Ольга Васильевна Ярмакова
Сны за полночь
И по памяти Марго пошла обратно к выходу, но тут произошло самое неожиданное: то ли память её подвела, то ли сумрак путал планы одинокой посетительницы, но залы путались и упорно не выпускали её, вынуждая тщетно петлять в лабиринте замысловатого устройства музея. Девушка предприняла несколько попыток позвать на помощь, но эхо её собственного голоса отбило желание на дальнейшие повторы. Слишком жуткие ответы возвращались к Марго из глубин здания, слишком мощные, слишком нечеловеческие, слишком морозящие кожу.
Она остановилась посреди очередного зала и, собрав всю свою смелость в кулак, решила не поддаваться разраставшейся панике, и, успокоившись, хорошенько напрячь память. Мозг запомнил дорогу, она была уверена, уж что-что, а на память ей грех было жаловаться. Голова вспомнит, обязательно выведет её за пределы этого мрачного места, надо только успокоиться.
Ну, да, конечно! Выход прорисовался чёткой белой полосой в мыслях девушки, она всё время совершала одну и ту же ошибку, сворачивая не туда. Теперь она выберется отсюда.
И вот тут её слуха коснулись два голоса, они полоснули её сознание острой бритвой, и ей впервые стало по-настоящему страшно. Она почувствовала всем обострённым естеством, что эти голоса несут опасность и лучше не стоять у них на пути. Возможно интонация голосов, а может то, о чём они шептались в отдалённом мраке музейных глубин, вмиг сковало изнутри Марго, ей хотелось бежать, сломя голову. Но в то же время некая тайна, что сквозила в этом чуждом шепотке, пригвоздила девушку к полу и принудила вслушиваться, подслушивая чужой разговор. Это были люди, никаких сомнений, но это были тёмные люди, с мрачным прошлым и бедовыми мыслями. И они пришли сюда, чтобы украсть нечто бесценное из недр музея.
– Он где-то здесь, совсем рядом, мы зашли не в тот зал, – злобно шипел мужской голос, срываясь на фальцет. – Говорил же тебе, надо было свернуть направо три зала назад, кретин!
– Иди в задницу, карта здания у тебя в руках. Это ты промазал. С бабами тоже так лажаешь? Мазила! – ядовито съязвил второй басистый голос; послышались звуки тычков и борьбы.
– Ещё так назовёшь меня, урод, и это станет последним, что ты ляпнешь! Закрой свой поганый рот, заткнись! Ты, нищеброд, если бы не я, ты давно бы уже гнил с перерезанной глоткой где-нибудь за окраинами Старого Города. Я тебя спас из той заварухи, вытащил и дал работу. Твое дело молчать и делать всё, что я скажу. – Снова последовал звук крепких ударов, после чего на минуту стало тихо.
Марго вновь вспомнила о выходе и устремилась было к нему, но разговор двух подельников вновь ожил и вернулся к первичной теме:
– Так, сейчас вернёмся назад и повернём направо, как на карте. Чёртов лабиринт! Идём. Свиток совсем рядом. – Шаги удалились.
«Надо бежать! Эти головорезы меня в живых не оставят, они меня убьют, как свидетеля. Блин! Как я здесь оказалась?».
Впопыхах Марго налетела на небольшой круглый столик, поверх которого высился стеклянный купол. Стол не выдержал напора посетительницы и упал, увлекая за собой купол, содержимое, что хранилось под ним, а заодно и неловкую девушку. Жуткий громоподобный грохот, казалось, наполнил все залы, и оглушил девушку, она с ужасом устремила взгляд в сторону соседнего зала, из которого доносились торопливые шаги, перешедшие в бег и сопровождаемые грязной бранью.
Ладонь Марго непроизвольно сомкнулась на каком-то подвернувшемся под руку свёртке. Девушка вскочила и из последних сил рванула вон из злополучного зала, скрываясь в тенях от преследования воров. Когда она уже практически достигла спасительного холла, позади раздался крик негодования, смоченный руганью, и жуткий топот четырёх ног нарастающий в сторону центрального выхода. Она была уверена, что воры её заметили и пытаются догнать, чтобы устранить только за то, что она их слышала.
Но вот холл позади, а за ним следом пролетели и злополучные восемь ступенек. Марго оглянулась на тёмный безжизненный вход-арку, и ей показалось, что в чернеющем зеве дверного проёма на неё смотрят бледные лица с горящими глазами. Ничто не мешало им догнать её и схватить, а потом и…. Нет! Она так просто не сдастся! Отчаянный взмах руки и проезжавшее, так кстати, мимо такси остановилось к неимоверному облегчению девушки. Она мигом юркнула в его маленькое, но такое спасительное нутро, и машина тут, же плавно отчалила, скрывая за поворотом музей с его тайнами. Теперь можно было вздохнуть и расслабиться.
Только теперь Марго обнаружила, что сжимала всё это время какой-то свёрток. Она с ужасом осознала, что это экспонат и наверняка очень дорогой, раз он хранился на отдельном столике, да ещё и под тяжелым стеклянным колпаком.
«Ничего, я его завтра верну обратно. Объясню всё в музее, они меня поймут».
Но поймут и поверят ли? Ведь воры скорей всего уже смылись с места преступления, а музейный реликт у неё, у Марго, и все подозрения падут сразу на неё. Снова внутри похолодело, но она решила, что переживаний с неё на сегодня хватит, достаточно уже того, что она выбралась живой из этого приключения, организованного ей неизвестно кем. Решено – завтра вернуть свёрток, а там видно будет. В конце концов, у неё имелось приглашение, как доказательство невиновности. Утро вечера мудренее.
***
Утро. Солнце пыталось прорваться сквозь плотно зашторенные окна и разбудить так сладко посапывавшую девушку, закопавшуюся в кокон одеяла и чему-то улыбавшуюся во сне. Наконец, одному, самому нахальному солнечному лучу удалось-таки найти среди пёстрого рисунка постели розовеющее лицо, прятавшееся в тёплой тени.
Марго проснулась от прикосновения света, сон закончился внезапно и улетучился вместе с прошедшей ночью. Нехотя, она потянулась, но ещё решила понежиться в тепле такой родной, особенно утренними часами, кровати и продлить минуты роскоши. Потом вспомнила, что будни закончились и наступили сладкие часы выходных дней. Она улыбнулась назойливому лучу, что настырно звал её к окну и, пролежав ещё с десяток минут, всё-таки высвободилась из уютных объятий одеяла.
На кухне её заждалась старинная подруга-турка, в которую хозяйка незамедлительно кинула пару ложек молотого кофе и залив водой, отправила на огонь. Чашка горячего кофе с пенкой и свежим пшеничным тостом, сдобренным клубничным джемом субботним утром. Ммм….
Она всегда не допивала кофе, неосознанно оставляя примерно треть кружки, а может специально, чтобы переместиться из кухни вместе с любимым напитком в свою комнату. Там, стоя у окна, можно было малюсенькими глотками-каплями смаковать чуть сладкую крепость чужестранных континентов, никуда не спешить и подсматривать за неудержимой жизнью из-под полы медной шторы.
Взгляд скользнул по комнате, утопавшей в солнечном свете утра, столько жизни не могли дать никакие электрические лампы. В солнечных отсветах всегда присутствует тепло, которого нет в электрическом свете. А свет без тепла лишь мёртвое свечение. Другое дело утренние рассветы и вечерние закаты. Это душевные излияния солнечного тепла.
И вот тут взгляд и размышления Марго споткнулись о свёрток, небрежно покоившийся на прикроватной тумбочке, ближе к стене. Она вспомнила вчерашний вечер, кошмар с ворами и холодок страха вновь вернулся к ней, замораживая комнату. Девушка заметалась по комнате, боясь и близко приблизиться к таинственному предмету, стоившему ей покоя.
А почему, собственно, она вчера не обратилась сразу в отделение полиции и не оставила там этот чёртов сверток? Испугалась? Чего? Или кого? А ведь и правда, Марго не могла понять, почему она откинула самое очевидное действие и убежала домой, спрятавшись ото всех и вся. Глупость какая! Конечно, глупость, как ещё можно назвать её действия вчера? Да глупо уже было идти в этот музей. Будь он не ладен десять тысяч раз!
«Ладно, сейчас соберусь и вернусь обратно в музей, всё им объясню, скажу, что испугалась до чёртиков этих двоих и поэтому сразу рванула домой, а про полицию забыла. Надеюсь, это прокатит. Но мне так хочется взглянуть, что там внутри!».
Этот серый и изрядно помятый свёрток тянул и манил её. Она решила, что хуже уже не будет и раз эта вещь лежит на тумбочке в её доме, то можно и удовлетворить любопытство, а заодно узнать, что же такого ценного охранял стеклянный купол на том столике.
Руки с осторожностью сапёра развернули тонкую поношенную временем тряпицу, коя служила оберегом таинственной вещицы, и в ладони Марго скатился папирусный свиток. В приоткрытое окно ворвалась холодная струя воздуха, обвив хозяйку комнаты вокруг шеи. Но она не обратила на это ни малейшего внимания, всё её любопытство сейчас было сфокусировано на скрученном чуде. На кухне мирно беседовал сам с собой включённый телевизор, девушка напрочь забыла о своём домашнем «приятеле». Именно он протрубил звучным голосом диктора, внезапно удесятерив звук вещания. Слова долетали ударами колокола, размашисто, чётко, забивая сваи страха.
–… музей имени Шлимана был ограблен вчера вечером, полиция не исключает, что воров могло быть несколько…. похищен редчайший экземпляр египетской культуры, а именно папирус, который покоился в гробнице фараона Имтимтеха. Об этом правителе в истории ничего неизвестно, его имя находилось в тени истории многие тысячелетия… это папирус – единственное доказательство существования неизвестного человечеству правителя… гробница не сохранила его тела, учёные предполагают, что все упоминания о правлении Имтимтеха, равно, как и его мумия, по неизвестным причинам были уничтожены последующими фараонами. От имени музея и общественности мы обращаемся ко всем, кто что-либо видел или слышал о данном инциденте… часть информации засекречена в интересах следствия… заведено уголовное дело по факту кражи….
Марго, заинтригованная услышанным, заглянула на кухню, как раз в тот момент, когда на мерцающем экране диктора сменил высокий, молодой седовласый мужчина с печальными глазами.
– Прошу, верните этот папирус, – обратился в камеру усталым голосом седой собеседник диктора. – Он представляет ценность для всего человечества, эту поистине неоценимую рукопись мы получили в прошлом квартале, и не все письмена ещё удалось расшифровать. Папирус был завёрнут в ткань, в которой и был обнаружен. Взываю к разуму и совести того человека, что совершил этот весьма необдуманный поступок.
Марго стало жаль этого обесцвеченного волнениями мужчину, который так дорожил крупицей прошлого и стыдно от того, что она вчера не пошла сразу в полицию.
– Скажите, что было написано на этом папирусе? Зрителям будет интересно узнать, а возможно это поможет быстрее найти пропажу. – Диктор вновь мелькнул на экране.
– Там было пожелание вечной жизни фараону Имтимтеху, восьмому по счёту из первой династии и предупреждение каждому смертному, кто осмелится посягнуть на папирус.
– Это проклятие? – иронично и как-то пренебрежительно осведомился диктор.
– В своём роде, да. Но это необычное предупреждение, – голос седого мужчины задрожал в зловеще-торжественных тонах. – Всякого, кто покусится на папирус в корыстных целях, начнёт преследовать дух мести, пока ночь не сомкнёт свои длани на горле несчастного и не закроет ему глаза навеки вечные. Это вольная интерпретация текста. Подробнее мы не успели поработать над переводом.
Звук телевизора затих и вернулся в прежний режим, картинка телевизора сменилась другим репортажем, а Марго была уже в комнате и с недоверием и опаской смотрела на сухой папирус, зловеще лежавший на неубранной кровати.
«Чушь какая! Проклятие! Пережитки суеверий и не более того. Тем паче, что я не в Египте и всё это было давно и неправда. Я же дотронулась, держала его в руках и ничего. Пустяки. Посмотрю, что там и отвезу в музей на радость тому грустному седовласу».
Девушка бережно взяла хрупкий свиток и медленно, боясь навредить старинному письму, развернула папирус, направив солнечный свет на загадочные письмена. Иероглифы поражали изяществом и утонченностью линий, эти изображения, нанесённые так давно, что и не верилось, лежали на ладонях той, чья жизнь до вчерашнего дня текла по запрограммированному расписанию, не ведая ничего экстра неординарного и не предвидя никаких значительных изменений. Но вот оно, то самое, чего обычно не ожидаешь и к чему совершенно не была подготовлена. Пальцы Марго благоговейно прошлись по поверхности письма и, замкнувшись на растрескавшихся краях, невольно ласкали шершавую поверхность.
Но сила стала уходить из её рук, ослабляя хватку, папирус выпал и приземлился на кровать, а вслед за ним осела девушка, теряя последние остатки реальности. Когда голова коснулась одеяла, глубокий сон завладел целиком ею, она так и уснула, поперёк кровати, уткнувшись лицом в цветочный хлопок, а рядом лежал развёрнутый свиток.
***
Еле-еле удалось Марго разомкнуть веки и покинуть чреду странных, вязких и мрачных снов. В комнате было темно и тихо, сквозь зашторенные занавески теперь вместо солнца прорывался свет уличных фонарей. С трудом повернув затекшую шею в сторону круглых настенных часов с римскими цифрами, девушка обнаружила, что стрелки уже отсекли день её жизни и шагали в глубокую ночь. Было без пяти минут одиннадцать.
«Как такое могло произойти? Я же выспалась и чувствовала себя превосходно. Как я могла проспать более двенадцати часов?!».
В сумрачных тенях ночной комнаты, глаза выхватили роковой папирус, так никуда и не исчезнувший, а преспокойно лежавший совсем близко от лица Марго. Она шарахнулась от него, как от чумного и свалилась с кровати, болезненно ударившись локтем.
Смутно она вспомнила, что ей снились сумбурные и непохожие друг на друга сны, как короткометражки в кино, только по ним, как по ткани шла одна невидимая нить – призрачный голос, который вгонял в панику и парализовал девушку словами: «Скоро», «Возмездие» и «Не уйти». Да-да, что-то типа того. И произносилось это в навязчивой последовательности и с различной интонацией, то шипящим шёпотком, так похожим на тот, что она слышала в музее, то громогласным басом, удесятерённым и взрывающим стены сознания. Что за чертовщина?
Уже поздно идти в полицию и тем более в музей. Значит, завтра утром, не откладывая в долгий ящик, она отправится в музей и избавится наконец-то от этой реликвии, столь скверно повлиявшей на её нервы и долгожданные выходные. Но прежде, хоть было и поздновато, хотелось выпить горячего кофе и подкрепиться, голод нарастал семимильными шагами.
Марго так и не прикоснулась к свитку, оставив его лежать на том же месте. Она зашагала на кухню, где её заждались любимый холодильник, турка и плита. Но, открыв дверцу синего холодильника, она отшатнулась и зажала рукой нос: все продукты, что были внутри, стухли, почернели и покрылись внушительным наростом чёрно-зелёной плесени. А вонь гниения разила с ног! Дверца тут же была возвращена в обратное положение. Кофе и чай тоже попить не удалось – стол и пол кухни были устланы коричневым налётом любимых напитков. Воды в кране не было, питьевая вода, что была в бутылке, магическим образом испарилась. Ужин отменялся.
Но кто или что это натворило? Как свежие продукты могли так быстро испортиться, даже, если представить, что квартира была целый день без электричества? И кто разбросал кофе и чай по кухне, кто вылил воду из бутылок? Все окна были закрыты, а входная дверь заперта, Марго сразу же проверила её. Лунатизмом девушка не грешила и эти странные события, выходящие за рамки её логического понимания, очень напугали и потрясли её. Она захотела срочно на свежий воздух, пройтись, заглянуть в ночное кафе и успокоится чашкой кофе, чтобы знать, что мир всё ещё прежний.
Но не тут-то было. Дверь заклинило, а ключ, что упорно не хотел проворачиваться в замке, чтобы дать свободу хозяйке, внезапно сломался пополам, оставив в скважине свой ребристый хвост. И вот тут паника ухватила Марго за плечи, затрясла крупной дрожью, и прошлась по всему телу мурашками. Теперь было очевидно, что что-то не так было в квартире, и это что-то брало начало в спальне, на кровати, в полумраке ночных теней.
На кухне и в спальне внезапно распахнулись окна, дав сильному порыву морозного ветра ворваться в дом и позволить ему срывать с тумб, столов и шкафчиков лёгкие вещи. В дом ворвался ворох осенних листьев и несколько из них неприятно шлёпнули по лицу Марго, когда она в спешке закрывала окно на кухне. В спальню она не спешила, она чувствовала, что теперь она дома не одна.
Но её тело сопротивлялось благоразумию головы, оно будто марионетка, подчинялось властному тону невидимых нитей, которые подталкивали хозяйку всё ближе и ближе к тёмному зеву комнаты. Коридор, который был от силы метра три и вмещал лишь старый платяной шкаф да тумбу для обуви с громоздившимся на стене округлым зеркалом, по чьей-то лихой воле удесятерился и казался бескрайним, ведь конец его венчала ночная спальня с распахнутой настежь дверью.
Ветер вновь распахнул окно за спиной Марго, но она не обернулась, вместе с промозглым холодом в дом ворвался жуткий и леденящий голос, который коснулся ушей и щёк девушки, оставляя на коже мурашки и серебря инеем ресницы.
– Ты заплатишь, смертная! Ты заплатишь за осквернение! Ты заплатишь за покой владыки! Ты умрёшь! Да будет проклята Твоя душа!
Марго стояла на пороге своей некогда уютной и любимой спаленки, только сейчас там не было уюта и надёжности, оттуда реяло смертью и удушающим страхом. Свиток излучал нестерпимый свет, казалось, что он горит, что пламя вырывается из недр его и тот час же перекинется на кровать, чтобы пожрать её, а затем и всё на свете.
Невидимые пальцы сомкнулись на шее девушки и стали сжиматься, обещая близкий конец. Марго тянулась к свитку из последних сил, она почему-то была уверена, что стоит лишь коснуться этого проклятого папируса и тиски на шее ослабнут, тогда появится шанс, ничтожно малый, но появится. Когда воздух прекратил поступать в горло, а позвонки шеи угрожающе захрустели, именно тогда кончиками пальцев девушке удалось дотянуться до края полыхавшего папируса и дотронуться. Свет тут же погас, а сила, что сдавливала шею, вмиг отступила. Получалось, что свиток был одновременно проклятием и спасением Марго. Но надолго ли?
А голос невидимого стража папируса кружил совсем рядом, им наполнился дом, цветы зачахли, остальные жильцы не слышали того, что происходило в квартирке Марго, но чувствовали себя крайне неуютно и испытывали подавленность вкупе с неясной обеспокоенностью. Животные в доме посходили с ума, собаки и кошки шипели, рвали дверную обшивку и громким лаем иль мяуканьем требовали немедленно выпустить их из квартирных ловушек на улицу, где они могли со всех ног убежать подальше от зловещего места.
– Смертная, ты умрёшь! Ты, поправшая тайну жизни и смерти! – голос сотрясал маленькую квартирку. – Осквернитель понесёт кару и возмездие фараона! Да свершится правосудие Осириса! Да наступит суд справедливейшего Анубиса! Смерть пришла за тобой, о, смертная!
Марго устремила лицо к распахнутому настежь окну и закричала, что есть сил и мочи, вкладывая в каждый звук своего голоса мольбу к невидимому убийце:
– Я не крала этот свиток! Это ошибка! Воры хотели завладеть им! Я им помешала! Я пойду в музей и отдам этот папирус! Он мне не нужен вовсе! Пожалуйста, услышь меня! Я не вор! Как же мне остановить всё это?! Услышь меня! Я невиновна!
Слёзы текли по лицу и капали на сухую поверхность письма, но не оставляли и крошечного следа на папирусе, чудесным образом впитываясь в него, как в губку. Свиток вновь озарился сиянием, но это был свет иного рода, не опалявший, а мерно струившийся, словно солнечная вода, на заплаканное лицо Марго. Ветер тут же стих, бешено метавшиеся занавески опали, а воздух из наэлектризованного вновь стал прежним. Что-то ушло из маленькой квартиры, и девушка это почувствовала, так же, как и древний папирус почувствовал в её слезах правду и чистоту помыслов.
Она осторожно свернула и обернула старинный свиток в ту самую тряпицу, и, не мешкая, отправилась в музей. И не удивилась, когда её встретили в холле за арочным входом. Свиток вновь вернулся на тот самый стол и был накрыт новым колпаком. Марго горячо поблагодарили за сохранность и возвращение музейного экспоната, чему она удивилась. Про воров полиции уже было известно, оказалось, что видеокамеры на входе зафиксировали двух мужчин, подозрительно ведших себя, остальные камеры внутреннего наблюдения были отключены, скорее всего, теми же типами.
Также Марго узнала, что свиток специально содержался в той старой тряпице для пущей сохранности, а также потому, что хоть работники музея и люди науки, но всё-таки они остаются людьми с глубоко затаёнными суевериями и верой в тайну, которую постичь не всегда дано, да и не всегда нужно. Не во все дела следует совать свой любопытный нос. Порой достаточно просто лицезреть и знать. Но вот кто послал приглашение в музей Марго, и почему не было никого из персонала в момент кражи, осталось загадкой, как для девушки, так и для директора музея.
– Мои люди по каким-то странным причинам не могут воспроизвести в памяти события своей жизни именно за тот отрезок времени, когда произошла эта тёмная история. Все они, диковинным образом оказались у себя в домах, не имея представления, как там оказались, – упомянул в приватной беседе с Марго тот самый седовласый господин, оказавшийся директором музея. – А это приглашение, госпожа, вам, несомненно, послали тайные силы, которые именно вас выбрали в тот день, для того, чтобы вы упредили попытку тех негодяев осквернить древний папирус. Кто знает, воры ведь могли ему повредить или продать в нечистые руки.
– Вы даже не представляете, что бы им досталось в расплату, – без улыбки ответила Марго, убирая за ухо посеребрённую прядь. – Деньгам они, точно бы не успели порадоваться. И жизни тоже.
КОГДА ЗЛО ПОБЕДИЛО
Добро всегда побеждает зло. Вы серьёзно? Оглянитесь вокруг. Если бы добро всегда побеждало, то ничего этого вокруг вас не было.
Всё дело в том, что вы неправильно толкуете само понятие зла. Вам от рождения навязали стереотипы добра и зла, как простые и ясные картины. Но дело-то всё в том, что у белого и чёрного миллиарды оттенков, а если их смешать с остальными красками….
Пришло время услышать вам правду из уст того, кого клеймили калёным железом и изгоняли из тел несчастных смертных на протяжении многих веков. Наступила моя эра – эпоха свободомыслия и возвращения к природе, память наконец-то проснулась в вас, и теперь вы способны и готовы меня выслушать, чтобы понять и принять.
Мой старший брат постоянно называет меня романтиком, будто это нечто расточительное и постыдное. Ему, в принципе, во всех вещах видится постыдное и непотребное, то, что может запятнать белое. Он чопорен до мелочей во всём: в действиях, в словах и уж более всего в мыслях. Как он улыбается, когда очередная «овца» попадает в его «стадо»! Его улыбке позавидовал бы Джек-Потрошитель или Дракула. Хотя это не его персонажи, а скорее мои.
Я люблю братца всем сердцем, оно у меня больше, чем он думает, но его занудность меня повергает в сон. Я терпеть не могу его высокомерие и стремление всегда и во всём быть выше меня, во что бы то ни стало. Как же, я же женщина! А какой уважающий себя джентльмен позволит даме стоять на одной ступени с ним или, что ещё хуже, на ступень выше? Кстати, соперничество и конкуренцию мужскому сообществу подарил именно мой брат. Он гордится этим качеством в своих отпрысках, хотя по мне, так это не более, чем инфекция, случайно занесенная в организм при погружении души в новое тело. Всё чаще эта зараза достается и женщинам, превращая их в хитрейших и опаснейших особей.
Я не феминистка. Увольте! Равенство не по мне, но и постоянное возвеличивание мужского достоинства мне надоело. Естественно, женщина всегда была и будет лучше мужчины во всех вопросах. Но я, в отличие от моего недалёкого братца, вложила каждой женской единице особую мудрость: сила в слабости. И с гордостью могу сказать, что мой дар используется по назначению. Правда, с концентрацией остаются проблемы, но это уже не моя головная боль.
Брату мнится, что мы с ним в постоянной борьбе. Он даже умудрился весь мир в этом убедить. И ведь как ловко! Добро борется со злом, Бог с Дьяволом. Постойте-ка, но ведь я женщина! Какой к лешему дьявол-мужчина? Меня везде линчуют, проклинают, плюются в моё имя, но, как в мужское воплощение. Раньше меня это злило, раздражало до чёртиков. Теперь мне стало всё равно. Делайте, что хотите. Вы и сами скоро станете одного пола, исполнив, между прочим, заветную мечту своего Бога. Он не мог смириться, что у него сестра, а не брат, поэтому навязал всему свету свою историю, где Дьявол – мужчина, причем отвратительный, уродливый шизофреник. Это возмутительно! Я женщина, красивая, ослепительная и вечно молодая, чего не скажешь о моем брате-пуританине. Он так и не смог одолеть воздействие времени, а я открыла тайну философского камня и благодаря тому, имею приличный запас отменного красного вина, смешанного с эликсиром молодости. Если бы брат был не так высокомерен и горделив (а ведь гордыня – это грех! как он сам талдычит вам из своих потрёпанных книжек), то я бы поделилась с ним эликсиром. А может и не поделилась.
Его главная мысль: «Возлюби ближнего своего, как самого себя». Да не работает эта установка, хоть убейся! Я ему говорила миллион миллионов раз, что бессмысленно настраивать людей на этот парадоксальный посыл. Он же сам вложил в них гордыню, стремление быть первым, брезгливость; бесполезно требовать то, что противоречит заложенному до рождения. Это всё равно, что махать перед голодной псиной сочным окороком и требовать исполнения команды, когда у неё в голове только один единственный сигнал – жрать.
А свобода воли? Он поведал вам о ней и тут же наложил на вас кучу догм и запретов, чтоб вы не могли воспользоваться этим самым выбором. Порой мне кажется, что мой брат, куда больший психопат и живодёр, чем те создания, которые приписываются деяниям моих рук.
Эти злые гении, короли-узурпаторы и королевы-тираны, маньяки, фанатики и убийцы – я их подбираю, когда они ломаются и предстают перед вами, пропитанные страхами и кровью жертв. Они все невинны от рождения, все под его благодатью и светом, но парадокс свободы выбора и любви к ближнему вкупе с гневом и гордыней, а также, завистью и алчностью, подаренными моим замечательным братиком, сводят с ума бедолаг. От них отрекаются близкие и друзья, их линчуют и казнят, сжигают и проводят дурацкие обряды экзорцизма, но по сути своей это всё те же чистые люди, потерявшиеся в вере моего старшего брата.
Я никому не навязываю воли своей, не учу уму разуму, я принимаю вас всех такими, какие вы есть, испорченными или благостными. Мне всё равно, кто вы – правители или управляемые, для меня воистину все равны и бесценны. И не потому, что мне нужна ваша душа. Оставьте её себе или отдайте моему брату, он собирает коллекцию, у него уже весь дом забит колбами с душами всех мастей. Я не собиратель и не торговец, я всего лишь та, кто наблюдает за вами, переживает за вас и восторгается вами, печалится о вас и частенько гуляет среди вас.
А вы никогда не задавались вопросом, почему Дьявола так упорно изображают в виде большого козла, а его подручных бесов с козлиными чертами? Всё очень просто. Если учесть, что вся любимая паства моего брата обозначена, как агнцы, что пасутся в благочестивом стаде, то вам должно знать, что проще простого управлять и повелевать овцами, как тупыми и упёртыми существами, среди которых, как раз и выявляются фанатики, которых я терпеть не могу. А коза, к вашему сведению, зверь с мозгами и характером, правда не менее упрямая, чем овца, но понять, что к чему может. Козы, между прочим, могут пасти овец и охранять не хуже собак. Вот отчего я ношу в вашем сознании изящные витиеватые рожки. Не потому что ими буду вас бодать или пугать, а в виде символа мудрости и терпения. Это я терпима к вам и вашим страстям, а не мой брат. Он очень похож на свои создания, та же вспыльчивость, заносчивость и вера в свою непогрешимость.
Вкусы у нас расходятся абсолютно во всём, и, в первую очередь, в домах. У брата хороший добротный дом из дуба, я его называю особняком. Но не из-за колоссальных размеров, дом не так велик, хотя имеет пару этажей и чердак. Всё оттого, что это жилище стоит обособлено от открытых пространств. Домик братца спрятан в самой глубине лесной чащи, такой непроходимой с тайными еле уловимыми тропками, что только я, пожалуй, и могу его отыскать. Там мой братец медитирует и общается лишь с птицами да с диким зверьём, которое его не трогает, а внимает ему с поразительным смирением.
Я всегда поражалась тому, как он влияет на всю эту живность. У него какие-то способности вроде фокусника-гипнотизёра, всем он являет чудеса и благость, и несчастные создания, попадаются на его удочку снова и снова. А я не стремлюсь к этой фанатичной любви, да и не получится этого у меня, брат зомбирует всё живое, до чего коснётся, и внушает подсознательно ко мне ненависть и страх, помещая в каждого этакий маячок, который срабатывает при моём приближении. Вот почему вы так шарахаетесь от меня, не отдавая себе в этом отчёт, маячок внутри вас, как сигнализация от моего братика.
В отличие от него, я терпеть не могу замкнутых пространств. У меня много домов, за что брат меня часто осуждает и обвиняет в алчности, и это вызывает во мне неизменный смех. Уж кому-кому, а мне алчность не знакома, в отличие от моего брата. У меня есть тихий маленький домик из бамбуковых стеблей на берегу океана, где я обожаю проводить вечера и рассветы, когда грусть накидывает на меня свою серую шаль. В мощных массивах трансильванских гор я уединяюсь в своём не менее громадном замке, там я провожу осень, горы всегда побуждают к размышлениям. Целая россыпь хором из дерева и кирпича раскинута мною по равнинам, степям вдоль извилистых и журчащих рек. Во всех них я успеваю бывать за год, в каждом моём доме есть на что посмотреть и о чём подумать. И в каждом доме я рада гостям, которых у меня всегда в избытке. В отличие от брата-отшельника, я общаюсь не только с животными, но и с людьми, по-человечески, но не ханжески. За это брат меня тоже осуждает, ведь мы же боги, нам должно наставлять людской род на путь истинный, а самим не уподобляться человеческой простоте.
Что ж, я всегда была белой вороной в нашей семье. Не спрашивайте, кто были наши родители, поверьте, вам лучше не знать, кто был матерью и отцом Добру и Злу. Если честно, то ни я, ни мой старший брат не стали отрадой и гордостью своих предков. Напротив, мы оба впали в немилость и были сосланы на вашу Землю, дабы не попадаться на глаза родительские. Печально, грустно, но мы с братом это проглотили и переварили. Такова судьба многих и не только богов.
