Она полагала правильным для себя и дочери, что нельзя забывать прошлое, даже если оно причинило боль и отложило печаль в душе.
«Никогда не забывай о них, никогда», – каждый раз Ия повторяла дочери в этот роковой день года. – «Они – неотъемлемая часть тебя; они – твои корни, которые судьба отсекла, но сохранила в памяти. Я никогда не буду ревновать тебя к той части твоей жизни, потому что ты у меня есть. А тебе повезло, жизнь одарила тебя двумя любящими матерями. Никогда не забывай её, ведь она тебя любила и любит. Только уже с небес».
«Мамочка, а ты не уйдёшь на небеса, как моя первая мама? Ты не оставишь меня?». Этот детский страх пугал Ию, но она отгоняла его, как могла словами, мыслями, надеждами. Неисповедимы пути Господни.
Марика родилась и росла вместе со своим младшим братом Яном в дружной молодой семье в одной крохотной стране, находящейся в самом восточном углу Европы.
Папа работал на угольной шахте, добывая «чёрные камни», а мама водила пятилетнюю Марику и её трёхлетнего братика в садик, где работала воспитательницей. Всё было просто и ясно для этой семьи. Пока не случилось непоправимое. Пока не пришла война в эти мирные и тихие земли. Разразился конфликт с соседней страной, а потом пошло-поехало и уже никто не мог припомнить, с чего все началось. Города по очереди подвергались бомбежкам, умирая в жутчайших агониях.
И вот, в то злосчастное утро сентября, настала очередь городка, где беззаботно жила Марика. Ия знала лишь то, что сработали сирены, оповестившие жителей о воздушной тревоге. Мать схватила дочь и сына и бежала в сторону бомбоубежища, но что-то отвлекло их. Женщина наказала дочке бежать что есть сил в убежище, обещая, что она и брат догонят девочку следом. Но, увы, кроме Марики никто из них так и не переступил заветную спасительную дверь. Отец девочки погиб, будучи погребён вместе с другими горняками в шахте.
Никаких фотографий не сохранилось, городок сгорел под огненным дождем страшных бомб. А девочка, поскитавшись несколько месяцев по семьям и приютам, попалась на глаза иностранке-журналистке, которая разглядела в ребёнке больше, чем сиротство и одиночество, и удочерила её.
Эти солнечные фотографии на мониторе компьютера вызывали у Ии невольную улыбку. Вот Марика нашла первый жёлудь – её лицо излучает радость от находки и предвкушение чего-то большего; вот к девочке подбежал бродячий пес и лизнул её в нос, пока она увлечённо копошилась в падшей листве под дубом. А вот дочка высунула язык и дразнит маму, призывая присоединиться к ней в поисках заветного сокровища. Вот фотография и самой Ии, её сделала девочка с разрешения мамы. Но эта фотография не вызвала улыбки, скорее она нагоняла страх.
Позади справа за спиной Ии стояла та самая женщина из сна, в чёрной от копоти одежде, ошмётками свисавшей по всему телу. Призрак тянул к ней обгоревшие руки, а лицо без глаз искажала гримаса ужаса. Нечто угрожающее и беспокоящее навалилось на женщину с той стороны монитора. Ведь она помнила, что на этом снимке не было никого, кроме неё, когда Марика с гордостью продемонстрировала своё мастерство на дисплее камеры, да и при сброске фотографий на компьютер также ничего подобного не было замечено. Так откуда же взялась эта женщина у неё за спиной? Женщина из её кошмарного сна?!
***
– Куда это ты собралась в тридцать семь лет, в столь ранний час, мой непоседливый Рыжик?
Муж шутил, но беспокойство в его глазах сверлило её насквозь, ему нужен был вразумительный ответ. Марика стояла в цветочной пижаме с сонным личиком и тоже не понимала, почему мама второпях собирала дорожную сумку.
– Марк, я туда и обратно, – быстро проговорила она, стараясь не смотреть в глаза мужчине. – Надо для редакции кое-какой материал захватить.
– Ты уже не работаешь у них, Ия, ты лет пять у них не работаешь. Какая редакция? Какой материал? – Он перехватил её руку, утрамбовывавшую косметичку с гигиеническими средствами вглубь сумки. – Рыжик, что случилось?
– Я им снова понадобилась, дорогой. – Она мягко высвободила руку. – Мне предложили поработать внештатным сотрудником. И это моё первое задание. Ты же знаешь, я давно хочу вернуться к работе.
– Но ты, же работаешь! – удивлённо возразил Марк.
– Работа социологом – это не моё, милый ты это прекрасно знаешь. Ну, позволь мне начать, обещаю, если всё пойдет во вред семье, то я откажусь от них, обещаю.
– Ты и так уже всё решила. Зачем спрашиваешь? – сухо произнёс мужчина.
– Потому что я тебя люблю и мне важно твоё мнение и твоё одобрение. – Она обняла его и поцеловала.
– Езжай, но только не долго. Мы тут от тоски закиснем, – улыбнулся Марк, сдавшись обаянию жены, и обратился к дочке. – Да, зайчонок?
– Да! Мамуля, когда ты вернёшься? – Девочка прижалась к наклонившейся Ии.
– Очень скоро, дорогая. Я всего на пару деньков. Туда и обратно. Не скучайте.
Это было не задание редакции, собственно, и возвращаться в журналистику она не собиралась. Просто пришлось прикрыться этой ложью, чтобы не выдать истинную цель поездки в уголок Европы, иначе бы Марк её не отпустил. Пять лет назад он ни слова против не сказал, когда она ввела в их дом маленькую пугливую девочку, первые месяцы спавшую под кроватью. Он сразу смекнул, что к чему, он полюбил её равно, как и Ия. А сейчас всё могло бы стать иначе, он бы не понял её страхов, её желания разобраться в прошлом, бьющем кулаками в их настоящее. Она решилась на этот отчаянный шаг ради него и их девочки, ради их спокойствия и жизни.
Доля правды всё-таки была в её словах, в редакцию она обратилась за помощью, раздобыть точный адрес проживания первой семьи Марики. Двое её бывших коллег с радостью помогли ей, предоставив бумаги со скудной, но драгоценной информацией. Она давно планировала эту поездку и, какое совпадение, заполучила заветный адрес накануне прогулки с дочерью. Нерешительность и раздумья отсекла устрашающая фотография призрака.
Добраться до заброшенного городка можно было только на машине, Ия, выйдя за пределы аэропорта, сумела договориться с одним водителем за двойную плату. Он согласился доставить её в мёртвый город, а после забрать, но оставаться там и ждать пассажирку не желал.
Километры лесов, полей и узких ухабистых да широких покатых лент дорог были позади. Стороной пролетела неведомая, бурлящая негодованием, река, изрыгая предостережения тем, кто осмелился устремить свой бесшабашный путь в запретное место. Машина бесшумно пересекла невидимую границу давно покинутого городка, словно боясь нарушить покой здешнего места недостойным рёвом мотора. Ия рассчиталась с водителем и оговорила точное время его возвращения, задерживаться дольше задуманного у неё не было ни малейшего желания.
Ранее ей немного удалось разговорить своего спутника, пожилого мужчину, оказавшегося весьма немногословным собеседником. С жутчайшим акцентом он поведал своей пассажирке о некоторых странностях пульсировавшего некогда жизнью города. После того, как разрушенное поселение было оставлено людьми, случайно забредшим путникам являлись зловещие знаки, а иной раз и призраки сгинувших горожан. Народ окрестил это место «проклятым» и прекратил всякие попытки совать нос в эту землю, обходя её за много километров стороной. Поговаривали, что зашедший сюда мог потерять разум или жизнь, или пропасть без вести совсем. Ия не придала этим страшилкам особого значения, ведь любому покинутому и запущенному месту приписывают «странности» и злосчастия, а попадают в неприятности люди, как правило, сами по своей неряшливости и беспечности.
Тишина и безмолвие в мёртвом городе стали её первыми хозяевами. А дальше взгляд женщины выхватывал всё новые детали и тревожился видом трагедии, застывшей вместе со временем. Дома без стёкол, с разбитыми дверьми и крышами, с облупившейся фасадной краской, с посеревшим и отсырелым кирпичом. Дома наполовину уцелевшие и наполовину разрушенные, дома оставившие только фундамент в горестное напоминание о себе, а порой только яму-воронку. Ни деревца, ни травинки, ни птицы, никого. Земля-скорбь, кладбище без ограды, крестов и надгробий, без опознавательных знаков. Хотя зачем нужно обозначение тому, что своим прошлым колет сознание до кровавых ран?
Ия достала листок с адресом дома, где проживала Марика с семьёй, и пробираясь по погребённой под песком, кирпичом и листьями дороге, направилась в искомом направлении. Она не знала, что именно хочет найти, но надеялась, что интуиция и удача ей помогут в этом.
Дом нашёлся, но заходить в него не имело смысла: всё, что осталось от некогда крепкого трёхэтажного строения – половинка щербатой стены с зубьями-обломками этажей, да мешанина из бетона и кирпича вперемешку с останками полуистлевшего быта в ложе фундамента.
«И что дальше? Что ты надеялась здесь найти и понять? Будто груда обломков что-то объяснит. Какая наивность и глупость, Ия!».
Что-то трепетало на ветру, придавленное обломком кирпича, что-то тонкое звало её к себе, требовало её рук, её внимания. Она подошла и вытащила сильно измятую чёрно-белую фотокарточку с улыбавшимися счастливыми людьми. Молодой мужчина со светлыми волосами обнимал одной рукой женщину завораживающей красоты с темными длинными локонами, другая рука мужчины прижимала к груди маленького темноволосого мальчугана, щедро выплескивавшего свой заразительный лучистый смех за пределы картонки. Меж взрослыми стояла и держалась за женскую руку светловолосая девочка, она сдержано улыбалась, но её вдумчивые серьёзные глаза смотрели сквозь бумагу и время. Эти глаза так любила Ия, эти глаза цвета мокрого камня, глаза её дочери Марики, глаза ребенка с фотографии прошлого.
Застывшая картинка неожиданно ожила, люди на фотографии задвигались и стали приближаться к той, что находилась по другую сторону от них. Ия в ужасе бросила фотокарточку и отпрянула от неприятного «чуда». Но внезапно её накрыл шум сирен, а ослепительная вспышка света вынудила прикрыть руками глаза.
Когда она убрала ладони от лица, то ошалела – город снова жил! Вокруг суетились люди, хватая вещи и в панике убегая по целой и чистой дороге. Дома стройными и целыми рядами дышали утренним теплом, а небо пересекали стайки птиц. Это невероятно, но она попала в прошлое, вернее, в «то самое» утро. И дом целый и невредимый сбоку от неё, и люди покидали его в спешке. Воздух рвали сирена и голос, вещавший о приближавшейся смерти.
– Мамуль, пойдём. – Ию дёрнул кто-то за край куртки. – Мне страшно. Что случилось?
Рядышком жалась малышка Марика, ей было пять лет этим утром, но глазки по-взрослому ждали успокаивающего ответа, мальчик с фотографии, братишка Марики, трёхлетний Ян держал сестру за руку и плакал, напуганный суматохой и чудовищными завываниями городской сигнализации.
– А где ваша мама? – вырвалось у Ии.
– Мам, ты чего? Ты же здесь с нами! Мне страшно, мамуль! – Марика схватила Ию за руку.
– Прости, малышка. Я тоже напугана, но я вас выведу, мы дойдём до убежища, и всё будет хорошо, – проговорила Ия, всё ещё растеряно осматриваясь по сторонам.
– А папа? – Девочка ждала нового ответа.
– И папа спасётся, – наврала ребенку Ия, – он в шахте глубоко и его никакие монстры не достанут.
Они пошли вслед за бегущими людьми, отдавшись массовому течению истерии и паники, но, не разрывая рук и не размыкая их столь зыбкую связь. Ия всё надеялась, что мать детей вот-вот появится, и они вместе достигнут заветной двери спасения, но женщина пропала.
Ян споткнулся, упал и заревел ещё сильнее, шнурок на правом ботинке развязался и стал причиной этой досадной остановки. Ия прижала его к себе и успокаивала, пока малыш не притих, но времени оставалось слишком мало. Тогда она взяла Яна на руки и побежала вперёд.
– Беги, Марика! Беги что есть мочи, родная! Не останавливайся, не отставай, беги! – кричала Ия, задыхаясь от бега и ноши.
Девочка бежала чуть впереди, а Ия подгоняла её криком, прижимая мальчика, сердечко которого дрожало и колотилось гулкой дробью. Она стала уставать от этого бешеного галопа, а в боку закололо острой резью. Но останавливаться нельзя! Ни на секунду, ни на вдох!
Показалось низкое здание, в нутро которого ныряли беглецы, туда же и неслась Ия с мальчиком на руках, подгоняя срывавшимся голосом бежавшую рядом девочку. Бок разрывало от адской нестерпимой боли, бежать она более не могла, пришлось перейти на ходьбу. Сирены истошно вопили, а небо задрожало от рёва крылатых монстров, сбросивших первый заряд смерти.
Ещё чуть-чуть, дверь близко, Марика уже достигла её, нырнув в спасительные недра убежища. Раздираемая болью в боку и взбунтовавшимися лёгкими, душившими горло в наказание за бег, Ия дошагала до металлической массивной двери и перевалилась через порог. Дверь тут же закрылась, укрывая её и мальчика от взрывной волны первой разорвавшейся бомбы.
– Мамуля! – Марика была рядом.
– Иди ко мне, родная моя! – Ия плакала, забыв о боли в теле, прижимая дочь и сына. – Боже, ты жива! Мы живы! Успели!
Она очнулась в темноте всё ещё плача и прижимая руки к груди. Она была одна в том самом убежище с разверзнутой дверью, за которой лежал мёртвый город. Потрясённая она вышла за пределы бункера, всё ещё ощущая в теле дрожь и боль от бега. Сумерки уже сковывали день; часы, проведённые на улицах городка, ушли в неизвестность для Ии.
Она вновь увидела ту женщину из сна. Это была та красивая брюнетка с фотокарточки и стояла она напротив убежища в светлой блузе и узорчатой юбке, только крови на ней не было. Спокойствием было наполнено её лицо, устремленное на Ию.
– Я спасла их! Я сделала то, что не удалось тебе, – выкрикнула Ия. – Твой сын свободен, а твоя дочь любима и желанна для нас, как родное дитя. Ты можешь быть спокойна. Разве ещё нужно что-то? Скажи!
Тишина и еле слышные щелчки часовых стрелок. Глаза Ии потемнели, а в лисьи переливы кудрей закрались прямые локоны черноты.
Женщина, стоявшая напротив, женщина с рыжими вьющимися волосами безмолвно смотрела на неё, потом развернулась и неторопливо пошла прочь, за правую руку её держался темноволосый мальчик.
Она летела в самолете и предвкушала будущий поход с дочкой в парк. Сколько листьев они соберут для домашнего букета, сколько каштанов отыщут под лысеющими деревьями, сколько замечательных снимков сделают друг с другом на новый фотоаппарат.
Потому как нет прочнее и нерасторжимее нити меж двумя. Меж матерью и её ребенком. Аминь.
НЕ ГОВОРИТЕ С ЗЕРКАЛАМИ
Знаете ли Вы? Зеркало – не простая стекляшка, в которой Вы можете, рассматривая свою внешность, поправить макияж или оценить новый наряд. Зеркала связуют прошлое и будущее. Время на поверхности их подчиняется иным законам и перетекает под тонкой прозрачностью бурными морями и тихими ручейками, постепенно затуманивая и мутя чистоту зеркал.
Зеркала ещё и двери для других. Неосторожный и непосвященный даже не подозревая о том, запросто может открыть эти двери, впустить в свой мир тех, кому здесь не место, тех, кто чужд этому миру и враждебен ему. И дверей таких несчётное множество.
Знаете ли Вы? Составляющая зеркал – серебро. Именно на серебряную поверхность мы взираем, когда всматриваемся в своё отражение. А ведь этот драгоценный металл служит Луне и является проводником в её тайны, он тот сакральный ключ, что способен открыть невидимую дверь. Но с другой стороны серебро – страж на рубеже миров, защитник зыбкой грани. Откроется дверь или устоит под натиском иных, зависит полностью от Вас. Поэтому никогда не разговаривайте с зеркалом, не взывайте к его сути в минуты душевного горя и ни в коем случае не смотрите в него ночью при полной Луне.
Господин Тикси проживал в старом пятиэтажном кирпичном доме, построенном более полувека назад. Он гордился тем, что живёт не в новомодной многоэтажке, где все помещения выстроены по последней моде, с повышенной комфортностью, где даже в каждой квартире есть своя индивидуальная система отопления. В таких домах не было души, вернее она была, но ещё слишком маленькая и зелёная, как у младенца. А вот его дом был носителем солидной зрелой души цвета мёда, и обладал характером. Относительно тихие и спокойные жильцы – то, что нужно, особенно, когда ты на пороге пятидесяти лет. Покой, наверное, за это и уважал господин Тикси свой дом и не променял бы его на жилище в новом доме.
Его обитель располагалась на последнем этаже, и как он сам выражался: «Я живу под крышей и единственный сосед надо мною – небо, которое присылает временами своих посланников-птиц». Господин Тикси гордился и радовался видом из окон, ведь все окна его двухкомнатной квартирки выходили на одну сторону дома. Он обожал взрослые тополя и берёзы, превышавшие высоту дома, среди их пышных крон, словно в зелёном океане, он видел мир в других цветах и другом темпе времени. Во время непогоды, когда под силой мощных ветров деревья опасно близко от окон размахивали длинными ветвями, а порой и стучались в оконные стекла, словно напрашиваясь в гости, Тикси чувствовал особенную связь с домом и миром за окном. В такие мгновения он выключал свет, подходил вплотную к окну и прижимал ладони к стеклу, наслаждаясь в одиночестве тишины и уюта контактом с бушующей жизнью за прозрачной гранью.
Конечно, жил господин Тикси не всегда один. Лет двадцать назад у него была милая чудная семья – любимая хозяйственная жена и обожаемая крошка-дочь. Госпожа Тикси маленькими изящными ладонями могла изгнать из их квартирки любую невзгоду и грязь, она была настоящей хранительницей и берегиней любимому супругу. А златовласая малышка Тикси в свои пять годков освещала дом лучистым смехом и улыбкой ярче июльского солнца и была смыслом и гордостью родителей.
Счастливая семья – так называли семейство Тикси. Кто с восхищением, кто с завистью, кто с раздражением. Может людям не дано долго жить с тихим счастьем бок о бок, а может чья-то зависть возымела недобрую силу, но отмеренный срок спокойной благополучной жизни закончился в семействе Тикси. Милая малышка Тикси зимой заразилась в садике гриппом, но в отличие от своих сверстников, не смогла одолеть болезнь, сожравшую бедное дитя за три дня. Ни лекарства, ни врач, не смогли тогда одолеть вирус, цепко захвативший свою маленькую жертву, точно паук бабочку, и не позволивший малышке Тикси встретить весну, а с ней и шестой год юной жизни.
После похорон дочери, потянулись длинные, пасмурные дни в квартире на пятом этаже. В окна не проглядывало солнце, лишь снег и лихой ветер настойчиво стучались в тёмные окна и напоминали хозяевам об их утрате. Как ни старались бывшие родители восстановить порядок и вернуть солнце в дом, что-то треснуло меж ними, нечто шипя и скрипя, расползлось по всему дому, навсегда разъединяя супругов. Нет, они никогда не упрекали и не обвиняли друг друга в потере дочери, но смотреть в глаза, как прежде уже не могли и не хотели притворяться, что всё, как прежде.
Госпожа Тикси не выдержала и покинула квартирку под крышей через полтора года. Она не смирилась и считала себя виновной в том, что рухнуло её счастье, и рассыпалась её семья. Она больше не видела себя в роли хранительницы, да, по сути, и хранить было нечего.
Так господин Тикси остался один. И так он отвернулся от веры, что некогда жила в нём, и передалась ему от отца через множество поколений. Он больше не ходил в церковь, как делал это с семьей раньше. Он больше не молился и не разговаривал с Ним, с Тем, Кто дал всё и забрал обратно. Вера стала бессмысленной и бумажной. Её можно было сжать в кулаке, смять, раздавить и выбросить в мусорную урну.
И всё же, он творил свой особый обряд. Два раза в год, а именно в дни рождения и смерти малышки Тикси, её отец расставлял по квартире сотни свечей и зажигал их в полночь. Господин Тикси прикреплял с помощью скотча к большому в полный рост прямоугольному зеркалу в центре комнаты репродукцию иконы, как правило, это была Богоматерь с младенцем. А затем он разговаривал с образом на зеркале, выискивая в освещенных мерцающим светом свечей ликах, черты некогда любимой дочери и обожаемой жены, потерянных так много лет назад. Ритуал каждый раз повторялся с неизменной последовательностью, менялись лишь репродукции и лица на них.
Не смотря на уединённую и отстранённую жизнь, господин Тикси поддерживал дружеские отношения с одной семейной парой, жившей по соседству в одном с ним доме. Молодые родители и их маленькая дочурка, как две капли воды, напоминали ему о его прошлой семье. И общение с этими милыми и тёплыми людьми было живительной отдушиной в его одинокой жизни.
Маленькая Алиса, пятилетняя дочка его друзей, была очень жизнелюбивой и улыбчивой девчушкой. Родители Алисы знали историю своего одинокого друга и сочувствовали ему, а потому не возражали, когда он дарил их ребёнку дорогие подарки, или его взгляд надолго задерживался на рыжих кудряшках, делавших головку девочки похожей на солнечный одуванчик. Солнечная Алиса – именно так называл ее господин Тикси. В каждой маленькой веснушке на её лице жило солнце, а когда детское личико озаряла улыбка, то солнечный свет прямо-таки выплескивался из этого юного чистого лица. В Алисе были такая непосредственность и доброта, что под её обаяние подпадали абсолютно все. Взрослые, дети, собаки, кошки, птицы, казалось, весь мир тянется и пытается угодить улыбке рыжеволосой девочки. И она не портилась от такого обильного внимания, а лишь отвечала добротой.
«Неиспорченная и такая чистая. Как моя девочка, до того февраля…» – Каждый раз глядя на Алису, думал господин Тикси. Он не вспоминал имени дочери, это не имело смысла. По именам зовут лишь живых, а мёртвым они ни к чему. Он и своё-то имя позабыл, у него осталась фамилия, которая со временем стала именем. Так его все и звали, а он представлялся – господин Тикси или просто Тикси.
Но Алисе не нравилось это имя, и она звала его Птицей. Она лепетала на своём «солнечном» языке и объяснила, что Тикси похож на все птицы сразу, он мог быть грустным вороном, мог быть веселым и забавным воробушком, а порой и лихой чайкой. Странное видение, но оно вполне устраивало господина Тикси, и новое имя ему казалось самым точным и верным. Дети понимают взрослых куда лучше и глубже, только объясняются на своём «солнечном» языке, языке детства.
Но дом словно караулил злобный рок, выжидая новое солнечное счастье. Одним тёплым сентябрьским днём малышка Алиса, как обычно, играла во дворе с другими ребятишками под присмотром мамы. Неожиданно во двор ворвалась свора разъярённых собак и в неудержимом порыве устремилась прямиком к группке детей, мирно игравших на детской площадке. Напуганные родители тут же похватали своих беззащитных чад и побежали к подъездам дома. Мама Алисы, убегая, запнулась о бордюр тротуара и упала, выронив дочку прямиком на проезжую часть двора. В тот злополучный момент по дороге ехал автомобиль. Водитель затормозил, но было слишком поздно. Отчаянный крик ужаса оглушил дом и двор, распугав собак, мать лежала на земле, скованная горем, простирая руки к безжизненным рыжим кудряшкам.
О несчастье в семье друзей господин Тикси узнал только вечером, вернувшись с работы. Это чёрное известие подкосило его, и он просидел весь вечер и почти всю ночь у окна, всматриваясь в хмурое ночное небо и размышляя.
«Что же такое происходит? Эта девочка не дожила до своего дня рождения всего каких-то полтора месяца. Алиса, как и моя дочка, не вступит в шестилетие. Этот дом вновь утратил маленькое солнце, будто его и не бывало вовсе. Круг повторился, история свершилась. Проклятие какое-то! Почему маленьким солнечным девочкам не дано вырасти и стать взрослыми, счастливыми людьми, которые способны осветить своей радугой весь мир? Неужели они не достойны этого мира? Нет, это мир не достоин их солнечного света! Моя маленькая и забытая дочь. Нет! Не забытая и любимая всё сильнее, не смотря на годы, что нас разделили. Я почти забыл её имя, её светлое чистое имя – Юлия. Юленька. А ведь она так любила, когда я называл её Лютиком, просто обожала этот цветок. А как её длинные волосы сливались с этими маленькими янтарными цветочками, когда она наклонялась к ним, чтобы погладить крохотными пальчиками их глянцевые лепестки! О Господи! С именем вернулась вся та боль, что я хоронил годами. Что-то не то со мной. Сперва мой Лютик, теперь Алиса. Это из-за меня? Это потому, что я в них вижу солнце и нечто большее? Это потому что я не достоин?».
Он очнулся от мрачных дум лишь на рассвете, когда первые солнечные лучи коснулись окон его квартиры и отважно скользнули вглубь тихого помещения. Господин Тикси так и не уснул, одолеваемый противоречивыми мыслями и горькими выводами. Он не вышел на работу в то утро, отпросившись на день по причине недомогания, чем вызвал удивление начальника, не помнившего за одним из своих лучших работников, чтобы тот за много лет взял хотя бы раз больничный или отгул. Но так как это было впервые, ему с охотой пошли на встречу и пожелали скорейшего выздоровления.
Он чувствовал себя развалиной, есть ему не хотелось, аппетит пропал вместе с новостью о смерти Алисы, но вот сон, он теперь звал его, настойчиво и властно. Сон обещал ему откровения и покой, а возможно и избавление от боли. Тикси поддался этому искушению, и едва припав щекой к мягкой поверхности подушки, тут же погрузился в глубокий сон без сновидений.
Проснулся он ранним вечером, солнце покидало город и прощалось с каждым окном, забирая свои тёплые лучи. Господин Тикси чувствовал себя ещё хуже, голова раскалывалась, будто с перепою, горло саднило, словно его сорвали в неистовом крике, а мышцы тела ныли, как от побоев. Он кое-как оделся и направился к своим друзьям, нужно было навестить их в горе и кое-что попросить для себя.
Родители Алисы встретили его теплее и эмоциональнее, чем он рассчитывал. Мама Алисы, бледная заплаканная тень, пыталась напоить гостя чаем и всё оправдывалась перед ним, что «произошло всё слишком быстро». И эти странные собаки и этот невесть откуда взявшийся водитель. Отец девочки стоял молча у окна и курил. Пепельница была переполнена, но он, не обращая на это внимания, тушил окурок за окурком о скомканную горку сигаретных останков. Она расплакалась, когда Тикси возразил на её вдруг вырвавшееся «я виновата, я её не уберегла!», он сказал, что это несчастный случай, но в душе он в это не верил.
Его просьба не вызвала удивления и возражений со стороны родителей погибшей девочки. Тикси попросил на память фотографию Алисы, кусочек солнечной девочки, которую любил, как родную дочь. Отец Алисы, так и не проронив ни слова, вынес из детской комнатки большую фотографию дочери размером с альбомный лист. На фото девочка улыбалась и казалась такой живой и счастливой в жёлтом платьице с белым кружевом. Тикси осторожно принял фотографию, словно реликвию, и обещал хранить её бережно. Отец Алисы, не дослушав его, ушёл обратно на кухню, где тихо плакала его супруга. Господин Тикси прикрыл дверь за собой и вернулся в свою тёмную квартиру.
Ритуал следовало исполнить ровно в полночь, он прямо-таки был одержим этой идеей, с момента, когда проснулся. Ему необходимо было попрощаться с Алисой самому, известным ему способом.
До полуночи оставалось четыре часа, и Тикси основательно готовился. Он тщательно вымыл зеркала во всём доме, стащил в центр комнаты коробки со свечами, а затем тщательнейшим образом расставил их на каждом свободном клочке мебели и пола. Тикси принял особую ванну с травами и солью, добавив туда несколько капель собственной крови, предварительно уколов палец иглой. В этом он не видел ничего предосудительного, ведь кровь важнейший проводник в мир смерти и жизни, она страж зыбкой границы.
Когда до обозначенного времени оставалось четверть часа, взволнованный и взбодрившийся Тикси принялся зажигать свечи по всей квартирке. Вспыхивание каждого фитилька отдавалось световым эхом ударам его обеспокоенного сердца. Когда действо было завершено, квартира окуталась в мерцающий тёплый свет огоньков, напоминавший рой светлячков, заполонивших помещения и наполнивших собой всё свободное пространство. Огромное зеркало ждало тайного действа в самом центре комнаты, повёрнутое лицевой стороной к окнам.
Ровно в полночь господин Тикси, привычно, как он делал много раз, отрезал кусочек скотча и, приложив фотографию Алисы к большому зеркалу, закрепил им правый верхний уголок. Еле ощутимая вибрация прошла по стенам квартиры, на кратчайший миг, увеличив сияние свечей троекратно. Хозяин не придал значения тому, что сам ощутил и, посчитав произошедшее за видение, вызванное усталостью и ослабшими нервами, отрезал второй кусочек скотча и закрепил им левый верхний уголок фотографии.
Волна вибрации вновь пробежала по комнатам, всколыхнув пламя свечей и оставив ощущение мурашек на коже. Но и на этот раз он не остановился и не прислушался к этому невидимому сигналу, приняв его за сквозняк и озноб.
Когда Тикси отрезал третий кусок скотча и повернулся к зеркалу, то обомлел – вся зеркальная поверхность помутнела и напоминала беспокойные и взбаламученные воды реки во время сильного ветра. Крупная рябь перемежалась с мелкой, нетронутым оставался прямоугольник фотографии, недвижимый и бледный на мрачном фоне.
Тикси попытался прилепить кусок скотча к нижнему уголку, но тот не поддавался, съезжая в сторону, словно поверхность смазали маслом. С верхних уголков, таким же образом, посъезжали кусочки скотча, а затем отпали, но странным было не только это, фотография держалась сама по себе, притягиваемая зеркалом.
Господин Тикси стоял напротив и заворожено наблюдал, как фотографическое изображение девочки постепенно проходило сквозь зеркальную поверхность, и было полностью поглощено мутным стеклом, испещрённым беспокойной рябью. Не веря в происходящее, он дотронулся до поверхности и ощутил холодную, скользкую, схожую со льдом структуру зеркала. Фотографии на зеркальном стекле больше не было, Тикси убедился, что это ему не привиделось. Но Алиса смотрела на него из глубины мутного зеркального омута!
Вибрация усилилась, а вместе с ней и ветер, вырвавшийся из зеркала и пытавшийся затушить свет трепетавших огоньков. Тикси испугался и попытался прекратить обряд, обернувшийся чем-то запретным и зловещим, он схватил плед с дивана и попытался накрыть им зеркало. Но тут же сотни голосов невесть откуда свалившихся на него, возопили что есть мочи, выкрикивая лишь его имя.
– Тикси! Тикси! Тикси!
Он в ужасе озирался по сторонам, нервно вздрагивал от каждого соприкосновения с морозным ветром, бесновавшимся по комнате и рвавшим занавески на окнах. В каждом касании ледяного порыва он чувствовал чью-то невидимую руку, от чего сердце его замирало, а затем ускоряло свои удары.