Ольга Васильевна Ярмакова
Сны за полночь
Помедлив, но затем, отбросив последние сомнения, с каким-то звериным остервенением, девушка принялась раскапывать могилу. Сначала рукав, затем плечо, вот и грудь с шеей. Наступил черёд головы. Новый поток крика взорвал лесной покой.
– Нет! Как же это могло с тобой случиться? Как же так?! Кто это сделал?! – Лариса бережно, как мать ребёнку, стирала с бледно-синего лица Люды въедливую землю, забившуюся в нос, рот и уши. Глаза были закрыты, отчего казалось, что девушка спит.
От тела исходил сильный запах, губы из синевы перешли в черноту, во рту уже хозяйничали черви. Лариса отряхнула с длинных волос подруги серую пыль.
– Тебя тоже надо положить в брезент, чтобы земля не пачкала тебя. – Слёзы стекали по лицу Ларисы и падали в сухую землю. Она их не замечала, всё удерживая в руках тяжелую и безвольную голову Люды.
Руки затекли, в голове мелькнуло полностью откопать тело и сходить в лагерь за брезентом. Но здравомыслие заставило расцепить пальцы под мёртвым затылком и позволить некогда живому и яркому лицу упасть в тёмную нишу могилы. Ни сил, ни желания, ни эмоций, ничего не осталось. Вторых похорон она не перенесла бы за этот день.
Оставалось присыпать раскуроченный холм землёй и ждать бесконечно долгую неделю до возвращения вертолёта. Люде уже ничем не помочь. А вот Ларисе до прихода темноты необходимо было не потерять тропинку в лагерь. Она легкомысленно позабыла о фонарике, а без света заблудиться проще простого. И тогда на стороне мертвецов мог оказаться перевес.
Она шла, спотыкаясь о коряги и кочки, которые так легко обходила до этого. Слёзы застилали всё видимое пространство, Лариса судорожно ревела, ей хотелось, чтобы пошёл дождь, чтоб поднялся ветер, и молнии с громом заглушили ту тоску и беспомощность, которые прочно овладели ею. Только теперь она осознала, какое место в её жизни занимала Люда. Эта задорная, упрямая девчонка давно стала ей близка по духу, незаметно, день за днём, год за годом. Верно говорят – ценить начинаешь тогда, когда уже всё потеряно.
– Но кто? Кто её убил? Кто закопал её там?
Слова камешками выпадали из уст Ларисы, сомнений нет – подругу убили. Но кто же был способен на такое злодейство? Кто посмел отнять жизнь у беззащитной девушки? Коллег по экспедиции Лариса отбросила сразу, все они были постоянно на виду, да и поводов серьёзных у них не имелось. Стычки в счёт не шли. Выходило, что неведомый убийца таился где-то неподалёку и с первого дня следил за лагерем. Кто-то из местных? Но до ближайшего села в округе, судя по карте, было не меньше пятидесяти километров. Может, кто забрёл сюда случайно, или…
Нет, она не желала сейчас ломать голову над этим, странность за странностью выводили замысловатый узор, всё больше терявший ясность и здравость. Сначала она всё расскажет Сергею и Мицкевичу, а там видно будет. Пусть мужчины решают эту задачку.
– Сергей, – окликнула она охрипшим от плача голосом, как только завидела верхушки палаток. – Серёжа!
Он услышал и побежал в её направлении.
– Лариса, у нас беда! – Её опередил его натянутый от напряжения, точно струна, голос. – Мицкевич!
– Что с ним? – Ей показалось, что её сейчас раздавит и припечатает намертво к этим камням под ногами.
– Как только ты ушла, я решил проверить, как там дядька. Захожу, а он какой-то не такой. Весь мокрый и хрипит, – Сергей говорил быстро. – У него жар, Лариса.
– Температуру мерил?
– Да. – Теперь страх и дрожь проступили в голосе парня. – Тридцать девять и семь! Я не знаю, как сбить жар! Уже и раздел его, обтирал холодной водой. Сделал укол жаропонижающего. Всё бесполезно! Чёрт! Я боюсь за него. Где ты была?!
Лариса ухватила Сергея за руку и потащила в мужскую палатку. Он смотрел на неё с надеждой, глаза готовы были вот-вот исторгнуть слёзы. Только этого не хватало теперь.
Мицкевич лежал под шерстяным пледом с влажной повязкой на лбу. Щёки его багровели от румянца. Лихорадка скрутила тело, выбивая из него крупную дрожь. Рот мужчины был широко раскрыт, из него доносились слабые хрипы.
– Плохо дело, – подытожила беглый осмотр Лариса. Она взяла в ладонь запястье правой руки больного, пульс зашкаливал. – Либо сердце не выдержит, либо лёгкие откажут.
– Что же делать?! – Сергей стоял рядом, заламывая от беспомощности руки.
– Сделай ещё одну инъекцию, хуже уже не будет. Продолжим обтирать тело по очереди, может, сможем его спасти.
– Это, наверное, потому что я ему успокоительного бахнул в воду, – винил себя юноша.
– Да брось! От него он наоборот должен был расслабиться и спать сном младенца. Это ж безобидное средство.
– Тогда почему? Почему?! – Мужской голос сорвался в надрыве.
– Наверное, удар оказался велик, Серёж, – монотонно проговорила Лариса. – Всё-таки смерть Удалова потрясла Юрия Михайловича. Вспомни, как он был подавлен и удручён.
– Да, но…
– И Люда… – наконец-то выдохнула девушка.
– А что Люда? Что с ней-то? – без интереса спросил Сергей.
– Мертва, как и Удалов. – Собственный голос показался Ларисе чужим. – И похоронена на том же кладбище. Правда, понятия не имею, кем.
– Что?! Люда умерла? Когда!
– Похоже, давно… – Голова Ларисы безвольно свесилась на грудь, глаза грозились разразиться дождём слёз.
– Я не понимаю. Она же сегодня была здесь, а потом там…, – запинался Сергей. Он побледнел ещё сильнее от такой новости. – Как?!
– Я сама пока не пойму. Но факт в том, что она мертва, – Лариса слышала свой ровный и спокойный голос со стороны. – Я нашла её. Она закопана слева. Могиле не один день. Труп уже портится. Надо завтра её выкопать и обернуть в брезент, чтобы после довезти в целости.
– Как же так?! Как же так?! – причитал Сергей, его голос походил на растянутое завывание. – Я её видел, разговаривал. Она была живой, поклясться могу в этом чем угодно!
– Не трави душу! Сейчас нужно думать о живых, мёртвые от нас уже никуда не денутся. – Лариса еле сдержалась, дабы не влепить парню пощёчину.
Истерик она терпеть не могла, а уж со стороны мужчин и вовсе не допускала подобных проявлений эмоций. Сейчас, когда их осталось двое здоровых и на ногах, все эмоции шли только во вред, необходим был трезвый и холодный рассудок, чтобы выжить и не дать уйти в мир иной больному товарищу.
– Сергей, ты в курсе, кто сфотографировал Врата? – она решила отвлечь Сергея, а заодно решить всплывший из подсознания вопрос, давно волновавший её, но всё время так некстати уходивший на дно забот. – Ну, та статья в газете, о которой много говорил Мицкевич.
– Нет, не знаю, – ответил не сразу он. – Я помню, что имя и фамилия были, но хоть убей, не припомню чьи. И простые были. Это я точно помню. Если бы фамилия была какая-то замысловатая, то я бы запомнил. У меня почему-то сложные и труднопроизносимые названия вклиниваются намертво в память. Уж не знаю почему. А имена и подавно. А вот с обычными – беда.
– Ладно, не задумывайся об этом. – Лариса устало обвела палатку взглядом, у мужчин царил бардак, вещи лежали скомканными кучами, пахло залежалостью и потом. – Надо проветрить помещение.
– Но как же дядя?
– Укутаем его до ушей, в спальнике ему тепло. А вот воздух нужен, смотри, как он надрывно дышит. Если укол твой не поможет, будем дежурить всю ночь, обтирать. Спирт есть или водка? Я знаю, что у вас что-то оставалось после первого вечера.
– Да. Есть пара бутылок водки, одна уже почата.
– Неси ту, что откупорена, будем компрессы делать.
Лекарство сбило температуру до тридцати восьми и пяти, дыхание горевшего от таинственного недуга Мицкевича выровнялось, но лихорадочный румянец не отступал. Сергей сходил за свежей порцией воды к роднику. Компрессы меняли каждые пятнадцать минут, не отходя от больного. Про ужин никто и не вспомнил, а меж тем луна выкатила своё полное тело на небесный постамент, включившись в ночную жизнь мира.
Сергей и Лариса условились менять друг друга каждые два часа, чтобы у каждого было время отдохнуть. День был невыносимо жесток и тяжел, но и ночь не сулила покоя. Ценна была каждая минута. Женская палатка была отведена для временного отдыха и ночлега. Незадолго до полуночи Лариса сменила коллегу, прощупав компрессы, а заодно измерив температуру Мицкевича, и убедилась – каких-либо сдвигов в положительную или отрицательную сторону не произошло.
Где-то на втором часу дежурства её начало клонить ко сну, она мужественно боролась с подступавшей дремотой, но зевота становилась всё более навязчивой, а глаза предательски слипались. В палатке у выхода горела керосиновая лампа, разгонявшая темноту – густую, тихую, гнетущую. Иной раз, сомкнув глаза, девушка теряла явь, мгновенно погружаясь в сон, но резкий толчок дергавшейся головы, тут же выводил Ларису из забытья в реальность.
В палатке вновь было душно от дыхания двух людей, но открыть теперь, когда снаружи роились полчища кровососущих насекомых, было просто безумием. Придётся терпеть до утра, зато воздух в первых сумерках будет особенно чист и прохладен.
Глаза вновь закрылись, она рванула голову вверх, силясь оторвать подбородок от груди. Лицо, казалось, налившимся свинцом, не поддалось сразу. Разомкнув веки, она обнаружила лампу потухшей. Брезентовый полог был распахнут настежь, впуская ночной воздух и непроницаемую тьму. За спиной кто-то был, она уловила шумное, глубокое дыхание.
– Сергей? – Робко прошептали её ставшие вдруг непослушными губы.
Холодок страха прошёлся по спине прежде, чем она ощутила, как некто обнюхивает её с затылка до шеи, алчно втягивая воздух. Сергей должен был спать в соседней палатке. Может, Мицкевич? Но тот лежал подле неё, она отчётливо слышала его сиплое, размеренное дыхание.
Тело оцепенело, Лариса сидела, боясь шелохнуться, и ждала, когда незнакомец соизволит показать себя, выйдя вперёд. Но волна страха сильнее сжала её остекленевшее от усталости тело, девушка догадалась, кто обнюхивал её со спины, точно дикий зверь.
Людино лицо замедленным кадром возникло сбоку, приблизившись вплотную к ней, их разделяли миллиметры. Затем гостья резко подалась назад и уселась на корточки у выхода. Наконец Лариса смогла повернуть голову в её сторону, леденящее оцепенение спало. Пришлая гостья всё также сидела, замерев и вперив в неё тёмные глаза-червоточины.
– Люда, – тихонько позвала Лариса ожившую подругу. – Люда, что произошло?
Вместо ответа, девушка, встав на четвереньки, выползла наружу. Тьма за распахнутым пологом посветлела. Лариса, напрочь позабыв о Мицкевиче, последовала вслед за Людой. Та стояла меж сосен и протягивала руку. Поборов страх и подступавшую головную боль, Лариса подошла к подруге, казавшейся обычной, хоть и бледной в лунном свете. Людина ладонь была холодна, но всё же жизнь ощущалась в ней.
«Сон ли это или явь?» – помыслила Лариса, но решила в этот раз не отступать от того, что взывало к ней через ту, чьи пальцы крепко обхватили её кисть.
Ноги оторвались от земли. Люда, облачённая всё в ту же одежду, в которой пребывала в могиле, тащила Ларису за собой, увлекая в непроглядную темень всё дальше от лагеря и слабо мерцавшего жизнью костра. Странным было отсутствие страха да покой, убаюкивавший сознание. И эта незнакомая печальная улыбка подруги на лице с глазами-червоточинами.
«Это должно быть сон. Да-да, сон. Я задремала в палатке Мицкевича. Но может быть, может быть…. Та могила была сном? Как бы хотелось, чтобы мне всё приснилось. Всё-всё-всё», – проносилось в голове Ларисы.
А они парили над травами и кустами, погружёнными в ночной сон, лишь пальцы босых ног касались бархатистых верхушек кустиков, мягко провожавших случайных путников. Смолистый запах сосен вперемежку с можжевеловыми нотками вплетались в волосы, нос щекотали едкие травяные запахи, отгонявшие самую назойливую и докучливую мошкару.
Лариса уверила себя в том, что Люда ей снится, ведь не могут люди парить в воздухе, как насекомые или птицы. А они вдвоём плыли в пространстве, уводимые неведомым призывом силы. Лариса догадывалась, куда они направляются. Голова стала сильнее пульсировать, боль толчками билась в висках, угрожая захватить вскоре всё внутреннее пространство.
Вот и жидкий пролесок, а за ним редеющая земля и так чётко выведенная кривая границы. Как же ночью она была видна! В свете полной луны безликие камни лучились чёрным светом. Каждый простирал к небу рассеянный луч, отдавая иль напротив, принимая таинственную силу, что кормилась жизнью средь каменного настила.
На предельной черте Лариса заупрямилась и что есть сил, воспротивилась дальнейшему продвижению, но её путница, не замедляя хода, прорвала запретную границу. Мёртвые пальцы сдавили запястье с мощью нечеловеческой, почти сведя на нет ход кровотока в руке.
Кажется, Лариса кричала. Она не могла различить боль и страх, жизнь и смерть. Голова взбунтовалась, кровь отхлынула от конечностей и устремилась к бушующему мозгу, в глазах потемнело, в ушах стало закладывать. Люда, не оборачиваясь, тащила её поверх камней к проклятой гряде. Что должно свершиться, того не избежать.
Их Врата – так называл Мицкевич эти дьявольские стены, метавшийся теперь в лихорадке на другой границе жизни и смерти. У подножия Их Врат разбился Удалов. Да и Люда… Но почему она продолжала жить меж них после загадочной смерти? И она ли то была? Или что?
Две эбонитовые тверди, чернее ночи, озарённые ореолом крошечных огней, молча встретили двух дев. Лишь приблизившись Лариса угадала в мерцавших тут и там светочах факелы, воткнутые меж камней на земле и в узкие расселины стен. От этого невесть откуда взявшегося рукодельного огня место обрело ещё более зловещий оттенок.
Люда потянула её дальше, в обход стены. Ни единой души не встретилось, ни единого звука не раздалось. Безмолвие, которое не решалась нарушить сама природа.
– Стой! Скажи, что происходит? Зачем я здесь? – прокричала Лариса мёртвой подруге, силясь разжать нечеловеческую хватку на запястье.
Та лишь продолжала полёт, по-прежнему не выпуская из цепких пальцев руки напуганной девушки. Показалась одна из лестниц, ступени выхватывались беспокойными головками факелов, воткнутых меж каменных выступов. У подножия путь их прекратился.
– Постой, Люда! – Лариса вновь окрикнула существо в обличье подруги. – Я хочу знать.
Она ожидала игнорирования или дальнейшего волочения её на ступени стены, ибо уже догадалась, куда несла их неведомая сила. Но на удивление холодная рука разжала пальцы и выпустила занемевшее запястье. Люда посмотрела ей в лицо, глаза, заволоченные непроглядной тьмой, не моргали. Губы быстро зашевелились, но ни звука не вырвалось наружу. Тогда она указала на подножие стены и поплыла к нему, не задевая ногами острых каменных граней.
Лариса проследовала за ней. Внимание её приковали таинственные огненные знаки, оживавшие на лощёной поверхности стены. Однако один неверный шаг и нога, соскользнувши с неровного края здоровенного булыжника, ободралась в районе лодыжки. Кровь тут же просочилась сквозь ранку. Но, даже ощущая боль, девушка не остановилась, ею управляла куда более сильная воля, подавляя все побуждения и притупляя чувствительность.
Завороженная Лариса изумлённо вглядывалась в расцветавшие в чёрном, блестящем камне символы. Их тонкие контуры вспыхивали белым светом и тут же гасли, действие повторялось. В памяти всплыли записи из дневника Люды – точно такие же знаки она заносила нервной рукой на страницы тетради. Но что же они означали? Какой особый смысл таили в себе?
Люда левой рукой соприкоснулась с центром мерцавших знамений, свет их забегал бешеным ритмом, укорачивая промежутки меж угасанием и вспыхиванием. Правую руку она протянула Ларисе, призывая ту вновь взяться за неё. Когда та подчинилась и вложила ладонь в холодные пальцы, свечение настенного письма разгорелось с новой силой и уже не угасало.
Что-то ошеломительное пробежало по телу обеих девушек, разряд особого рода тока. Их сотрясло в мощнейшем толчке, подбросив вверх. Но рук они не разжали, так и стоя проводниками у подножия Врат.
А затем явь стала сном, а видение смешалось с реальностью. Тени выбрались из-под камней, безмолвные и мрачные. Оболочки давно умерших и истлевших людей, века назад справлявших в этом чуждом месте кровавый ритуал. Тени оформились в человеческие формы и проплывали мимо зачарованных и примерзших к стене девиц.
Лариса взирала на прошлое со стороны, одновременно погрузившись в ушедшую эпоху. Её глаза видели больше, чем способно было на то зрение человека, её разум постигал без слов то, что не должно было знать человеку. Тепло перетекало из тела её, вливаясь в руки мёртвеца, жизнь возрождала память веков. Запретную память.
Тени-шаманы повторяли ритуал, неспешно готовясь к кровавому подношению тем, чьи Врата преграждали вход в чуждый мир. Вот три бесплотные оболочки проплыли мимо, и хоть тела их не имели чётких линий, всё ж некоторые черты лиц призрачных видений Лариса различить смогла. То были три мужских лица – два жреца и один воин меж них.
Что-то изменилось, прогремел вблизи гром, хотя небо было яснее ясного, ни намёка на тучи. И в этот самый миг всё вокруг обрело цвет, форму и жизнь. Духи обрели плоть, стены масляный глянец, воздух ожил человеческими голосами.
Лариса ошалело пялилась вокруг, всё казалось дикостью, невозможным действом, невероятным представлением. Но жизнь бурлила вокруг, игнорируя её и не замечая. Она будто выпала из двух миров, застряв на границе между. Невольный зритель жуткого театра.
Вновь её вниманием завладели три фигуры. Жрецы были одеты в белые свободные одежды, больше походившие на туники; меж ними крепкий мускулистый воин, обнажённый по пояс, в штанах из тонкой кожи. И все трое босые.
«Как красив!» – подумала Лариса о воине.
Возвышавшийся над жрецами на голову, светловолосый, широкоплечий мужчина шёл к ступеням степенно и величаво. Волосы, словно венец, обрамляла белая лента, плотно стягивавшая лоб. Светлые усы и короткая борода придавали воину особую мужественную красу. В том, что он принадлежал к воинской касте, у Ларисы сомнений не было. Рядом с этим красавцем провожатые выглядели простовато и неказисто, хотя тоже не были лишены особой одухотворённости.
Вслед за ними проследовали ещё трое. На сей раз меж сопроводителей брела девушка. Ростом с мужчин, но с жилистым, мускульным телом, в белом платье до пят, она казалась самим совершенством. Длинные, светлые, как у прошедшего воина, волосы прямыми лучами ниспадали по спине, поверх увенчанные кругом ленты. Обнажённые до плеч руки её спокойно висели по бокам, раскачиваясь в такт шагам. Сомнений не было – девушка тоже была воином.
«Так жертв было две, а не одна! Вот зачем две лестницы!» – осенило Ларису.
Вторая тройка прошествовала к отдалённой лестнице. Шесть человек замерли в подножье подъёма и стали единым голосом творить воззвание, устремляя взоры вверх. Разобрать язык и понять смысл молитвы Лариса не могла, да и нужды в этом не было. Она и так догадалась, что слова людей обращены к тем, на чьи стены они собирались взбираться. И от предвкушения дальнейшего мурашки пробежали по телу, а страх иголками покалывал в ногах и руках.
Взывания шестерых подхватил хор других людей, лица которых из ночи выхватывал свет факелов. Те были в тёмных траурных одеждах и не смели выходить из тени, словно стыдясь или боясь роли отведённой им. Они лишь неровным хором вторили обречённым и их страже.
Лариса силилась распознать в лицах воинов сомнения или печаль. Но лики тех были бесстрастны и полны покоя. Они полностью предавали себя в руки судьбы, не жалея о том, что их ждёт наверху в конце. Или были опоены чем-то, такая мысль тоже посетила Ларису. Под действием зелья эти люди могли забыться и не ощущать страха, или хуже, не осознавать того, что с ними собирались сделать.
Но вот молитва окончилась, и тройки смиренно и размеренно принялись подниматься наверх, ступая, как им было отмерено, каждый по своей лестнице. Точёные стройные фигуры, казалось, каждый свой шаг подчиняли неведомому ритму, водружая одновременно на очередную ступень то одну ногу, то другую. В Ларисе росло негодование и отчаянное желание помешать этому гибельному восхождению. Но всё, что она могла – стоять и безмолвствовать. Она была лишь гостьей воспоминания былого прошлого.
Новый разряд тока в крови до темноты в глазах и вот они с Людой стоят наверху. Нет времени осмыслить, каким образом секунду назад они были у подножия, а мгновение спустя уже на высоте птичьего полёта. Это показалось ещё более бессмысленным Ларисе. Внимание поглотилось группой во главе с красавцем-воином.
Девушка с сопроводителями уже на противоположной стене, принимала из рук одного из жрецов металлический кубок, отливавший золотом в близком свете факела, вонзённого на площадке у ног. Одновременно с девой и воин, что стоял всего в нескольких шагах от Ларисы, забрал из жреческих рук подобный сосуд и оба по невидимому сигналу испили то, что содержалось в искрившихся огнём кубках.
«Яд ли это?» – мелькнула догадка у Ларисы.
Но если, то и был яд, то медленный. Никаких скорых изменений заметно не было в поведении воинов, они спокойно ждали следующего этапа ритуала.
Настала пора действовать вторым парам жрецов. Каждый подошёл к своему подопечному и омыл его лицо, шею, грудь, а также руки и стопы каким-то густым травяным настоем, щедро расплескиваемым из двух круглых с высокими бортами сосудов, мерцавших золотом, как и кубки.
«Восхождение, причастие, а затем омовение, а дальше…».
Каждая тройка встала на колени и принялась вновь возносить мольбы, обратив руки и лица к ночному небу. Рядом громыхнуло, как во время грозы, и вновь Лариса суеверно обратила внимание, что небо чисто.
Раскат повторился, он больше был похож на рык льва. Затем ещё и ещё. Теперь гром, не переставая, оббивал врата своим рёвом, делая секундные передышки. Люди прекратили молитву и встали на ноги. На стену, где находилась Лариса, поднялся шаман – верховный жрец культа. Высокий, худой старик, однако ж держался он твёрдо и величественно. Полы его длинных одежд развевались на поднявшемся ветру, обнажая костлявые голени. Волосы длинные и белые взметались под ветряными порывами, борода, до груди шедшая, колебалась и дыбилась.
Шаман воздел вверх сухие руки и громогласно заголосил нечто зловещее и торжественное. Раскаты грома слились в единый, грозя навсегда лишить слуха. Однако ж никто из присутствовавших, кроме Ларисы, не зажимал ушей и не вздрагивал.
«Они вошли в транс».
Шаман подошёл к грифону и преклонил колени пред ним. Он с горячностью возносил призывы свои к каменному истукану, прося того о чём-то. Затем взор главного из жрецов был обращён ко второй статуе и молитва повторилась. Шаман встал и отошёл в сторону, уступая путь воину.
Лариса была заворожена не менее тех, кто принимал непосредственное участие в ритуале. Но всё же она попыталась окрикнуть мужчину, так безропотно ступавшего к опасному краю. Ни звука не исторгло её горло. Тогда девушка вознамерилась прорвать невидимую нить силы, что удерживала её на месте, точно марионетку. Но и это не удалось. Она должна была смириться с ролью зрителя-наблюдателя. Большей участи ей не дано было.
Девушка-воин меж тем подошла к своему краю и встала напротив второго обречённого. Лица их, позолоченные факельным огнём, были бесстрастны и преисполнены покоя и мира. Гром утих, тишина, гнетущая нерв, образовала вакуум вокруг этих двоих. Ларисе казалось, что она слышит биение своего сердца.
Воины смотрели прямо в глаза друг другу. Ещё секунда. Ещё вдох. Но вот они разом выкрикнули слово, смысл которого Лариса не поняла, и, сделав резкий прыжок от края, устремились в воздух, протягивая друг другу руки.
– Нет! – выкрикнула Лариса, но её голос, теперь оживший и обретший силу и звук, потонул в жутком неземном рёве, вырвавшемся вместе с пыльным вихрем из ущелья.
Руки жертв дотянулись и сцепились на мгновение. Лариса видела, как их несчастные молодые тела рухнули в пропасть меж стен, предварительно окрасив камень кровью в полёте.
Но за мгновение до конца, за крошечный миг, до того, как оба достигли острых камней земли, ярчайшая вспышка озарила всё вокруг, ослепив всё живое. Лариса не понимала, но чувствовала, откуда исходило то нестерпимое сияние. В проулке меж стенами, за Их Вратами скрежетало, завывало и грохотало нечто потустороннее и оно приближалось, дабы насладиться жертвоприношением, устроенным в собственную честь.
– Нет! Нет! Нет! – отмахивалась Лариса от света, опалявшего волосы и кожу. Жар стал нестерпим, а воздух раскалился до невозможной духоты.
Она не хотела, чтобы это нечто вырвалось в этот мир, в её мир. Она забыла, что всё виденное ею давно минуло, и переживала мгновения древности, как в настоящем.
Рёв нарастал, стены дрожали, камни местами отрывались и падали вниз вместе с воткнутыми факелами. Земля ли протестовала против вторжения чужеродной силы, иль так грандиозна была мощь неведомых богов, которым принесены были жертвы, но ясно было одно, что ничего хорошего не будет, если границу Врат преодолеет та жуть, что томилась до поры по иную сторону.
Лариса взглянула вновь на Люду, прежде та казалась бледной в холодном свете луны и ночных тенях. Но теперь в ярчайшем свечении Люда была видна в истинном своём виде. Тлеющее тело с почерневшим лицом без глаз, с синюшными руками, на которых вздулись фиолетовые прожилки. И всё та же грустная улыбка, обнажавшая заострившиеся черты. А вонь разложения, что доселе скрывала лесная трава да хвоя, теперь под воздействием противоестественного жара усилилась и удушала вместе с выжженным воздухом.
Лариса попятилась назад, она не могла более находиться рядом с мертвецами, роли которых давно сыграны. Воля вернулась к ней, и она воспользовалась свободой. Но вот нога неровно ступила на край площадки и тело, не удержав равновесия, полетело вниз, следом за недавними жертвами. Крик ужаса её влился в рёв врат. Земля приближалась, и до конца оставалось мгновение, секунда, не более. И она увидела. Она узнала то, что скрывали зловещие Врата от мира людского. И лёгкие переполнились и исторгли последний крик отвращения, страха и немощи. А затем то, что рвалось из камня наружу, воззвало к ней по имени.
– Лариса! Лариса! Проснись же, – звал её настойчивый, знакомый голос.
Она с трудом разомкнула веки, глаза и щёки были мокры от слёз, во рту пересохло, а в носу стоял настойчивый запах тлёна и гари.
– Нет! Нет! Остановите, остановите это! – Крик вырывался из саднившейся гортани, губы кровоточили в покусанных местах. Она и не заметила, как их поранила.
Сергей тряс её за плечи, пытаясь вывести из глубокого сна. Он был разбужен пронзительным вскриком, донёсшимся из мужской палатки. Напуганный дурным предчувствием, парень кое-как одевшись, босой влетел в тёмное нутро палатки и обнаружил метавшуюся в бреду Ларису, дядька спокойно спал рядом.
Не сразу девушка отошла от жуткого видения, плача на плече растерянного Сергея. Она и слова внятного не могла сказать, чтобы объяснить свою истерику. Он же лишь невнятно уговаривал её перейти в другую палатку и остаться там до утра.
– Утром, как светает, я отправлюсь за помощью, – твёрдо заявил он, выпроваживая из шатра Ларису. – Больше медлить нельзя. Двое наших мертвы, третий на грани. Да и нам помощь не помешает.
– Но куда же ты пойдёшь, Серёж?
– Карта есть, не потеряюсь. Я в картах превосходно разбираюсь, просто не было случая доказать…, – запнулся он, оглянувшись на Мицкевича. – Ничего, я не подведу. Сутки максимум и я буду снова здесь.
Она послушно вернулась в их с Людой палатку, только от взгляда на пустой соседский спальник хотелось не спать, а выть и стенать. Но силы выпитые жутким наваждением, оставили её, и она провалилась в пустоту сна без снов – благодать истерзанного разума.
Утром у ожившего костра за завтраком они обсуждали возникшую ночью идею Сергея.
– Давай обождём, ему стало лучше, ты же видел. Уход даёт о себе знать. Он поправится, – заверяла Лариса. Она не хотела лишиться единственного товарища, хотя б на день. – И потом, деревня, может, заброшенной оказаться, а людей там не быть. И что тогда?
– Лучше попытаться, – твёрдо гнул своё Сергей, отхлёбывая из кружки горячий чай. – Я себе не прощу, если не попробую. Может, это единственный шанс, спасти его.
Оба невольно посмотрели в сторону палатки. Мицкевич так и не приходил в себя, жар прочно обосновался в его теле, одно лишь давало надежду – температура стабильно держалась на одной и той же отметке.
– Но до этих Колонцов почти пятьдесят километров! Ты представляешь, сколько тебе топать до них?! – она вновь попыталась воззвать к благоразумию Сергея. – Учти, никаких тебе проторенных дорог. Никакого асфальта или утрамбованного грунта. Тебе придётся идти по бездорожью, напролом. На одну сторону, возможно, потребуется день.
– Ну и что, мой дядька болен, я должен хоть что-то предпринять. Сейчас я его последняя надежда. А вдруг там есть связь с городом? Может, удастся связаться с тем экипажем и за нами прилетят раньше.
– А вдруг ты не вернёшься? – Её голос дрогнул.
– Что за мысли, Ларис? – он смутился и, выплеснув под ноги остатки напитка, встал. – Всё со мной будет хорошо. Что может случится-то?
– Да что угодно, дурачок! Ты не в городе. Это лес, понимаешь, лес!
– Да ну брось ты это! Я вернусь и вернусь с помощью, помяни, – Сергей направился к палатке, где у входа его дожидался рюкзак, заправленный бутылями с водой и необходимым количеством еды.
– Возьми с собой нож, хотя бы или топор. – Она смотрела на него умоляюще, надеясь, что он в последний момент передумает.
– Я уложил топор в рюкзак, а с ножом и не думал расставаться, – весело подмигнул парень. – Видишь, не такой уж я безнадёга, каким ты меня видишь.
– Ты просто не знаешь…, – она хотела договорить, но передумала. – Хорошо, удачного пути тебе. Возвращайся. Мы тебя ждём.
– Ждите-ждите. И не думайте без меня помирать, – шутливо высказался он, крайний раз окинув взглядом карту, – а то я вам устрою тогда.
Прошло два дня, а Сергей так и не возвращался. Лариса отгоняла свои страхи надеждой: хоть путь юноши не близок, но он вот-вот скоро вернётся к лагерю. Она почти не спала эти дни, загружая себя любой пустячной работой, какую могла придумать.
Люда не объявлялась после той ночи, будто выполнив некую миссию, упокоилась окончательно.
Мицкевич помер на третье утро отбытия племянника. Организм не выдержал борьбы с таинственным недугом, сгорев под гнётом жара. Лариса накрыла его спокойное лицо полотенцем и застегнула до конца молнию спальника, в котором он пребывал. Больше она не входила в мужскую палатку.
Временами её отвлекала тетрадь Люды, погружая в замысловатые письмена, которыми были густо усеяны страницы. Ночами Лариса нещадно жгла две керосиновые лампы, боясь сомкнуть глаза и вновь пережить тот кошмар, что мучил её каждую ночь с первого дня экспедиции.
