Наталья Суворкина
Руна Райдо
– Господин дознаватель, подождите, я готов поделиться и не только информацией.
Глава 7
Они сидели в темной комнате, прислушиваясь к затихающим внизу шагам и голосам, редкому стуку кружек и хлопанью двери. Бренна так устала от нервного напряжения, что, свернувшись калачикам на постели, почти задремала.
От еле слышного царапанья в дверь ее просто подбросило, но она не успела вскрикнуть – ладонь Асмунда мягко накрыла рот. Бер подошел и прислушался.
– Это я – прошептал за дверью девичий голос – откройте.
Бер бесшумно отодвинул засов и, убедившись, что девушка одна, впустил ее в комнату.
Пламя свечи, которую она держала, осветило юное миловидное лицо и толстую косу медного цвета, уложенную вокруг головы. Бер сразу дернул ее к себе и шумно, по-звериному втянул воздух у самой шейки, но спохватился и неохотно отпустил.
– Вам надо скорее уходить. Они спят, посетителей внизу нет. Быстро собирайтесь, я добавила в брагу снотворный эликсир. Те, что на улице тоже спят. С моря идет шторм, там очень холодно…
– Что за эликсир, «Лесной ладан»? – Бренна подошла к девушке – Меня зовут Бренна.
– Я – Эилис, леди. Нет, маковое молоко и какие-то травы – я не знаю точно, аптекарь составляет.
Бренна в порыве облегчения и благодарности обняла девушку – А как же …они же проснутся и догадаются, что упустили нас неспроста?
– Нам надо забрать лошадей и повозку. Эилис едет с нами.– Бер взял девушку за руки – Это не обсуждается.
– Бер – Эилис опустила голову. – У меня здесь жених…
– Ты едешь. У тебя же родня в Кове? Если не захочешь остаться со мной – отвезу тебя туда. Поговорим по дороге.
Мокрый снег несло шквальным ветром, который, казалось, дул во все стороны. Девушки прижались друг к другу под кожаным пологом повозки – как же повезло, что Бер смог купить такую – достойную королевы – не промокает и не продувается, трясет по булыжнику только адски. Бренна вдруг почувствовала, как в боку словно что-то повернулось и оторвалось. Мгновенно болезненно окаменел низ живота. Но остановиться не было времени – они еще и центр городка не миновали.
– Асмунд, Эилис собрала кое-какую еду, но надо завернуть к колодцу, наполнить фляги. Ты покараулишь, а я быстро. Показывай, как проехать, детка.
А это что за штука – не видно в темноте, оттуда какие-то звуки – слышите, хрип.
– Останови. Колодец тут – на перекрестке двух главных улиц. А это, наверное, джуга –позорный столб. Его ставят напротив ратуши – ведь к колодцу и на рынок через ратушную площадь ходят все. Ну, или на мосту. Стонет, видно, приговоренный…. Пытается что -то сказать, кажется воды просит. Не соображает уже, бедняга. Я видела, когда его водили и пороли – он уже два дня стоит.
Асмунд спешился и, пока Бер наполнял фляги, подошел к человеку, прикованному к деревянной перекладине при помощи железного ошейника на короткой цепи. Его лицо наглухо закрывала позорная маска в виде длинноклювой птичьей головы, стальные полосы на затылке соединялись с личиной при помощи замочка сбоку.
– Бездна, ну и как его напоить? Если я открою замок ножом, скорее всего он будет сломан, и как потом замкнуть? Странно, он словно кого-то мне напоминает…Бер, наполнил? Подойди сюда… Прикованый снова что-то отчаянно попытался сказать, но из-под маски разобрать слова было трудно, да и пересохшее горло бедолаги по большей части издавало сдавленное сипение. Бер приблизил ухо к железу и вдруг принюхался. Затем достал нож и мгновенно сломал замок. Маска с лязгом упала.
– Вот почему я не удивлен, Ренар Лис? Уверен, ты это заслужил, приятель.
Асмунд, легко вскочив на помост, склонился над телом.
– Бер, держи его, он на ногах не стоит. Я разожму клепку. Давай его к девчонкам, и поехали скорее.
Асмунд уложил в повозку истерзанное тело старого друга. Он подумал, что настолько устал, что даже удивляться многообразию и стремительности событий сегодняшнего дня и тому, как внезапно увеличилась их компания, у него просто нет сил.
Бренна.
Эилис сказала, что укрыться от непогоды и погони – ведь к утру эти молодцы очухаются – можно в заброшенной деревеньке, что у подножия холма Бесмер. Она пустует и имеет славу нехорошего места уже лет тридцать. Пожар пощадил несколько домов. Остальные были сожжены людьми Дал Кайс вместе с жителями. Якобы эти вилланы не были готовы сражаться против данов и прятали двух лендрманов, а заодно и провизию, не желая делиться с партизанами. Трудно представить, что «патриоты» могут так расправиться со своими, к тому же беззащитными селянами, но Асмунд пояснил, что основная трудность в завоевании и управлении Эйрин как раз в том, что кланы столь сильно ненавидят друг друга, что, по сути, не с кем договариваться. Как он сказал? «У них нет понятий, а вместо закона бесчисленные нелепые запреты, диктуемые обычаями и гейсами. Их не интересует разумное обустройство жизни и деньги – только «удальство», как они его понимают, да еще выпивка и коровы – как цель приложения этого буйства и мера удачи. Даже берсерку трудно удерживать в руках мешок с дерущимися котами». Видимо несчастные жили на земле, принадлежащей кровникам этой шайки бандитов-освободителей.
Шквал все усиливался, нам все равно пришлось бы где-то переждать. К тому же, человеку, которого Бер с Асмундом сняли с помоста позорного столба, требовалась помощь. Он жадно пил воду, а потом потерял сознание. Было так темно и тряско, что даже осмотреть его мы не могли. В боку ныло все сильнее, от этой тянущей боли почему-то становилось страшно.
Мы заняли крошечный домик у самого подножия Холма. Асмунд на руках внес этого парня, и мы с Бером при свете очага, наконец, осмотрели его. Невысокий, стройный, черты лица тонкие, даже острые, и удивительные ярко– рыжие, чуть ли не красные волосы. Я бы подумала, что он их чем-то покрасил, но, когда мы его раздели, я не удержалась и посмотрела…У него и там такие же волосы, представляете? Кажется очень молодым – намного моложе Асмунда, во всяком случае. Но спина – ужас. Белая тонкая кожа, такая гладкая и нежная буквально превращена в кровавое месиво плетями. Позорная рубаха – длинная, похожая на ночную, присохла в ранах так, что мы ее долго отмачивали ромашковым отваром, прежде, чем удалось срезать по лоскутку. Бер намазал бальзамом, сказал, все равно будут шрамы. Асмунд с Бером вправили вывихнутые суставы, напоили его и оставили в полузабытьи на животе. К счастью, у Эилис осталось немного макового сока. Однако, наверняка еще будет жар и хорошо бы ему отдохнуть пару дней. Утром сварю жидкой похлебки. За что его так? Мужчинам он хорошо знаком. И, кажется, они рады, что его выручили.
Потом произошло нечто неожиданное, что меня ужасно смутило. Мы сели есть, и Бер, усаживаясь на лавку, поймал Эилис за руку и посадил к себе на колени. Она стеснялась и хотела вырваться, но он не пустил. И велел ей есть, хоть она, по-моему, с трудом глотала, сжавшись в его лапищах. А когда дожевала, он просто встал, не опуская ее на пол, и унес в небольшую клеть, выгороженную для скотины. И мы с Асмундом даже не могли пойти на улицу, потому, что там бушевала метель. Я просто не знала, куда деть глаза и, наверное, покраснела как свекла, потому, что они вели себя отнюдь не тихо. А Асмунд, заметив мое состояние, подошел и поднял меня за плечи. Меня просто затрясло. Но он только взял меня за подбородок и заглянул в глаза.
– Надеюсь, ты их не осуждаешь, птаха? День был тяжелый и страшный, особенно для этой девочки. Если бы она попалась на своих фокусах с зельем, представляешь, что с ней бы сделали восемь злых мужиков? Их не погладят по головке за пьянку, в результате которой они нас упустили. То, что происходит сейчас между Бером и этой девушкой – просто нужда, необходимость.
– А как же …жених?
– Ну, – Асмунд усмехнулся, – боюсь теперь никак. Бер заслужил немного счастья, как думаешь? Девчонка сделала это ради него. Пойдем устраиваться спать. В клети холодно, как в Йотунхейме, но они-то не замерзнут, а мы с тобой закутаемся в войлок. И несчастного Лиса укроем получше. Доигрался, отродье Локи. Интересно – попался, когда в кости жульничал по своему обыкновению, что-то украл не у того человека или поимел не ту девицу? Ты чего?
– Я лучше посижу у огня. Ты не расскажешь мне о Ренаре?
– Расскажу, конечно. Но этого в двух словах не описать. Я постелю нам прямо у очага, не упрямься, иди ко мне. Ты тоже ужасно перетрусила сегодня, а, птаха?
– Да, я очень боялась, что они выломают дверь и перебьют нас. Кому они служат?
– Да хийси их знают. Какая разница.
– Знаешь, я не хотела жаловаться, но у меня болит что-то в боку и малыш там…очень сильно толкается. И от этого мне как-то…тоскливо и страшно.
– Можно, птаха? –Асмунд опустился на колени и прижал ухо к моему животу. – Мы сейчас его уймем. Все же он мой усыновленный…Ого! Да там у нас воин, равный Кухулину. И растет как в сагах – не по дням, а по часам. Где больно, малыш?
И он сделал как тогда, когда я отравилась – устроил нам настоящее гнездо из войлока и уложил рядом собой. А потом прижал к себе спиной и положил руки на живот. И правда, вскоре от давления и тепла его рук ребенок перестал кувыркаться, и боль в боку почти прекратилась.
Я не знаю, что об этом думать – вот можно позволять так делать или нет? Мне из-за этого ужасно стыдно и …не понимаю даже, успокаивает меня, то, что Асмунд со мной творит или волнует и мучит. Он гладил живот, и я чувствовала его горячее дыхание на щеке и шее. И не только дыхание. Но он больше ничего не делал, хоть я этого почти хотела, растаяла в его руках, вытянулась струной, прижимаясь крепче. И эти мучительные стоны за стеной – как же долго, когда же они насытятся друг другом… Асмунд, будто случайно, потерся щекой о мой затылок, а потом выпустил из объятий. Я испытала…разочарование? Это немыслимо, но правда – продолжи он …я бы, наверное, позволила что угодно. Да что продолжи? Я даже не могу сказать, что это было – ласка или дружеская помощь? Может, я придумываю себе то, чего нет? Но доказательство его отношения только что упиралось мне в поясницу. Я развратная девица, настоящая грешница, раз могу даже думать о таком с посторонним мужчиной… И он мне не посторонний, он со мной нежен…Дева, защити и помилуй!
Наверное, чтобы отвлечь нас обоих, Асмунд начал историю о Лисе.
– С чего же начать рассказ о самом наглом, невозможном, остроумном, восхитительном негодяе Мидгарда и ближних к нему миров, птаха?
Для бродяги– Лиса нет ничего святого – все лишь повод хорошо повеселиться или урвать крупицу выгоды. Иногда он страшно проницателен, мудр и хитроумен, а иногда – попадает в простейшую ловушку, словно глупец. Иногда кажется, что причина его диких поступков – лишь жадность, похоть, любопытство или желание сыграть над ближним злую шутку, и он вовсе не желает ничего знать о добре и зле, а поступает так, как ему хочется в данный момент. Что он ни во что не верит, и нет для него ничего точного и несомненного. При этом он верный друг, честный, чуткий и глубокий собеседник. Я видел в его поступках настоящее мужество. Да и с Богами и фейри он дружит на самом деле, а вовсе не как друиды или ваши серые братья. И еще он не человек, а настоящий оборотень-лис и возраст его, предполагаю, совсем не соответствует внешности. Я думаю, он очень долго живет на земле. Ну… или даже не на земле. И, наконец, Ренар замечательный музыкант и рассказчик…
Когда я проснулась, едва рассвело. Наверное, ночью очаг потух, и стало холодно, потому что я во сне подкатилась Асмунду под бок, а он обнял меня рукой за шею. Я лежала и думала, как мне высвободиться, чтобы сходить в отхожее место, не разбудив его, и услышала тихие голоса – Бера и другой, высокий, но приятный. Наш капельмейстер определил бы его как меццо-тенор.
– И куда же вы направляетесь в компании таких …славных курочек?
– Неблизко. Спроси, лучше у Асмунда, пусть он решит, что можно тебе рассказать.
– Вот сейчас было обидно, хоть я ценю откровенность. Не доверяете?
– А стоит доверять? Не расскажешь, куда ты так внезапно исчез в ночь Йоля, прихватив наши последние деньги?
– Ну не последние, я сперва убедился… Как сказать…у меня возникли обстоятельства э…непреодолимой силы. Скверные обстоятельства, неохота даже вспоминать. Поговорим лучше о приятном. Ну ты-то ясно…А где ж наш праведный сир Асмунд раздобыл себе новую леди?
– Заткнись. Если не хочешь и от него получить, не вздумай отпускать скабрезные шуточки и вообще не суйся, куда не просят, любитель посплетничать. Она не его леди.
– А…Оно сразу понятно, глядя, как он ее обнимает во сне. Обнаженный меч между ними вроде не блестит. У… больно же, полегче ты своими лапами. Хватит этой зловонной мази. Что на завтрак?
– Похлебка.
– Ты ее сварил из того же самого, что и мазь, из тины?
– Из глины, жри и не кривись.
Они еще долго и, видимо, привычно переругивались вполголоса, и я снова провалилась в сон, чувствуя горячую тяжелую руку Асмунда на своем бедре, его сонное дыхание на шее и прикосновение мягкой светлой бородки, о которую мне хотелось потереться щекой… Все видят. Ну и пусть.
Асмунд.
– А что Бору? Он правил бы в Таре, не будь христианином из-за Рва. Кто мог подумать, что о нем сложат легенды, начинал-то не сказать, чтобы бодро. Двенадцатый ребенок мелкого ри, жалкие клочки земли которого в верхнем течении Шеннон…
Бездна, Ренар! Не вороши, птица гореть начнет.
– Ладно, не буду трогать. Жрать хочется. Девчонки там притихли – у них свои разговоры. Расскажи, мне интересен твой взгляд на эти события с точки зрения опытного бойца. Ты, кстати, умеешь биться с двух рук, Асмунд? Как Ситрик Шелковая Борода?
– Смысла в этом большого не вижу. Защита хуже, чем со щитом, а удар левой все равно слабее. Предпочитаю нормально: щит- меч.
Король Бриан мне родня по матери, между прочим, как и всем О’Брайенам. Отца его из клана Дал Кайс драли и викинги из Лимерика и свои из Манстера. У ирландцев никогда не было дисциплины и хорошего оружия, однако порода Дал Кайс была сильна. Бабы их на одной овсянке на воде рожали богатырей, все почти выживали и росли под два метра – настоящие йотуны. Не считался у них мужем тот, кто не мог свалить противника ударом кулака в лоб. А ума не надо. Тяжелые двуручные «секиры Лохланна» рубили «клены тинга мечей» и иногда им что-то и впрямь удавалось…отбить назад.
Ну, а как он начал… Когда король Лимерика Ивар захватил Манстер и побратался с Эогахантом, который всегда был с Дал Кайс на ножах, Матгамайн пытался откупиться, но Бриан по природной живости и склочности характера лез, грубил, всячески провоцировал данов и мешал брату вести переговоры, а когда тот попытался его урезонить обиделся, что с ним не считаются, и увел большую часть воинов в леса на вольный выпас – разбойничать. Дело привычное, любимое, можно сказать дело жизни – налетать ватагой из засады, месить дубинками и рубить топорами, как честные предки бились – за славу, рабов и коров. Потом веселиться: все, что мясо – жарить, все, что льется – пить, все, что шевелится – трахать. Вот сейчас мы как раз пользуемся гостеприимством мертвецов его милостью.
– Ты хочешь сказать, он был простым бандитом?
– Нет, Бер, вдохновленным мыслью, что его призвание – освободить народ Эйрин от волков-северян. Это что-то меняет?
– Я не пойму, что ты против него имеешь?
– Да, собственно, ничего личного. И, надо сказать, для данов он и в правду стал колом в заднице. Правда за четыре года у Бриана и осталось всего пятнадцать человек, но Ивара они сильно утомили. Он потребовал у Матгамайна, чтобы тот сам изловил бешеного братца и обезвредил.
Но это уж было слишком – Матгамайн оскорбился, разосрался с Лимериком и вместе с братом дрался с викингами под Типперери. Они заманили отряд Ивара в чащу, не давали выстроить стену щитов, обстреляли, смяли… Взяли, в итоге, Лимерик и всех там безжалостно вырезали. И захватили столько приличного оружия и золота, не говоря уж о славе и коровах, что клан Дал Кайс поднялся и усилился необычайно. На стороне ирландцев была удача.
Бриан убил Ивара и всех его сыновей на острове Скаттери, затем разгромил Лейнстер. Их короля Маэл Морду он, рассказывают, лично стащил с дерева. Конечно врут, ни один воин так не осрамится, не то что король. Хорош, Ренар! Присосался как клещ, другим-то оставь! Бер, а что, это последний бочонок?
– Нет, еще один есть. Почему Бренна лежит?
– Я не велел ей вставать. У нее снова разболелось в боку. Это опасно, как думаешь?
– Я что, лекарь? Но лучше пусть полежит. Рассказывай дальше.
– Бриан совершил типичную ошибку из тех, что обычно стоят мужу жизни или, во всяком случае, покоя – забрал его сестру Гормлет, хоть уже и не слишком юную красавицу, учитывая, что Дублином правил ее сын Ситрик Шёлковая Борода. Так Бриан рассчитывал держать и Дублин под контролем. Уж лучше бы просто всех перерезал. Это надежнее. Но, видно, баба была и впрямь горячая.
– «Типичную ошибку». Кто бы говорил, милорд.
– Я просто выполняю свое обещание – везу девушку на Лох Меар, где она и мой воспитанник будут в безопасности.
– Но в опасности будешь ты, мой бедный друг…
– Не нарывайся, Лис. Бриан не был дураком и многому научился у нас, поэтому удача от него не скоро отвернулась. Он сильно потеснил северян с земель и ввел ряд неглупых законов. Методы установления мира и порядка хроника описывает со святой наивной простотой : « добрый король взял и убил всех злых во всей Ирландии». Я считаю, пора повторить. Давно пора всем хорошим людям собраться и убить всех плохих.
– Поддерживаю… Готово. Лис, отнесешь девочкам мяса?
– Бору – это прозвище. Бриан получил его по названию дани скотом, которую он накладывал на всех подданных…
– Но, Асмунд, он сделал и много хорошего. Мир длился 12 лет, люди хоть немного отдохнули. И флот в Лимерике, и восстановление монастырей. Ты ведь сам грамотный человек, учился в университете в Луме, а твои друзья викинги пожгли монастыри вместе с книгами, поубивали монахов. Да ты сам рассказывал, что даже Хауг ободрал какой-то монастырь. А Бриан отправлял людей за море покупать книги.
– Да, не спорю. Но важнее другое – он правил как все ирландские короли, как глава над главами кланов. А править должны люди – тинг. Не могут главы клана решать, как жить народу, и устанавливать законы. Конечно, даны пожгли христианские монастыри вместе с библиотеками, но потом они занялись строительством городов и область датского права стала наиболее годным для жизни местом, где человек мог рассчитывать на реальную защиту. Тинги – большие и малые, как общественные советы и суды это зерна будущего справедливого и разумного устройства мира. А церкви как-то мало способствуют разумному устройству мира, я считаю. Книг жалко, а вот попов правильно резали. Раз – и мученик в раю. Радуйтесь, верные! Не радуются…
– Да кто ж будет писать хроники и записывать саги, ежели всех монахов перевешать?
– Ну, может не всех. Некоторых не особо вредных заставить учить детей латыни… Надо было не бороться с данами, а переняв у них лучшее, смешаться с ними кровно. Чему и служит, собственно, Брачный Закон. Учесть традиции и обычаи двух народов и сделать закон и мир общими для всех – вот цель, которую мы с Отцами порядка преследовали. Жаль, что пришлось навсегда покинуть Миде. Конечно, примирить попов и друидов невозможно, но пусть они плюют в глаза друг другу сколь угодно, бранясь за души паствы…Нам-то что.
– Брачный закон предписывает знатным данам сочетаться с дочерьми Эйрин и брать юношей на воспитание. Правда, и зачем было Бору связываться с этой ведьмой Гормлет? Взял бы северянку. Когда он больше не смог выносить ее злонравия и алчности и решил, наконец, избавиться, она, змея, подбила брата и сына восстать против бывшего любовника. Ну что, нести? Тогда подожди меня, я хочу послушать про битву при Клонтарфе.
Лис вернулся подозрительно быстро и, что ему совсем не свойственно, имел слегка смущенный вид.
– Слушайте, там что-то странное у них творится. Девчонки, обнявшись, плачут… Часто такое бывает?
– Э…да? Они вообще-то второй день знакомы.
– Понятно… то есть не понятно.…Женщины…
– Да пусть, не стоит их трогать, сиди, Бер. Надеюсь, ты не обидел Эилис?
– Да когда я мог ее обидеть-то? Ночью, вроде, она осталась довольна, а утром я ушел на охоту, она еще спала.
– Ты, уж извини за совет, спросил бы ее, точно ли довольна. У тебя-то не сломается, а ей-то с непривычки… ног не свести. Могу предположить, что и платочек на шейку она нервно накручивает неспроста, медведище. Ладно, не смотри так страшно.
Про битву при Клонтарфе рассказывать долго. Вы все успеете сожрать. Но, во-первых, эта история еще раз подтверждает, что извечное противостояние Коннахта и Лейнстера, отраженное во множестве легенд, имеет под собой реальную основу. И оно не прекратится – так уж, видно, норнами суждено правителям этих земель. Придется им и дальше враждовать.
Да еще вмешательство сидов и их интересы, которые монахами в хрониках никак не отражены, будто и вовсе не было их магической помощи, а имели силу, конечно же, молитвы Христу и Божьей матери. А откуда тогда взялся Ров, позвольте спросить? Нет, я не умоляю военного таланта Бриана, и ирландцы, конечно, молодцы. Доблестны не менее викингов и вполне обучаемы. И не намного больше пьют. Но все же то, как они уделали северян, хочется объяснить неким вмешательством со стороны. Не даром же говорят, что при Клонтарфе какой-то шотландец видел, как на поле боя опускаются валькирии и творят сейд, лишающий данов силы. А странная буря, что отогнала драккары от берега? Северян и лейнстерцев прижали к воде и перебили, не смогли они уйти. Из тысячи дублинских воинов выжили всего двенадцать. Разве внезапная буря средь ясной погоды, может быть чем-то иным, а не результатом сейда?
– Да, ладно, Асмунд, и ты в это веришь? Ты просто всегда был более даном по сердцу, чем ирландцем.
– Нет, почему же. Вы считаете, боевой магии не существует? Ну, как бы там ни было, худо еще то, что старшие наследники короля Бриана остались на поле Клонтарфа. По этой причине Ирландия погрузилась в войну всех против всех с ещё большей свирепостью. Воистину настало время «дрожи земли», «век меча и секиры», покуда силы северян в стране вновь окрепли, хоть данов сильно потеснили. И, понимаете, два народа, которые до войны стали уже щедро обмениваться, срастаться, снова увидели друг в друге врагов. Дан, глядя на ирландца думал: «А не воткнет ли он нож в спину?» А что делает дан в таком случае? Верно, нападает первым. Оправдывая желание как раз хвататься за нож. Не скоро такие вещи сглаживаются. У каждого убиты родичи. Вот что самое скверное в войне.
Бренна.
Утром я встала и поняла, что бок болит еще сильнее, чем вчера, и низ живота неприятно тянет. Асмунд велел мне лежать, сказал мы не поедем, пока не станет лучше. Неловко – Бер принес трех куропаток, Эилис их щипала, потрошила, сходила за валежником. А я все валяюсь. Может она думает, я потому не помогаю, что считаю себя леди. Потом мужчины на улице развели костер, чтобы в углях запечь птиц, до меня доносились их голоса. Кажется, Асмунд что-то рассказывал. А мне было тоскливо и скучно, но тут из клети вышла Эилис. Они с Бером там отдельно устроились. Девушка в нерешительности постояла у двери, а потом опустилась на корточки у очага, как обычно садятся крестьянки.
– Леди, можно мне спросить…
– Только называй меня Бренна. Присядешь ко мне, Эилис? Мне нездоровится, поэтому я лежу.
– Ладно. Я поняла, что ты в положении. Скажи, ты давно знаешь Бера? Что он за человек?
– Если честно, всего две седьмицы. Но за это время столько всего произошло. Надо ведь судить по делам?
– Да уж по словам-то и вовсе никак – мы с ним почти не разговариваем.
– Он вообще молчун. Тебя это беспокоит? Ну, что он не совсем обычный?
– Да нет. В каком смысле не совсем обычный? Очень сильный … Да, иногда он меня пугает чуть-чуть. Когда… мне неловко об этом говорить, леди. Ну, вы понимаете, он …так рычит. Вам, наверное, слышно, да?
– Да, вообще-то. Я – Бренна, договорились? Слушай, мы…я и Асмунд рады, что у вас любовь, нечего стыдиться. Бер для Асмунда верный друг. Он, бросив дом, поехал нас провождать, чтобы в случае нужды помочь отбиться. Даже скотину продал, не на кого ведь оставить-то. Бер живет один. У него дом и пасека в лесу, место там доброе. Варит мед и эль, жизнь будет сладкой. – Я не могла сдержать улыбки. – Ты с ним голодать не будешь, не сомневайся. Он и охотник хороший. Еще он смыслит в лечении, когда я отравилась, он возился со мной как настоящая сиделка. Человек, который может быть так заботлив и чуток, я уверена, никогда не обидит.
– Да… Не в этом дело…
– У меня сейчас такое чувство, будто я тебя уговариваю. А в чем сомнения? Он ведь тебя не принуждал, я надеюсь?
– Нет, конечно, нет. – Эилис снова покраснела. – Но вдруг он не возьмет меня к себе… У меня мать в Кове. Бер сказал, что отвезет меня в туда, а потом вернется, когда проводит вас до Рва. Но ведь это далеко. Вдруг он передумает или совсем забудет обо мне.
– Нет, если он обещает, то обязательно приедет, не обманет, не бросит – вот в этом я уверена. Правда, ты сама уже поняла, что наше путешествие небезопасно. Бер действительно может не вернуться и не готов взять тебя с собой. Но только поэтому.
– Бренна, а больше ты ничего не знаешь? Почему Бер живет в лесу один, кто его родители?
– Я думаю, он сам тебе со временем все расскажет. И лично меня это бы не испугало, ну, наверное. Только не расспрашивай его. Не торопи.
– Я…да. Бренна, у меня ведь тоже есть, что рассказать, только я…не смогу.
– Почему не сможешь?
– Потому, что я очень виновата. Стыдно… Мне нельзя возвращаться домой, к матери. Но как сказать Беру, как он…на это посмотрит.
– Знаешь, я тоже не думаю, что надо сразу вываливать о себе все, пока нет уверенности. Но ты можешь рассказать кому-то, кто значит для тебя не так много, ведь мы с тобой скоро расстанемся и, возможно, больше не увидимся. Если не решишься – останешься со своей бедой наедине. Всю жизнь молчать о чем-то тяжело. Знаешь, если не вскрыть гнойник и не вычистить, будет долго выбаливать.
– Только тебе, ладно? Не рассказывай Беру.
Батюшка умер, когда мне было девять лет. Мы жили в Кове с матерью и младшей сестрой. А дядя в Пуйле, он, как ты уже поняла, трактирщик. У него тоже дочка, моя кузина Кэтлин, младше на пять лет. И, когда мне исполнилось пятнадцать, он предложил матери забрать меня. Мы голодно жили, а он обещал платить им немного за мою работу. Я не только подавала и убирала – я и стряпать умею и шить. Но больше, конечно, приходилось мыть и стирать на их семью и постояльцев. Иногда так воды натаскаешься, что руки и спина вот прям отнимаются. А полоскать на озере зимой – кожа трескается, ужасно больно.
Это случилось год назад, мне как раз исполнилось семнадцать…Раз как-то дядя и тетушка беседовали и угощали не в зале, а на кухне, как своего гостя, одного человека, зажиточного бонда, что прожил у нас дня два или три. Я ему подавала обед и котту зашила – порвал где-то ворот…Нестарый еще, приветливый. Он предложил им за меня деньги, ну, вроде как взять второй женой. Его жена рожала только девочек, а он хотел наследника. Но с условием, чтоб прямо завтра уехать.
Они меня позвали на кухню, сначала угостили пирогами и элем, говорили ласково, как с родной, обещали деньги матери отдать… Я думала, пока еще… пока доедем, пока устроится все, я с ним познакомлюсь, он, вроде, незлой человек. И, наверное, там будет легче. У дяди-то своя дочка-помощница подросла, меня стали часто бранить, попрекать, что ем больше, чем работаю.
А тут еще пряжа эта. Я понемногу копила, если кто-то из постояльцев даст денежку, потихоньку от дяди, не отдавала им… Хотела научиться вязать крючком кружево, одна женщина из Дублина мне показывала. Идет довольно много беленой льняной пряжи, дорого выходит. Но я все же купила и, прячась на чердаке, пробовала. И получалось хорошо. Я свою работу там и оставляла, приберу – туда никто особо не ходил. Но тетка меня звала, звала, я не слыхала. Она и поднялась, и застала прямо с крючком в руках. Заставила все показать и за волосы оттаскала как следует. Чтоб деньги не утаивала. Будто это все равно, что украла.
– Но ведь ты не украла. Тебя благодарили за расторопность, так ведь?
– Ну, я все равно чувствовала себя виноватой. Я всегда очень расстраиваюсь и чувствую вину, когда меня бранят.
– А при чем тут пряжа?
– Ну, в общем-то, ни при чем…Просто мною тяготились все вокруг, и я согласилась. Поехать с тем господином. Но я даже не думала, что так выйдет …Он сказал дядюшке прямо при мне, что надо еще проверить, не порченый ли товар. Что он чужих ублюдков кормить не собирается, тут у нас трактир, мало ли что, такое место….Тетка было открыла рот, но на нее цыкнули и мне велели идти с этим человеком наверх. Я не сразу сообразила, о чем он. А когда поняла, зачем он меня привел в комнату и дверь запер, стала плакать и умолять его погодить. Ну, а чего я ожидала, чего ему «годить», он деньги уж заплатил. Мои слезы его только больше распалили, и он повалил меня на кровать, юбку задрал. Я сопротивлялась изо всех сил, оцарапала ему лицо. Он отвесил мне пару таких оплеух, что как голова не оторвалась. Чем больше я кричала и вырывалась, тем больше он зверел. Не надо было, только хуже себе сделала, как он и говорил. Я сама виновата, что так получила.
– Эилис, что ты говоришь! В чем ты виновата? В том, что защищалась?!
– Тетка мне потом сказала: «А что ты сделала, чтобы тебя не били? Тебе надо было быть хитрее, понравится ему, он и был бы ласков». Все равно мне это не помогло, он взял меня, но был уже зол и сделал мне очень больно.
Я сидела в разорванной рубашке, заляпанная кровью – бедра, ноги, и скулила тихонько, а он пил бранвин и смотрел на меня… Ему понравилось. Наверное, заводила моя беспомощность, отчаяние, этот тихий плач. И он сказал, что-то такое, сквозь зубы с ухмылкой, что еще со мной не закончил. А, да: «Не распробовал, сильно трепыхалась. Останешься на ночь, а завтра поедем на хутор». И я, когда до меня дошло, что он меня не отпустит, а еще…еще раз… Ты знаешь, тетка сказала, что он просто хотел меня расспросить и может…осмотреть, девственница ли я… И, если бы я его не раздразнила своими причитаниями…
– Бедная девочка, какой ужас. Иди сюда, Эилис, успокойся. Какая разница, что он там хотел. Мало того, что это унизительно, ты же не скотина… Но подумай сама: вот если к нему подойдет в трактире здоровенный оттигнир с мечом на поясе и плюнет в бороду, он на него бросится с кулаками? Нет? Хоть, может ему и захочется? Потому, что шкура дороже. Прекрасно он справляется со своими желаниями. И родственники тебя не защитили, а ругали и виноватили. Давай, может, выпьем?