Наталья Суворкина
Руна Райдо
– Прощай, Киану аэп Тир Тоингире.
– До встречи, Бриан О’Брайен аэп Мумман.
Гвин ап Нуаду.
Они не заметили бы меня, стой я даже в телесном облике прямо перед ними. Никого сейчас для них не существовало– ни людей, ни богов. Он сжимал девушку в объятиях так, словно это она дух и может исчезнуть. И пытался что-то ей сказать, а она хотела о чем – то спросить. Но им не удавалась. Потому что не оторваться друг от друга никак. Никак. Однако, мужчина хоть и не видел меня – чувствовал спиной леденящий холод моего присутствия и старался прикрыть девушку собой, догадываясь, с кем она может встретиться взглядом.
Поэтому он сделал отчаянное усилие и отпустил. И шепнул одними губами: «Иди на тот берег, не оглядывайся. Я скоро догоню». Она так же почти беззвучно отвечала, но я отчетливо слышал каждое слово « Я боюсь, там такой туман странный, густой». «Ничего не бойся. Поторопись, прошу». «Нет, нет, пожалуйста, пойдем со мной». «Хорошо». И он, взяв ее за руку, повел на мост.
Вернулся не мешкая. Смельчак и умница – не тянул время и не сделал попытки сбежать от того, от кого убежать невозможно.
– Ну, здравствуй, молодой хозяин Каэр Мумман. Проводил?
– Как видишь. Мне обещали, что ей не причинят вреда. Я ведь согласился.
– У тебя, наверное, есть вопросы? Можешь задать.
– Благодарю. Почему у тебя два глаза, а, вместо воронов на плечах, у твоей ноги улеглось это чудище, похожее на огромного черного пса?
– Два глаза? Это все, что тебя интересует? У меня миллиарды глаз, что смотрят на тебя с неба в морозную ночь. А это – Грим, мой верный спутник. Он может принимать любой облик, но людей более пугает конкретно этот. Особенно то, что у него вместо глаз – тьма. Ему достаточно чутья – ведь только живые имеют запах…
Это даны считают, что кавалькада из призраков погибших воинов на огромных черных скакунах, сопровождаемых мрачными, как говорят попы, «инфернальными» псами, появляется зимней порой с северной стороны, дабы возвещать людям глад, чуму, войну, словом, хаос и гибель, и О́дин ведет их. Как туча, надвигающаяся на землю, носятся они по небу с воем, собирая людские души, сеют ужас и смерть, дабы покарать тех, чьи преступления переполнили чашу терпения богов. Смертный погибнет от удара ледяного копья и лишится души прежде, чем сможет оказать им сопротивление – мертвых вновь убить невозможно…
Кстати, физический изъян есть у моего отца – Нуаду, которого так же путают с Отцом Битв полукровки вроде тебя. Насколько, конечно, к Туата Де Дананн применимо понятие физического и …изъянов. Одна рука у него серебряная. В битве при Маг Туаред обладание волшебным мечом, от которого нет спасения, не помогло ему остаться невредимым. Как говорите вы, мечники: «Нанеси урон противнику, не пострадав при этом сам»? Ты славно бьешься, Асмунд?
– Мне трудно себя оценивать. Пока глаза и все конечности на месте.
– Мое имя Гвин ап Нуад – Охотник. Впрочем, как и Один, я собираю души павших героев и веду свору Аннона, оглашающую воем горы Кадер –Идрис в день Самайна. Я – король златовласых Тилвит Тег и Король Леса, у которого люди испрашивают позволения войти в его владения. Это они так…по обычаю. Не припомню, чтобы кому-либо выдавал подобное разрешение. Но люди беспечны и своим суетливым мельтешением стремятся отгородиться от неизбежного, а, столкнувшись со мной лицом к лицу, обычно теряют разум от ужаса. Да, воплощение Смерти, король Аннувна – это тоже я. А ты неплохо держишь страх, не позволяешь разыграться воображению. Верно, привык более опасаться живых людей, нежели призраков и магии. Не считаешь их полностью реальными?
– Нет, почему же. С драугарами мне приходилось сталкиваться. Еще видел гуля и стаю люпусов, пожирающих несвежие трупы. Но их можно легко убить либо отвадить.
– Нет, пожалуй, я не жалею о споре, заберу тебя, когда падешь. Ты неимоверно дерзок, при этом, вроде бы, вполне вежлив и почтителен. Ну, а если тебе повезет, что ж … встретимся позже. Тебе не уйти – гончие, ведомые ужасным псом Дормахом, взяли твой след. Верно, им понравился запах воина, преступившего свои гейсы, бездна смотрит на тебя их глазами. Теперь лишь вопрос времени – когда ты присоединишься к всадникам Дикой Охоты, молодой О’ Брайен. Зачем ты провожал девушку? Тебе ведь запрещено возвращаться назад по тому же мосту, по которому раз перешел поток.
– Ни одного гейса я не нарушал прямо. Я никогда не отказывался выполнить просьбу Гильдис, которую она высказывала мне лично. А мост в тумане – всего лишь сон.
– Сон? Есть простой способ проверить.
Асмунд на секунду задумался, кивнул и вынул меч Велунда. Отметил про себя, что лезвие так остро, что и боль он не сразу ощутил. И все же… Привычно поднял руку, унимая кровь. Да, этот меч точно бы рассек шесть полотнищ войлока, пущенных по течению реки.
– Не огорчайся. Говоришь, боец ты не плохой… Это вселяет надежду, ведь ставка интересная. Жизнь одной не родившейся еще красавицы, из-за которой сойдутся в схватке славнейшие дома Коннахта и Лейнстера. Прямо как в старые добрые времена.
Драться за женщину… А за что же еще? Каждый год на Бельтайн я сражаюсь снова и снова за свою возлюбленную и сестру Крейдиллад с Гвитиром ап Грейдуалом. И будет это до Судного Дня, считают монахи. Наивные. Судный день – любой из дней. Люди сложили легенду, как Король Падуб и Король Дуб – Зима и Лето бьются за обладание плодоносящей Землей – миф, старый как…миф… Просто людям надо все нарядить в красивые одежды символов, чтобы уловить суть.
Нет, наши воины и вправду сражаются над острыми и холодными, как лезвия, скалами, и от их крови темнеют морские воды, а кипенно белые поля вереска окрашиваются в пурпурный. И она действительно становится моей на полгода – мы, вечные враги, ставшие почти братьями, оба любим ее… Хуже всего то, что и она любит нас обоих.
Ты делил с побратимом свою женщину? Даже дважды, как мне известно. Я могу не рассказывать тебе, какова наша взаимная ревность и ненависть. И как мы связаны.
Но, для разнообразия, на этот раз мы решили выставить вместо себя двух бойцов. И, знаешь что? Я поставил на Хауга. Ты нравишься мне, но он – поистине прекрасен. Так я выиграю в любом случае: победишь ты – и через семнадцать лет я буду наслаждаться увлекательным зрелищем кровавой резни из-за легкомыслия прекрасной девушки, и многие достойные воины присоединятся к моему призрачному войску. Победит Хауг, что скорее, – Крейдиллад станет моей безраздельно. Великий Холод воцарится в мире. Век меча и секиры, яростных сражений уже не за славу и доблесть, а за мешок зерна или пару поленьев для очага.
– Когда и где нам надлежит встретиться с Хаугом?
– Ты нарушил лишь свои гейсы и почти обрек себя. Хауг совершил преступление, но удача его пребывает с ним.
Поэтому мы решили позволить тебе совершить дело, ради которого ты пожертвовал счастливой долей воина. Это будет справедливо. Ты успеешь дождаться рождения ребенка и устроить судьбу его матери. Как сам знаешь. Поединок назначен на другой день после праздника Ламмас. Вы встретитесь на границе, в Асприне.
– Бренна ничего не знает?
– Конечно нет, зачем. Теперь иди. Она уже проснулась, а ты все спишь, и лицо у тебя, наверное, суровое и хмурое. Не пугай, улыбнись ей, сын Торгейра.
Глава 10
– Собачья погода! Асмунд, у тебя есть мешочек с рунами? Это славно, потому, что у меня есть тоже. Мы можем сыграть в «Руны судьбы». Раз хнефатафл пришлось бросить на столе и уносить ноги. Ну, когда мы с Бером раздобыли арфу… Сыграем, а то наша дама что-то приуныла.
– Это когда ты ее «выиграл»? Ни на минуту не сомневался.
– Да, Ренар, давай, – оживилась Бренна. Я хочу во что-нибудь сыграть. А как играть?
– Игра это простая, почти детская – надо лишь немного напрячь память и подключить чуток анализа. Даже Бер может выиграть, ну…теоретически… Два набора рун – давай, давай, мы их не оскверним. Это старинная магическая игра. Перемешиваются и размещаются на игровом поле вот так: сверху лицевой стороной, под каждой – еще одна перевернутая. Надо убирать одинаковые руны попарно, для чего придется угадывать те, что перевернуты, которые внизу. Задача – первому забрать последнюю пару рун. За один раз можно открывать только одну перевернутую.
– Действительно, просто. А почему называется «Руны судьбы»?
– Потому, что в эту игру нельзя играть на деньги, а только на желания. Проигравший должен выполнить желание победителя непременно. С рунами ведь не жульничают. Их не обмануть – желание должно быть настоящее, искреннее. Если даже кто-то откажется – желание все равно окажется выполненным так или иначе, возможно не сразу, но может быть скорее, чем они ожидают. Но вот каким боком это выйдет партнерам по игре – неизвестно. Я бы не рискнул.
Жаль, что играть можно только вдвоем.
– Почему же только вдвоем? – спросил заподозривший неладное Асмунд.– Проигрывает тот, кто ….
– Потому. Не спорь, Асмунд, игра моя стихия.
– Твоя стихия продувное мошенничество и авантюры…
– Что поделать… Придется тащить жребий – кто с кем. Он высунул руку из палатки и пошарил по траве.
– Так, Бер – шишка, Асмунд – кислица, а Бренну обозначим, конечно, вот этой прелестной лесной фиалкой. Я вынимаю, вам не показываю. Я сражусь с оставшимся. Это я для тебя, Бер, разъясняю, остальные не будут тупить… Кто играет с этим… растением? Асмунд? Тебе с Бренной. Я же говорю – магическая игра. Говорят, она восстанавливает равновесие и справедливость. Нам играть с тобой, верзила, главное – воздержись от насилия.
Игровым полем послужил платок Бренны, обе партии не заняли много времени.
– Ну что ж: ожидаемый итог. Бренна проиграла Асмунду, Бер – мне. Поменяем партнеров?
Люблю игру за скорость– это вам не фидхелл.
– Давайте.
Лис просто источал удовольствие, сиял как масляный блин.
– Снова ожидаемый результат. Бер продул Асмунду, а я – непобедим. Ты готова, девочка? Поцелуешь меня?
– Мы сыграем еще раз. Бренна может отыграться.
– Ну, нет. Нечестно. Иди сюда, Бренна.
– Ты самый наглый, неблагодарный, бессовестный…
– Да-да, что поделать, мой лорд. Собака я безнравственная… Какие у тебя сладкие губы…как земляника…Тебе понравилось? Давай еще разок?
– Бер, следующее желание мое: надери, пожалуйста, уши этому пройдохе.
– Спасибо, Асмунд. Мое желание сегодня тоже исполнится, хоть я ни разу и не выиграл. Обычно ты не позволяешь бить этого хорька, прикидывающегося лисицей.
– Аааа!!! Что за зверство! Аааа! Ну, хватит же! Асмунд, это же было по-дружески, что ты так …аааа!!! Ну пусти, Бер, тролль тебе вдуй …Тебе же она тоже проиграла, Асмунд, – можешь ее целовать, зачем натравливать чудовище… Какое у тебя желание?
– Мое желание не касается рыжих прохвостов. Мы сыграем с Бренной еще раз.
– Я уточню – это твое желание?
– Нет. Желание я оставляю на потом, как мудрая юная фея. Может, когда-нибудь придется попросить Бренну отравить тебя. Мы просто сыграем.
– Отлично. А Бер пока меня покатает. Довези, меня, приятель, до речки и обратно на закорках, заодно водички наберем. Нет, лучше так: туда ты понесешь меня, а я – фляги. Всю дорогу до реки будешь повторять: « Упрямство, невежество и грубость – мои основные качества, которые отлично дополняют друг друга». А вот обратно все фляги понесешь ты. На шее, в лапах и в зубах. Ну и меня, конечно.
Когда Ренар и злобно пыхтящий Бер вернулись, Бренна сидела с довольным и хитрым видом – отыгралась. От ее тоскливого настроения не осталось и следа. Она развеселилась, даже немного слишком, но в ее веселости Ренар уловил нотку истерики.
– Ну, вот и хорошо. Теперь вы оба должны друг другу желание. Но не вздумайте хитрить – они не могут быть зачтены одно за другое.
– Ты надоел мне, приятель Ренар. Хочу напомнить, что сегодня твоя очередь караулить. Как раз кончился дождь и пора спать. Вон из палатки.
– Слушаюсь, господин. Мы с этим вот гоблином обожаем проводить ночь под звездами.
* * *
– Асмунд…я вообще-то не собиралась откладывать свое желание на потом, как ты…
– Хорошо. Я тоже передумал откладывать. Погоди минуту, мне надо кое-что взять.
– Что это? Покажи!
– Это гребень, не бойся. Я давно хочу… расчесать твои волосы и заплести…Они как солнце в апреле… такие мягкие. Можно?
– Ты умеешь заплетать?
– Не очень… Но если выйдет плохо, мы переплетем… Так что же ты желаешь, моя лесная королевна?
– С этим немного сложно. Понимаешь, я никогда не была уверена в том, что я чего-то хочу…ну, всерьез, действительно я. Меня всегда что-то заставляли. Сопротивляться было бессмысленно, я же была маленькой, а они взрослые… А то, что просишь, никогда нельзя. И я решила, не бороться, а согласиться, что да. Я сама так хочу. Чтобы Уна меня не ругала. В моем мире хотеть не только не обязательно, но даже опасно, лучше не чувствовать каких-то вещей, ну, разве, самые простые, которые все же признаются окружающими. И то, надо все время соблюдать правила и приличия, устала ты или голодна. Никогда нельзя капризничать, проявлять нетерпение, жадность или зависть – все это неприлично и недостойно леди.
Раньше моими желаниями никто не интересовался, как чем-то совершенно неважным. Если я их высказывала, надо мной в лучшем случае смеялись. Хочу изучать лекарственные растения и кого-то лечить? Ха-ха. Ты что, мнишь себя Целителем? Ерунда, леди должна хотеть замуж. Может, я хочу замуж? Замуж? Ха-ха. Этого хотят только глупые курицы, как не стыдно. И разные люди считали разное, о том, что я должна думать и чего желать. Я совершенно в этом запуталась, но обычно люди как-то примиряют и вбирают в себя все эти… разношерстные мнения.
Если бы мне больше повезло, я сейчас хотела бы того, что положено хотеть нормальной женщине моего возраста и круга.
Но ты знаешь, что произошло. Насилие слишком грубое, опасное, оно угрожало физически самой моей жизни. Настоящая боль и смертный ужас, когда топчут самую… суть, душу. Нет, я попробовала приспособиться и к откровенному насилию, договориться с собой, что все не так и страшно, все изменится, если я потерплю…Но быстро почувствовала, что нет – надо защищаться изо всех сил или смириться и умереть. По– настоящему умереть.
И я решила, что буду яростно сопротивляться всегда, когда меня кто-то принуждает или…не прямо, но как бы куда-то направляет, осторожно ведет под локоток, как Беата, в нужную сторону, туда, куда им выгодно. Она и другие наставницы ловко играли мной – задевали правильные струны. И я велась, чтобы не остаться в одиночестве, отвергнутой, никому не нужной… Делали мне предложения, от которых я не могу отказаться. И все же я отказалась. А потом стало ясно, что и мой протест был им выгоден, и, как результат их игры, входил в планы… на меня. Видишь, оказалось, что это очень трудно – решать, чего ты хочешь на самом деле.
– Неужели похоже, что я играю…на струнах? Мне горько это слышать.
– Нет-нет…ты не так понял…Просто я, наверное, передумала. Я пока не уверена в том, что мое желание истинно мое…
Бренна.
Асмунд, стоя на коленях за моей спиной, расчесывал осторожно, потом положил гребешок и запустил пальцы в пряди моих волос. Я подумала, что у него всегда, ну почти всегда, суровое лицо. Какое у него лицо сейчас, когда он так нежно перебирает мои волосы, гладит затылок, проводит большим пальцем по ложбинке шеи, слегка залезая за ворот. Я не могла дышать. Наконец, он, словно очнувшись, начал неловко заплетать.
Почти закончил, помедлил и пальцами вновь разобрал косу, откинул набок волосы и легко, почти неощутимо дотронулся губами.
– Нет, птаха, не получится – сказал он тихо, странно охрипшим голосом.
Я вздрогнула, повернулась и дрожащими ледяными пальцами потянула завязки его рубашки. Он поднял руки, помогая мне. Я прикоснулась к его груди, надутым венам на жилистых руках, шраму на ключице…
Он крепко прижал меня, неловко, щекой и ухом, так что я услышала его сердце, потом отстранился, натянул рубаху. Встал, чтобы выйти из палатки, но передумал, присел подле меня снова. Всегда он прячет растерянность за насупленными бровями.
– Ты сердишься?– спросила я.
– Сержусь, только на себя. Мы не должны …предаваться ласкам.
– Асмунд…
– Нет, послушай. Я не герой, я даже не очень хороший человек, наверное. И мы все время рядом, так близко, естественно, что…только так не годится, птаха. Прости меня, это я первый начал. Больше такое не повториться. Лучше нам быть друзьями.
– А разве мы не друзья?
– Друзья не спят вместе, Бренна. Не будем об этом больше говорить. Не обижайся. Мне тоже нехорошо на душе.
Ренар Лис.
Я случайно споткнулся о ноги Асмунда, но не мог отказать себе в удовольствии пнуть его еще разок.
– Почему ты спишь на улице, позволь тебя спросить? Разве ваше желание не было обоюдным – одним для двоих?
– Ты нарочно это затеял, признайся, Ренар? На ходу выдумал эту игру…
– А ты нарочно ей проиграл. Кто из вас струсил?
– Я не струсил. Нам нельзя.
– Курва! Почему это?
– Совсем спятил, Лис? У нее живот на нос лезет. Она скоро родит от другого мужчины.
– Кому и когда это мешало? Тебя пугает размер живота или что ребенок от Хауга?
– Я не хочу, чтобы это выглядело как месть бывшему другу.
– «Выглядело» перед кем? О, да не о чем больше с мудаком таким говорить!
– Постой, Лис, не уходи. Мне паршиво.
– Дурак ты, Асмунд. Она не фибула на чужом плаще. У нее есть чувства и они, по-моему, очевидны. Ты же собираешься усыновить и воспитывать малыша? Это, кажется, твоя миссия, нет?
– Что ты в этом понимаешь? Воспитатель королевского сына, заменяющий отца, это почетная, официальная роль. Юный король всегда воспитывается не в родном доме, это важно для обретения силы, в том числе магической. Но потом он должен вернуться в свой край, там пройти испытание и получить положенное – признание и благословение настоящего отца. И его воспитатель должен помочь ему стать достойным трона, мудрым и справедливым властителем. Ну и храбрым воителем, разумеется. А не спать с его матерью.
– Вот что-то ты, похоже, врешь…Может и не будет воспитанника-то… Киану что-то тебе сказал, да? Ладно, друзьям я в голову не лезу – меньше знаешь, крепче спишь. Хочешь, чтобы все было, как должно? Так часто слово « должен» в твоем э… официальном тексте роли, аж зубы ноют. Ну, актеры тоже могут кое-что испытывать.
– Какие актеры? Вообще не понимаю, о чем ты. Не важно, что мы испытываем. Есть же воля, разум. Иногда можно потерпеть боль, чтобы не случилось худшего. Так прижигают рану.
– Ну, конечно. Правда, знающие люди говорят, что прижигать рану каленым железом – лишняя пытка. Это только добавляет к травме ожог.
А еще из тех же волшебных историй мы можем при помощи хваленого разума сделать вывод, что отрицание чувств еще никого не доводило до добра.
– Ренар, Бренна лишь пытается избавится от боли, изгнать из своей головы и сердца Хауга, заменив его любым подходящим мужчиной. Ну, представь, она была влюблена, а он ее просто растоптал… Ей надо как-то наладить мир внутри и снаружи, к кому-то прилепиться душой, а я как раз оказался рядом. Не такая же я свинья, чтобы этим обстоятельством воспользоваться.
– Ну да. А зачем, позволь тогда спросить, ты дуришь ей голову? То пожираешь ее глазами и ревнуешь, побуждаешь ее воображение и чувственность, затем отстраняешься, расстраиваешь, таким…морозцем прямо бьешь, по-дружески утешаешь, произносишь высокоморальные речи, а сам просто умираешь от желания, касаясь ее волос? Что это, ханжество, понять я не могу? Что ты творишь-то с ней?
– Как ты…
– Видел в лавке, что ты ей купил в подарок. Гребень простенький, но изящный, у тебя прекрасный вкус. А ты знаешь, почему она, покидая башню, подарила свой дорогой гребень служанке, предпочитая костяной? Потому, что драгоценный подарил ей Хауг утром того самого дня.
– Это она тебе рассказала? А что еще …
– Так я тебе и сказал. Ни к чему тебе знать-то много.
Она, по твоим словам, будто бы любит этого «волчонка с дырой в душе», косящего под Локи. Бред какой. Самовлюбленность Хауга и полное отсутствие у него эмпатии, конечно, оказывает на незрелых девчонок гипнотическое действие. Но ты сам знаешь, он ей в кошмарах снится. Словно специально дарованых, чтобы был повод плакать на твоей мужественной груди. Сладко утирать ее слезы? Наверное, даже лучше, чем поиметь?
Ты ее совершенно сбил с толку и продолжаешь сам запутываться все больше. Так чего больше хочется-то: спать с ней или воспитывать? Вот и сейчас вы поговорили в любимом вами «темном стиле» гребаных трубадуров – намеками, не договаривая, не проясняя. Как будто есть чего бояться – вы и так уже изранились друг об друга до крови. Она же так доверяет, что готова уже протянуть тебе свое истерзанное невинное сердечко… Храбрая, но глупая малышка, зря она рискует. Ты тот еще демон – искуситель, оказывается… Хауг мучал ее грубо и незатейливо: пугал и унижал, а ты…
– Лис! Переходишь границы. Лучше уйди.
– Нет, на минуточку! Ты сам сказал: «Не уходи, мне паршиво». Хотел поговорить с другом? Изволь, слушай и держи себя в руках.
Да, кстати! А с чего ты вообще взял, что она тебя не хочет? Она явно тоскует по ласке. Наверное, плачет там, в палатке. Беременные вообще много плачут. Но меня не смущает животик, пойду, чтобы лично убедиться, что слаще…
– И не рассчитывай, она тебе бесстыжие глаза выцарапает.
– Реакции человеческих женщин непредсказуемы, дружище, не то, что у нас. Каждый раз – сюрприз, иногда – приятный. Ты же говоришь, ей все равно, к кому прилепиться душой.
– Мне уже доводилось убивать людей и нелюдей глубоко мне симпатичных. Не хотелось бы пополнить этот список скорби именем друга.
– Думаю, ты догадываешься, что меня убить не так-то просто. И я не совсем шучу сейчас, хотя кривляюсь по привычке. Если у тебя с ней все серьезно – я не буду, конечно, гадить. Но, если ты продолжишь играться в идиотские игры – отберу ее. Она тебе все равно по темпераменту не подходит. Горячая и сладкая девочка…мы бы с ней зажгли…
Асмунд положил руку на гарду и сжал ее так, что костяшки побелели, потом шумно выдохнул, развернулся и зашагал к лесу.
Но Ренар внезапно снова возник прямо перед ним, вынудив остановиться.
– Прости, но я с тобой не закончил. Еще разочек пну твою железную задницу. Это доставляет, уж прости, жгучее наслаждение.
Я подозреваю, ты просто хочешь подольше подержать ее на коротком поводке влюбленности. Ты создал для нее новый мир, полный безопасности, поддержки, макнул с головой в сладкую сказку – ты же, кажется, сказки ей рассказываешь? «Лопнул тот обруч, которым сковал сердце свое я, когда тосковал»? Я все слышал…
И теперь жадно и беспринципно, предельно цинично, наслаждаешься властью, которую нипочем не приобрести над душой при помощи страха, боли и унижения. Потому, что власть, полученная путем насилия, ломает человека. А сломанный он никому не нужен.
Я бы закружил ее в нескончаемом фантастическом празднике, засыпал уникальными подарками и подсадил на безумной остроты наслаждения.
Но ты привязал иначе. Нет ничего лучшего, чем иметь мужчину – настоящего друга, с которым можно беседовать обо всем на свете, который тебя понимает и принимает и всегда на твоей стороне. Особенно для девочки, изголодавшейся по доброму отношению. И теперь она, конечно, твоя до кончиков мизинцев. Да, трудно отказаться, слишком приятно – абсолютная власть. Добиться ее ты сумел, но пользуешься, по своей холодной сухой натуре исключительно уныло и бездарно.
– Лис. Я понимаю все, что ты говоришь, но я не мастер вести подобные споры. Все равно, считаю, так нельзя…И намерен это прекратить.
– Ты непробиваемый упрямец. Дубовый чурбан. Врезал бы тебе – боюсь, лапу отшибу. Пойду с Бером лучше посижу у костра. Доброй ночи под звездами в одиночестве.
Выдыхай Ренар-Лис. Злиться ни к чему. Тут ведь причина в другом. Люди – несчастные калеки, лишенные инстинктов, поэтому их жизнь так сложна и бессмысленна. Они никогда не знают, как правильно поступить и не могут отличить важное от пустого. Поэтому просто творят любую случайную хрень в любом случайном порядке. Ну, во всяком случае, создается такое впечатление. Мы, звери, просто не умеем ошибаться. Страдать физически и грустить можем, но вот делать что-либо противоестественное или сожалеть о содеянном – нет. И в этом нет нашей заслуги. Просто все, что мы делаем – имеет однозначный понятный смысл.
К сожалению, такие как Асмунд – еще более несчастная порода. Это так называемые «хорошие люди», которые поступают как угодно, только не так, как того требует их сердце. Они всегда найдут тому приличную причину. Их голова похожа на любопытную игрушку, которую я однажды видел – калейдоскоп. Внутри их головы в случайном порядке пересыпаются, непрерывно составляя различные хитрые узоры, чужие мнения, соображения, убеждения, совершенно произвольные и ни на чем не основанные. Эти блестящие стеклышки отражаются в узких зеркалах их детского опыта, поскольку опыт люди умеют получать только в нежном возрасте. Едва детеныши подрастают, они наглухо закрывают свое сознание от любой новой информации – зеркалец не должно быть слишком много, а то узоры станут настолько сложными… В общем, эти узоры, даже не замечая, что они все время меняются, « хорошие люди» называют своей «картиной мира». И за нее они готовы не то, что счастье – жизнь отдать.
Лохматый верзила, конечно, дрых, угли еле тлели. Какой из него дозорный? Позорный. Завтра буду дразнить. Чтобы немного отвлечься, я занялся затухающим костром – разжег пламя дуновением тонкой струи жара из моего огненного нутра. Очень приятно, но, когда смотрят посторонние, этого лучше не делать – умение создавать огонь из нашей пламенной сущности мы стараемся хранить в тайне.
Колдовская теплая ночь укрыла поляну, хоть из леса уже тянуло пряной свежестью. Ветер совсем разогнал облака, а мерзкая Луна еще не так округлилась, чтобы мутить душу и мешать любоваться звездами. Близкое болотце бормотало и всхлипывало, вбирая темные ручейки, вскрикивало во сне голосом кроншнепа, нежно звенели комары – даже храп Бера был не столь оглушителен, чтобы испортить эту маленькую ночную серенаду. Я предался грезам – стал вспоминать мою веселую красавицу Марту.
Прошедшая зима морозила нас так, что казалось – тепла больше никогда не будет в этом мире. Я даже редко стал надевать рыжую шубку. Жил в человеческом теле под защитой закопченных стен, работал в лавочке. Такая временами нападала апатия – даже жулить было лень. Ну, по вечерам, иногда оттягивался: играл в фидхелл или кости, слушал захожих бардов. Партнеры мои тоже, развесив уши, отвлекались на арфу – меня ни разу не прищучили и не побили за мои фокусы. Даже не напивался – вино слишком дорого в этом занюханном городишке, а эль я не люблю. Словом, скучно провел я зиму…
Но к концу марта, хоть морозы и держались, в лесу стало не так страшно и мертво – пригревало иногда, солнечными деньками. И я побежал. Я носился среди лиловых длинных теней по сверкающему насту, крепкой прозрачной броне, словно скованной маленькими ледяными альвами. Я всегда в детстве воображал, что если бы инеистые великаны были крохотными, то вот эти сугробы, изъязвленные горячими лучами, были бы их дворцами. Хрустальные шпили, глубокие ходы ведут в глубину…ну, сами посмотрите.
На морозе ароматы тоньше, острее – и идут они верхней струей. Я уловил ее запах на берегу реки – осторожно скользнул в высокий камыш, успел полюбоваться интересным явлением – каждая метелочка камыша росла из подледного воздушного пузыря – как из чудесной бусины.
Я сразу понял, в какой она беде. Вот валяются пешни, чурбаки, на которых рыбаки посиживали с флягами, пока моя красотка, забравшись в сани, лакомилась их уловом.
Так увлеклась, что не заметила, как один из мужиков за чем-то подошел к саням – она как раз почти доела рыбу. Людям незнакомо желание понять и простить, крестьяне не собирались отпустить Марту, умилившись ее классической красой, вырываться и кусаться было бесполезно…
Я прыгнул на бортик саней, прямо через согнутую спину одного из мужиков, изумив самого себя такой акробатикой и эквилибристикой. Они сначала обалдели, потом заорали и попытались меня схватить. Но тут со дна саней забил фонтан серебряных монет, которые с приятным шуршащим звуком разлетались по льду во все стороны. Мужики стояли, охреневая, фонтан бил, монеты сверкали. Наконец, один из них вышел из состояния ступора и бросился собирать. Пока они ползали по льду, мы уже скрылись в море камыша. Иллюзия монет мгновенно исчезла, как только я отошел от саней на пару метров, но держать ее уже не было нужды.
Сначала мы нырнули в мрачную глубину ельника, потом вспыхнули закатным солнцем янтарные стволы сосняка. Мы выскочили на поляну и резвились там по грудь в синеющем снегу – высоко подпрыгивали, только снежная пыль летела, гонялись друг за другом, выписывая следами знаки бесконечности… Словом, дурачились довольно долго, пока я не сообщил моей новой подружке, что голоден во всех смыслах. Марта в ответ дала мне понять, что с радостью готова мой голод утолить, но предпочитает сделать это в человеческом теле. Ну, так ей больше нравится, к тому же сырой рыбы она уже наелась и теперь хотела бы вино, сыр и фрукты.
Тут я осознал два момента – неудачный и неловкий. Наша одежда, которую надлежит сразу же натянуть, закрепляя человеческий образ, находилась, сами понимаете, в совсем разных местах – это момент неудачный. А еще мне не хотелось предстать перед ней голым на снегу в такую холодину, и тем самым испортить о себе первое впечатление – это момент неловкий. Но моя умница Марта предложила встретиться на этом месте, и я помчался так, что сердце чуть не проглотил.
К счастью, она не надула меня, как я опасался. Ждала на опушке, в шикарной соболиной шубке до пят. Я жадно рассматривал ее человеческий облик: миндалевидные светло-карие глаза, волосы, в отличие от огненно-красной шкурки, скорее пшеничного цвета, правда тонкие и пушистые. Только кожа типичной рыжей – безупречная, как у фарфоровой куколки, с характерным нежным румянцем на высоких скулах и веснушками на точеном римском носике.
Наконец я смог поцеловать ее. В самом деле, любовь в человеческом теле не так остра, но имеет преимущество в разнообразии. Мы отправились к ней в усадьбу, и я с некоторым смущением узрел над воротами роскошный герб – золотая лента разделяла щит по диагонали на два поля – лазурное и изумрудное. На лазурном изогнулась в прыжке выдра, под лапами – меч, над головой – золотая корона; на изумрудном – огненная лисица держала в зубах серебряную звезду. Корона говорила о том, что хозяин усадьбы имеет титул – но вот какой? Такой вид геральдической короны был мне не знаком. Эрл? Кто-то повыше? Девиз на латыни: sicut mentiri sub ban – “ лишь ложь под запретом». Интересный девиз…для лисы.