Наталья Суворкина
Руна Райдо
– Шутишь?
– Почему же? С этого момента «серьезные разговоры» под запретом, хватит выяснять отношения. За подобные провокации или неповиновение будешь наказана, сердце мое. Помнишь наш договор? Ты сама согласилась. Потом я тебя прощу, и мы поедем, как и было обещано, в прелестное место, где полно сокровищ.
– И…как ты меня накажешь?
– Иди-ка сюда.
Он притянул меня к себе и уложил сверху так, что наши лица почти соприкасались.
– Поцелуй меня. Сама. Я тебе только немного помогу…начать.
И Асмунд запустил пальцы в мои волосы. Слегка нажимая на затылок, он приблизил мое лицо и стал нежно целовать и покусывать губы, потом глубоко проник языком.
Говорят, что когда человека похищают фэйри, он не чувствует течения времени, и могут пронестись столетия, пока он пляшет в их хороводе под волшебную музыку. Но это потому, что у него не устает шея. А моя – чертовски устала, потому что руки Асмунда перестали придерживать голову и теперь гладили через ткань скатерти мою поясницу и бедра. Я уткнулась носом ему в ключицу и почувствовала легкие поцелуи на своей шее, затем он поймал губами мочку моего уха. Я тысячу раз вдевала серьги, бывало, Уна дергала меня за ухо за какую-нибудь шалость. Я даже не подозревала, что можно вызвать такое адское пламя похоти, всего лишь слегка посасывая и покусывая мочку уха. Он сжал мои ягодицы сильнее. Даже через плотную ткань я чувствовала животом его член, но была спеленута и совершенно беспомощна – могла только тихонько постанывать.
Асмунд резко перевернул меня и посмотрел прямо в глаза.
– Ну, хватит. Почти хорошо, ты старалась. Есть еще над чем работать, но в целом справилась.
Он сказал это как-то насмешливо, даже холодно. Вот так. Я чуть не заплакала от разочарования и обиды.
Асмунд усмехнулся.
– Ну что ты, светик мой. Не стоит все же нам торопиться и, схватив горячее, портить себе удовольствие, обжигая язык. Подождем, пока остынет. Спасибо скатерке. Она заслужила особую почетную стирку. Все, давай размотаю. Признаться, я тут немного край подоткнул, самой тебе было бы не просто освободиться…
Я легла рядом с ним без сил и отвернулась, натянув до подбородка злополучную скатерть. Внизу живота все просто ныло, настроение стремительно становилось мерзким.
– Можно я тебе скажу одну интимную вещь? Пожелание на будущее?
– Если станешь меня унижать, может и не будет будущего.
Асмунд хитро улыбнулся и взял меня за руку.
– Бренна, моя сладкая девочка… Я просто хочу, чтобы у нас это было чем-то особенным, без рутины и притворства. Ты верно забыла, но я поклялся тебе своей удачей в доме Бера, помнишь? Что никогда не обижу, во всяком случае, с умыслом. Поверь, у меня есть некий план нашего спасения. Может и нелепый, но я хочу попробовать. Ну, улыбнись. Мы сейчас позавтракаем и поедем на море. Надо, кстати, взять воды побольше, день жаркий.
– На море? А что за интимная вещь? Ну, говори, раз уж заикнулся.
– А…Мне очень нравится, когда ты так сладко стонешь. Никогда не стесняйся и не сдерживайся. Это так здорово и дико меня возбуждает. Я крепился из последних сил.
Ну, все, пойду к себе одеваться, и ты спускайся. Надо, наконец, выяснить, что они там так орут на дворе, что за кошачий вой подняли. Не дадут спокойно с женой полежать, Фреки их в глотку!
* * *
Высокого худенького паренька под наши окна привели двое хмурых немолодых воинов – из новых наемников Асмунда, за ними тянулись мастеровые и несколько любопытных крестьян, что привезли фураж для конюшни. Кузнец, державшийся к воинам поближе, сжимал в руке окровавленный короткий меч со скругленным наконечником, своей собственной ковки.
– Смотри-ка, про кацбальгер я прям угадал. Ты что наделал, малец? Зачем убил моего человека?
Асмунд приподнял за русый чуб голову мальчика и заглянул в испуганные серые глаза.
– Чего ж молчишь? Имел смелость пырнуть человека этим убогим дрыном, так имей смелость и отвечать. Или велеть моим людям, чтоб по – другому спросили? Знаешь как?
– Ты дан? – парнишка скрепился и старался говорить дерзко. – Я знаю, северянам любо мучить.
– Нет, я не люблю причинять боль, но что ж поделать, умею, если надо…
– А мне нечего таить. Я убил этого человека из мести за мою семью. Узнал его и выследил, выждал время. Я слышал, что сегодня он придет забирать свой хауберк, дождался его и зарезал как борова. Он того не ожидал. И, к моей огромной радости, умер не сразу – я напомнил ему о девочке Дойре и гостеприимстве, оказанном нашим отцом. Я выполнил долг и я не трус. Ты повесишь меня?
– Скорее всего. К чему этот пафос? Трус не трус, а умирать-то страшно, парень. Но посмотрим. Кто тебя пустил в замок с оружием?
– У него не было никакого оружия, когда он пришел, лерд Асмунд – поспешил доложить один из караульных, что стоял с утра у ворот. – Сказал, что в кузню, забрать заказ.
– Это мой меч, добрый лерд – прогудел кузнец, – Дозвольте мне рассказать. Этот человек, которого он убил, ну, Кален, оставил у меня для починки кольчужный доспех четыре дня назад. А этот мальчишка сидел в кузне и ждал, пока я починю замок. Его прислали отнести мне замок, а я взялся, прям сразу и разобрал, потому как любопытство – не видал я такой хитрой работы…
– Покороче.
– А Калену велел приходить через четыре дня – ну, то есть сегодня. Там и койф и хауберк требовали…
– Поближе к делу, мастер.
– А сегодня, с утра, опять, гляжу, мальчишка этот. И стал все разглядывать, что на продажу лежало для хозяйства – серпы там, косы, топорики, а потом стал смотреть наконечники и прицениваться «почем гарпун такой иль растакой, почем то и се»…И на оружие косился, хоть руками и не смел трогать. Я вижу, денег у него вроде нет, но не уходит, ждет, пока я, значит, оплошаю, чтобы покражу совершить …
Тут Кален зашел. Я за работой вышел на единый миг, думал, ну не станет же он при человеке-то…а вернулся – Кален корчится с кошкодером в боку, этот стоит застывши. И что с молокососами нынче твориться? Я…
– Спасибо, кузнец, ты можешь идти. Оружие оставь пока. Тебе позже вернут.
– Смотри, Бренна, эта железяка называется кацбальгер. Вообще-то это для строевого боя вспомогательный меч. Но такие были в моде и у студентов в Луме, которые хотели сойти за отчаянных сорвиголов, да у местных забияк– мастеровых, в общем, любимое оружие всякой городской швали. Германское название – «кошачья схватка» или попросту – кошкодер. А по нашему – «потасовщик». Клинок негодный для фехтования – короткий, тяжелый, но не уравновешенный – яблока на навершии – то нет. Гарда зато интересная – всегда делают восьмеркой почему-то. С такой штуковиной не рисуются перед девушками, его выхватывают как оружие «последнего шанса» в общей свалке, яростной и скоротечной. Пырнули и убежали. Или, когда мастеровые сошлись стенка на стенку. В общем, годится для плотного кровавого замеса в крестьянском вкусе – без изысков. Ну, что с этим щенком будем делать?
– Ты, правда, велишь его повесить, вот так, не разобравшись?
– Предлагаешь его на дыбу вздернуть? Или кузнеца? Шучу, шучу, леди Бренна. А есть в чем разбираться? Отомстить за родных – его обязанность. А за моих людей – моя. Он убил человека, который мне присягнул, да еще прямо в моем замке.
Но, не хотелось бы портить чудный день и откладывать нашу прогулку. Ведь утро выдалось непростым, но занятным, а вечер – много обещает. Да, моя леди?
– Да. Прошу тебя, расспроси его подробнее. Может быть, есть возможность смягчить наказание?
– Эй, парень, слышал, что сказала леди – к вечеру будь добр назвать хоть одну причину – только убедительную, а не это вот героическое мяуканье про честь и долг – по которой я мог бы временно воздержаться от твоей казни. Эта причина должна быть внятной и бесспорной – мне ведь придется озвучить ее своим людям. Мердок, запри этого мстителя. Пойдем завтракать, дорогая.
* * *
Тропинка, достаточно широкая для лесной, слегка пружинящая толстым ковром хвойного опада, круто спускалась меж покрытыми темным мхом круглыми валунами, похожими на спины спящих троллей. Под ногами перекатывались обглоданные еловые шишки – видно здесь уйма белок. Бренна запнулась о камень и, словно, чтобы удержаться, схватилась за руку Асмунда. Он тут же перехватил ее ловчее, умастил в своей огромной ладони и больше не выпускал, слегка поглаживая пальцами запястье. Так они шли, молча, не глядя друг на друга, привыкая вновь к волнению и теплу своей чуть было не разрушенной за эти полгода близости.
– Я видела, ты поднимался из темницы – ходил расспросить этого мальчика?
– Ну, не такой уж он и мальчик. Интересно? Довольно обычная история. Он был маленьким, сестра – подросток. Жили с матерью и отцом в небольшом доме, но на своем крохотном клочке. То есть без защиты. Местный лерд наверняка предлагал мастеру под свою руку, но этот глупец почему-то отказался. Имел маленькую кузню, работал по мелочи себе и соседям. Хватало, только не помереть с голоду, да заплатить налоги королю. Думал, никто не тронет, раз у них особо нечего брать? Однажды трое господ, дорого одетых и при оружии, заглянули коней подковать. Заплатили честно. Потом говорят, как водится: «Так пить хочется, что переночевать негде». И уходить явно не собирались при любом ответе. Что делать, пригласил не побрезговать, быть гостями. Накормил и выставил пиво. Надеялся – обойдется. Не обошлось. Покривились на пиво, но выдули бочонок целый и давай куражиться. Не почтительно смотришь, почему кроватей нет, торфом топишь и вообще воняет, стены закопченные, голытьба, а баба сдобная… Стали лапать хозяйку. Велели поставить еще выпивки и выметаться с детьми из избы, а жену оставить перины взбивать – согревать. Их трое. Мужик, видя, что они полные уроды и только ищут повод для пущей потехи, а помочь некому, отвел детей в сарай с сеном, а сам пошел в кузню посмотреть что подходящее, чем драться, если уж совсем… А может еще у них какая-то совесть проснется… Не тронут, так, потискают… Кузню, понятно, от дома близко не ставят – огонь, опасно. Вдруг видит – девочка в дом побежала, видно что-то услышала… Он схватил, парень не запомнил что, какое-то железо, да и бросился… В общем, когда испуганный ребенок зашел в родной дом, то, что он увидел …да ты сама поняла, птаха. Господа те уже ускакали на лошадях, подкованных его отцом, которому вспороли мечом живот. Паскудная это смерть. Схоронили. Мать повыла, отрыдала и пошла батрачить по соседям. А девочка ничего, вроде почти в порядке. Только стала странной, пряталась ото всех, перестала говорить, все на лавке лежала, отвернувшись к стене. А по весне вроде отошла, вставать стала. Вот встала раз, пошла погулять. И утопилась.
Такие дела, птаха.
– Так ты его отпустишь?
– За выкуп, Бренна. Настолько ли он тебе симпатичен, что ты готова заплатить за его жизнь?
– Не ожидала от тебя… Бренна высвободила руку и покраснела.
– Подожди, ведь ты не спросила даже, о чем речь. Я оставлю мальчишке жизнь и возьму его себе отроком – пусть отслужит. Но мне важно понять, стоит ли тратить время на его воспитание и обучение мечному бою. Некоторые люди по своей натуре не подходят, чтобы стать бойцами.
Есть такие, которые не жалеют себя и других. Если при этом человек руководствуется в своих действиях необходимостью, решает поставленную задачу – это на пользу. Отвага или жестокость должны служить хорошо осознаваемой цели и не выходить за ее рамки. Иначе легко перейти грань, за которой начинается слабоумие или зверство. Это в самом нутре человека, не имеет отношения к уму и воспитанию – сложно изменить.
Если бойцом руководит ярость, или желание порисоваться, или насладиться страхом и болью противника или … да что угодно – это не приведет к успеху. Цель боя, поединка одна – победить. Нанести необходимый и достаточный ущерб, а самому при этом серьезно не пострадать. Если убьют, или умрешь от ран, ты уже не сможешь защитить близких, помочь друзьям или отомстить – вообще ничего. В чем смысл?
Он убил кровника, по сути, пожертвовав собой. Зачем? Выбор места и времени, думай он головой, был явно неудачным. Я бы поступил иначе, использовал хитрость, чтобы убить мерзавца, и не поплатиться столь гарантированно. Не в замке господина, которому он служит, и где полно его товарищей. Не в таком месте, откуда не уйти. Нет бесчестья в том, чтобы обмануть врага, Бренна. Но это трудно, и на это тоже нужна твердость и решимость. Заранее сдаться, согласиться на простой размен легче. Если парень станет моим усыновленным, я постараюсь внушить ему, что важна не красивость, а суть поступков и их последствия, и что Волк бьется за свою жизнь до конца.
– Но он просто подросток, а Кален – воин, опытный и жестокий. Мальчик сделал, что смог, ему случайно повезло убить взрослого бойца. Ты не много от него хочешь? Тебе его совсем не жалко?
– Жалко у пчелки в жопке, Бренна. Ох, думаю, мы часто будем ссориться из-за воспитания сыновей.... Ну, жалко… и что?
Ярл может испытывать сострадание, но чувства не должны влиять на принятие решения. Потому, что от этих решений зависит жизнь многих. Справедливость и здравый рассудок – никаких капризов и исключений не может быть. Потому, что на меня смотрят мои люди. И примеряют эти решения на себя, оценивают как вождя. Не я сужу их – они меня. Люди взвешивают, можно ли мне доверять, изучают, каких поступков можно от меня ожидать. Среди них мало глупцов, с дураками я не связываюсь. И могу иметь среди подчиненных друзей, но они будут наказаны за серьезную вину, как и прочие. Мне неприятно убивать безоружных или кого-то мучить. Но, если бы этот мальчик представлял реальную опасность для моих домочадцев, ну, мало ли… или владел жизненно важной информацией, я мог бы его пытать его или казнить, несмотря на то, что мне бы не хотелось.
К счастью, в этом нет необходимости. Однако, и отпустить так просто не могу… И что делать? Может посмотреть на его мужество вблизи, своими глазами, при этом как бы… передоверив решение богам? Откуда моим людям знать, что он был в своем праве? Чем докажет это? Пусть будет и наказан, и испытан так, что никто не оспорит. Не скажут люди, что ярл Асмунд Торгейрсон позволяет подло резать своих людей и привечает убийц.
А то еще бывает, иной так суров, кому хочешь кровавого орла врежет. Но чуть попадет сам – очень себя жалеет. Прямо иногда не ожидаешь, удивительно даже, как раскисают такие лихие головорезы. Что ж, посмотрим.
Если мальчик совершил месть твердой рукой и с холодной головой – это достойное дело. Боги помогут ему.
Ордалия, Бренна.
– Это хорошая мысль. Но ведь это будет не слишком… тяжелое испытание? И при чем здесь я? Какой… выкуп?
– А вот этого я тебе пока не скажу. Соглашаться придется вслепую и даже не в переносном смысле, а в прямом.
И Асмунд достал из-за пазухи плотную черную повязку.
– Надеюсь, ты теперь не предполагаешь, что это как-то связано… с любовными утехами. Но, определенно, с острыми ощущениями.
– Будет больно?
– Я тебе хоть раз сделал больно, птаха? Не будет, не переживай, малыш. Наше тело – вообще-то ленивая и хитрая зверушка. Больше всего она любит нежиться в норке под одеялком, грызть что-то вкусное, наращивать жирок про запас. Но бывает благодарно и за минуты напряжения. Приятно вволю поплавать, помахать мечом, пробежаться… А если упражнение немного необычно и требует преодоления страха… Это будет приключение. Соглашайся, Бренна, уверен, ты не струсишь.
– Но ведь мы шли на море?
– Море обязательно будет, ведь я обещал. Ну?
Бренна.
Асмунд затянул повязку, проверил, не слишком ли туго и не тянет ли волосы. Затем, взяв меня за талию, немного покружил, как в детской игре, приговаривая по-датски. Похоже, считалку. И куда– то повел за руку, стараясь идти не слишком быстро. Ему не удалось сбить меня с толку, я поняла, что мы идем вперед по той же тропе. Вдруг он остановился. И отпустил мою руку.
– Открой рот.
– Зачем?
– Ты забыла, что должна выполнять мои распоряжения беспрекословно?
Жесткая ладонь накрыла приоткрытые губы и протолкнула пригоршню мелкой лесной малины, ароматной и теплой от солнца. Так много.
– Что ты роняешь, не влезает? Поделись… М… малышка с малиной… Постой, вот еще кустик весь усыпан…
– Вроде ты обещал без любовных утех…
– Жадина. Ладно, пойдем.
Наверное, мы вышли из леса. Ноги вязнут в песке, солнце печет – больше нет тени деревьев, пахнет нагретой сосной и шиповником – он растет на побережье особенный – низкий, стелется по песку плотным ковром. У него темно-зеленые морщинистые листья и цветы ароматнее, чем у садового – пахнут, как розовое масло из арабского флакона, а ягоды поспевают очень крупные и сладкие.
Но главное – запах моря: гниющие водоросли, солоноватая свежесть от воды, кричат чайки, а какие-то птицы вторят им из леса, легкий, почти неуловимый шум волн, и ветерок – такой ласковый – охлаждает лицо. От солнца и ветра оно все равно покраснеет.
Асмунд усаживает меня на толстый, причудливо изогнутый корень сосны. Я ощупываю его – шершавый и теплый как чешуя греющегося на солнце змея. Стаскивает с меня сапожки и тянет за руку дальше.
Нога наступает то на сухой хрусткий плавник, то на ломкую засохшую корку тины, а тут песок уже влажный, прохладный – кромка воды. Вода приятно охлаждает ступни после обжигающего песка, но я наступаю на острую гальку и ойкаю. Дальше начинаются одни камни, и Асмунд подхватывает меня на руки. Мне нравится, что он завязал мне глаза, хоть я и не подаю виду. Так ощущения и обоняние действительно острее. Его кожа на шее влажная и очень горячая, наверное, тоже покраснеет, ведь он еще хуже загарает чем я. Не могу удержаться от искушения лизнуть – он вздрагивает и стискивает меня, а потом слегка кусает за нос.
Мы явно куда-то поднимаемся: Асмунд держит меня одной рукой, другой, наверное, подтягивается за какие-то корни, из-под ног его осыпаются камешки, он даже задышал тяжелее. Подсаживает меня, снова перехватывает, затем что-то похожее на подъем по широким ступеням, вдруг он охает и бранится, проклиная шипы дрока. Опускает меня на твердую неровную поверхность и ведет дальше за руку по узкой, но более пологой тропинке вверх. Потом снова подсаживает, и мы карабкаемся выше. Наконец, еще несколько шагов и останавливаемся. Асмунд снимает с моих глаз повязку.
У меня захватывает дух. Нет, здесь не очень высоко, но вид открывается действительно красивый: мы стоим на выветренной скале из красно-черного гранита, утопающей в плотных зарослях желтого дрока – феникс – куста, который может вспыхнуть в жару, а потом снова прорасти из пепла, так расчистив место для своей яркой буйной жизни. Кстати, он слегка ядовит, и царапина Асмунда теперь будет долго болеть и чесаться. В трещинах, куда набилось достаточно почвы, цветет лиловая лесная герань, кое-где поднимаются розовые свечки кипрея, покачиваются крупные колокольчики. А внизу сверкает море. Я никогда не смотрела на него сверху – интересно, такая изумительно прозрачная вода, совершенно лазурная, а прямо под скалой большое овальное пятно более густого, почти темно– зеленого цвета. Сюда ветерок не долетает, но гладь внизу подернута легкой рябью. Вдруг из-под скалы взмывает чайка и застывает прямо на уровне наших лиц, внимательно смотрит на нас круглыми янтарными глазами и с громким криком разворачивается прочь.
– Нравится вид? Я обнаружил это сокровище не так давно, но, оказалось, что старожилам хорошо известно это место. Они называют его «Око Маннанана». Присмотрись, видишь рябь на зеленом пятне? И оно иногда чуть меняет цвет. Видишь, вот сейчас поверхность пятна становится светлее.
– Да… Что это?
– Это собираются пузырьки. Такая кипящая чаша. На дне выходит газ. Крупные пузыри на поверхность не поднимаются, разходятся, но мелкие делают воду как бы более… рыхлой. Это идеальное место для ныряния, удар о воду много мягче.
Там очень глубоко, никто из местных не смог похвастаться тем, что донырнул до дна этой ямы. Да они не очень-то охотно даже приближаются к этому месту, потому что считают его заколдованным. Они верят, что дурного человека – лжеца, предателя, преступника или того, кто имеет худые помыслы, сразу утянет на самое дно. И поэтому не рискуют… ведь мало у кого не случается дурных мыслей.
– И ты решил бросить туда этого юношу?
– Зачем же «бросить»? Он сам прыгнет. Со связанными, правда, руками. Вынырнет, поболтается немного, и мы его вытащим. Маннанан его не заберет, стало быть, он чист делами и помыслами. Это абсолютно безопасно. Там действительно нет дна и, стало быть, не грозит напороться ни на какие камни и коряги. Вода сама выносит на поверхность, надо только не впадать в панику, не стараться дрыгать ногами. Напротив, надо вытянуть ноги и руки вдоль тела, чтобы аккуратно войти, а когда вода вытолкнет, глотнуть побольше воздуха и снова немного опуститься. Тут не тащит на дно, наоборот – держит. Только главное не дергаться, отключить инстинкты и включить голову, стараться держаться вертикально и дышать, когда приподнимает. Его задача – продержаться, пока я не спою до конца песенку. Вот эту:
Лесная дева у маленькой Иды
Гребень украла, в кудель замотала
Черный ворон с крылом перебитым
Нашел на могиле кольцо золотое
Бабка-болотница варит пиво, солит гнилушки, жарит лягушку
Старый тролль едет жениться,
А свинью могильную не пригласили.
Мертвая лошадь на трех ногах
Везет молодых на санях в Мьер
Но худо им на белой скале
Отплясывать халлинг и крепкий пить
Из золотых рогов бьер
Каменный крест в Довре стоит
Хольгер Датчанин в кургане спит
Убив всех своих врагов
Но старый тролль едет жениться
Лесная Дева украла гребень
Ворон нашел золотое кольцо
Баба-болотница варит пиво
А свинью могильную не пригласили
Плачет Габу и маленький Тук
Подарки хюльдры снаружи красны,
Снаружи пестры, да пусты изнутри
Золотые рога и гусек-скакунок
Хольгер-Датчанин в кургане спит,
Каменный крест в Довре стоит
Но старый тролль едет жениться
А свинью могильную не пригласили
Кабан Золотая Щетина
Роет клыками землю
Подарки хюльдры пусты изнутри
Маленький Тук плачет навзрыд
Дева украла у Иды гребень
Ворон нашел золотое кольцо
Бабка-болотница варит пиво
Старый тролль едет жениться
А свинью могильную не пригласили.
Вообще-то это детская песенка, ее поют ребятишки в Дании, и это можно петь бесконечно, пока не надоест. Но я прикинул время, которого будет вполне достаточно.
Посмотрим, так ли холодна голова нашего мстителя и хорошо ли она соображает.
Но, если ты сейчас не струсишь, леди Бренна О’Брайен аэп Мумман, я и охрана отвернемся, когда ты шепнешь пленнику несколько слов о том, как надо вести себя во время испытания.
– Что я должна сделать, не тяни.
– Ну, разумеется, прыгнуть. Испытать на себе. Надеюсь, ты не слишком часто думала о дурном? И уж, конечно, никогда не совершала предосудительных поступков.
– Откуда ты знаешь, что я совершала и о чем думала… Я никогда не прыгала в воду с высоты. Я не смогу.
– Со мной за руку, Бренна. Я жутко хочу спасти тебя, а потом поваляться на горячем песочке.
– Да я просто не смогу. Я даже к краю боюсь подойти.
– Прыгать не страшно. Надо только вытянуть в полете носочки, как когда танцуешь кейли, ноги – прямые и руки вниз.
– Там наверняка ледяная вода. Нет, ни за что.
Асмунд схватил меня за руку и почти насильно подтащил к краю.
– Посмотри, здесь не так и высоко. Тебе понравится, еще попросишь. Ну же… Я так и знал. Ладно, пошли домой.
Я поняла, что если не преодолею панический страх, не решусь, наш чудесный день наедине будет безнадежно испорчен. И вечер тоже. Не хотелось видеть разочарование в его глазах. Ну, не даст же он мне и вправду утонуть?! Уловив мои колебания, он, пока я снова и окончательно не перетрусила, обнял меня и заглянул в глаза.
– Ты же мне доверяешь, малыш? Я прыгал отсюда раз десять. Это здорово. Ну, давай, снимай платье.
Глубоко вдохни и выдохни несколько раз. Давай. Теперь вдохни как можно глубже и задержи дыхание. На три!
Мелькнула серая стенка скалы и желтая масса дрока, сердце скакнуло в горло, в похолодевшем животе что-то сжалось. Я успела вытянуться, как Асмунд мне велел и, стиснув изо всех сил его руку, крепко зажмуриться.
Мы ушли глубоко, но удар о воду действительно был таким мягким, что я даже удержала воздух и открыла под водой глаза. И увидела довольное лицо Асмунда сквозь зеленую толщу и мириады крошечных пузырьков. Его длинные волосы качались вокруг лица, и он улыбался мне прямо под водой.
Я вдруг осознала, что со вчерашней ночи Асмунд перестал быть таким серьезным, скованным, и что я в первый раз вижу, как он целый день забавляется и бездельничает. Словно раньше он держал себя, не позволяя никакого веселья и ребячества, наказывал, запретив себе радость. И то, как он улыбается мне – впервые со дня, когда вернулся из Асприна в день Ламмаса.
* * *
– Ну, посмотри внимательнее, Бренна. Третий ряд слева, сверху – подсказываю. Я тебя сейчас окружу и уничтожу. Убирай скорее свой камень или закрывай.
Мы уютно устроились в моей комнате с выпивкой и доской для фидхел. Меня уже начала разбирать досада, я ни разу не выиграла. Асмунд ужасно хитрый и внимательный. К тому же я волновалась, поскольку понимала, что все не кончится завершением очередной партии. Как он сказал: « Нельзя сказать, чтоб этот день был худшим из наших дней, моя леди, а вечер много обещает…»
Поэтому я налегала на бьер и нервно грызла второе яблоко. Асмунд зажег новые свечи и затушил огарки.
– Ты рассеянна. Устала или думаешь о другом? Или…волнуешься?
– Зато от тебя ничто не укроется. Я устала, волнуюсь и просто плохо играю в такие игры. Стратегия – твой, а не мой конек. Ты намерен и дальше тянуть время и мучить меня, гоняя по доске?
Асмунд собрал камешки в мешочек, убрал доску и отобрал у меня кружку.
– Хватит, а то в отхожее место бегать далеко и холодно. Ладно. Иди, помогу тебе избавиться от платья.
Я встала с похожего на козлы стула, ноги отказывались переступать. Ну, просто жесткий, неудобный стул – затекли от долгого сидения в напряженной позе. Я подошла и повернулась к Асмунду спиной. Он деловито и быстро распустил шнурки, помог мне стащить через голову платье, скинул на тот же стул куртку и, взяв меня за руку, подвел к кровати.
– Бездна, Бренна, у тебя ледяные руки и ты трясешься, как овечий хвост. Прекрати, я не сделаю ничего, чего ты сама не захочешь. Я действительно тогда расстроился, после нашей свадьбы, я имею в виду. Потому, что хотел, чтобы у нас в первый раз все было не так.
– А как…
– Сейчас узнаешь. Ты готова? Или отложим? Нет, скажи вслух.
– Да… А можно мне бранвина?
– Зачем это? Хочешь напиться, моя храбрая девочка? Нет, нельзя.
На сегодня наша главная цель – забыть о терпении. Терпеть ты всю жизнь училась, а сейчас придется разучиться. Никогда не терпи, если я не прошу тебя…немного потерпеть… Ну, потом поймешь разницу. Мы знаем, что ты прекрасно умеешь притворяться. Разучись это делать, когда ты со мной. Я буду прикасаться к тебе, ласкать. Не закрывай глаза, смотри на меня, не думай, отключи голову. Позволь себе почувствовать, что тебе нравится. Если что– то не так или хочется иначе – скажи. Я хочу, чтобы ты делала это безо всякого смущения. Не старайся для меня. И говори мне все, всегда, не бойся разочаровать или обидеть.
– Но, может, я хочу сделать то, что нравится тебе?
– Мне будет хорошо в любом случае, поверь. Теперь сними рубашку.
– Я… не хочу.
– Ты просто умница. Я вижу, ты все поняла. Ладно, пока можно и не снимать…
– Но ты не понял: я всего вот этого – не хочу. Говоришь можно не бояться тебя разочаровать или обидеть? Зря ты так – все, что связано с постелью может сильно ранить. Мне не нравится сама идея. Она ведь не твоя, верно, Асмунд?
Лис при всем его опыте и уме ничего не смыслит в человеческой любви. Я поняла: вместо того, чтобы сказать мне о своих чувствах, и прямо спросить о моих, ты решил посоветоваться с Ренаром, и он тебе…присоветовал. Ведь для Лиса, который живет целую вечность, любовь – только чистая радость и наслаждение, ни в коем случае никакой боли. Потому, что он может испытывать необходимые для этого чувства к кому угодно. Ведь почти каждого есть за что полюбить. Вся его жизнь – бесконечный карнавал перевоплощений, фиеста с фейерверком острых ощущений. Люди заменяемы – просто очередной подарок Бытия. Было интересно распаковывать, испытал восторг узнавания и обладания, понравилось, спасибо. А вот и следующий сверток с лентой, ура.
Нет, не надо сравнивать с вещами, конечно. Скорее, они для него просто партнеры по игре, которые …как он говорил? А… « Кладут свои драгоценности в Великий Алхимический котел…» Я не очень поняла, на самом деле. Ясно только, что он не нуждается по-настоящему ни в ком, ресурсы ведь можно получить там или тут – неважно. Лис – мудрое, древнее и, по сути, холодное существо, хоть и может проявлять человечность – но она только одна из граней его личности.
А мы с тобой обыкновенные люди, не можем с легкостью заменять тех, кто становится близок, поэтому нам любовь может принести настоящее страдание. Ты просто испугался боли, зная, как она может быть нестерпима. Ведь так, Асмунд? Поэтому ты побежал к Лису за верным средством, волшебным рецептом?
– Бренна, послушай…
– Не перебивай, прошу! Наконец я поняла, почему временами ты сам на себя не похож. Что ж ты просто не пригласил Ренара к нам присоединиться? Третьим, а? Он точно бы не отказался. Или может быть лучше традиционно: уступил бы ему право первой ночи, как магически более сильному? Другу же можно? Как в саге о Сигурде? Ты прекрасно ее знаешь, как Сигурд принял облик Гунтера, преодолел кольцо колдовского огня вокруг замка и провел ночь с прекрасной Брюнхильд…
– Бренна! Что ты …
– Минуточку! Ты же сказал сам: «безо всякого смущения…говори мне все». Вот и послушай. Ты заботишься не обо мне, а о себе. «Мы знаем, что ты прекрасно умеешь притворяться» – так ты думаешь? Обо мне? Кажется, ты меня с кем-то путаешь. Ты ведь боишься, вдруг выйдет как с Сольви. Не можешь представить, что женщина просто хочет именно тебя, без уловок и расчета? Что трясет ее не только от страха и уж, конечно, не от отвращения? Ты первый мне не доверяешь и никогда не доверял. Думаешь, я стану изображать, что мне хорошо с тобой, чтобы добиваться своих маленьких целей, а сама просто терпеть или думать о ком-то другом – о Хауге или, может, о Ренаре? Притворяться, как это делала она? И не рассчитывай. Ты ошибаешься, как раз этого-то я не умею. И сейчас не стану. Я отдала тебе свое сердце, а ты заставляешь почувствовать себя, словно в борделе. Признаюсь, что надеялась и от тебя услышать слова любви, а не это вот… Спокойной ночи, мой лерд.
Бренна.
Если просто встать и пойти к нему? Хочу, чтобы он согрел меня в объятиях, простил, запустил пальцы в волосы, утешил или развеселил, как раньше, легко, как он может… Почему так больше нельзя?