится также и то, что вы удерживаете студентов сверх меры без их желания?
– Как вам будет угодно, – снова улыбнулся Борис и повернулся к Вике. – Виктория, пройдите с Анной Ивановной и ответьте на ее вопросы, только не выходите из лагеря.
– Если вас не затруднит, я бы нашла более подходящее место для этого, нежели под открытым небом, – ответила Анна Ивановна, оглядывая лагерь, – ваша столовая, должна подойти.
– Наш дом – ваш дом, – снова с наигранной любезностью ответил Борис.
– А я осмотрю пока ваш лагерь, – вставил Константин Александрович, а потом попрошу вас провести меня на раскоп.
– Буду рад помочь, – отсалютовал Борис.
Проверка сразу пошла не по плану, что отображалось на лице Анны Ивановны с каждым новым опрошенным работником. Она не ожидала такого единения во мнении касательно ситуации с обливанием. Не придавали ей позитивных эмоций и выводы Константина Александровича, касающиеся лагеря. Все было если не идеально, то близко к этому. Продукты в продуктовой палатке хранились, как должно, ни одна банка консервов не была просрочена, а питьевой воды оказалось в избытке. Как раз этим утром приезжала цистерна, чтобы пополнить ее запасы в лагере. Даже белье висело ровно так, как следовало бы, если бы были какие-то нормативы по его сушке. Оставался еще раскоп, но она была уверена, что там точно такой же порядок. Порядок был и в предоставленной Борисом документации. За каждым документом, планом или чертежом стояла подпись Матвея Юрьевича. Борис нигде не совершил промаха. Конечно же, следовало после этого фиаско искать крота в университете, того, кто предупредил Решетникова о проверке. Но признавать свое поражение женщина отказалась. Потому после блестящего вердикта Константина Александровича о работе на раскопе она решила все взять в свои руки.
– Я бы хотела остаться до окончания экспедиции, – заявила она Борису, после того как пораженный представленной картиной Константин Александрович пожал Борису руку и заявил, что такого славно организованного лагеря и раскопа он давно не видел.
– Мы рады вам, Анна Ивановна, но боюсь нам негде вас разместить, палатку юношей мы убрали после того, как у них окончилась практика, – Борис развел руками. – Если бы вы хотя бы предупредили нас, чтобы мы подготовились, а так мы ни сном ни духом о приезде дорогих гостей.
– Ничего страшного, я переночую в палатке с вашей первокурсницей, – ответила она, поворачиваясь к Вике. – Вы же не против?
– Я? Нет, – растерянно ответила девушка.
– Вот и отлично! Тем более я слышала, что у вас скоро будет праздноваться День археолога. Всегда хотела побывать на этом празднике. Он, наверное, так много для вас для всех значит?
– Конечно! И для нас будет самым настоящим подарком, если вы согласитесь провести его с нами, – ответил Борис, всем видом показывая радушие. – Вам мы тоже будем рады, Константин Александрович!
– О, благодарю покорнейше, но вынужден буду отказаться. Мы переночуем у вас, взяли с собой двухместную палатку, а завтра утром отправимся обратно. Работа, к сожалению, отнимает все свободное время. Поэтому не можем воспользоваться вашим гостеприимством.
– Безумно жаль.
– И мне.
На следующий день Константин Александрович и его водитель, за все время пребывания в лагере не проронивший ни слова, уехали. Но Анна Ивановна осталась. Впрочем, несмотря на ее нахождение тут, Степану стало казаться, что все обошлось. Проверяющий из местного территориального органа министерства культуры оказался приятным мужичком, который точно не ставил перед собой цели снять Бориса с раскопа. Да и вообще чинить какие-то пакости ему и его работникам. Он провел вечер в компании с Борисом и Матвеем Юрьевичем, а наутро, слегка окосевший, поблагодарил их, дал сигнал рукой водителю, сел в «Ниву», и они оба покинули лагерь. Как оказалось, Борис напрасно тревожился. Никто не передавал Дьячкову и ректору информацию о том, что археологи ждут проверки, – и на этом у проверяющих все посыпалось. Анна Ивановна была направлена ректором с одной задачей – внезапно ворваться в лагерь и, воспользовавшись суматохой, найти причину, по которой в дальнейшем можно было бы избавиться как от Бориса, так и от Матвея Юрьевича. На случай возможных неурядиц с ней поехал сотрудник министерства культуры. Ему тоже поставили цель – докопаться до чего-нибудь, но Константин Андреевич был уже в том возрасте, когда жизнь давно расставила свои ориентиры, и занятия подковерными интригами в его планы не входили. Как верно заметил Борис, удар Дьячкова пришелся в молоко. Сам Борис всем видом показывал, что в этом конфликте он оказался победителем. Он даже сильно не старался, чтобы отразить угрозу проверяющих. Проверка и опрос сотрудников выдавали самую радужную для него картину. Оставалась лишь Анна Ивановна, которая жаждала довести дело до конца и вернуться к ректору с хорошими новостями, но на деле, кроме как скрежетать зубами от злости и бессилия, ей ничего не оставалось. Она юркала по лагерю и раскопу в надежде зацепиться хоть за что-то, но до самого Дня археолога ее попытки оставались тщетными.
Поводом для ее триумфа стали прибывшие с утра Жека и его дружки. Они приехали в лагерь на трехколесном мотоцикле с люлькой, в которой лежало несколько пакетов с алкоголем. Борис, как всегда, ушел работать на раскоп, но ни единого дня не оставлял лагерь без охраны. В нем постоянно находилось несколько человек, но эти меры были направлены уже не против случайных гостей, а против Анны Ивановны. Таким образом, Борис точно мог удостовериться в том, что пока его нет, в его палатку не проникнет посторонний. Хотя он впустил к себе и Константина Александровича, и Анну Ивановну, когда знакомил их с чертежами и другими документами, изучить его летнее жилище он не давал, несмотря на попытки проректора. Несколько раз, когда Борис находился на раскопе, она хотела проникнуть туда, но постоянно в лагере находился человек, который твердо заявлял о том, что следует подождать Бориса Сергеевича, а заходить в его отсутствие в палатку точно нельзя.
Поэтому появление хмельных махаоновоских пацанов она восприняла как подарок небес. Оставшиеся в лагере Стас, Саня и Олег попытались спровадить Жеку до того, как он заинтересует проректора, но Анна Ивановна тотчас же уцепилась за подаренную ей возможность.
– Что это тут творится? – строго спросила она, подойдя к мотоциклу, – почему посторонние в лагере?
– Мы к дяде Боре, – сообщил ей знатно охмелевший Жека.
– То есть вас пригласили сюда? На праздник? – обрадовалась она.
– Да, дядя Боря звал нас ко Дню археолога! Вот мы и приехали! Да не просто так. Ему тут подгон от бати и деда Нинела привезли, – закивал простодушный Жека, воспринявший ее радость, как проявление радушия по отношению к гостям.
– Ты это, Жека, давай домой лучше, – попытался спровадить его Санек.
– Мы к дяде Боре, – гнул свою линию Жека.
– Конечно же, раз… дядя Боря вас пригласил, заходите, – радостно вмешалась в разговор Анна Ивановна. – Александр, ну вы чего? Не делайте из вашего профессионального праздника закрытого культа. Мне вот очень интересно, как вы отдыхаете по-настоящему. Не стесняйтесь.
Стас и Олег недоверчиво переглянулись, но спорить с проректором не стали. Жека, Миха и Тема, пошатываясь, вошли на территорию лагеря. Степан в этот момент разговаривал с Игорем и появление парней заметил не сразу, но обратив на них внимание, тотчас же забеспокоился. Жека с сотоварищами могли запросто испортить все дело. Это понимали абсолютно все. А выгнать их, да еще в таком состоянии, казалось непосильной задачей. Жека игнорировал слова Стаса и Сани и, пожалуй, только Борис смог бы образумить парня. Кто-то должен был привести его с раскопа. Эта мысль пришла почти одновременно и Степану, и Сане, поэтому последний украдкой поспешил в сторону раскопа.
В лагере Анна Ивановна уже взяла пришлых парней в оборот и начала задавать свои вопросы.
– А кем вы приходитесь дяде Боре?
– Да, почитай, что сыном! Я мелкий был, а он уже сюда ездил, – охотно рассказывал Жека, подливая себе в стакан спиртное.
– И часто вы здесь бываете?
– В лагере-то? Да наведываемся! Нам тут все рады, правда, Стасян?
Стас стоял молча, испепеляя Жеку взглядом. Но тот ни капельки не чувствовал себя не к месту. Не смутило его и то, что все обитатели в лагере отказались от предложенного «подгона». Сейчас он ощущал себя в центре внимания, что являлось фактом, но весьма отдаленным от того, каким видел его он сам.
– А вы всех тут знаете?
– Конечно!
– И первокурсников?
– Молодых, что ли? За них тоже сказать могу.
– Как вы относились к Виктору?
Собравшиеся замерли. Это напряжение явно почувствовала Анна Ивановна. Впервые за несколько дней она максимально приблизилась к цели своей миссии.
– Виктору? Не знаю такого! – ответил Жека.
– Ну как же, первокурсник! Вы говорите, что знаете тут всех, – в голосе проректора явно слышалось разочарование.
– Это который с девахой что ли?
– Нет, он был один.
Жека крепко задумался, а потом его осенило.
– А вы про этого хмыря?
– Ну, что вы его слушаете? Он же пьяный, сам не понимает, чего говорит, – встрял в разговор Степан.
Но Анна Ивановна уже не могла остановиться, поэтому быстро согласилась с эпитетом, данным Жекой Витьку – «Да, да он. С ним тут все хорошо было?».
– Это которого дядя Боря еще ведром воды облил? – наконец выдал то, что он него так требовала проректор, Жека.
И тут случилось сразу несколько вещей одновременно. Анна Ивановна хищно заулыбалась, Степан стал объяснять, что парнишка ошибся, а Стас схватил Жеку за грудки со словами «Рот закрой». Жека и его друзья не потерпели такого к себе обращения, поэтому в лагере началась потасовка. Степан и Игорь пытались растащить Стаса, Олега и деревенских парней, а те жаждали впиться обидчикам в глотки. В этот самый момент Анна Ивановна как-то незаметно исчезла из всеобщего поля зрения.
Жека не был свидетелем обливания Борисом Витька, но впоследствии Олег и Стас с удовольствием рассказали ему эту историю. Историю, которая грозила обернуться кошмаром. Его приезд оказался не запланированным и не просчитанным Борисом звеном. Возможно, заявись он трезвым, до него дошло бы то, что он приехал явно не к месту, но судьба сыграла злую шутку. В этот раз Жека не унимался и бросался на Стаса как разъяренный зверь, возможно подсознательно желая отомстить за прошлую стычку. До Артема ему было уже не дотянуться, но со Стасом, как ему казалось, пришло время свести счеты. Степан как мог, пытался оттащить парней друг от друга, но все было тщетно, он лишь получил локтем под ребра. Остановить потасовку смог только Борис, явившийся в лагерь.
– Чего творите? – заревел он. – Ну-ка разошлись тут все!
Одним рывком он отшвырнул Жеку от Стаса. Миха и Тема отпрыгнули, как перепуганные кошки при этом. Оба бойца в той или иной степени пострадали во время этой пусть не продолжительной, но жаркой схватки. У Стаса была рассечена губа, а у Жеки над глазом была ссадина.
– Дядя Боря, в этот раз, точно не я полез! Я с теткой разговаривал, – начал оправдываться Жека.
Борис огляделся по сторонам.
– А где, кстати, тетка?
Оставив всех на месте недавней драки, он бегом побежал к своей палатке. И не ошибся: несмотря на то, что палатка была пуста, полог был открыт. Выходя из нее, Анна Ивановна забыла закрыть замок, а может, и не забыла, а просто не заморачивалась. Беглого осмотра палатки хватило, чтобы понять, что его сундук был открыт и в нем похозяйничали.
– Как она узнала, где ключ? – схватился за голову Борис, подбегая к сундуку.
Порывшись в нем, он схватил блокнот со своими записями.
– На месте, – сказал Борис, пролистав его, – страницы не вырваны.
Затем его глаза налились кровью, и он вышел прочь из палатки, направившись в сторону палатки Вики. При выходе его ударил поток внезапно налетевшего ветра. Вечером действительно передавали дождь, но, судя по порывам ветрам, всех ожидала самая настоящая буря. Буря ожидала и Анну Ивановну, к которой быстрыми шагами приближался Борис. Одним движением руки он отбросил полог и предстал в своей ослепительной ярости перед проректором. Она усиленно тарабанила пальцами по своему смартфону и испугалась, когда в палатку явился хозяин лагеря.
– Пошла прочь из моего лагеря, – заревел он таким голосом, что она отшатнулась.
– Потише, Решетников, ты разговариваешь со своим начальником! – она все же решилась вступить в конфликт.
– Ты не слышишь меня? Вон отсюда! Какое право ты имела залезать в мою палатку и копаться в моих вещах?! Убирайся!
– Я уеду сейчас же! Все равно, все, что мне было нужно, я нашла, – сказав это, Анна Ивановна выставила вперед экран своего смартфона, показывая фотографию страниц подлинного отчета, который столь скрупулезно себе на погибель вел все это время Борис.
– Ах ты! – Зашипел Борис, сделав шаг навстречу к ней и сжав кулаки.
– Стоять! – закричала она, отчего Борис остановился на половине пути. – Поздно, Решетников, не усугубляй своего положения. Фотографии я уже отправила ректору по мессенджеру! Он уже все знает!
– Я убью тебя, Воскобойникова! – зарычал Борис.
– Если ты тронешь меня хоть пальцем, клянусь, что маленьким сроком за то, чем ты здесь занимаешься, ты не отделаешься!
– Ты ничего не докажешь! У тебя ничего нет! Это ничего не значит! – Борис срывался на вопль.
– Это пусть уже решает полиция! Тем более что за тобой уже был грешок в подделывании отчетов!
– Дрянь! Падаль! – ругался Борис!
– Кричи, что хочешь, но тебе конец! Думал, мы не знаем про твою привычку вести двойную документацию? Да как ты до сих пор не попался?! Ты же примитивен! Ты даже ключ хранишь именно там, где нам сообщили! Ты действительно считал себя неприкасаемым? Думал, что Он будет спасать тебя вечно!?
– Кто?! Кто этот Иуда?!
– Кто сдал тебя? Да не он, а они. Свои махинации ты открыл слишком большому количеству людей, причем почти никого ты не смог удержать возле себя! Какая эта команда по счету? Третья? – она оглядела археологов, которые стояли у Бориса за спиной и молча наблюдали за происходящим. – Олег очень давно знает все в подробностях, только повода не было тебя прижать! И поздравляю, ты сам его нам дал, да еще какой – облил ледяной водой сына Яны Бельковой! Ты хоть знаешь, что это за человек? Какие у нее связи? Теперь ты переступил ту черту, когда даже Он, не сможет тебя спасти!
Борис молчал. Ему нечего было ответить проректору, и она восприняла его молчание как свою окончательную победу.
– Отойди, – скомандовала она.
И… Борис подчинился.