Ольга Васильевна Ярмакова
Сны за полночь
«Но он не был чудовищем! Мой отец был хорошим человеком!» – запротестовал Уильям.
«То, что хорошо и почитаемо у людей для леса не важно. Здесь свои законы и обычаи. Если человек входит в лес без топора и огнива, без лука и стрел, без ножа и веревки, то лес примет его и защитит при возникшей опасности. И никак иначе. Твой отец увидел себя глазами леса, очами дуба-хранителя. И увиденное привело его к концу».
«Меня тоже ждёт такая же смерть?» – спросил юноша.
«Нет, Уильям, сын Патрика Вильда. На тебя у меня другие планы», – лучезарно улыбаясь, ответила девушка.
«Какие же?» – Сердце Уила забилось вновь часто, когда его очи попали в плен зелени её глаз.
Я полагаю, некоторые подробности излишни, но юный Уильям Вильд вернулся домой лишь на третий день после дня своего рождения, здоровый и невредимый. К тому времени его уже искали братья по лесу, а мать оплакивала старую рубашку сына.
На расспросы домочадцев и соседей, юноша не мог ничего внятно ответить, память его была заволочена, а те три дня напрочь выпали из его жизни. Со временем всё утряслось, все успокоились и приняли вещи, как есть. Лишь некоторые злопыхатели, как же без них, болтали спьяну, что с сыном дровосека произошла та же история, что и с его отцом. Только парню повезло, в отличие от его папаши.
Прошло пять лет. За это время Уильям вытянулся и возмужал, став красавцем-парнем. Настало время и самому обзавестись семьёй. Юноша избрал себе в жёны дочь мясника, темноволосую Марту, своенравную и прескверного характера девушку, что выяснилось лишь со временем после свадьбы.
Про давнюю необычную встречу в лесу Уил так ничего и не вспомнил, да и не пытался вспоминать. Его любимая и заботливая матушка к тому времени умерла от тяжкой хвори, о чём долго горевал парень. За эти пять лет Уильям весьма поднаторел в лесорубном деле и по праву стал младшим дровосеком, а также правой рукой и надёжным помощником Петру. Остальные братья разбрелись по отдалённым деревням, гонимые иными желаниями, нежели рубка деревьев. У Уила и Марты родились близнецы, мальчик и девочка, которых назвали Иоганн и Мария, произошло это за две недели до двадцатого дня рождения Уильяма Вильда.
Аккурат в обозначенный день, получив порцию поздравлений, поцеловав сонных близнецов и жену, молодой отец и муж отправился со старшим братом в лес, надеясь сыскать в столь праздничный день крепкие деревья, за стволы которых покупатель отвалит приличные деньги. Но день-то был не простой, и Уил отвлекшись Петра, за которым шёл по узкой тропке, неожиданно для себя потерял брата из виду. Младший дровосек стал кричать, но его крик утопал в тишине, столь неестественной, что мурашки бегали по телу. А затем он услышал чей-то голос и пошёл на его зов. Звук голоса казался очень знакомым и приятным, ему невозможно было противостоять, он журчал прохладой родника – он очаровал Уила.
Листва деревьев расступалась, и младший дровосек выступил на небольшую полянку, густо укрытую зелёной травой, столь ранней для этого месяца весны. Посреди поляны стоял дуб-великан. Всё вдруг показалось столь знакомым Уильяму – голос, что вёл его сюда, поляна и дуб, будто он уже всё это видел раньше или во сне.
И тут из-за дерева выступила дева в золотых одеждах со струящимися до пят медовыми волосами. И он вспомнил, вспомнил всё. Вспомнил имя лесной колдуньи, лет которой было столько же, сколько и лесу. Звали её Кия. Вспомнил Уил и те три дня, что он провёл в страстных объятиях лесной красавицы и которые вылетели из его головы, как только он покинул владения чаровницы.
«Что тебе снова нужно от меня?» – спросил парень, сильно смутившись, как и в первую встречу.
«Здравствуй, Уильям, сын Патрика Вильда. Вижу, не рад ты встрече со мною. Но может, ты смягчишься, когда познакомишься с другой, что стала плодом нашей недолгой любви?».
Кия сделала еле уловимый жест и из-за дерева выступила маленькая девочка в золотистом платье и волосами, как у колдуньи. Глаза-изумруды доверчиво и с любопытством смотрели на незнакомца, а на бледном личике проступал лёгкий румянец.
«Это твоя дочь?» – спросил ошарашенный Уил.
«Это наша дочь. Её зовут Миа, но ты можешь дать ей привычное для людей имя», – ответила колдунья с нежностью глядя на девочку.
«Зачем мне это?» – не понимал юноша.
«Ты возьмёшь её с собой. Настал твой черёд. В назначенное время она вернётся обратно в лес, но до той поры ей следует жить среди людей. Так нужно для её же блага. Ей необходимо знать всю подноготную человеческой жизни, чтобы стать настоящей ведьмой». – Кия поцеловала дочь и подвела ту к родному отцу.
«Но у меня есть семья! Жена и дети. Как я объясню? Как я приведу её в дом?» – Попытался протестовать Уил.
«Это твои проблемы!» – жёстко отрезала колдунья. – «Но знай, если хоть волос упадёт с головы Мии, если хоть одна её слезинка коснётся земли, если твоя жена её не примет и будет обижать, лес станет чужим для тебя и твоей семьи. Так и знай! А теперь ступай и люби нашу дочь, как других своих детей», – изрекла Кия и исчезла.
Ну что вам сказать? Деваться Уильяму было некуда, знал он, что если не заберёт с собой дочь лесной ведьмы, то сам не выберется никогда с той поляны, лес не выпустит его.
Взяв девочку за руку, он поплёлся домой. Жене такой подарок, естественно, не пришёлся по душе. Нагулянный ребёнок чёрт знает от кого, про мать Уил наврал, не мог же он признаться, что переспал с лесной ведьмой, иначе бы девочку линчевали в деревне, а ему и его семье пришлось несладко.
Маленькой Мии дали новое имя – Генриетта Доротея. Малышка разительно отличалась от младших брата и сестры, мирно лежавших в люльках. Девочка была похожа на маленькую принцессу из сказки, так хороша и обворожительна она была. Генриетта оказалась на редкость ласковым и покладистым ребенком, и Уильям быстро, искренне полюбил дочь, не представляя, как мог сомневаться в ней раньше.
А вот Марта, его жена, не питала к малютке столь добрых чувств, единственным, что стремительно разрасталось в её скверном сердце по отношению к девочке, было презрение. Она ревновала супруга к маленькой Генриетте, ей постоянно чудилось, что Уил забросил близнецов и всё внимание отдал «незаконной приблуде», так она иной раз с издёвкой называла девочку. Но муж резко осекал злобную супружницу и грозился поколотить, если та и впредь будет позволять себе унижать и обижать малышку.
«Я дал слово её матери, что в моём доме она не будет знать унижения и не претерпит обиды». Так сказал мой отец мачехе. И сколь ни исхитрялась, сколь ни пыталась она вызнать, кто моя мать, так и не удалось ей выведать ни словечка правды. Что-что, а язык за зубами Уильям Вильд держать умел.
Шли годы, Генриетта подрастала, росли и Иоганн с Марией. Уильям не замечал, как жена науськивает и настраивает младших детей против старшей сестры. Близнецы внешне очень походили на свою мать, темноволосые и кареглазые, только характеры у них были разные. Мария верховодила братом и не отличалась капризами и своенравием от матери, а Иоганн, напротив, был слабохарактерным и податливым на любые проделки сестры. Марте удалось посеять в душе маленькой Марии неприязнь и ревность по отношению к старшей сестре, а Иоганн лишь был их невольным и трусливым соратником.
Генриетта, конечно, всё это замечала и чувствовала, она не раз пыталась наладить родственные узы с близнецами, но, увы, разница между детьми была столь глубока, как внешне, так и внутренне, что меж ними всегда сохранялась прохладная дистанция. Уильяму старшая дочь не жаловалась, она часто уходила с ним в лес, только там она ощущала себя счастливой, и только там никто не боролся с ней за любовь отца.
Прошло десять лет с того самого дня, когда Уильям Вильд принял в свой дом дочь лесной ведьмы. Из маленькой хрупкой девочки Генриетта выросла в красавицу-невесту. Длинные мягкие волосы, гордость девушки, медовыми волнами струились до пят, пронзительно зелёные глаза обрамлялись пышными светлыми ресницами, а губы алели спелой клубникой. Тонкий стан всегда украшал пояс, перешитый из золотого платья, в котором когда-то маленькая Миа вошла в дом дровосека.
Местные парни уже засматривались на юную красавицу, чья красота могла спорить с королевскими особами, но отец боялся того дня, когда какой-нибудь бойкий прощелыга придёт к нему просить руки старшей и любимой дочери. Недаром опасалась Марта, что Уильям больше будет любить «незаконную» дочь. Нет, он, конечно, и остальных детей любил, но не было в близнецах той открытости и той беззаветной любви, тех огромных сердец, которые любят всё вокруг бескорыстно. А у Генриетты было. И с годами Уильям понял ещё одну истину – не любил он жену свою, Марту, так, как когда-то Кию. Хоть и недолго был он с лесной ведьмой, но знал, что всё было настоящим, таким, каким должно быть между мужчиной и женщиной. Иными тоскливыми днями дровосек один уходил в лес и блуждал, надеясь набрести на ту полянку. Не смог он изгнать из памяти образ Кии, её глаза и голос. Может это были чары, но разве любовь не есть магия сама по себе, древняя и могучая?
За два дня до пятнадцатого дня рождения Генриетты Уил поведал супруге, что хочет сделать дочери поистине королевский подарок – вручить платье из золотой парчи, в память о детском платьишке. К слову сказать, стоило то платье баснословную сумму монет, а потому Марта не пришла в восторг, а разозлилась на мужа. Ей он никогда не дарил таких дорогих одежд, а тут вздумал «незаконной» дочери прикупить наряд, который заказал в соседнем городе аж месяц назад. Представляете, какой скандал там начался? И Мария стала клянчить новое платье. Уильям стукнул со злости по столу и сказал, что подарит платье Генриетте, пусть даже остальные лопнут от зависти. Вот именно тогда и родился в голове мачехи, зревший годами, коварный и жуткий план по избавлению от падчерицы. То есть, меня.
Думаю, убивать Генриетту не входило в планы Марты, хоть эта женщина и была худая во всех отношениях, но вот её дочь…. Достойное поколение, ничего не скажешь. Марта хотела лишь одного, чтобы падчерица пропала и не появлялась в её семье больше никогда, в то время как Марии этого было мало потому, что хоть и была она маленькой девочкой, но душа её уже прогнила насквозь. Мерзавка. И муки других ей доставляли извращенную сладость.
Генриетта в свои неполные пятнадцать лет была на удивление простым и доверчивым человеком, хоть и жила бок о бок с такими гадюками. Возможно, свою доброту она унаследовала от матери, лесной ведьмы, но, если вы внимательно слушали меня ранее, то Кия была отнюдь не так наивна, как её юная дочь в отношении людей, хотя и жила в отдалении от оных. Умом Генриетта не была обделена так же, как и щедростью души. Сейчас подобную девушку одни бы назвали с восхищением идеальной, а другие с завистью дурой. Но мне откровенно наплевать теперь на мнения тех, кто не видит дальше своего носа.
Итак, какой же план придумала хитрая жена дровосека? Марта надоумила дочь на гадость, сама мамаша пачкать ручонки свои не желала. Сыну отводилась простая, но ответственная роль – он должен был служить отвлекающей завесой в глазах Генриетты, девушка любила и доверяла брату всецело, потому что в сути своей он был безобиден.
Расчёт был прост и безумен одновременно. Мария и Иоганн должны были уговорить старшую сестру пойти с ними в лес, но не в ту часть его, где они обычно гуляли ясными солнечными днями, а в совсем другое место. Мачеха помнила, что далеко на востоке леса был заброшенный дом, в котором некогда проживала одна полоумная старуха, народ опасался и считал её ведьмой, обходя уединённое жилище стороной. Старуха та давно сгинула, а вот домишко её ещё стоял и сдерживал напоры леса и непогоды.
Марта наткнулась на этот дом где-то с год назад. Внутри всё прогнило и покрылось густейшей пылью и паутиной. Снаружи хижина казалась крепче, чем изнутри, несмотря на крупные щели, сквозь которые ветер продувал нутро жилища. Мачеха проверила, обойдя серую и невзрачную избу вокруг – вход был только один, а, следовательно, и выход тоже. Искала она и возможные норы, которые дикий зверь мог оставить, пытаясь пробраться внутрь хижины, но нигде не обнаружила ни единого намёка хоть на малейшую щёлочку. Стены прочно и достойно держали оборону, уходя внутрь земли. А может и впрямь здесь жила ведьма, а дом и земля, на которой он стоял, были заговорены от посягательств лесных тварей. Как знать.
Мария и Иоганн должны были сыграть на любопытстве Генриетты и привести ту к этому дому, а затем, заманив внутрь его, запереть снаружи, благо вокруг валялось во множестве поломанных деревьев и их ветвей. Чтобы дети смогли вернуться обратно, прозорливая Марта вручила дочери мешочек с речной белой галькой, который девочка повесила на пояс. Теперь вы видите, как всё обернулось против несчастной Генриетты?
Уговорить пойти в восточную часть леса старшую сестру не составило труда, девушка и сама давно мечтала туда наведаться, чего отец не разрешал ни ей, ни близнецам по известным только ему причинам. А может он чего-то опасался? Как знать.
Идти было решено в день рождения Генриетты, аккурат в полдень. Когда роковой день наступил, Уил поздравил любимую дочь и, расцеловав её, вручил массивный свёрток. Вы не представляете, какая радость и благодарность были в глазах юной красавицы, когда она, развернув отцов подарок, обнаружила прелестное золотое платье, увитое кружевом. Она тут же его примерила, у Уильяма защемило сердце – так хороша и прекрасна была юная Генриетта, так похожа была она на свою мать, лесную ведьму.
Но вот наступил полдень, и как было уговорено, дети собрались идти в свой тайный поход, прихватив краюху хлеба, чтобы перекусить в лесу. Генриетта была счастлива и беззаботна, она не замечала тайные перегляды мачехи и младшей сестры, она не придала значения пугливому и затравленному виду брата, она просто радовалась этому дню и ожидала впереди только хорошее.
Дети шли по разным витиеватым тропинкам, заходя глубже в лес, Мария плелась в конце их шествия и неспроста: она тайком выуживала камешки из мешочка, что болтался на поясе, и кидала их на землю. Эти маленькие белые ориентиры должны были стать спасением для путников и привести их обратно домой. Но только двоих путников.
Дом показался впереди и он не насторожил Генриетту, отнюдь, она первой подбежала к этой лачужке и оббежала её кругом, призывая сделать подобное и близнецов. Компанию составил старшей сестре только слабохарактерный Иоганн. Он забыл на мгновение об истинной цели их прибытия сюда. Да, мальчик был в курсе, что должно было произойти, он даже пытался робко протестовать и отговорить маму и сестру от задуманного, ведь хоть он и был малохольным, но любил Генриетту, за что его недолюбливали мать и родная сестра.
Именно ему отводилась подлая и гнусная роль во всём этом спектакле, он предложил заглянуть и войти внутрь старого дома. Генриетта, шутя и смеясь, отворила тяжелую дверь со скрипучими ржавыми петлями, и первая вошла в сумрачное пыльное помещение дома.
И вот тут-то дверь снаружи захлопнулась, как дверца в клетке. Девушка, ещё не понимая, что происходит, смеясь, позвала брата с сестрой, думая, что всё это детские проказы и шутки. Но потом до её слуха дошел неприятный звук, дверь снаружи подпирали чем-то тяжелым. Генриетта попыталась открыть свою темницу, но заслон не поддался, тогда красавица принялась молотить по двери и звать близнецов, считая, что скверная шутка затянулась.
Но в ответ ей была тишина. Подперев дверь тяжёлым куском дерева, которое когда-то расщепила меткая молния, дети тут же бросились прочь, убедившись, что пленница не сможет выбраться сама самостоятельно. Они бежали по тропинкам, отмеченным белыми камешками, а Мария подбирала каждый в мешок для пущей верности. Если бы Генриетте удалось выбраться из лесной хижины, то домой дороги она уж точно бы не нашла. Представляете, какой злодейкой была эта девочка в десять лет!
Когда близнецы вернулись домой, то на расспросы отца, где их старшая сестра, ответ был таков – они втроём пошли в западную сторону леса, на них напал огромный медведь, и пришлось бежать в разные стороны. Мария и Иоганн вскорости встретились, а вот Генриетта отстала. Они кричали, звали её, а после решили идти за помощью взрослых. Каковы маленькие лгуны! Как вам?
Уильям Вильд тут же организовал с друзьями и старшим братом Петром группу, и они отправились в западную часть леса, противоположную той, где в данный момент в ловушке пребывала его старшая дочь.
Генриетта до наступления темноты стучала в дверь и взывала о помощи, надеясь на чудо. Если бы в лачуге были окна, то она бы их выбила, уж будьте в этом уверены. Но дом был без единого оконца.
Вечером она сдалась и, прислонившись к двери спиной, сидела, сжавшись в комочек, и плача от отчаяния. Только здесь, в этой затерявшейся в лесной чаще избушке девушка наконец-то прозрела и увидела всю подноготную своих родственников. Сидя в грязи и многолетней накопившейся пыли, Генриетта вспомнила, с каким взглядом сестра смотрела на её новое платье. Тогда девушка была ослеплена счастливым моментом, но теперь она трезво осознала всю едкую зависть в глазах десятилетней девочки. И вспомнила она мимолетом уловленные недобрые переглядки меж мачехой и Марией, и кислую физиономию брата, словно барана, обречённого на заклание. Теперь всё сошлось, и картина была ясной, но, увы, безрадостной.
И тогда вернулось к Генриетте из забвения истинное её имя, и, вспомнив, воззвала она в темноте к лесной ведьме, выкрикивая имя той.
«О, матерь моя первая и единственная! Услышь дочь свою, узри слёзы её! О, лучезарная Кия, приди к дочери своей, имя которой Миа, дабы помочь ей, дабы свершить справедливость».
Зашумел лес, поднялись все птицы в небо, хоть и темно было, закричали все лесные твари, закачались деревья, пропуская ту, кого призвала Генриетта. Осветилась лачуга сквозь щели светом невыразимо ярким и отворилась дверь, выпуская на волю пленницу. На пороге ждала Миу её вечно молодая мать, которая с нежностью и любовью приняла дочь в объятия.
«Что случилось, Миа? Кто посмел так обойтись с тобой? Кто посягнул на жизнь дочери лесной колдуньи?!» – вопрошала обеспокоенная Кия, грозно вскинув брови.
«Это братец с сестрицей мои, они обманом заманили меня в этот брошенный дом, чтобы избавиться от меня», – отвечала, всхлипывая в объятиях матери, Миа.
«Да как они посмели?! Ещё дети, но уже отравлены желчью и злобой, как взрослые. Не могли они сами. Кто-то их надоумил. Может Уильям, твой отец? Я помню, как он трусил и не хотел тебя брать в свой дом», – негодовала лесная колдунья.
«Нет, матушка, отец меня любит, пожалуй, даже больше остальных детей. Он всегда ко мне добр и ласков. Брат и сестра, возможно, возревновали его ко мне немного», – защищала отца девушка.
«Ничего себе немного! Оставить беззащитную сестру в дремучем непролазном лесу одну без еды и воды. Да они хотели твоей погибели, дочь моя! Но если это не отец твой их науськивал, то остался лишь один человек, который мог питать к тебе злобу лютую и копить годами зависть чёрную. Это твоя мачеха! Вот, кто виновник того, что ты сейчас здесь». – Кия ласково пригладила медовые волосы дочери.
«Матушка хоть и зло учинили они против меня, но прошу, не делай им дурного. Всё, чего я хочу – быть дома подле отца. Он не перенесёт, если с ними что-то случится». – Вновь встала на защиту теперь уже других «родственников» Миа.
«Нет, дочь моя, когда я вручала твою жизнь и твою дальнейшую судьбу в руки твоего отца, то предостерегла его и пообещала, что если хоть слезинка коснётся земли, если хоть волосок упадёт с твоей бесценной головы, то будет проклято его семейство. И я сдержу данное мной слово! Я накажу этих ничтожных людишек!» – Кия отстранилась от дочери.
«Что ты задумала, матушка?» – в ужасе воскликнула юная дочь лесной ведьмы.
«Узнаешь, когда вернёшься обратно в дом своего отца, если желаешь этого. Но у тебя есть выбор – ты вольна остаться здесь и стать такой же, как и я, охранять лес от дурного влияния людей и править лесным народом, уважая законы Духа леса».
«Нет, матушка, я хочу вернуться к людям. Хоть и коварны они, хоть и лживы, но не все таковы, есть среди них и добрые, как мой отец. Прошу, не трогай его! Умоляю! Он ни в чём не повинен!» – Юная Миа опустилась на колени перед колдуньей.
«Встань, дочь моя, любимая Миа. Не трону я Уильяма Вильда. И не только потому, что он твой отец, и ты его любишь, но и я его люблю, хоть и была с ним всего три далёких дня. Но за остальных не проси! Не прощу, так и знай!».
Озарилась Кия ярким золотым всполохом и исчезла, но оставила дочери в проводники тонкий луч света, который должен был привести девушку обратно в дом дровосека. А тем временем Уильям Вильд искал пропавшую Генриетту в западной части леса, и сердце его разрывали отчаяние и страх, что он больше не увидит дочь живой.
Помните, в сказке мачеха умирает в конце. Вам не показалось подозрительным, что здоровая молодая женщина ни с того ни с сего вдруг откинулась? Хоть какую-то правду сохранил Вильгельм Гримм. Когда уставшая и голодная Генриетта вернулась обратно, то свет не горел в доме. Она сразу поняла, что случилось недоброе, и Кия выполнила угрозу. Девушка бросилась в дом, выкрикивая имена домочадцев, но ей никто не отвечал. Близнецов она нашла быстро: Иоганн, забившись в углу своей комнаты с отсутствующим взглядом, раскачивался из стороны в сторону, как болван-неваляшка.
Несчастный и в правду свихнулся, оставшись до конца своих дней сумасшедшим, безобидным и молчаливым. Лишь в ясные погожие дни, он с тоской виновато смотрел в сторону леса и шептал одно слово «прости». Кому он шептал, так никому и не удалось узнать, более ничего он не произнёс за всю свою жизнь.
Мария осталась без языка в буквальном смысле слова. Некто вырвал ей его и оставил на прикроватном столике заместо разбитого зеркала. Когда пытались у неё выведать и дать жестами понять, кто сотворил с ней зло, она лишь выпячивала глаза от ужаса и начинала вертеть отрицательно головой, мыча и пятясь назад. Прожила она недолго. Когда Марии исполнилось семнадцать, она пошла собирать ягоды в ближайшем пролеске – вглубь леса девушка панически боялась заходить. Нашли её лежавшей бездыханно, а корзина с разбросанными ягодами лежала в нескольких метрах от неё, будто она в кого-то кинулась ею, защищаясь. Она была ещё жива, когда её принесли домой, но, не приходя в сознание, дочь Марты впала в жестокую лихорадку и сгорела за ночь.
Что касается мачехи, то ту Генриетта обнаружила в родительской спальне на полу мёртвой в жуткой позе со скорченными руками и ногами, но чудовищнее всего было лицо, искажённое гримасой ужаса.
Бедный Уильям, он не нашёл дочь и вернулся домой ни с чем. Да, он обрадовался, когда встречать вышла его та, которую он отчаялся уже найти живой. Но какое же потрясение его ждало внутри дома! А может и не столь большое, как могло показаться…. Жену он похоронил на следующий день, тихо, в лесу. Не хотел афишировать жуткий финал этой истории. Естественно, он негодовал, когда узнал, как и почему Генриетта оказалась в том злополучном доме. Естественно, что он не особенно горевал по умершей Марте и покалеченным детям. Он и сам знал, но не хотел замечать, что близнецы – стали калеками от рождения, только поражены были их сердца.
Генриетта Доротея Вильд не оставила отца, она не вышла замуж и прожила в доме дровосека до самой его смерти, которая пришла к нему лишь на сорок шестой год его жизни.
А что стало потом? А потом прошло сто лет со дня произошедшего события. В деревню заехал Вильгельм Гримм со своим братцем Якобом в поисках интересной истории. Ну, я и поведала им всё, как было. Но как видите, вся правда была намерено искажена и добрая Генриетта превратилась в отвратительную ведьму, а близнецы получили новые имена, под которыми теперь их и знает весь мир, Гензель и Гретель. Меня, конечно же, к тому времени звали иначе, а то бы моё неувядающее долголетие и молодость подверглись сомнению, а то и сожжению на костре. У этих людей не заржавеет кого-нибудь спалить.
И вот теперь, когда вы знаете всё, так как было, ответьте, вы и теперь будете считать, что дети – цветы жизни? Не спорю, всё зависит от родителей и их воспитания, но не всегда и не со всеми. Генриетта простила близнецов и ухаживала за ними до самой их смерти, хотя они-то её обрекли на гибель!
Сейчас новое время, люди не седлают лошадей, чтобы пересекать кучу дорог, за них делают это машины, даже воздух рассекают машины. Но, уважаемые, знайте, в глубинах того самого леса до сих пор стоит дуб-великан, охраняющий лес и его жителей от людского вмешательства. И если вы забудете об этом, придёте с топором, пилой или огнём в мой лес, то вам несдобровать!
Это говорю вам я, Генриетта Доротея Вильд, дочь Уильяма Вильда. Это предупреждаю вас я, Миа, дочь лесной ведьмы Кии, никогда не забывавшая и не рвавшая корней со своей матерью.
ЗЛОДЕЙ ТРИДЕВЯТОГО ЦАРСТВА
Как начинается сказка? С заманивающих прелюдий вроде:
В некотором царстве, в некотором государстве… – или -
За далёкими морями, за дремучими лесами…
Впрочем, есть и короткое вступление. Жили-были.
И все сказочные истории оживают в устах рассказчиков вновь и вновь лишь с целью прославления положительных персонажей, всё повествование посвящено им, голубчикам, будто сказаний достойны только герои. Но без состязаний и поединков с коварными недругами, без прохождения сложнейших испытаний, наполненных сплошь магией и колдовством, эти самые герои и не стали бы таковыми. Выходит, что сказки обделили нечисть и злодеев, определив им в удел второстепенную роль и сухое, прямо-таки скупое, упоминание в Летописи Тридевятого Царства.
Но пора исправить данную несправедливость и написать историю, как есть, во главе ставя тех, кто создал героев, проиграв сражение с добром.
И начаться должно ей так: жил-был …
***
Жил-был Кощей. Уж тысячу сто шестьдесят шесть лет правил он Тёмными Горами Тридевятого Царства, что не имело ни конца, ни края. Страшны были горы для любого живого существа, ибо пустота и эхо наполняли глухие и мрачные ущелья, а пещеры были населены страхом и тьмой. Ни травинки, ни жучка было не сыскать средь бурых камней, лишь жалкий порыжелый мох чах на острых выступах каменистых пьедесталов, как усыхал и сам властелин тех мест.
Царственные чертоги были высечены в самой центральной и самой гладкой из гор, не имевшей ни единой зазубринки и выступа. В свете солнца эта твердь блестела маслянистым глянцем, а в тусклые дни казалась матовым стеклом с налётом снега. Она так и звалась – Царь-Гора, и не было в мире другой равной ей по величию и стати.
Не отваживался суеверный люд соваться в Тёмные Горы. Если по каким-то причинам и сыскивались лихие смельчаки, то их называли безумцами и сумасбродами и никак иначе. «Нет возврата оттуда, гиблое то место, путанное», – поговаривали старики, а уж они-то, кладезь вобранных годами знаний, понимали, о чём твердили.
Тёмные Горы слыли зачарованным и гибельным местом всякому смертному. Если охотник какой случайный или бродяга горемычный преступал границу Чёрных Камней, что внушительным ободом опоясывали владения Кощея, то был тот бедолага обречён. Чем дальше путник отдалялся от пограничной черты, тем страшнее был его удел. Камни ложно укладывались в мнимую тропку и уводили злосчастного странника в гористую глубь. Если скиталец хотел вернуться назад, то путь менялся до неузнаваемости, частенько обрываясь пропастью или глухим тупиком. Участь такого горемыки была незавидна: либо он бесконечно бродил в глухих ущельях и терял разум от невыносимой тишины, что не порождала эхо, либо становился яством владыки гор.
И всё-таки у Кощея были слуги, много прислужников, но были они не из мира живых. Людская молва окрестила их Бесами. Дурные злобные духи сбивали с пути людей и загоняли, словно дичь, в логово хозяина. Были Бесы бесплотными и более всего походили на тени с горящими тусклым огнём глазами. Вышли они из холода и темноты по призыву повелителя, что владел Тайным Словом, отпиравшим запретные двери.
Лишь подобным тварям можно было находиться во владениях Кощея без ущерба своему существованию. Они-то и стаскивали то, что оставалось от трапезы хозяина, в Бездонный Колодец, где и находили последнее пристанище останки злосчастных жертв. И никто доподлинно не знал, куда ведёт дно Колодца и что он сам из себя внутри представляет. Знали понаслышке лишь то, что это была широченная яма, с невысокой каменной кладкой по краям, за которой таилась непроглядная чернота. Ходили в народе и вовсе небывалые толки, что и не колодец это был вовсе, а проход в Подземное Царство и что все, кого попадал в него, становились жителями или узниками Подземелья.
Временами объявлялись в деревнях странные тронувшиеся умом мужички, некогда слывшие отменными пахарями и охотниками, но однажды поддавшись любопытству, устремившиеся в сторону Тёмных Гор. Лихорадочным румянцем горели их лица, а глаза, напротив, были тусклы и безжизненны. Много чего странного и страшного говаривали эти несчастные и с опаской озирались на тёмные углы изб. Всюду им мерещились Бесы, слуги Кощеевы: в тени от печи, в неровном человеческом силуэте на полу, а в беззвёздные ночи эти безумцы ни за что не казали носа на улицу, уверяя, что за дверью их караулит смерть. Так они и доживали свою жалкую, полную страха жизнь, шарахаясь и вздрагивая от неровного мерцания свечи и любого шороха.
«Ужасен лик Его!» – твердили несчастные, что лишались остатка разума и былого покоя. – «Высок он, что древний дуб. Могуч он, что десять медведей. Умён он, что сто книгочеев. Хитёр он, что мильён гадюк». Да и по внешности живописали Кощея, расписывая в самых мрачных красках.
В описаниях безумных рассказчиков фантазия дополняла то, что разум не мог вспомнить или осознать. Но всё же общее зерно было в этих россказнях. Рост чудища достигал неслыханных для людей величин. Говаривали, будто бы исполин этот высью своею с добротной избой мог тягаться. А уж тощ был Кощей до жути – одни кости да жилы и ни лоскута кожи! Был он ни чем иным, как скелетом из пожелтелых костей, сплетённых меж собою ссохшимися жилами. Лишь живое сердце Кощея, мерно отбивавшее уходящее время, болталось в груди за оградой широких рёбер.
А голова? «Ужасен лик Его!». Действительно, приятного мало было в Кощее. Череп громадный и расширенный кверху, крыт был серой кожей, нос отсутствовал также, как и губы. А нижняя массивная, как у обезьяны, челюсть, держалась на сухожилиях и сильно клацала, когда Кощей имел желание говорить.
