Николай Николаевич Наседкин
Достоевский. Энциклопедия

Г-н —бов и вопрос об искусстве

Статья II из цикла «Ряд статей о русской литературе». Вр, 1861, № 2. (XVIII)

В этой статье изложены основные эстетические взгляды Достоевского-художника и критическая платформа журнала «Время». Открывается статья кратким ироническим очерком истории «Отечественных записок» за предшествующие почти 15 лет (с момента ухода из журнала В. Г. Белинского), затем идёт характеристика современного литературного процесса, главным в котором, по мнению Достоевского, является разделение «многих из современных писателей наших на два враждебных лагеря» по вопросу об искусстве. И далее основное место в статье занимает критический разбор статей Н. А. Добролюбова «Черты для характеристики простонародья» (о рассказах Марко Вовчка) и «Стихотворения Ивана Никитина», опубликованных на страницах «Современника» в 1860 г. Ещё в 1849 г. в «Объяснении» Секретной следственной комиссии по делу петрашевцев Достоевский заявил один из краеугольных постулатов своей эстетической программы, «что искусство само себе целью, что автор должен только хлопотать о художественности, а идея придёт сама собою, ибо она необходимое условие художественности…» В данной статье он развивает эту мысль, говоря о разделении современного искусства на две партии – сторонников «чистого искусства» и «утилитаристов». Достоевский во многом не согласен с первыми, но совершенное неприятие вызывает у него «антиэстетическая» программа вторых. Полемизируя с ней, писатель формулирует своё творческое кредо: «Нам скажут, что мы это всё выдумали, что утилитаристы никогда не шли против художественности. Напротив, не только шли, но мы заметили, что им даже особенно приятно позлиться на иное литературное произведение, если в нём главное достоинство – художественность. Они, например, ненавидят Пушкина, называют все его вдохновения вычурами, кривляниями, фокусами и фиоритурами, а стихотворения его – альбомными побрякушками. Даже самое появление Пушкина в нашей литературе они считают как будто чем-то незаконным. Мы вовсе не преувеличиваем. Всё это почти ясно выражено г-ном —бовым в некоторых критических статьях его прошлого года. Заметно ещё, что г-н —бов начинает высказываться с каким-то особенным нерасположением о г-не Тургеневе, самом художественном из всех современных русских писателей. В статье же своей <…> при разборе сочинений Марка Вовчка, г-н —бов почти прямо выказывает, что художественность он считает ничем, нулём, и выказывает именно тем, что не умеет понять, к чему полезна художественность. При разборе одной повести Марка Вовчка г-н —бов прямо признаёт, что автор написал эту повесть нехудожественно, и тут же, сейчас же после этих слов, утверждает, что автор достиг вполне этой повестью своей цели, а именно: вполне доказал, что такой-то факт существует в русском простонародье. Между тем этот факт (очень важный) не только не доказывается этой повестью, но даже вполне подвергается сомнению именно потому, что по нехудожественности автора действующие лица повести, выставленные автором для доказательства его главной идеи, утратили под пером его всякое русское значение, и читатель скорее согласится назвать их шотландцами, итальянцами, североамериканцами, чем русским простонародьем. Как же в таком случае могли бы они доказать собою, что такой-то факт существует в русском простонародье, когда сами они, действующие лица, не похожи на русское простонародье? Но г-ну —бову до этого решительно нет дела; была бы видна идея, цель, хотя бы все нитки и пружины грубо выглядывали наружу; к чему же после этого художественность? <…> Чем познается художественность в произведении искусства? Тем, если мы видим согласие, по возможности полное, художественной идеи с той формой, в которую она воплощена. Скажем ещё яснее: художественность, например, хоть бы в романисте, есть способность до того ясно выразить в лицах и образах романа свою мысль, что читатель, прочтя роман, совершенно так же понимает мысль писателя, как сам писатель понимал её, создавая своё произведение. Следственно, попросту: художественность в писателе есть способность писать хорошо. Следственно, те, которые ни во что не ставят художественность, допускают, что позволительно писать нехорошо. А уж если согласятся, что позволительно, то ведь отсюда недалеко и до того, когда просто скажут: что надо писать нехорошо…»

Гоголь и Островский

Неосущ. замысел, 1861.

Во «Введении» к «Ряду статей о русской литературе», упомянув имя А. Н. Островского, Достоевский обещал «потом» написать в рамках этого цикла о драматурге и его творчестве подробнее, отдельно. Примерно в это же время в записной книжке 1860—1862 гг. появился фрагмент с пометой «В статью “Гоголь и Островский”». Статья так и не была написана.

Господин Прохарчин

Рассказ. ОЗ, 1846, № 10. (I)

Основные персонажи:

Зимовейкин;

Зиновий Прокофьевич;

Кантарев;

Марк Иванович;

Океанов;

Оплеваниев;

Преполовенко;

 Прохарчин Семён Иванович;

Ремнев;

Судьбин;

Устинья Фёдоровна;

Ярослав Ильич.

В квартире от жильцов снимает угол бедный мелкий чиновник Прохарчин. Он настолько нищ, что даже платит за жильё всего пять рублей – в два раза меньше многих других жильцов, он экономит каждый грошик на еде, на одежде. Некоторые соседи, впрочем, замечали, что даже на такую мизерную зарплату можно было бы жить-существовать и более достойно. Когда же несчастный горемыка неожиданно умер, в его полусгнившем тюфяке обнаружили-нашли целый капитал – почти две с половиной тысячи рублей…

* * *

После публикации «Бедных людей» и «Двойника» Достоевский был переполнен новыми замыслами, в том числе для задуманного В. Г. Белинским альманаха «Левиафан» (который так и не вышел) он собирался написать «Повесть об уничтоженных канцеляриях». «Господин Прохарчин» сюжетно связан с этим замыслом – главный герой заболевает и умирает из-за переживаний, что канцелярию его закроют и он лишится места. Работа над рассказом заняла всё лето 1846 г. и далась писателю тяжело. Причём, именно с этого произведения началась кабальная «метода», ставшая для Достоевского основополагающей на всю оставшуюся жизнь: он забрал гонорар в «Отечественных записках» вперёд, авансом, и вынужден был его отрабатывать. Отзывы тогдашней критики о «Прохарчине» были противоречивы. Белинский в статье «Взгляд на русскую литературу 1846 года» (1847) оценил его крайне отрицательно: «…появилось третье произведение г. Достоевского, повесть “Господин Прохарчин”, которая всех почитателей таланта г. Достоевского привела в неприятное удивление. В ней сверкают яркие искры большого таланта, но они сверкают в такой густой темноте, что их свет ничего не даёт рассмотреть читателю… Сколько нам кажется, ни вдохновение, ни свободное и наивное творчество породило эту странную повесть, а что-то вроде… как бы это сказать? – не то умничанья, не то претензии…» Позже Н. А. Добролюбов в статье «Забитые люди» (1861) даст более глубокую оценку рассказа, поставив его заглавного героя в ряд с другими образами «людей-ветошек», созданными Достоевским в ранний период творчества.

Господин Щедрин, или Раскол в нигилистах

Статья. Э, 1864, № 5. (XX)

В 5-м номере «Современника» за 1864 г. появилась статья М. Е. Салтыкова-Щедрина «Литературные мелочи». В ней сатирик-демократ размышлял о «дряни» и «дрянных людях» в связи с «Записками из подполья» Достоевского, только что опубликованными в «Эпохе», позволил себе резкие сатирические выпады в адрес А. А. Григорьева, М. М. Достоевского и Н. Н. Страхова, а в финале вывел под видом аллегории «драматическую быль» «Стрижи», в которой опять-таки безжалостно высмеял братьев Достоевских и основных сотрудников их журнала. Автор «Записок из подполья» был выведен здесь в образе «Стрижа четвёртого, беллетриста унылого», а произведение его носит название – «Записки о бессмертии души». Ответная статья Достоевского носила ярко-памфлетный характер и была направлена не только против Щедрина, но и против всего революционно-демократического лагеря, где в разгоревшейся полемике между журналами «Современник» и «Русское слово» компрометировались, по мнению Достоевского, самые основы революционно-демократической идеологии.

Два лагеря теоретиков

(По поводу «Дня» и кой-чего другого). Статья. Вр, 1862, № 2. (XX)

В демократическом журнале «Современник» (1861, № 12) была опубликована статья М. А. Антоновича «О почве (не в агрономическом смысле, а в духе “Времени”)», направленная против журнала братьев Достоевских и почвенничества как идейного направления. Критик охарактеризовал теоретическую платформу «Времени» (выраженную, в частности, в Объявлениях об издании журнала и «Ряде статей о русской литературе» самого Достоевского), призыв к примирению народа и высших классов – как утопию. Прежде чем думать и мечтать о грамотности народа, необходимо сделать его свободным и дать ему кусок хлеба, за что «образованное меньшинство» и должно бороться – таков основной тезис Антоновича. Между тем, Достоевского не устраивала и позиция славянофильской газеты «День», где идеализировалась допетровская Русь. В результате и появилась вот эта во многом программная статья писателя, направленная и против «Современника», и против «Дня». Главная мысль её заключена в следующих словах: «Так вот два лагеря теоретиков, из которых один отрицает в принципе народность и, следовательно, наше чисто народное начало – земство. Другой понимает значение нашего земства по-своему и, во имя своей теории, не отдаёт справедливости и нашему образованному обществу… Те и другие, как видно, судят о жизни по теории и признают в ней и понимают только то, что не противоречит их исходной точке. А между тем часть истины есть и в том и в другом взгляде… и без этих частей невозможно обойтись при решении вопроса, что нужно нам, куда идти и что делать?..» Несмотря на стремление Достоевского сохранить беспристрастность в оценке сильных и слабых сторон славянофильства и западничества, в статье явно ощущается, что идеи славянофилов ему всё же ближе.

Две заметки редактора

Статья. Гр, 1873, № 27, 2 июля. (XXI)

Данная публикация состоит из двух частей. В первой Достоевский отвечает на письмо неизвестной слушательницы Высших московских женских курсов, помещённое в этом же номере «Гражданина», которая упрекала журнал в якобы выступлениях против высшего женского образования в России. Достоевский как редактор ещё раз уточняет: «Припомним же, что мы пожелали и о чём заявили в 22 № “Гражданина”.

“1) Строгая учебная дисциплина может быть введена и иметь целью требовать от женщин непременного учения, безо всяких послаблений в их пользу, и немедленно исключать тех из них, которые не учатся или учатся дурно.

2) Малейшее нарушение правил нравственности должно повлечь за собою немедленное исключение женщины из числа учащихся.

3) Ежегодные экзамены должны быть безусловно строги».

И вот за такие желания, или подобные им, нас обыкновенно объявляют в печати и обществе – ретроградами. <…> Но уверены ли вы, спрашиваем опять, что все слушательницы женских курсов садятся теперь <…> на студентскую скамью с ясным сознанием того, чего хотят, и не путаются в пустопорожних теориях? И вот единственно потому мы и желали, <…> чтоб женщины являлись прежде всего учиться и чтобы требовать от них непременно учения, самым строжайшим образом…»

Во второй «заметке» Достоевский объясняет, почему не отвечает «на критики, нападения и ругательства» в адрес Гр и его лично со стороны других печатных изданий, в основном, так называемой «либеральной журналистики». Здесь он повторяет аргументацию, уже высказанную им в «Полписьме “одного лица”» на страницах «Дневника писателя» (1873): «Во-первых и главное: не отвечать же каждому шуту?..» Достоевский специально оговаривается, что есть и не шуты, но зато «неискренние», так что отвечать им тоже чести мало. «Это целая толпа пишущей братии, когда-то, от предков наследовавшая несколько либеральных мыслей, но в совершенной их наготе и наивности, безо всякого их развития и толку. Что у Белинского и Добролюбова предлагалось всё же с некоторою последовательностью, то утратило у них все концы и начала. <…> Первая их забота, разумеется, чтоб было либерально…» И далее в особую вину Достоевский ставит таким «публицистам» то, что они даже о самых серьёзных и даже трагических проблемах (эпидемия самоубийств, распространение пьянства) зубоскалят и с горечью резюмирует: «Тут окончательная утрата понимания всего, что вне их приёмов, привычек и ихнего казённого и вымученного фельетонного слога, утрата почти языка человеческого…»

Но совсем особо упоминается в заметке г-н Н. М. (Н. К. Михайловский) из «Отечественных записок», который, по мнению Достоевского, безусловно искренний и умный публицист, и которому он давно хотел отвечать и обязательно ответит на его «критики». Полностью, в отдельной статье, своё обещание впоследствии Достоевский так и не исполнил.

Двойник

Петербургская поэма. Повесть. ОЗ, 1846, № 2, с подзаголовком «Приключения господина Голядкина». (I)

Основные персонажи:

Андрей Филиппович;

Берендеев Олсуфий Иванович;

Берендеева Клара Олсуфьевна;

Вахрамеев Нестор Игнатьевич;

Владимир Семёнович;

Генерал;

Голядкин Яков Петрович;

Голядкин Яков Петрович (младший);

Емельян Герасимович (Герасимыч);

Каролина Ивановна;

Остафьев;

Петрушка;

Писаренко;

Рутеншпиц Крестьян Иванович;

Сеточкин Антон Антонович.

Мелкий, но чрезвычайно амбициозный чиновник 9-го класса (титулярный советник) Яков Петрович Голядкин до определённого момента был своим существованием доволен: ждал повышения по службе, жил в своей квартире, имел камердинера. Но угораздило его влюбиться в дочку статского советника Берендеева. Повесть начинается с эпизода-катастрофы, когда бедного Голядкина не пускают на званный обед по случаю дня рождения Клары Олсуфьевны в дом Берендеевых, а когда он всё-таки окольными путями проникает внутрь, его с позором, на глазах всех гостей и самой Клары Олсуфьевны в буквальном смысле вышвыривают вон. Именно в этот вечер Голядкин впервые и сталкивается со своим двойником – Голядкиным-младшим, который уже в скором времени обходит Голядкина-старшего и по службе, и в личной жизни и вообще полностью и совсем оттесняет Якова Петровича, занимает его место в этом мире. Бедный Голядкин борется-сопротивляется изо всех своих сил, но, увы, борьба заканчивается тем, что его увозят в сумасшедший дом…

* * *

Достоевский приступил к работе над «Двойником» вскоре после окончания «Бедных людей» и уже окрылённый их первым, ещё до публикации, успехом. Повесть была начата в июне 1845 г. и закончена 28 января 1846 г. Ещё в процессе работы над произведением сам автор высоко оценивал его: «Голядкин выходит превосходно; это будет мой chef-d’oeuvre [фр. шедевр]…» (М. М. Достоевскому, 16 нояб. 1845 г.). В день выхода книжки журнала с повестью (1 фев. 1846 г.) он снова пишет брату: «Голядкин в 10 раз выше “Бедных людей”. Наши говорят, что после “Мёртвых душ” на Руси не было ничего подобного, что произведение гениальное <…> Действительно, Голядкин удался мне донельзя…» Достоевский в этом не лукавил: «наши», то есть члены кружка В. Г. Белинского и, в первую очередь, сам критик, и правду, чрезвычайно похвально отзывались о тех фрагментах «Двойника», которые читал им автор ещё до публикации. Однако ж после появления всего текста в журнале вторая повесть Достоевского вызвала всеобщее разочарование: «…нашли, что до того Голядкин скучен и вял, до того растянут, что читать нет возможности…» И далее в этом же письму к брату от 1 апреля 1846 г. Достоевский признавался: «Мне Голядкин опротивел. Многое в нём писано наскоро и в утомлении. 1-ая половина лучше последней. Рядом с блистательными страницами есть скверность, дрянь, из души воротит, читать не хочется…» Уже осенью 1846 г. писатель задумал переделку «Двойника». К этой мысли он возвращался и в следующем 1847 г., затем уже после каторги, в 1859-м, и чуть позже, в начале 1860-х, но лишь в 1866 г., в связи с подготовкой собрания своих сочинений в издании Ф. Т. Стелловского, Достоевский несколько доработал повесть – убрал второстепенные эпизоды, сделал стилистическую правку, снял заголовки глав и изменил их нумерацию, вместо прежнего подзаголовка поставил «Петербургская поэма»…

Новый подзаголовок соотносил повесть Достоевского с «Мёртвыми душами» Н. В. Гоголя, с художественным миром которого «Двойник» и помимо этого был тесно связан: основные линии сюжета (поражение бедного чиновника в борьбе с более высокопоставленным соперником за сердце и руку генеральской дочки и развивающееся на этой почве безумие героя; раздвоение личности) перекликаются с «Записками сумасшедшего» и «Носом», имена и фамилии отдельных персонажей (Голядкин, Петрушка, господа Бассаврюковы и др.) выдержаны в гоголевской традиции и т. п. Конечно, речь идёт не о подражательности или заимствовании, речь – о преемственности литературных традиций, уже разработанных Гоголем, а порой и о пародийных мотивах (которые ещё более явственно проявятся позже в «Селе Степанчикове и его обитателях»). Ранее Достоевского мотив двойничества, раздвоения сознания использовали в русской литературе, в частности, ещё и А. Погорельский (А. А. Перовский) в сборнике новелл «Двойник, или Мои вечера в Малороссии» (1828), А. Ф. Вельтман в романе «Сердце и думка» (1838).

Уже на склоне лет в «Дневнике писателя» (1877, ноябрь) Достоевский признался по поводу «Двойника»: «Повесть эта мне положительно не удалась, но идея её была довольно светлая, и серьёзнее этой идеи я никогда ничего в литературе не проводил…» А чуть ранее, в записной тетради 1872—1875 гг., он о Голядкине-младшем написал: «Мой главнейший подпольный тип…» В дальнейшем творчестве писателя тема душевного «подполья» будет развита в «Записках из подполья» и всех последующих произведениях, вплоть до «Братьев Карамазовых» (сцена с Чёртом), а мотив двойничества также будет разрабатываться и углубляться в поздних романах, где главным героям будут как бы сопоставлены их сниженные, «подпольные» двойники (Раскольников – Свидригайлов в «Преступлении и наказании», Ставрогин – Пётр Верховенский в «Бесах», Иван Карамазов – Смердяков и Чёрт в «Братьях Карамазовых» и др.).

Наиболее полные критические отзывы о «Двойнике» при жизни автора были даны в рецензии Белинского на «Петербургский сборник» (ОЗ, 1846, № 3), его статье «Взгляд на русскую литературу 1846 года» (С, 1847, № 1), в статьях В. Н. Майкова «Нечто о русской литературе в 1846 году» (ОЗ, 1847, № 1), Н. А. Добролюбова «Забитые люди» (С, 1861, № 9).

Детская сказка

См. Маленький герой.

Дневник писателя. 1873

Гр. (XXI)

С первых шагов на литературном поприще Достоевского привлекал жанр публицистики. Первым крупным опытом в этом плане можно считать его фельетоны из цикла «Петербургская летопись» (1847). Издавая в 1860-х гг. вместе с братом М. М. Достоевским журналы «Время» и «Эпоха», писатель продолжил разрабатывать этот жанр в таких крупных художественно-публицистических произведениях, как: «Ряд статей о русской литературе», «Петербургские сновидения в стихах и прозе», «Зимние заметки о летних впечатлениях». Именно они подготовили во многом форму будущего ДП. В период, когда крах «Эпохи» уже был неизбежен, появляются в рабочей тетради и переписке упоминания о замысле нового издания по типу журнала под названием «Записная книга». Идею тогда осуществить не удалось, но Достоевский её не оставил и за границей, откуда писал, в частности, племяннице С. А. Ивановой (29 сент. /11 окт. / 1867 г.): «…хочу издавать, возвратясь, нечто вроде газеты…» Возглавив с января 1873 г. газету-журнал князя В. П. Мещерского «Гражданин» писатель получил наконец возможность в какой-то мере реализовать свой давнишний замысел, но только в урезанном, не полном виде. Однако ж именно на страницах этого чужого издания окончательно определились форма личного «Дневника писателя» (который автор поначалу хотел назвать – «Дневник литератора»), предполагавшая доверительность, исповедальность тона, метод подачи материалов в основном в диалогической форме, соединение на его страницах злободневности, фельетонности содержания с мемуарами, с художественной прозой… По существу, начался прямой диалог писателя-романиста со своими читателями. Одни темы, поднятые в первых выпусках ДП, были уже заявлены в только что законченном романе «Бесы», часть тем была подсказана материалами, опубликованными в самом «Гражданине», в других периодических изданиях. Всего на страницах Гр в 1873 г. вышло 15 (без «Вступления») выпусков ДП. Ниже приведён их перечень с датой публикации. Выпуски (в первую очередь – художественные произведения), играющие особенно важную роль в творческом наследии Достоевского (заглавия их даны курсивом), рассмотрены в отдельных статьях.

^{Ф. М. Достоевский. Фотография В. Я. Лауфферта, 1872 г.}

I. Вступление. (Гр, № 1, 1 янв.) Достоевский, обращаясь к читателям Гр, рассказал о своих задачах в качестве нового редактора газеты-журнала, охарактеризовал новую необычную форму ДП – персональной и единоличной публицистической трибуны с диалогической манерой подачи материалов.

II. Старые люди. (Гр, № 1, 1 янв.) Размышления автора о самых ярких представителях поколения 1840-х гг. – А. И. Герцене и В. Г. Белинском. Именно по этому очерку в какой-то мере можно составить представление о написанной Достоевским за границей и утерянной статье «Знакомство моё с Белинским» (1867).

III. Среда. (Гр, № 2, 8 янв.) Выпуск посвящён судебной реформе в связи с введением суда присяжных и пресловутой формуле «среда заела», которую Достоевский опровергал ещё на страницах «Записок из Мёртвого дома» (1860—1862). Автор приводит ряд картинок-примеров, когда приговор, вынесенный присяжными, совершенно не соответствует тяжести преступления.

IV. Нечто личное. (Гр, № 3, 8 янв.) своеобразный ответ автора «Бесов» тем критикам, которые ставили его в один ряд с авторами «антинигилистических» романов. Вспоминается здесь и история с повестью «Крокодил», которую в демократическом лагере посчитали пасквилем на Н. Г. Чернышевского. Достоевский горячо отвергает эти инвективы и, не затушёвывая своих идейных расхождений с демократическим лагерем и Чернышевским конкретно, недвусмысленно выразил своё сочувствие и уважение к последнему как «сам бывший ссыльный и каторжный».

V. Влас. (Гр, № 4, 22 янв.) Очерк.

VI. Бобок. (Гр, № 6, 5 фев.) Рассказ.

VII. «Смятенный вид». (Гр, № 8, 19 фев.) Здесь Достоевский, разбирая повесть Н. С. Лескова «Запечатленный ангел» (РВ, 1873, № 1), поднимает вопрос о движениях в русском сектантстве 1870-х гг. и о недостаточно действенном отношении православных священников к своей миссии. Признавая художественные достоинства повести, автор ДП выразил своё недоверие достоверности описанных в ней событий: неужели православные священнослужители так беспомощны и бесправны перед чиновниками?..

VIII. Полписьма «одного лица». (Гр, № 10, 5 мар.) Статья написана в пародийном ключе. Источником послужили, во-первых, полемические выступления газеты «Голос» против первых выпусков ДП, во-вторых, – полемика между В. П. Бурениным (СПбВед) и Н. К. Михайловским (ОЗ). Объектом пародии стали фельетоны Буренина, направленные против Михайловского и других сотрудников демократического журнала. «Одно лицо» уже являлся в ДП автором рассказа «Бобок» (псевдоним дан ему редакцией), в конце же он подписывается вторым псевдонимом, имеющим пародийное звучание – Молчаливый наблюдатель.

IX. По поводу выставки. (Гр, № 13, 26 мар.) Статья посвящена художественной выставке произведений живописи и скульптуры, предназначенных для отправки в Вену на всемирную выставку, которая открылась в Петербурге в марте 1873 г. Внимание публики и критики особенно привлекали две картины – «Бурлаки» И. Е. Репина и «Грешница» Г. И. Семирадского. Критика разделилась на два лагеря: демократическая часть превозносила полотно Репина, академическая критика – Семирадского. Достоевский, ни словом не упомянув о «Грешнице», всё своё внимание уделил «Бурлакам», восприняв их как торжество правды в искусстве. Помимо конкретных впечатлений, в статье Достоевского содержатся и теоретические рассуждения о назначении искусства и роли художника в обществе, что сближает её со статьёй «Г-н —бов и вопрос об искусстве» (1861).

X. Ряженый. (Гр, № 18, 30 апр.) Данная статья впрямую связана со статьёй «VII. Смятенный вид», в которой Достоевский признал повесть Н. С. Лескова «Запечатленный ангел» «в некоторых подробностях почти неправдоподобной». Обиженный Лесков, в свою очередь, в апреле 1873 г. в газете «Русский мир» под псевдонимами «Псаломщик» и «Свящ. П. Касторский» опубликовал две заметки, в которых обвинил автора ДП в незнании церковного быта. В «Ряженом» на основе анализа содержания и стиля этих «ругательных» заметок Достоевский дал понять, что знает настоящее имя их автора и сформулировал своё понимание задач творчества, отличающееся от художественных исканий Лескова и подобных ему писателей-реалистов, которые стремились воссоздать «народность» в своих произведениях в основном посредством дословного воссоздания простонародной речи.

XI. Мечты и грёзы. (Гр, № 21, 21 мая) Статья посвящена глобальным вопросам: исторической миссии России, задаче объединения интеллигенции и её сближения с народом. В связи с этим Достоевский поднимает проблему, которая волновала его и раньше («Пьяненькие», «Преступление и наказание»), которая уже не раз поднималась на страницах Гр, в том числе и самим Достоевским («Пожар в селе Измайлове»), и которая не раз ещё появится в ДП, в частности, уже в следующем, XII-м, выпуске – повсеместное пьянство, спаивание народа: «Есть местности, где на полсотни жителей и кабак, менее даже чем на полсотни. <…> Матери пьют, дети пьют, церкви пустеют, отцы разбойничают… <…> Спросите лишь одну медицину: какое может родиться поколение от таких пьяниц? <…> Но какой же образуется труд при таких кабаках? Настоящие, правильные капиталы возникают в стране не иначе как основываясь на всеобщем трудовом благосостоянии её, иначе могут образоваться лишь капиталы кулаков и жидов. Так и будет, если дело продолжится, если сам народ не опомнится; а интеллигенция не поможет ему…»

XII. По поводу одной драмы. (Гр, № 25, 18 июня) Здесь дан разбор драмы Д. Д. Кишенского «Пить до дна – не видать добра», опубликованной в «Гражданине» (1873, № 23—25). Пьеса привлекла внимание Достоевского прежде всего поднятыми в ней темами: нравственный распад пореформенной деревни, повсеместное пьянство народа, разложение крестьянской общины. Вместе с тем в разборе есть и немало критики в адрес автора драмы за художественные просчёты – натуралистический язык, нарушения такта и меры, наивность.

XIII. Маленькие картинки. (Гр, № 29, 16 июля) Статья посвящена теме Петербурга, состоит из трёх частей-«картинок», подсмотренных автором на улицах летнего душного города, и близка по форме к фельетону. Как раз в тот период в прессе обсуждался «Доклад высочайше учреждённой комиссии для исследования нынешнего положения сельского хозяйства и сельской производительности в России» (СПб., 1873). «Маленькие картинки» полемически связаны с этими откликами, в первую очередь, с обозрением А. С. Суворина «Недельные очерки и картинки», которое появилось буквально накануне (СпбВед, 1873, № 192, 15 июля) и которое, судя по всему, подсказало Достоевскому заглавие фельетона. В «Докладе» говорилось о нравственном разложении народа, ставилось под сомнение полезность крестьянской реформы. Автор ДП, соглашаясь с Сувориным и другими критиками «Доклада», полемизировал с ними в основном вопросе – о путях развития России. В следующей статье «Дневника» («Учителю») Достоевский дал как бы автокомментарий к «Маленьким картинкам».

XIV. Учителю. (Гр, № 32, 6 авг.) В газете «Голос» (1873, № 210, 31 июля) появился фельетон «Московские заметки», в котором анонимный автор назвал «мелочной» и «неэтичной» «картинку № 2» (где речь шла о широко употребляемом в народе матерном слове) из предыдущего выпуска ДП. Достоевский в данной статье отвечает «Голосу» и доказывает важность проблематики «Маленьких картинок».

XV. Нечто о вранье. (Гр, № 35, 27 авг.) Главная тема – негативные последствия послепетровского периода в психологии русского дворянства, выразившиеся в слепом преклонении перед Европой, неуважении к самим себе. Тема эта была продолжена в статье «Маленькие картинки (в дороге)» (1874), в ДП за 1876 г. (Июль—август, гл. I, «Выезд за границу. Нечто о русских в вагоне»), в романе «Подросток».

XVI. Одна из современных фальшей. (Гр, № 50, 10 дек.) Это – как бы ответ на критику «Бесов», который Достоевский ранее намеревался написать в виде предисловия или послесловия к отдельному изданию романа. Толчком к написанию данной статьи стали сообщения об аресте участников кружка А. В. Долгушина. Говоря о проблеме молодого поколения, об увлечении освободительными революционными идеями, Достоевский речь ведёт не только о «нечаевцах», «долгушинцах», но и напоминает, что он сам «петрашевец» и что подобные кружки привлекали к себе не худшую (как утверждала, к примеру, газета «Русский мир»), а лучшую часть молодёжи. В данном заключительном выпуске ДП за 1873 г. затрагивается проблематика почти всех предыдущих выпусков – пути развития России, взаимоотношения народа и интеллигенции, социализм и атеизм, «отцы и дети», «старые люди», молодое поколение…