Ольга Васильевна Ярмакова
Сны за полночь
Чёрный Слон занимал аккуратное пятиэтажное здание, выкрашенное в сине-чёрный цвет, с белыми окнами и плоской оранжевой крышей. Над парадным входом красовалась большая винтажная табличка, на которой изящно было выведено название издательства. Кабинет гендиректора располагался на четвёртом этаже, так же, как и кабинет его заместителя, деля этаж пополам не только метрами, но и стеклянной дверью.
Как и говорил Анатолий, на этажах и лестничных проёмах были установлены камеры слежения, а на четвёртом этаже их было сразу несколько. Дополнительная мера безопасности для особо важного места.
Спецкоры ИЖ поднялись на нужный этаж, прошли через стеклянную дверцу и проникли во владения Владимира Графа, остановившись перед его личным кабинетом. Анатолий достал электронный ключ и приложил к замку двери, раздался слабый щелчок и, провернув дверную ручку, мужчина вошёл в тёмное помещение, а за ним следом и Яна.
Пошарив справа на стене, мужчина нащупал выключатель и нажал на него. Свет залил прямоугольное помещение с длинным столом в обрамлении десятка стульев. Образуя букву «Т», к длиннющей столешнице в противоположном направлении от двери примыкал скромных размеров стол, на котором высился монитор с примыкавшими по бокам подставками бумаги, канцтоваров, и стационарным телефоном.
– А у него кабинет скромный в сравнении с нашей Лисой, – заметила Яна. – Похоже, здесь часто проходят совещания, вон какой длиннющий стол. А у него самого клочка свободного нет на его рабочем месте.
– Не все замы с замашками, как у нашей Лисы, – ехидно произнёс Анатолий, подойдя к рабочему столу Графа и запуская системный блок, что прятался там, где должны были находиться ноги, сидящего за этим столом человека.
– Толь, если здесь везде камеры натыканы, то охрана нас моментально вычислит, – снова забеспокоилась Яна. – Они и так нас взяли на заметку, особенно тот, что моложе. К тому же, если они нас застукают за столом зама генерального, то выкрутиться будет непросто. У тебя в квартирке было как-то проще всё это вообразить. И мне реально страшно.
– Ты уже свой страх оставила в туалете, который мы только что навестили. – Подмигнул ей напарник. – Нас кто-то подстраховал с телефоном, когда тот молодчик не поверил нам и прозвонил. Думаю, что и на самый крайний случай, то бишь, если нас здесь накроют, как наркокартель в Колумбии, найдётся таинственный телефонный друг, который всё уладит.
– А если не найдётся? Если не сработает? Ты думал о таком исходе?
– Януш, успокойся и помолчи хотя б минутку, я нащупал среди кучи папочного мира ниточку, которая приведёт нас к тому, за чем мы пришли, – невозмутимо ответил мужчина. – Ты ж профессионал, не в первой проникаешь в святая святых интересным образом, так постарайся расслабиться и получить хоть немного кайфа от этого приключения.
– За такие приключения могут и срок впаять, – угрюмо добавила девушка. – И, к твоему сведению, я впервые оказалась втянута в такого рода дельце.
– Ну, на счёт втянута, ты несколько преувеличиваешь, никто силком тебя не тянул. У тебя был выбор.
– Да уж, выбор! – От возмущения, Яна фыркнула. – Или сделай то, что сказал шеф или выметайся на улицу.
– Выбор всегда подразумевает нелёгкое решение. Ты его сделала, так что помолчи, прошу. И всё бывает когда-то впервые.
То ли судьба была на стороне аферы спецкоров, то ли охранники Слона не особенно тщательно всматривались в мониторы камер слежения, но за те двадцать минут, что Анатолий основательно покопался в компьютере Владимира Графа, не случилось ничего экстраординарного, если не считать нескольких погибших нервных клеток Яны Цап.
– Готово, – довольно изрёк Анатолий к невыразимому облегчению своей беспокойной напарницы. – Всё, что нужно, теперь покоится в почтовом ящике Злобы, а нам осталось по-тихому выйти из этого кабинета и спокойно покинуть гостеприимные недра Слона.
– Скорее бы уже. Я не пойму одного, зачем я нужна была в этой так называемой операции, если ты один превосходно справился бы?
– Думаю, что один я бы вызвал определённые подозрения, а вдвоём с такой прелестной спутницей шансов было бы больше. – Широко улыбнулся Анатолий. – К тому же, если бы возникла погоня, то возможно одному из нас удалось бы ускользнуть.
– Что? Какая ещё погоня?
– Ну, это я так. Чисто гипотетически, – произнёс мужчина и усмехнулся. – Думаешь, зачем воры ходят не поодиночке, а группками? Кто-то должен быть приманкой и отводить глаза, у тебя это хорошо получилось. Ну и нужен кто-то, чтобы попасться в руки охранников, дабы дать другому сбежать с награбленным.
– Так вот каков был замысел?! – У Яны округлились глаза от возмущения. – Меня отдать в руки полиции, а самому чистеньким предстать перед ней?!
– Тише, тише, милая. Не кипятись раньше времени. – Анатолий дотронулся до руки коллеги. – Я ж шучу.
– Шутки у тебя гнусные.
– Согласен, но таков уж я. Давно пора было привыкнуть, – вдруг став серьёзным, он добавил. – Ты давно должна бы знать, что я ни при каких обстоятельствах не кину тебя. Скорее сам стану тем неудачником-вором.
– Все вы мужчины так говорите.
– Говорим, но не всем женщинам. Идём, нам пора.
Всё обошлось даже лучше, чем могло быть, а когда они обратно проходили мимо охраны, старший из дежуривших мужчин даже тепло попрощался с Яной, пожелав спокойной ночи.
– Вот видишь, без тебя мы бы так спокойно не преодолели охранников, очевидно, что ты понравилась тому, что старше, – удовлетворенно прошептал в ухо спутнице Анатолий, как только они оказались на улице. – Без тебя миссия провалилась бы.
– Ну да, мне только стариков соблазнять, – съязвила девушка.
– Не скажи. Молодой тоже на тебя кидал интересные взгляды. Ты ж красавица, Януш. Красавица-раскрасавица.
– Вот ты болтун, Толя, – немного расслабившись, улыбнулась Яна.
– Я такой. Иначе, какой из меня вышел бы корреспондент?
– Что теперь по домам и до понедельника? – зевнув, спросила она.
– Давай ко мне. У меня хоть квартирка и маленькая, но зато есть где принять гостя. Я посплю на раскладном кресле, а ты устроишься на диванчике, – предложил напарник.
– Назови хоть одну причину, ехать к тебе и остаться с ночевкой? – Девушка сверила время на часах, обтягивавших тонким кожаным ремешком левое запястье.
– Я могу назвать даже две причины. – Её спутник уже ловил такси. – Самый лучший кава в городе и не одинокую ночь после того стресса, что ты испытала. Согласись, это весомые аргументы. Ян, да и поздно. Я волноваться буду, как ты доберёшься и всё такое прочее.
– Хорошо, уговорил. – Она сама не хотела сейчас оставаться наедине с собой. – А у тебя есть дома пончики?
– Купим в «ОранЖ» по пути, они работают аж до трёх ночи! – радостно объявил Анатолий, такси подъехало.
Время перескочило за полночь, а они сидели в маленькой кухоньке, беседовали и пили кофе с молочным ликёром. Вернее, Яна добавила внушительную порцию алкоголя себе в чашку, предварительно пригубив так рюмку спиртного напитка. Анатолий себе позволил щедрую порцию коньяка, предпочитая не мешать выпивку с кофе.
В качестве еды на столе лежала коробка с шестью пончиками, пузатыми и щедро сдобренными сахарной пудрой. Также хозяин квартиры отварил спагетти и приправил их тёртым сыром. Этого вполне оказалось достаточно для «изысканного» ужина.
Когда стрелки часов отмерили половину первого, мужчина направился в комнату и стал заправлять диван для гостьи.
– А может, ну его, этот сон? Мы так хорошо сидим. Так уютно и хорошо на кухне, – предложила Яна, хотя уже сама давно позёвывала, осоловев от алкоголя и тепла кухни.
– Нет, Януш, нам просто необходимо отдохнуть. – Анатолий с дивана переключился на кресло, раздвинув его. – К тому же тебя развезло и мало ли, что будет дальше.
– На что это ты намекаешь?
– Ну, вдруг ты начнёшь приставать ко мне? – Он лукаво улыбнулся.
– Что? Не дождёшься! Это скорее твоя прерогатива, чем моя, – возмутилась гостья.
– Всякое бывает. – Анатолий захихикал.– Может, в тебе маньячка спит, пока ты трезвая.
– Ну нет, подобное я терпеть не буду. Меня обзывать маньячкой! Это ж уму непостижимо. – Яна делано надула губки и насупила брови. – Может мне лучше такси вызвать, чтобы твоя добродетель ненароком не пострадала?
– Да шучу я, Януш, ложись спокойно на диван. – Хозяин примирительно вскинул вверх руки. – Нам обоим нужно поспать. А утром можем продолжить. У меня пельмени в морозилке есть.
– Пельмени?
– Ну да, килограмм. Могу макарон сварить по спецзаказу.
– М-м-м. Хорошо. Тогда до утра.
Яна забралась на диван, как была в одежде, и немного повертевшись под толстым шерстяным в красно-синюю клетку пледом, забылась глубоким сном.
Ощущения были разные, они расслоились на бесконечные ночные оттенки, просвечиваемые Луной. Яна плыла по комнатам домов, проходя сквозь стены, потолки и крыши. Ничто не было ей преградой, так же, как и она не преграждала ничему путь. Но что-то блуждало рядом, совсем близко. Что-то или кто-то, отчего воздуха становилось всё меньше и меньше, а холод окутывал тело с ног до головы.
В какой-то момент нечеткая тень молнией скользнула и соединилась с нею. В тот же миг тело перестало слушаться её, скручиваемое одной чудовищной судорогой, и она упала. Дышать стало нечем и девушка, выгнувшись вперед, открыла рот, пытаясь поймать хотя б чуток спасительного кислорода.
Она лежала на диване в доме Анатолия, но его не было с ней в комнате. Хуже того, она отчего-то знала, что его и в доме нет. Она была одна, беспомощна и в плену нечто зловещего и сильного, что пыталось удержаться в ней изнутри.
Совладав с первой волной ужаса, девушка собрала всю волю и по слогам, еле двигая губами, выдавила:
– Уби-ра-й-ся вон!
Тело задрожало, но тот, кто был в ней, тоже сопротивлялся и не хотел так просто покидать новый дом. Тогда жадно и часто дыша, Яна вновь сконцентрировалась и повторила:
– Убирай-ся прочь! Прочь!
Тело пронзила острая боль, скрутившая суставы и мышцы в неописуемо жёсткой судороге, вывернув конечности так, как обычно показывают в фильмах про людей, из которых изгоняют бесов. Длилось это считанные секунды, но затем из центра груди в руки и ноги заструились волны мелкой дрожи, быстро переросшие в крупную. Если бы девушка могла наблюдать за собой со стороны, она бы признала, что её бьёт в припадке, как эпилептичку.
Но когда тряска стала бешеной и начала угрожать позвоночнику сокрушительным переломом, как минимум в районе шеи, именно в тот момент чуждая сущность вышла из Яны. Тело девушки покрылось испариной, а волосы обильно увлажнились от пота, но страшная тряска тут же вернулась к мелкой дрожи, а затем стихла.
Однако воля её по-прежнему оставалась в плену чужого разума, потому как тело было приковано спиной к поверхности дивана, а пошевелить конечностями она не могла, они, словно налились неподъёмной тяжестью. Всё что ей было дозволено – дышать.
Яна вновь сделала попытку освободиться от невидимых оков:
– Убирайся прочь! Вон отсюда!
Дышала она с трудом, будто на грудь положили камень весом в несколько килограмм. Чужая воля ослабела, но только чуть-чуть. Это дало возможность девушке повернуть голову набок. В той стороне на стуле темнел силуэт.
Яна напрягла зрение и увидела его. Это был мужчина, незнакомый, лица которого не было видно. Он сидел в нескольких метрах от неё, но вдруг оказался сидящим совсем близко, на расстоянии вытянутой руки. Теперь она могла разглядеть его лучше.
Одетый в деловой костюм с галстуком, незнакомец выглядел застывшим и смотрящим в одну точку перед собой. Возраст его трудно было уловить от тени, осевшей в центре лица, но Яне казалось, что он старше её, значительно старше. Наверное, так она заключила по его пустым глазам, оплетенным глубокими морщинами.
Она знала – это он захватил власть над ней. Но кто он и чего ждет от неё? Из правой руки ушла тяжесть, и девушка смогла оторвать её от дивана. Яна вытянула руку в направлении недвижного незнакомца и зачем-то дотронулась указательным пальцем до его лба, который оказался сухим и холодным, как лёд в морозилке. Мужчина тут же моментально вытянул свою левую руку и в свою очередь дотронулся пальцем левого плеча девушки.
Яна отняла палец, незнакомец свой тоже. Девушка вновь повторила действо, существо на стуле ответило также. Несколько раз повторялись тыканья пальцами. Это было странно и раздражающе. Она хотела прекратить эту «игру», которую поддерживал незнакомец.
– Кто ты? Что тебе нужно? – Наконец прервала она тишину, выдохнув пар изо рта вместе со словами.
– Я – это ты, – ответил холодный шёпот. – Я – это то, чем ты становишься. Предательница.
Яна оторопела от этих слов и закрыла глаза, стараясь мысленно изгнать видение.
– Я не уйду так просто. Не старайся. Пока ты не поймёшь. Пока ты не увидишь. – Девушка почувствовала, холод у самой щеки, глухой голос морозил ей ухо.
– Что же я должна узнать? – Она приоткрыла глаза, пар из недр её лёгких замёрз и рассыпался мельчайшими искорками, осев на коже рук чужим дыханием.
– Зачем менять шило на мыло? Зачем менять мыло на шило? – злобно прошептал сидящий сбоку. – Ты понимаешь?
– Нет, совсем не понимаю, – растеряно ответила девушка. – Что это значит?
– Шило на мыло, шило на мыло, шило на мыло, шило на мыло. Мыло на шило, мыло на шило, мыло на шило, мыло на шило, – быстро тараторил голос. – Мыло на шило! На шило! Ши-ло.
– Это загадка? – Она вновь закрыла глаза и сосредоточилась, но голос безостановочно продолжал повторять одно и тоже. – Эй, но меня зовут шилом. Моя фамилия – Шило. Это что-то значит?
Голос замер, а Яна открыла глаза и отважилась повернуть голову в сторону сидевшего незнакомца. Он раскачивался вперёд-назад, выпучив от натуги глаза, а рот его сжатый в тонкую линию, вот-вот должен был разорваться и выпустить крик, скопившийся в раздувшихся щеках. Что и произошло. Её лицо обдала струя мощного ледяного ветра с песком, слизью и гнилостной вонью.
– О боже! Что со мной?! – Девушка пыталась стряхнуть с себя грязь, но ничего не получалось, она физически чувствовала, как мерзкий запах укореняется в её теле, как бугрится кожа от скопившегося в ней песка. Яна в страхе и отвращении принялась расчёсывать руки, шею, лицо, но становилось лишь хуже. – Нет! Что это со мной? Что ты сделал со мной?
– Теперь ты – это я. Теперь ты настоящая, – злорадствовал незнакомец. – Теперь ты заслуживаешь носить шило.
– Всё дело в фамилии? Я сменю её! Клянусь! Я верну ту первую, только верни всё, как было. Умоляю! – Девушка металась на диване, расчёсывая руки до крови.
– Мыло на шило, а шило на мыло, – повторил незнакомец и замолк.
Яна не сразу поняла, что голос больше не издаёт ни звука и что его власть больше не довлеет над ней. Она вскочила с дивана и бросилась в ванну – там она всё хорошенько разглядит в зеркало и смоет мылом. Особенно эту нестерпимо гадкую вонь.
Но там, в свете электричества на неё из зеркала смотрело чужое в рытвинах, гнойниках и кровоподтеках мужское лицо. Девушка завопила и отшатнулась от зеркала, но отражение, злобно зыркнув на неё, ухмыльнулось, обнажая гнилые почерневшие зубы, и произнесло Яниным голосом:
– Чего нос кривишь, красотка? Разве себя не узнаёшь? Теперь тебе ходить с таким лицом до самого конца света. Поверь, это скоро.
В этот момент нервы не выдержали увиденное в демоническом зеркале, и девушка потеряла сознание, упав на пол в ванной комнате.
– Эй, Януш, просыпайся, спящая красавица. – Анатолий сидел на стуле подле дивана и будил стонущую в кошмаре Яну. – Оставь всех монстров за бортом.
Девушка открыла глаза и оказалась вновь в комнате, только уже в занавешенные окна просачивалось утреннее солнце, рассеивая все мрачные уголки дома. Яна оглянулась по сторонам, выискивая контур незнакомца, но рядом был только её коллега, обеспокоенный и внимательный.
– Эй, я здесь. Или ты кого-то другого здесь надеешься увидеть? – пошутил мужчина.
– Привет, – она ответила поёжившись. – Сон плохой приснился. Сущий кошмар.
– Я слышал. Ты орала на всю квартиру. Всё про какое-то шило и мыло. У тебя там была война пузырей и штырей?
– Нет, Толь, там было другое, – уклончиво ответила Яна.
– Расскажешь? Жуть как люблю чужие кошмары слушать.
– Попозже, сперва в ванну наведаюсь, умоюсь. А то такое ощущение, что вывалялась в куче песка с мусором.
– Да, умыться тебе не помешает. Воняешь, как бомж в летнюю пору, – Анатолий засмеялся.
– Что? От меня плохо пахнет? Сильно? – всполошилась Яна.
– Да нет, глупенькая. Я шучу. От тебя совсем не пахнет. Может, конечно, стоит принюхаться?
– Ещё чего не хватало!
– И почему мои шутки никто не понимает? – Мужчина встал со стула и ушёл на кухню. – Кава будет готов через пять минут. Не опаздывать.
– Так точно, капитан! – весело отозвалась Яна.
Она прошла в ванную комнату, робко подошла к зеркалу, но оттуда на неё смотрело её привычное, правда ещё заспанное лицо с всклокоченной прической. Никаких увечий и уродств.
– Толь, знаешь, а ведь Шило – моя ненастоящая фамилия, – долетело из ванной на кухню.
– Вот как? И кто же ты на самом деле, Джеймс Бонд? – прилетело с кухни в ванную комнату.
– Шило – это псевдоним. А моя настоящая фамилия – Кисель, – немного смущенно донеслось из ванной.
– Вот это фамилия! – раздалось с кухни. – А чего ты её сменила на другую? По мне так шикарная фамилия.
– А ты как будто не догадываешься? Какая бы из меня вышла корреспондентка с фамилией Кисель? Яна Кисель. Сам послушай.
– Да нормальная фамилия. А у тебя комплексы.
– Наверное. Только вот что я тебе скажу, – произнесла Яна, входя на кухню. – С сегодняшнего дня я возвращаюсь к старой фамилии, с понедельника я увольняюсь из ИЖ, а как позавтракаю, еду к маме.
– О как! Круто. Столько кардинальных решений за одно утро. Позволь узнать, а что поспособствовало такой перемене? – Анатолий снял турку с пенящимся кофе с плиты и с удивлением смотрел на коллегу.
– Ну, я бы сказала, что ночью мне показали, во что я превращаюсь.
– Это тот самый кошмар?
– Да. Там был один человек.
– Расскажешь мне о нём подробнее? Ты обещала. – Анатолий разливал кофе по чашкам.
– Да, хорошо. – Яна присела на табурет. – Извини, если мешала тебе спать.
– Ничего страшного. У меня гости не так часто ночуют и стонут от кошмаров. – Мужчина положил в обе чашки по ложке сахара и медленно размешивал. – У меня есть к тебе одна просьба.
– Какая?
– А поехали к твоей маме вместе. Я тоже соскучился по домашним пирогам.
НЕУСПОКОИВШАЯСЯ
«Само небо породнило нас, сблизило до невозможности, упокоило и возродило для дел великих и малых. Само небо дало мне тебя и тебе меня. И ничто, и никто не встанет на пути нашем, никто и ничто не разлучит нас, ибо связь меж нами неразрывна, аки меж Солнцем и Землей. Потому как, нет прочнее и нерасторжимее нити меж двумя. Меж матерью и её ребёнком. Аминь».
Она проснулась, опередив утренние часы с их первыми всполохами пробных просветов. Её дыхание сбивчиво изрыгало остатки последнего сна уходившей ночи, её тело, покрытое маленькими капельками горячего пота, тут же приступило к охлаждению, вынудив вернуть его вновь под тёплый наст ватного одеяла.
Муж спал рядом в блаженстве неведения и упокоения ночи, как младенец, пуская пузыри слюней и любовно обнимая пухлый квадрат подушки. Она дотронулась до его тёплой и сухой щеки, улыбнулась, нащупав, проклюнувшийся ёжик щетины, и ласково погладила по примятым волосам, совсем чуть-чуть. Это пульсирующее и дышащее тепло вблизи вернуло её окончательно в реальность и умиротворило.
Так всегда бывало, когда ей снился неприятный сон. Не кошмар, нет. Кошмары на неё так не действовали, с ними она справлялась легко и сама. Но вот тяжелые сны, вгонявшие в тоску и напоминавшие о прошлом…. Здесь ей нужен был он, его дыхание, тепло его тела волнами разливающееся по постели и возвращающее покой её сердцу, его щека, ещё не познавшая лезвие бритвы нового дня. Все эти вещи нужны были ей больше воздуха в предрассветный час. Они её спасение от той бездны, из которой она вырывалась каждый раз, когда её засасывал очередной тягостный, серый сон.
Ещё сырой и целый, сон проносился в её памяти, вынуждая сердце убыстрять ритм, но она успокоенная близостью мужа, покорно отдалась этим картинам странного и непонятного, где прошлое и настоящее переплетались с потусторонним и отталкивающим. Она вспомнила первую картину сновидения….
Она лежала на земле, под ней пульсировала жизнь всего сущего, возмущаясь тому, что она стала досадным препятствием его тяге к Солнцу. А она лежала на животе и лишь голова была повёрнута в сторону дороги. Над ней стояла и причитала мать, ужас которой гасился небесным вакуумом. Мать знала, она боялась и знала, что дочь сейчас покинет её.
А она лежала не в силах пошевелиться, сердце разрывала агония ритма. «Ты отбегалась, красотка, ты пробежала последнюю дистанцию своей маленькой жизни». Глухой удар. Бум! Ещё! Ещё!
Время встало. А на её глазах прямо посреди дороги стал распускаться цветок с лепестками неба. Бум!
Он внимал ей, он смотрел ей в глаза. Бум!
Он наполнился слезами, искрящимися бриллиантами солнечных звёзд. Бум!
Лепестки его разверзлись и замироточили кристаллами слёз, проливаясь на сухой асфальт и впитываясь без остатка. Бум!
Её глаза наполнились солёной миры и оросили землю, питая жизнь сущего. Бум!
Цветок и она были целым и уходили вместе, оплакивая юность, прощая жизнь. Мама, прости! Бум…
Серый дымчатый провал и вот она, вторая картина….
Она в своей старой школе, которую закончила, бог знает, как давно, но она снова юна и выпускница последнего класса. Все экзамены сданы и впереди только праздник в честь выпуска. Она в классе, переполненном такими же, как и она, выпускниками, одетыми в праздничные наряды. Она знала, что за дверью в коридоре их всех ожидают родственники, чтобы порадоваться грандиозному событию вместе.
Она вышла из классной комнаты и сразу его нашла, он стоял напротив двери и улыбался ей. Дедушка, её любимый дедушка, умерший, когда ей было четырнадцать лет, а сейчас стоявший живой живехонек среди прочих родителей. На нём был парадный костюм, который она запомнила ещё, будучи ребёнком. Он обнял её, он был горд внучкой, завершившей важную ступень жизни, и готовящейся к преодолению новых высот. Но грусть была в его блестевших жизнью глазах. Дед наклонился к ней и промолвил:
– Я бы хотел с тобой остаться, дорогая моя, но не могу. Не положено мне находиться здесь больше отведённого времени. Открою тебе один секрет, о котором узнают, только перейдя за черту. Если человек при смерти, то есть в коме, два месяца – то у его души есть шанс вернуться обратно в родное тело; если время отсрочивается больше, чем на два месяца, то тело заселит скорее чужая душа, но вероятнее всего, что душа вовсе не вернётся в тело. А посему смириться необходимо и отпустить с миром любимого близкого человека. Запомни это, дорогая.
Он отпустил её и пошёл по коридору в нарастающую темноту, а за ним последовали другие призраки, другие души, что пришли проведать и поздравить своих любимых чад. Они все растворились в чёрной точке школьного коридора.
Она вновь провалилась в пелену тумана, которая из белёсой переросла в серую марь, насыщаясь багровыми волнами…
Разрушенный город. Серый и безликий. Обескровленный и безжизненный. И Она – женщина с чёрными длинными волосами, растрепавшимися и оплетшими её узкие плечи. Женщина, лица которой не разглядеть из-за кровавой маски, багровыми струйками стекающей на грудь и живот, пачкая руки и помечая ноги, оставляя кричащие отметины на узорчатой юбке и орошая землю, из которой растут уродливые цветы. Женщина пугает её, простирая к ней обожженные до костей руки, и кричит таким диким и разрывающим воздух ором, что цветы, созревшие и насытившиеся кровью, раскрываются и вместо сердцевины у них разверзнутые рты. И они кричат в унисон с Нею. Это крик ужаса. Это песнь агонии. Это предвестие смерти.
***
– Марика, пойдём сегодня в парк? – Ия заканчивала с завтраком, а дочка уже вертелась у окна, заглядывая за занавеску.
– Да, мамуль! Такая погода за окном! А папа с нами пойдёт? – Девочка вынырнула из-под золотистого кружева, отделявшего мир кухни и быта от мира окна.
– Нет, он сегодня занят, – ответила Ия, отправляя в раковину чашку с тарелкой. – Но в другой раз обязательно с нами пойдёт. Он дал слово.
– Раз дал, значит, точно пойдёт. – Марика бросила серьёзный взгляд в сторону коридора, но он быстро сменился просветлением и озарением чего-то восхитительного. – Мамуль, а мы можем взять с собой новый фотоаппарат? Он такой классный и снимки получатся лучше, чем на старом. Можно его взять с собой?
– Я как раз и хотела тебе предложить включить в нашу прогулку эксперимент с новым фотоаппаратом. – Женщина улыбнулась, наблюдая, как дочь поспешно надевает туфельки. – Но ты меня опередила.
– А можно я тоже сделаю несколько снимков? У него такой классный дисплей, на нём всё-всё видно, – протараторил детский голосок. – Можно-можно?
– Я думаю, что ты уже взрослая девочка и справишься с новой техникой в два счёта.
– Ура! Здорово! – воскликнула довольная девочка и притопнула ножками. – Одевайся скорей, мамуль!
Сентябрь был её любимцем среди остальных месяцев. Его спокойная и миролюбивая душа, гармонично объединявшая лето и осень, покорила её в раннем детстве. Этот месяц хранил секрет бытия и мира, он предрекал близящийся сон природы, но не подгонял, а, напротив, кристаллизовал каждый день прозрачной благодатью солнечной любви. Ни один из его братьев не мог дать такого совершенства. Сентябрь как будто был создан для постижения внутреннего мира и согласия с самим собой. А сколько красок он умещал в своих тридцати днях!
Десятилетняя Марика переняла от матери эту необъяснимую и волнующую любовь к первому месяцу осени, так же неосознанно втягивая и задерживая в лёгких сладковатый и насыщенный воздух, жадно касаясь узорчатых прожилок листьев. Её любимым занятием каждый год было собирание созревших желудей и каштанов, которые в изобилие произрастали в городском парке и пополняли её коллекции.
Вот и сегодня девочка прихватила с собой довольно объёмный пакет, предвкушая знаменательные находки и довольно поглядывая на увесистую сумку-торбу на плече матери, в которой лежал и ждал своего звёздного часа новенький фотоаппарат. Ия оделась легко – воздушная блуза, светлые джинсы и туфли; погода сегодня была фантастически чудесная и щедрая на тепло и солнце, а небо растеряло все облака до единого. Дочка последовала маминому примеру и пошла на прогулку в льняном, цвета молока, платье с накидкой и в чёрных лаковых туфельках на крохотных каблучках.
Сейчас уже и не верилось, что эта кроха пять лет назад принадлежала кому-то ещё, кроме Ии и её мужа Марка. Увидев в приюте маленькую девочку с грустными серыми глазами и светлым ёжиком волос на голове, которые со временем отрасли в мягкие пшеничные локоны, Ия сразу поняла, что это её дочь, которую она так хотела родить и подарить этому миру. Марк сразу согласился, чем удивил и обрадовал жену. А малышка приняла их в своё сердечко, не сразу, на то были свои причины, но приняла.
Фотография была одним из хобби в жизни Ии, ей нравилось ловить жизнь в силки объектива, а потом рассматривать на глянцевых снимках застывшие моменты земного кино. А дочка была центральным персонажем и главной героиней её фотоохот.
– Мамуль, смотри какие большие! – На детской ладошке перекатывались пузатые кругляши жёлудей. – Вон под тем дубом нашла. Там их много-много!
– Тебе пакета не хватит. – Улыбнулась Ия, поймав объективом ладошку.
– У меня есть карманы на платье. Я в них положу. – Не сдался находчивый ребёнок.
– Глупышка, всё равно все жёлуди не унесёшь. – Объектив зафиксировал и поймал детскую спинку с развивающейся косичкой. – Подожди, у меня же есть сумка, в неё положим.
Ия с удовольствием присоединилась к азарту дочери и, отбирая самые красивые и пузатые жёлуди, причём непременно в шляпках, кидала их сумку-торбу, а Марика, наполнив свои кармашки жёлто-коричневыми плодами дуба, переключилась на мамину сумку, набивая её до отказа сентябрьскими сокровищами. Дома их отсортируют, и большая часть пойдёт на поделки и декорирование, которые были другими хобби Ии, а малая и самая драгоценная часть находки по праву войдёт в громадную коллекцию девочки.
Ия сделала несколько последних снимков дочери, довольно сжимавшей в руках переполненный пакет с желудями, после чего они отправились домой.
***
Марк вернулся домой через час после их возвращения с прогулки. Марика утащила его к себе в комнатку и хвасталась новыми звёздами своей разросшейся коллекции желудей. Ия подогрела обед мужу и варила в турке кофе, она предвкушала просмотр свежих снимков на компьютере, ей не терпелось скорей рассмотреть все детали. Но прежде будут кофе и Марк.
Муж вскоре вернулся, сообщив, что дочка ещё не скоро появится из своей комнаты, она увлечена находками и провозится с ними ещё минимум час. Меж тем Марк нежно обнял Ию за талию, прижал к себе и поцеловал в губы, смакуя и растягивая уединение.
– А ты пахнешь сегодня особенно. – Он уткнулся носом в её золочёные волосы. – Утром ты пахла сном, а сейчас от тебя исходит пленительный аромат. Волнующий.
– Может это духи или кофе, что сейчас убежит из турки, если ты меня не отпустишь. – Ия вовремя высвободилась из мягкого объятия его рук, коричневая пенка уже угрожала сбежать с краёв медного сосуда.
– Нет, Рыжик, это не духи и не кофе.
У Ии с рождения были густые, чуть вьющиеся волосы чудного лисьего цвета с золотистым переливом. Когда Марк её впервые увидел, то так и назвал «рыжиком». С тех пор это забавное прозвище стало вторым родным именем Ии.
– Это сентябрь, дорогой. Так пахнет только сентябрь, – отозвалась она.
Ия разлила по двум миниатюрным чашечкам густой напиток, добавила в мужнину чашку пару ложек сахара, а свой кофе сегодня предпочла не сластить. Пока Марк доедал обед, она крохотными глотками пила «эликсир вечной жизни», так она называла кофе, и смотрела сквозь дымку, исходившую из его пока ещё нетронутой чашки, как он ест и смотрит на неё.
После кофе они уединились в спальне и лишь спустя час, Ия смогла наконец-то добраться до заветных фотографий. Марк задремал в кровати, а Марика так и не показалась из своей спаленки.
Фотографии были загружены в папку с названием «Сентябрь 5», так для себя Ия отсчитывала каждый год, нумеруя месяцы с того момента, как в её жизни поселилась дочь. О прошлой жизни девочки она знала многое и предпочитала не поднимать болезненные воспоминания ребёнка лишь за исключением одного единственного дня в году – дня, когда Марика потеряла свою первую семью. По лихому совпадению этот злосчастный и трагический день в жизни девочки выпадал как раз на середину сентября.
