Павел Игоревич Коломиец
Один полевой сезон
Глава девятнадцатая
Когда Степан все же вернулся к себе, то застал там Саню и Игоря. Парни поняли все без слов, лишь только взглянув на него. Один достал из сумки бутылку самогона от деда Нинела, а второй отравился в продуктовку за закуской. Саня, вопреки ожиданиям Степана, не стал ничего дурного говорить о Наташе, не намекал на то, что Степану будет так лучше, а просто положил ему руку на плечо и сказал короткое, но емкое: «Все нормально, Степ. Все нормально».
Игорь постарался перевести разговор на более приятный лад, рассказывая свои забавные истории из случаев, произошедших с ним на его высокой кухне. Какие-то случаи были действительно забавными, какие-то больше пугали, нежели веселили. Степану было совсем не до этого, но он был благодарен парням за поддержку. Ближе к вечеру, в третий раз за экспедицию, к ним в палатку зашел Борис и справился у Степана о его состоянии. Услышав ответ, что все хорошо, он одобрительно кивнул и достал бутылку коньяка.
– Откуда ты узнал? – спросил Степан.
– Юрьевич сказал, а ему Клава.
– И что она? Сильно обрадовалась?
– Клава-то? Ну, скрывать не буду, довольна. Считает, незачем Наташке с каким-то бродягой якшаться. Не простила она тебе прозвище. Ох, не простила.
– Наверное, она и с решением помогла? Вот уж действительно Кувалда! Здоровая, тупая и непрошибаемая, – со злостью в голосе сказал Степан. – Правильно от нее Пуговка убежал. Да он в моих глазах не Пуговка, а Пуговище!
– Не придавай ее словам больше веса, чем они заслуживают. Наташа сама приняла решение.
– Откуда ты знаешь?
– Я просто очень хорошо знаю Наташу. Я же говорил тебе, она мне как младшая сестра. Если она приняла решение, то сделала это сама. Другие, даже близкие ей, не могут на это никак повлиять. Так она во всем. Тебе остается только это принять.
Степан посмотрел в глаза Бориса, кивнул и тихо сказал:
– Спасибо, Борь. Спасибо всем вам.
После этого вечера Степан не пытался больше заговорить с Наташей. Как и она не спешила к началу какой-либо беседы. Нет, они здоровались, просили передать что-то или проявляли иные способы коммуникации, но обстоятельных разговоров у них больше не было. Так прошло полторы недели. Степан исправно каждый день звонил супруге, как и обещал, и в какой-то момент стал понимать, что по-настоящему соскучился по ней. Может быть, Наташа была права? Головокружительный и скоротечный роман мог разрушить то, что он и Ольга с таким упорством так долго строили? Неужели все это было яркой вспышкой, не оставившей за собой ничего значительного? При этих мыслях Степан попытался подумать о Наташе и скривился. Ему стало больно. Нечего было обманывать себя, чувство к ней не было скоротечной интрижкой, но понимание его истинности не отменяло и того, что он испытывал по отношению к Ольге.
А жизнь тем временем продолжалась. Продолжалась и работа на городище. Раскопы в глубину уже доходили Степану по грудь. Встал вопрос о том, как в них спускаться. Впрочем, у археологов уже было готово решение – в земле вырезали ступени, по которым теперь и спускались в раскоп и поднимались из него. Тем, кто выносил землю на отвал, становилось несколько сложнее бегать с лотками туда-сюда, поэтому их ставили на бровку, а человек, находившийся на раскопе, уже выбрасывал землю в отвал. Отвал уже дважды отодвигали от раскопа и вот, казалось, что скоро подойдет время для третьего раза. За эти полторы недели были найдены следы кострища, из чего Борис сделал вывод, что материк уже близко. Целые угольки аккуратно на лопатке складывали в отдельные пакетики. Их отправляли на радиоуглеродный анализ. Благодаря ему можно было определить, пусть и приблизительно, сколько лет тому назад загорелся очаг в этом давно канувшем в историю доме. Причем, по словам Сани, ни в коем случае нельзя было прикасаться к углю голыми руками без перчаток, поскольку датировка могла быть безнадежно испорчена. И радиоуглеродный анализ дал бы значительно искаженные цифры. Так ли это было на самом деле или Саня в очередной раз пошутил, Степан понятия не имел, но на всякий случай к древнему угольку он не прикасался.
Остальную землю из кострища, вперемешку с золой, собрали в пакеты и отнесли в лагерь. Пробу просыпали через большое деревянное сито, наподобие тех, которыми, наверное, промывали золото во времена Джека Лондона и золотых лихорадок, а куски, что остались в сите, называли крупной фракцией. После этого просеянную пробу стали вновь засыпать в сито, но уже поменьше. Оставшиеся в нем кусочки обозвали мелкой фракцией, промыли и получали совсем уж редкие находки. Как объяснил Леня, это делалось для того чтобы выяснить, какую пищу употребляли древние люди. Нередко в мелкой фракции попадались следы злаков.
Тем временем подходил конец июля, а значит, и окончание студенческой практики. Студенты потихоньку стали разъезжаться из лагеря. Первыми его покинули Артем и Лера. Борис отвез их до автобусной остановки, там посадил на проходящий транспорт, идущий до города, и вернулся. Следующим лагерь покинул Витек. Он крепко обнимал всех, с полными искренности глазами клялся в самых дружеских чувствах и непременно звал оставшихся к себе в гости. Его забирали самостоятельно, за ним в лагерь приехала его мама на личном внедорожнике. Борис устроил ей экскурсию, показал и лагерь, и раскоп, вкусно накормил солянкой, что приготовил Игорь, а позже она уехала вместе с Витьком. Из первокурсников в лагере остались лишь Вика и Ольга. Вика все-таки сумела договориться с Борисом, и он разрешил ей задержаться на раскопках, но исключительно бесплатно. Борис никогда не был жадным, но, как объяснил, практикантам он не платит принципиально. Вика была рада и этому, тем более что они с Леней практически перестали ссориться и, наконец, нашли общий язык, без этих вот Эриков Шепелявых. Ольга тоже продержалась до последнего, поскольку не хотела покидать Стаса, но в городе у нее были планы, поэтому в конце концов уехала и она. Из взрослых работников лагерь покинул тезка Степана. Количество рабочих рук значительно уменьшилось, поэтому работать стало сложнее.
Борис оптимизировал рабочий процесс. Всеми силами снимали сперва слой на одном раскопе, а затем только переходили к другому. И так слой за слоем. Благо дожди не угрожали археологам. И не висели дамокловым мечом над планами Бориса. Возможно поэтому, а возможно еще почему, тот был настроен крайне оптимистично, заявляя, что до Дня археолога сумеют закончить оба раскопа, а затем законсервировать их. Этот праздник приходился на пятнадцатое августа, и о нем Степан впервые узнал только здесь. Никогда до этого он слышал, чтобы кто-то передавал по радио или по телевизору, что сегодня отмечается День археолога. По его просьбе Борис рассказал историю появления этого праздника. Как оказалось, во время какой-то проверки, пришедшейся аккурат на пятнадцатое августа, в лагере оказались все вдрызг пьяные, чему Степан тут же поверил. Чтобы как-то оправдаться, начальник экспедиции заявил проверяющему, что все всего-навсего отмечают День археолога. С тех самых пор и повелось праздновать День археолога именно пятнадцатого августа. Степан усомнился в правдивости этой истории, но Борис лишь отмахнулся от него. Чего, мол, с тебя, дурака, взять? Каждый раз, когда он пытался узнать истоки праздника Дня археолога у других людей, все старожилы с некоторыми изменениями рассказывали одну и ту же версию. Спрашивать у Наташи Степан не стал, поэтому пришлось принять эту версию на веру.
Работа в самом деле проходила споро. Практически перед самым материком к тому же была найдена еще одна золотая серьга. Приближение материка придавало какого-то необъяснимого азарта археологам. Так быстро не работали даже тогда, когда раскоп был только начат и все были еще полны сил и стремления. Но именно сейчас слой за слоем снимался с такой скоростью или даже остервенением, каким бы позавидовали лучшие землекопы. Степану даже стало казаться, что из-за этого запросто можно упустить мелкие находки. И будто ему в подтверждение количество находок значительно уменьшилось. Причем даже керамики, именные и единичные находки и вовсе перестали быть гостями в руках у археологов. Степан поделился своими опасениями с Саней, но тот успокоил его словами, что ближе к материку всегда будет меньше находок, а у самого материка они пропадут вовсе. И он оказался прав. Вскоре на весь слой попасться могло не более трех-пяти кусочков керамики. В конце концов, Борис стал выдавать пакетики для находок не на отдельный квадрат, а на весь слой.
И вот, спустя еще несколько дней работы, в одной части раскопа показался материк. Степану всегда во время обсуждения было интересно, что он из себя представляет. Он представлял себе серый слой почвы, но материк чем-то напоминал раскрошившийся скальник оранжевого цвета. Все очень обрадовались, но материк шел под уклон, отчего следующий день понадобился для полного выкапывания культурного слоя. И лишь к его вечеру участок был полностью раскопан.
Борис стоял в самой глубокой его части и, подбоченившись, осматривал стенки.
– Мы сделали это! Причем до Дня археолога!
– Это значит, что мы едем домой? – поинтересовался Степан.
– После Дня археолога – непременно, а сейчас, оставшуюся неделю, мы будем зарисовывать стратиграфию, промывать и шифровать керамику, ну и займемся консервацией раскопа, разумеется.
– Иными словами, будем тянуть время до Дня археолога, – подытожил Саня.
– Иными словами… Да. Именно это мы и будем делать, – ответил Борис и ухмыльнулся.
Вечером не устраивали общего праздника в честь выхода на материк, после ужина Борис просто пригласил тех, кого хотел видеть. Степан узнал о приглашении от Игоря. На всякий случай он уточнил, будет ли там Наташа, но, как сказал Игорь, Кувалда собирает своих верных людей у себя, поэтому Наташа не предвидится. Степан кивнул, на самом деле ему стало даже как-то легче, он не испытывал большого желания просидеть весь вечер в надежде на какой-то разговор с ней.
Собрались тихо, тем же составом, что и в тот день, когда Борис решил подшутить над Степаном, обвинив его в шпионаже на Дьячкова. Даже сели именно так, как сидели в тот раз. Борис снова сидел между Матвеем Юрьевичем и Стасом.
– Ну что, друзья, – начал он, – как я и предвещал, этот год получился хорошим! Я бы даже сказал – лучшим! Столько находок за один полевой сезон я не припомню никогда! Но не только артефактами выделился этот сезон! Я… мы познакомились с замечательным человеком. Надежным другом, отличным работником и самым настоящим мужиком! Прежде чем мы осушим свои рюмки в честь окончания работ, Степ, я бы хотел выпить в твою честь!
И все поддержали слова Бориса радостными возгласами и поднятыми стопками. Степан улыбался, он был рад, что оказался среди этих людей, и даже помыслить не смел, что мог провести это лето, этот полевой сезон без них. Поэтому, после того как все выпили в его честь, он встал держать ответное слово.
– Борис, Матвей Юрьевич, ребята, мне самому очень приятно, что я оказался этим летом с вами! Я сколькому новому научился, даже не думал, что в мои годы жизнь будет еще способна меня удивить. Ваш мир, который, стал отчасти моим – просто потрясающий! Но потрясающим его делают не золотые артефакты, не природа, не лес с речкой, а вы! Вы, друзья мои! Я хотел бы ответным тостом выпить за вас, за всех вас!
И все снова выпили. В компании царило единение и радость. И ведь было чему радоваться: раскоп завершен, остались лишь мелочи. Борис пригласил всех зайти к нему утром за расчетом, а также попросил передать остальным участникам лагеря, тем, кому Борис платит за работу. При этих словах Степан ненароком вспомнил про Вику. Он спросил у Лени о том, где она, и получил ответ, что Вика решила провести вечер с Наташей и Клавдией.
– Вы не поссорились? – с тревогой спросил Степан.
– Нет, что ты. Просто ей будет комфортнее в женском обществе, – ответил Леня.
Степан кивнул, согласившись с аргументами парня.
Тем временем Игорь рассказывал про свой будущий ресторан. Степан повернулся к нему в тот момент, когда он в красках описывал убранство ресторана. И делал это с таким щенячьим восторгом, что Степан на мгновение засомневался, тот ли взрослый и рассудительный парень, подающий надежды повар из высокой кухни, кормивший их на протяжении всего этого времени, стоит перед ним. Ибо сейчас он видел обычного мальчишку, рассказывающего с восторгом и упоением о том, какой классный дом на дереве он собрался построить. Вся напускная серьезность исчезла в этот момент, и Игорь с простодушием рассказывал о своей мечте. В этом повествовании больше не было шуток про гостей-богачей и про их подруг, которых он не хотел пускать на порог, он пестрил подробностями и настоящими планами.
– А как же буржуи? – решил подшутить Саня.
– Да бог с ними, с буржуями, придут – всех накормлю!
– А ты говорил, что…
– Ты тоже говорил, что больше врать не будешь, и что?
– Ну, я-то врал! Мне-то по статусу положено, – рассмеялся Санек, – а ты…
– Действительно, – перебил Саню Степан, – Игорь, чего ты так разошелся…
– Ну, это, – немного успокоился Игорь, даже слегка замялся, – в этом году, похоже, мечты станут реальностью.
– Ого, накопил? – удивился Стас.
– Не совсем, – ответил Игорь и посмотрел в сторону Бориса.
– Я помогу Игорьку. Насколько понял, ему немного оставалось, а этот год, очень уж удачный для всех. И для нас, и для… – Борис прокашлялся, – и для благодетеля. В общем, в этом году зарплата будет вкуснее, чем в прошлом в два раза.
– Твою же… – выругался Саня, схватившись за голову.
– Борис Сергеевич, это точно? – переспросил Стас.
– Да. Со мной связался благодетель. Он очень доволен теми артефактами, что мы ему передали, даже несмотря на то, что там не было верблюда.
Степан бросил украдкой взгляд на Леню и Матвея Юрьевича: они единственные сидели с серьезными лицами. Как объяснял Борис, один принципиально не брал денег с благодетеля, а второй принципиально перестал брать. Ну или собирался сделать это.
– Я люблю Бабу-ягу! – выговорил поговоркой Саня, по-прежнему не способный поверить своему счастью.
В его глазах появилась какая-то алчная дикость, чего Степан не замечал раньше, может, как раз по тому, что не предоставлялось возможности. Саня вскочил с кресла, походил вокруг стола, а затем схватил свою стопку и выкрикнул: «За Сергеевича!»
Археологи снова поддержали его.
На следующее утро все как ни в чем не бывало отправились на раскоп. Борис зарисовывал стратиграфию и фотографировал стенки раскопа, остальные делали вид, что чем-то заняты. Тут как в армии, подумал Степан: как у солдат-первогодка в расположении не может иметь свободного времени, так и археолог на раскопе. И тот и другой должны делать вид, что чем-то заняты, чтобы не гневить своей праздно шатающейся особой начальство. На раскоп Борис взял только своих, тех, кто был с ним вчера у его палатки. Кувалда со своей частью работников остались в лагере мыть и шифровать керамику. К концу работ разделение между двумя компаниями снова стало отчетливо видно, хотя во время работ могло показаться, что между ними стерлись границы. Не стерлись. Между тем Борис закончил и засобирался в лагерь, напомнив всем, чтобы они зашли за расчетом.
Степан хотел зайти к Борису позже остальных и точно решил не уточнять у них, сколько составляла их зарплата. Деньги, как говорится, любят тишину. Подойдя к палатке Бориса, он остановился: начальник был не один. Судя по голосу, с ним разговаривала Наташа.
– Борь, ну я же просила, я же говорила тебе, чтоб ты утихомирился, а теперь они едут сюда, – осуждающим тоном вещала она.
– Успокойся, Наташка, едут так едут, чего нам боятся?
– Тебе перечислить полный список?
– Успокойся, я тебе говорю. Пустяковый случай, у них ничего на меня нет.
– Борь, опомнись, в университете и в администрации давно искали повод, чтобы закрыть тебя. А раз едут, значит, что-то нашли.
– Ты же сама сказала, что они едут из-за этого щенка.
– Да, но ты же понимаешь, что он… ой… там кто-то есть!
Степан не видел причин делать вид, что это не он, тем более если его уже заметили. Не падать же второй раз в траву, в самом деле.
– Это я, Степан, – громко отозвался он. – Пришел, Борь, за расчетом, ты говорил подойти.
– Ну, подходи тогда, – раздался голос Бориса из-за кустов, скрывающих его палатку от общего взгляда.
– Здравствуй, Наташ, – поздоровался он.
– Здравствуй, Степ, – ответила она и снова повернулась к Борису. – Борь, подумай…
– О чем вы? – уже напрямую спросил Степан.
– Пренеприятное известие, – гнусавым голосом ответил Борис – к нам едет ревизор!
Степан недоуменно посмотрел на Наташу.
– Степ, позвонили из деканата. Витя, первокурсник, пожаловался своей матери на то, что Борис облил его в дождь ведром холодной воды, а у него якобы что-то со здоровьем. Мать позвонила в университет и сообщила, что будет жаловаться. И вот к нам едет проверка.
– Проверка? Из университета?
– Да.
– И когда они приедут? Сегодня?
– Нет, ко Дню археолога.
– Сволочи, – выругался Борис, – специально к светлому дню тащатся, омрачить хотят.
– Борь, ты прекрасно знаешь, почему они едут именно к 15 августа. Им нужен банальный повод, чтобы скинуть Матвея и тебя с Махаоновки. Ты же знаешь, что они давно под тебя копают, а ты им дал такую превосходную возможность. И они все сделают, чтобы у них все получилось.
– Ну, это еще бабушка надвое сказала, – железным голосом ответил Борис.
– И что теперь будет? – спросил Степан.
– А что будет? – ответил Борис, почесывая нос – Ничего. Ждать будем. Готовиться встречать дорогих гостей.
Глава двадцатая
Новость о внезапной проверке наделала в лагере много шума. Люди с тревогой восприняли тот факт, что День археолога будет омрачен чьим-то приездом, да не просто чьим-то, а того, кто едет явно со недобрыми намерениями. Все причастные понимали, к чему все идет. Проверка из университета была первой за все время, что Борис фактически возглавлял экспедиции на Махаоновское городище. Трактовать это можно было по-всякому, что все и делали. Наташа была уверена, что компромат на Бориса уже был собран и руководству был нужен формальный повод для того, чтобы убрать его. Сам Борис предполагал, что это был жест отчаяния со стороны администрации. Они пытались использовать любую мелочь, чтобы насолить ему, вот и придрались к пустяковому случаю с облитым мальчишкой. Так или иначе, он созвал консилиум. В его палатку на беседу были приглашены сотрудники университета и краеведческого музея: Матвей Юрьевич, Кувалда и Наташа. Остальные остались ожидать результатов этого совещания в лагере.
Среди работников не понимали общей суматохи только Вика, Гриша, да Вася Борзых. Их реакция на новость о ревизоре была более чем спокойной. Гриша и Вася искренне не понимали, чего вообще можно было опасаться, тем самым ответили на вопрос – сообщила ли Кувалда своему фавориту тайну Бориса. Вика считала: единственное, что в лагере отходило от ее понимания нормы, – негласное разрешение студентам употреблять алкоголь. В ее понимании это было ужаснее, нежели вылитое ведро воды. Степан сам не понимал до конца смысл приезда ревизора. Что они собирались здесь найти, да еще такого, что могло помочь бы снять Бориса и тем более протекторат благодетеля с памятника? Ответ не заставил себя долго ждать, вскоре мастодонты археологии вышли из палатки Бориса, собрали всех работников в столовой и стали держать речь. Вернее, говорил в основном Борис, но говорил от имени всех и для всех.
– Друзья, – начал он немного растерянно, из чего Степан сделал вывод, что все несколько сложней, чем виделось вначале, – год, который принес нам так много хорошего, вместе с тем принес и проблемы, причем под самый конец, когда мы уже практически все завершили.
Борис оглядел собравшихся в столовой, все внимательно слушали его.
– Значит так. Виктор Анварович Бельков затаил на меня сильную обиду после инцидента с ведром воды. Как только он оказался в объятиях маменьки, то тотчас же выплеснул эту обиду из себя, как я воду из того самого ведра.
В столовой раздался смешок, но большинство не поддержало его, продолжая пристально смотреть на Бориса, который продолжал:
– Но маменька оказалась у нас дамой не простой, поэтому стала звонить по всем инстанциям, требуя на меня, на губителя, управы. Ее благородная ярость дошла до нашего хорошего и любезного друга – Олега Андреевича Дьячкова. Он позвонил уже своим не менее хорошим и любезным друзьям, и вот нас ожидает проверка.
Услышав фамилию Дьячкова, Саня снова демонстративно сплюнул на землю. Остальные заволновались. Степан тоже был несколько ошарашен. Он не стал перебивать Бориса, хотя и заметил разницу сведений. Та информация, что он узнал утром, заключалась в том, что мама Витька сразу позвонила в университет, а теперь появились новые обстоятельства, которые несколько меняли расклад.
– Откуда это известно, Борис? – вдруг подал голос Вася, который никогда до этого не обращался к Борису напрямую.
– Мне позвонили наши доброжелатели из тех, кто так или иначе сотрудничает с Олегом, – ответила Наташа.
– А у нас что? Есть чего опасаться? – не унимался Вася.
– Всегда есть чего опасаться, – ответил Борис, – беда не в том. Это не обычная проверка, с целью выявления и последующего устранения тех или иных замечаний. К нам едут с одной целью – забрать у нас Махаоновку.
– Рейдерский захват, что ли? – недоверчиво скривил бровь Вася.
– В некотором роде да.
– Я не понимаю, – подала голос Вика. – Причем здесь случай с ведром и Дьячков? Он каким образом связан с нашим университетом? Как он может что-то отобрать?
– Не первый раз замечаю, Виктория, что у вас очень светлая голова, – похвалил ее Борис. – Насколько мы правильно поняли их план и по дополнительно имеющимся у нас сведениям, проверяющий будет не один. Со стороны университета приедет наш проректор – Анна Ивановна Воскобойникова. Она должна будет рассмотреть жалобу маменьки Виктора Анваровича по существу.
– Бред какой-то! – вставил Игорь – Этим они не могут заняться уже после экспедиции? Если надо тебя снять или уволить, для этого необязательно приезжать в лагерь.
– А это очень правильное замечание, Игореш, – оскалился Борис и поднял указательный палец вверх. – Им нужна Махаоновка, а не мое увольнение. Поэтому они будут бить не по мне, а по Юрьевичу. Если вы правильно помните, я являюсь лишь рядовым сотрудником университета при экспедиции, а открытый лист находится на Юрьевиче. Сам факт того, что я облил этого щенка, является в лучшем случае поводом для моего увольнения из университета, но не изгоняет меня с памятника. А поэтому она приедет не одна. Друзья Олега Андреевича, этой сволочи, вынули свой козырный туз из рукава! Вместе с этой маркитанткой пребудет человек из министерства культуры. Кто именно – не знаю.
Чем больше Борис говорил, тем больше начинал заводиться. Он перескакивал с нарочитого называния всех по именам и отчествам до уменьшительно-ласкательных имен, а то и вовсе оскорблений, а затем снова возвращался к официальному тону. Он одновременно то пытался себя сдерживать, разговаривая в язвительно-официальной манере, то переходил на прямую брань и оскорбления.
– Что, прям из Москвы человек приедет? – удивился Саня.
Борис промолчал, поэтому слово вновь взяла Наташа.
– Мы думаем, что нет. У Олега нет столько времени, чтобы ждать прилета человека из Москвы. Думаю, это будет или кто-то из местного территориального органа министерства культуры или регионального органа охраны объектов культурного наследия. По крайней мере, именно по их письменному обращению может быть досрочно прекращено действие открытого листа. Там есть свои нюансы, но такая возможность у них есть.
– А смысл забирать его? Мы по факту уже закончили работу! – снова спросил Саня.
– Ты не понимаешь, досрочное прекращение открытого листа – это как условка в твоем личном деле. То есть пятно на всю жизнь! Раз получишь – и открытого листа в будущем уже не видать. А с учетом того, что Борис Сергеевич тоже в черном списке, то Махаоновку мы потеряем! Ее приберет к рукам Дьячков, для того и посылают проверку.
– Вот это я понимаю, объяснил по-человечески, – поразился Саня, – всегда бы так.
– Но если Матвея Юрьевича лишат открытого листа, то брать его можно на Клавдию Ильиничну же? – предложила выход из ситуации Вика.
Борис вздохнул, и Степан понял почему. Матвей Юрьевич, являясь официальным руководителем экспедиции, на деле давно отстранился от дел и полностью предоставил правление лагерем Борису. Кувалда же такой щедрости не проявит, в лагере будут сильные изменения, и далеко не факт, что они приведут к лучшему. По крайней мере, она потеряет большинство знающих истинное состояние дел работников. Борис при массе его недостатков был харизматичной личностью, умевшей располагать к себе людей самых разных темпераментов и взглядов. При нем одинаково комфортно себя чувствовали как бестолочи и оболтусы в виде Сани и Стаса, так и ответственные работники в виде Наташи, Лени и Игоря. Кувалда точно не обладала такими качествами. К тому же неведомый благодетель имел дела именно с Борисом. На этой почве между ним и Кувалдой могло произойти настоящее противостояние.
– Так, – рявкнул Борис – чего вы раньше срока нас хороните! Понятно, что при самом плохом раскладе мы попытаемся найти достойный выход и не дадим этой мрази забрать наш памятник. Но до этого плохого исхода не дойдет. Раскопы завершены, разве что бровку между ними осталось снести. Находок очень много, вся документация и чертежи раскопа в порядке. Нас не на чем поймать.
– Ты же говорил, что всегда есть на чем, – вставил Вася.
– А мы сделаем так, что нужно будет сильно постараться, чтобы это что-то найти. На раскопе порядок, в лагере порядок. У нас, по большому счету, самая образцовая экспедиция.
– Это правда, – суровым голом подтвердила Кувалда, – я была у многих руководителей. Даже наш беспорядок много где покажется образцовым!
– Но придется пойти на некоторые лишения, – со вздохом добавил Борис. – День археолога получится первым трезвым праздником за много лет.
Раздался общий грустный вздох.
– Ничего страшного! Пройдем проверку – устроим такой праздник, что я вам обещаю, вы даже на свадьбах так не погуляете!
На том и порешили.
После обеда все начали приводить лагерь в порядок – хозка, столовая, продуктовая палатка стали самыми настоящими образцами для подражания. Снова прошлись косилкой в лагере и вокруг него. Поскольку в последние дни к археологам стали наведываться полевые мыши, то избавлялись от них самым жестким и радикальным способом. По периметру лагеря поставили несколько ведер, наполнили их водой до середины, налили в воду растительного масла и прислонили к ведрам небольшие дощечки. Вика и Наташа начали протестовать против такого варварского способа избавления от мышей, но Борис заявил, что это лучше, чем разбрасывать по лагерю отраву. В итоге эта жестокая импровизированная мышеловка принесла свои устрашающие плоды уже на следующее утро. В мусорную яму вылили содержимое ведер с тушками несчастных грызунов.
Будто расплата за это, в то же утро пришла страшная новость – проверка не стала утруждать себя ожиданием до Дня археолога и приедет в этот вечер. Борис, узнав новость, ухмыльнулся.
– Торопятся, – сказал он, – значит, прознали про то, что мы готовимся. Молодец, Олег. Работает хорошо. Но ничего у него не получится. Это будет удар в молоко. А после него я нанесу свой. И вот после моего удара не только никто больше не осмелится пытаться отобрать у меня Махаоновку, но даже не осмелится думать об этом! Не будь я Борис Сергеевич Решетников, если кто-то решит пойти против меня после этого!
В словах Бориса слышалась явная угроза в адрес недоброжелателей, а голос, которым он говорил это, отдавал нотками яростного безумия. В этой речи не было уже слов об археологической семье, и тем более не упоминалась наука, в них сквозило яростное желание отомстить! Отомстить уже за саму попытку пойти против него. В этот момент Борис был страшен.
– С чего ты решил, что они узнали про то, что мы в курсе о проверке? – спросил его Игорь.
– Интуиция.
– Хочешь сказать, что…
– Нет, ни на кого из наших я не думаю. Скорее всего, тот же человек, что и предупредил Наташу. Играет на два поля. Кто бы ни победил, он будет благодарен этому человеку за информацию. Но если верх одержу я, то его надежды тщетны – Рим предателям не платит! И неважно, кого этот человек предал первым, меня или Олега.
Степан слышал еще от отца, что в момент опасности все чувства человека обостряются, поэтому вполне доверял словам Бориса. Борис чувствовал себя в опасности и, если не загнанным в угол, то близким к этому. В глазах мелькали яростные огоньки, какие Степан наблюдал у Сани, когда тот узнал о том, что плату за этот год поднимут вдвое. И там, и там был дикий первородный страх потерять то, что имеешь. Но если у Сани он был гипотетическим, то у Бориса весьма обоснованным.
Весь день прошел в напряжении, и лишь в один момент, который Степан запомнил на всю жизнь, он получил спокойную возможность отдохнуть и расслабиться. Впервые за весь полевой сезон у него состоялась откровенная беседа с Матвеем Юрьевичем с глазу на глаз. Степан обратил внимание, что в общей суматохе Матвей Юрьевич отличался поразительным спокойствием. Будто его все это вовсе не касалось, и не его доброе имя будут втаптывать в грязь, отбирая или отзывая этот самый открытый лист. Степан застал Матвея Юрьевича отдыхающим у реки. Он уселся на один из железных складных стульев, что находились до этого возле палатки Бориса, и безмятежно смотрел на течение реки. И ни тревоги, ни заботы не было в его взгляде Матвей Юрьевич находился в полной гармонии с самим собой.
– Отдыхаете, Матвей Юрьевич? – спросил Степан, подходя к нему.
Пожилой преподаватель повернулся в его сторону, улыбнулся и утвердительно кивнул.
– Вы не против, если я присяду, – спросил Степан, указывая жестом на соседний стул.
– Садитесь, Степа, – ответил он и вновь уставился в реку.
– Мне кажется, вы единственный человек в лагере, кто абсолютно не переживает из-за этой проверки?
– Все свои проверки я давно прошел, проверять будут Борю.
– Но фактически вас, ведь именно на вас находится открытый лист.
– Это, Степ, бюрократические мелочи, я давно тут ничем не руковожу. Да и открытый лист больше нужен не мне, как ты понимаешь. Все, что требуется от меня, я выполню. Нужно будет сыграть начальника экспедиции – я сыграю, но не думаю, что это кого-то обманет.
– Мне кажется или вы давно разочаровались во всем этом?